Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2008
Александр Архангельский. 1962. Послание к Тимофею. — СПб.: Амфора, 2007.
В наши фельетонные времена, когда авторская книга у медийных лиц превратилась в вариант визитки, якобы подтверждающей некий обычно не по чину завышенный статус, когда каждый чих у микрофона скрупулезно перелагается в бумажную версию, и уже с мистическим ужасом ждешь, что вот-вот длинноногие дамы неясного назначения начнут издавать многотомниками свои ежевечерние прогнозы погоды, пожалуй, единственный автор “из телевизора”, кто совершенно бесспорен и на бумаге, — это Александр Архангельский. Может быть, потому, что его книги никак — по крайней мере, видимым образом — не пересекаются с программой “Тем временем” на канале “Культура”? Не стенограммы интервью и не сценарные обвязки? А нечто совсем-совсем другое. Из другого ряда. Из другого, не медийно линейного и в общем-то сиюминутного пространства редукции и банализации (слова самого Архангельского), а из пространства Большой Истории, которую он чувствует как будто бы спинным мозгом, интуитивно, как настоящий ученый, а говорит о ней, как писатель — то есть живо и увлекательно, то есть талантливо, но в исторических построениях и заключениях логически убедительно. Вот такое вот парадоксальное переплетение двух ипостасей автора, дающее в результате превосходный итог.
Но откуда все-таки эта эпидемия цифровых названий? Будто сговорились: то “2017”, то “1612”, то “1962”. И всюду налицо такая железная мотивация, что не поспоришь. Хотя всякому должно быть изначально ясно, что любым тиражированием приема не то что оригинальность, но даже смысловая основательность сводится на нет. И спорить с этим правилом заведомо бессмысленно. Но… Но если внимательно вглядеться в обложку “1962” А.Архангельского, то на нижней черной полосочке заметишь маленькими белыми буковками подназвание “Послание к Тимофею”. Т.е. к сыну, одному из четырех детей автора. И чье сердце здесь не дрогнет? И кто бы из родителей не захотел проделать такую же новоисторическую реконструкцию? А реконструкция здесь неизбежна. Вряд ли найдутся среди нас экземпляры, способные, вслед за Дали, набросать свои внутриутробные воспоминания или хотя бы, как Лев Николаевич, вспомнить себя то в свивальнике, то в купальной ванночке.
Значит, предстоит скрупулезная работа по восстановлению своего непростого года рождения, ведь в нашей истории за какой год ни возьмись — если не трагедия, то драма. И пресерьезнейшая. На российской истории — ни на древнейшей, ни на новейшей — душой не отдохнешь, нет в ней уголков отдохновения. Не предусмотрены ни замыслом, ни промыслом. Чем протопоп Аввакум мог утешить супругу свою? Именно что — “до самыя смерти”. На том и стоим. А что говорит сыну, т.е. нам, писатель на ту же тему? Да примерно то же самое: “Но история, дорогой мой, существует для чего угодно, только не для нашего с тобой счастья”. Вот такая стоическая позиция. С широко открытыми глазами.
Что ж, заглянем и мы в тот далекий 1962-й, может, и сами что-нибудь вспомним? А не вспомним, так прочитаем у Архангельского, прикинувшись на период чтения его Тимофеем, поскольку не подобает читать послание, не к тебе обращенное, даже выпущенное тиражом 3 000 экземпляров.
Во-первых, сразу обнаруживается: книжка-то шире заявленных жестких временных границ, поскольку вовсе здесь не только продекларированный 1962-й, но и вся история рода Александра Николаевича, вся, как и в любой семье, широкая и тягучая с непременными боковыми, но столь необходимыми ответвлениями панорама. Насколько хватает родовой памяти и рассказов очевидцев. История не слишком веселая, но проникнутая такими родственными любовью, теплотой и состраданием, что понимаешь, и все четверо детей вырастут добрыми и хорошими людьми. Ну, просто не бывает, не может быть иначе в такой семье.
