Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2008
Владимир Новиков. “Роман с языком”. — М.: “АСТ”, “Зебра Е”, 2007; Владимир Новиков. “Новый словарь модных слов”. — М.: “АСТ”, “Зебра Е”, 2008.
Странным, но, возможно, не случайным образом картинка, выхваченная глазом из окна троллейбуса в самом центре Москвы, стала иллюстрацией к размышлениям над книгами известного прозаика и филолога Владимира Новикова. А увидено было недавним теплым сентябрьским днем вот что: знаменитый,
растиражированный на открытках с достопримечательностями российской столицы памятник Ивану Федорову оказался совершенно неузнаваемым на фоне огромных сверкающих надписей латиницей, предлагающих “бентли” и прочие роскошные иноземные авто. На этом рекламном подиуме, в обрамлении чужой речи фигура отечественного первопечатника как-то съежилась, предстала совершенно жалкой и неуместной, откровенно символизируя ситуацию, которую Владимир Новиков, в общем-то не склонный ничего драматизировать, называет “национальная катастрофа с языком”.
Однако парадокс прозы Новикова заключается в том, что, фиксируя эту ситуацию и в цикле зарисовок, вошедших в книгу “Роман с языком”, и в глубоком, ироничном собрании эссе “Новый словарь модных слов”, писатель, неизменно оставаясь “лингвистическим эпикурейцем”, безраздельно верит в способности и возможности родного языка “перемолоть”, трансформировать, “переварить” любые посягательства на свою самость. Но не только верит… Самое главное — он с наслаждением демонстрирует этот безмерный языковой потенциал в своих работах, ощущая себя в стихии русской речи, подобно птице в полете. И если уж говорят порою, что творчество — это игра, то Новиков, как мало кто, блистательно “играет” в своей прозе. Он не пурист и остроумно сталкивает разные лексические пласты, жаргонных монстров и научные термины (см., например, “Блин”, “Жопа” или “Промоутер” в “Новом словаре модных слов”), а иногда, особенно в “Романе с языком”, каким-то отдельным словцом, определением или речевым оборотом настолько умело создает портреты героев и обстоятельств, что буквально чувствуешь дух того времени, когда происходит действие повествования. Наверное, эту способность автора можно назвать, по аналогии со способностью к музыке, абсолютным слухом на слово, который у Владимира Новикова органично и, главное, не в дидактической манере дополняется немалым научным и культурным багажом.
Вообще, свойство писать интересно и занимательно о серьезных и непростых вещах, сочетать житейские истории земных слабостей, увлечений и любви с реминисценциями из искусства и литературы, при этом ухитряясь избегнуть пафоса и оставаться стилистически гармоничным, — отдельный талант. У Владимира Новикова это получается, достаточно прочитать, как в одном из эпизодов “Романа с языком” он буквально на одном дыхании переходит от венских впечатлений и разговоров к размышлениям о творчестве Андрея Битова и, тревожа тени Гумилева и Цветаевой, вновь возвращается к главному своему герою — языку: “Язык многое может, многое хранит в себе, но делиться всем этим он начинает с нами только когда мы предлагаем ему нечто равноценное и равносильное: новые логические построения; свежие, не захватанные словами эмоции; новые факты, которые еще только предстоит назвать и обозначить; подробности и оттенки, до которых язык еще не добирался. Язык дан нам как орган речи и вкуса, но и сам он постоянно пробует нас на вкус: чем мы можем быть ему интересны, что мы можем ему предложить?”
Не правда ли, неожиданный поворот? Мы как-то, писатели в том числе, банально привыкли к тому, что позиционируем себя “властелинами языка”, что язык лишь средство, инструмент для… и так далее…
А Владимир Новиков по-иному поворачивает сюжет, выбирает другой ракурс, и, оказывается, это мы можем (или не можем) предложить языку “свою индивидуальную глубину и высоту, вертикаль своей личности, соизмеримую с той вертикалью, которая пронизывает язык — от фонетики до синтаксиса… А еще — гибкость мысли и чувства, на которую язык может отозваться присущей ему бесконечной гибкостью. Гибкая вертикаль. Она есть и у языка, и у экстралингвистического мира, то есть не-языка, всей невербальной реальности. На этой основе язык и не-язык пребывают в постоянном равноправном диалоге. На таких же основаниях может вступить в диалог с языком и отдельная личность, причем свидетельством глубины такого диалога будет не “красивость”, не экспрессивность речи индивидуума, а ее естественность, органичность для данного субъекта. Лингвистически интересный человек — не тот, кто говорит “красиво”, а тот, кто говорит по-своему”.
