Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2008
* * *
Мы явно инопланетяне,
мы выжигаем все кругом,
и, как подлещик на кукане,
рысь желтоглазая в капкане,
и кобчик с раненым крылом,
чуть дышим, плохо спим ночами,
глядим в окно, выходим в сад,
чтоб видеть, как встает над нами
звезда, зовущая назад.
Ахмет
На нашей улице жил Ахмет,
возчик.
На лошадке он изредка приезжал на обед.
Не выпрягая, поставит под окнами,
и мы, мальчишки,
обхаживаем, пока хозяина нет,
усталого конягу,
работящего, как Ахмет,
молча растивший дочек,
хранивший веру в Пророка
и не забывший адат.
Но, видать, за грехи —
у кого нет грехов? —
отнял Аллах у Ахмета дочь.
Помню мусульманские похороны.
Вместо ковра — не было у него ковров —
положили девичье тельце
на изогнувшийся белесой волной
лист фанеры,
подняли на длинных вафельных полотенцах,
понесли вдоль по улице,
и глядели испуганно вслед
октябрята и пионеры,
как хоронил свою дочь
молчаливый татарин Ахмет.
Назавтра, взяв в руки вожжи,
на скрипучей телеге
он продолжал свой путь,
кормил семейство, восхвалял Аллаха,
но так тихо, что соседи не слышали.
Слышал Аллах, однако.
Поджарый и кривоногий,
незлобивый,
дочку он пережил на полвека.
А теперь, я слышал, в Нижегородке
построили мечеть.
Это Ахмет, недавно умерший,
вымолил у Аллаха
честное извозчичье счастье
и мечеть по соседству.
* * *
Ржавевшей гаубицей, что ли,
срывало гребни старых крыш,
чтоб этажи и антресоли
попсой взрывали нашу тишь,
где я в Музейном переулке,
оканчивающемся тупиком,
вдоль моря начинал прогулки
у кладбища, под маяком.
Здесь всюду символы и знаки,
следы не мира так войны,
здесь турок выбили казаки,
но красными побеждены.
А победителей кладбище
и побежденных, как всегда,
где волны плещут, ветер свищет,
стоптала правнуков орда.
Монументы
Визгом жалобным и воем…
А.С.Пушкин
Это в голове твоей советской
на скамье заерзал Достоевский,
к ленинскому имени спиной…
Бесы пляшут пальцами по деке
вдоль Манежа, у библиотеки,
над зубастой красною стеной.
Что ж, где Достоевский — там и бесы.
Ну а рядом с Пушкиным повесы
тянут пиво с пеной бочковой…
На Тверской ли музыка другая?
Нет, она все та же, мировая,
в мутном небе визг ее и вой.
Сон в Унече
Я на станции Унеча встретил страшный паровоз.
Он, Каренину калеча, Льва Толстого в Тулу вез!
В дом на набережной, к куму, из Богунского полка
вез подругу Щорса Фруму, председательшу ЧК.
Вез насельников райкома, пионерок и старух,
чай гоняющих, как дома, в далях русских заварух.
И тащил меня сквозь даты во вчерашний прошлый век,
как забритого в солдаты, очерня болезный снег.
То ли в Гомель, то ли в Почеп… В изголовье дымка сна.
Время вспять бежать не хочет вдоль стального полотна.
А носильщик у перрона с белой бляхой № 5 —
“Нам таскать, — кричит бессонно — ох уж, не перетаскать…”
Я очнулся. Вот Унеча. Не носильщик встретил — бюст
Карла Маркса. Тоже встреча! И перрон в ночи не пуст.
След истаял паровоза. Точит оттепель снега.
А в полях птицесовхоза — страусиные бега.
Лавка чудес
Мне нравится “Лавка чудес”,
узоры ее ширпотреба,
в драконах и лотосах небо,
бамбуковой дудки обрез
и слепок тигриных очес,
в нирвану уставленных слепо…
А вот и поэт Миларепа
взирает с тибетских небес.
Куренья. Коренья. Тома.
Вдыхай и читай, но не верь в них!
Андреев, Блаватская, Рерих —
по-русски, а сводят с ума…
Снег желт в переулках. Зима
в ощипанных слякотью перьях.
* * *
Безвременье и старость вдруг совпали.
Упавший на сырую землю снег,
как повесть о царе Сарданапале,
изнеженном и гордом в страшный век.
Каких героев наши дни заспали?
Но к радости бомжующих калек
зимой сиротской, как на сеновале,
в подвале подтекающем ночлег.
От ростепели все в недоуменье:
томящийся, не выспавшийся сад,
снегирь, молчащий под синичье пенье —
цви-цви, цви-цви… О чем они свистят?
И звон капели, как сердцебиенье,
то сбивчивей, то вовсе невпопад.