Между тем, как опытный драматург, плетет Архангельский интригу Большой истории (не своими руками, вербально, разумеется), попутно обнажая ее скрытые механизмы и пружины. Не инспиратор скандальных “открытий”, которыми кишит ныне околоисторическая литература, но честный демонстратор, умело сопоставляющий и пересекающий вещи совершенно, казалось бы, разного исторического масштаба. Но из частного вдруг с непреодолимой роковой неизбежностью вырастает общее. Сопрягая, как в поэзии, далековатые понятия, выстраивает автор в одну причинно-следственную линию тенденции и события, на которые другой исследователь и внимания бы особого не обратил, отсекая улов бокового зрения. Архангельский же призывает нас в соучастники мыслительного процесса, прозревая в частностях дыхание общего смысла и замысла.
Ну, казалось бы, какая связь между запуском первого советского спутника и распадом колониальной системы? Или между распространением телевидения и наступающим глобализмом? И как удалось преодолеть знаменитый карибский кризис — системообразующее событие не только 1962 года, но и целой эпохи, — включив механизмы того, что впоследствии назовут первой информационной войной?
А вот заглянем в текст: “Понимаешь, что произошло? Впервые в мировой истории войну решили выиграть не на поле сражения, а на медийном поле; массовой смерти в 62-м предпочли массовую информацию. Мы говорили с тобой о советской пишущей машинке, размышляли о типографском станке, радио, ротапринте и будущем ксероксе; тем временем главным фигурантом истории стал телевизор. Тогдашний ящик, круглый, с антенной-усиками, недаром был похож на маленький спутник. Спутники сорвали колониальные покровы с мира, как пленку с парника. Телевизоры пробили световым сигналом границы, связали материки, поменяли устройство планеты. Аппараты эти пока дороговаты: подожди, лиха беда начало. /…/ Через несколько лет с телевидением будут считаться военные и террористы, спортсмены и бизнес. В семидесятые годы покушения на лидеров и запуски спутников, вторжения и бомбардировки, размещение акций и поглощение компаний начнут планировать с оглядкой на выпуски новостей”.
И дальше подробнейшее моделирование осмысления карибской ситуации тогдашним советским лидером Никитой Сергеевичем Хрущевым, данное с такой наглядной убедительностью, что, понимая всю невозможность залезть в черепную коробку другого человека, отчего-то начинаешь полагать, что именно так это все и было и никак иначе. Тщательное, шаг за шагом, час за часом, а иногда и минута за минутой прослеживание происходящего с одновременным его анализом и нырками то в уже состоявшееся прошлое, то в едва намечающееся будущее — такова ткань этой непростой в определении жанра книги. И ведь не только наша родина — тогдашний Советский Союз — обозревается подобным образом, но и вся планета.
Сказать стандартное “non-fiction”? Как-то маловато. Историческая реконструкция? Тоже не исчерпывающе. И здесь, чтобы не изображать деятельность на уже обустроенном участке, хочется сослаться на коллегу Архангельского по критическому цеху Андрея Немзера, написавшего по поводу “1962” необыкновенно точно: “Книга Архангельского плохо поддается пересказу… В ней спрятаны и многоходовый семейный роман (как водится, печальный), и ряд “сцен и картин” в физиологическом духе, и исторические фантазии, и вольное философствование, и попытки заглянуть в тревожное будущее. Но прежде всего — это разговор с сыном. Искренний. Ответственный. Жизненно необходимый автору. И — будем надеяться вместе с Архангельским — адресату”.
Все так и есть. Разговор с сыном, не отменяющий между тем разговор с читателем умного, знающего, серьезного и — несмотря на возраст — мудрого собеседника, поскольку с чем еще коррелируется глубокое понимание слова “ответственность”?
Цельность натуры Архангельского с осознанием своей личной меры ответственности перед Большой Историей (а какой лучший пример своим детям еще можно дать?) проявляется и в его телеработе. Иначе стали бы мы столь регулярно смотреть программу “Тем временем”? А ведь смотрим. Каждый понедельник. Поскольку, в отличие, скажем, от ток-шоу того же канала “Культура” “Культурная революция”, о насущных, а порой и наболевших, общественных проблемах говорят там не люди театра с их фирменными экзальтацией, придыханием и апломбом на том самом не своем месте, где выглядят они, увы, не корифеями сцены, а наивными профанными обывателями, а квалифицированные и информированные специалисты. И это уже не просто телевизионное шоу, нарядно приправленное медийными лицами, а серьезный ответственный разговор, которого всем нам так не хватает.