Интересно, как с этих позиций писатель дает поразительно емкое определение модному нынче постмодернизму: “Поздний и пост(ный)модернизм взамен глубинного диалога с языком вступил в дешевую интрижку с легкомысленным двойником языка, с речью-проституткой, па-речью (пользуясь древней словообразовательной моделью: не “сын”, а “пасынок”). В этом симбиозе от мира взят наносной, поверхностный хаос, от человека — эгоцентрический цинизм, от языка — легкодоступная (я бы добавила от себя — опасно обманчивая. — Л.Л.) свобода игривого плетения словес. Это словоблудие почти неуязвимо для разоблачения, его невозможно призвать к ответу, поскольку оно ни за что не держится и ничем не дорожит”.
“Новый словарь модных слов”, по сути, и есть яркая картина того, в какой, какого качества диалог мы сегодня вступили с языком. Каких себя предложили в бытовой речи и в блогах, в политических заявлениях, телепередачах и газетных статьях. Можно сказать, эта небольшая книжица — своеобразный психологический портрет нашего современника, включая всех, от высоких политиков до “братков” и бомжей. Каждая главка “словаря” — не просто комментарий по поводу того или иного, часто употребляющегося ныне, хлесткого жаргонного словечка или оборота. Это — зеркало времени, его ценностей и приоритетов. Зеркало беспощадное, несмотря на избранный автором легкий тон и юмор в качестве основной краски в текстах.
Новиков безупречно ощущает смысловые оттенки жаргонных выражений и ту социальную атмосферу, которая продуцирует их, вызывает к жизни. Так, в главке “Прикольно” или “Качественно”, объясняя “прикольность” на примере “бешеного тиражного успеха книги Сергея Минаева “Духless”, он, с одной стороны, определяет причину этого успеха в ловко сконструированном заголовке ее, сработанном на маркетинг, но с другой — мастерским штрихом показывает все убожество минаевского опуса, сотканного из “риторического старья”, смастаченного “суконным” языком. “Стоило бы переписать его от начала до конца”, — забавляется автор. И делает важнейшее замечание: “Но название и подзаголовок (“Повесть о настоящем человеке”) оставить. Это прикольно. Это неожиданный сигнал: “продвинутую молодежь затошнило от потребительского благополучия. Минаев тему продешевил, но вслед за ним непременно придут те, кто смогут облечь новую духовную жажду в оригинальные сюжеты и нетривиальные фразы”.
Любая главка-эссе из “Словаря…” не просто лапидарное толкование жаргонизмов, это захватывающее чтение о приключениях смысла слов и словесных метаморфозах, там можно встретить и воспоминание о каком-нибудь пленуме советских писателей с выступающим на нем С.Михалковым, и короткие реплики из бесед с коллегами-литераторами, и забавные анекдоты, и проникнутые горечью сентенции, вроде следующей: “это уже пошлость и моветон — пародийное обстебывание классики, дохлое и монотонное глумление над всем и всеми. Так и хочется пропеть, слегка перефразируя слова Евтушенко: “Стеб устарел — говорит кое-кто смеясь”. Смеясь над уныло однообразными и отставшими от жизни “стебщиками” невеселой эпохи”.
“Невеселой эпохи” — точное определение, и его, увы, не поколебать в глазах наиболее чуткой части общества ни ордам юмористов с “хорошими шутками”, ни хохочущей публике всевозможных “комеди-клабов”, ни облеченным властью персонам, посылающим свои лукавые “месседжи” с телеэкрана. Язык выдает их “отстой” и полный “облом”.
Что же ждет впереди? Ответ опять-таки там же, в языке, и в “Романе…” Владимира Новикова он есть: “Настоящий живой язык по своей натуре — строитель. Он всюду видит корень, укрепляет его приставками и суффиксами, венчает окончанием. Так он строит слово, фразу, речь в целом. Он не просто “ткет” тексты, он текст разворачивает одновременно как сюжет и как словарь. Литературный талант — это не “хорошо подвешенный” язык… это природная связь речевых приемов с приемами композиции. А большие композиционные задачи сегодня можно решать только вкупе с философскими вопросами об устройстве человека и мироздания.
Как это ни грустно нашему брату признать, филологическая эпоха кончилась. Не навсегда, конечно: через пару жизней, может быть, и нагрянет следующая. Но вот сейчас, когда я пишу эти строки… уже наступила эпоха антропологическая, когда надо заново понимать человеческую природу, и думать при этом придется не языком, а головой. При участии души, если таковая имеется. Языку же выпадает труднейшая работа по обретению нового баланса между разумом и чувством, по обозначению природных связей, открытых на этом пути”.
На высоте подобных суждений Владимир Новиков, может быть, неожиданно для себя самого, уже отнюдь не филолог, он здесь политик и социолог, философ, намекающий тем, кто хочет хоть что-то понять о том, куда идет человечество, о началах жизнеустроения.