Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2007
— Пацаны, пацаны, Вася-Чечен!.. — вдруг разносился восторженный, исполненный затаенного ужаса крик, и мы, позабросив игры, со всех концов двора начинали напряженно стекаться к воротам. Что-что, а уж это зрелище пропустить никак было нельзя.
Шествие Васи-Чечена по городу, обычно в сопровождении супруги, было событием. И совершалось оно чаще всего вверх по улице Ленина, мимо нашего двухэтажного дома, стоявшего на перекрестке бывших улиц Кирова и Ленина.
Вася-Чечен жил в нижней части города, где-то в районе Малой Станицы, и выходы его в верхнюю часть не могли остаться незамеченными, особенно нами, детьми пятидесятых годов.
Это был неофициальный Праздник, который потом долго обсуждался нами на вечерних посиделках у домовой кирпичной трубы во дворе, обсуждался с наворачиванием самых невероятных подробностей, подсмотренных в щели забора.
Забор наш, прочно замыкавший многоквартирный дом, строился по-старинному капитально, в добротном верненском стиле. Город Верный когда-то, в основании своем, был казачьей крепостью, и даже после революции долгие годы потом сохранялся в нем уклад и быт семиреченских казаков.
Вот и наш забор с каменными столбами для коновязи, врытыми в землю, с мощными опорными брусьями, с покатой крышей-навесом, сооружался в старом казачьем стиле.
Хоть и потрескался, и покосился он от времени, но по-прежнему служил надежной защитой от бродяг, от набегов соседского хулиганья, с которыми у нас по смутной традиции велась нескончаемая, необъявленная и ничем не объяснимая война. Война без четкого различия возраста, пола и нации.
А уж разнообразие наций в послевоенной Алма-Ате было густоты невероятной. Одних ссыльных сколько! — только начни перечислять — не скоро закончишь…
Немало чеченцев, высланных в Казахстан, перебралось со временем в Алма-Ату, где жили они своими тесными общинами. Как правило, в частном секторе. Строили дома на несколько семей — большие глухие дома с узкими окнами, напоминавшими крепость. Старшее поколение жило мирно, занимаясь в основном строительством и торговлей, а молодежь нередко бузотерила. Но испугать видавший виды город она не могла. Турецкие, корейские, балкарские башибузуки были не менее активны, а интернациональные центровые банды, в основном русско-казахские, вообще, как тогда говорили, “держали мазу” в городе. Словом, ничем особенным чеченцы не выделялись. “Поножовщики” — говорили про них, и это как бы само собой разумелось: горец всегда при кинжале. А за неимением оного — при ноже. “Партбилет” — с гордостью именовали молодые бандиты свой тесак. И все спокойно посмеивались.
В общем, ничем очень уж “эксклюзивным” чеченцы той поры из общей массы не выделялись, так что затаенный ужас при упоминании Васи-Чечена связывался не с грозным образом бандитствующей молодежи, а с грандиозностью легендарной фигуры самого героя.
Да, Вася-Чечен был настоящей легендой города — тех лет, той эпохи. И рассказать хочется именно о нем — пусть это будут лишь отрывочные воспоминания и детское восприятие — но именно о нем, а не о последующем “кавказском феномене”. Если только это возможно… если возможно отделить те воспоминания от сегодняшних темных событий.
…мы всем скопом никли к щелям забора и — глазели! Смотрели десятками выпученных глаз на Шествие Васи-Чечена по улице Ленина. Оно длилось не более двух-трех минут, но этого хватало для великолепных переживаний.
Он шел, грузный, как мамонт, как некое доисторическое существо, медленно переставляя огромные ступни и неподвижно глядя вперед, вверх, в сторону синеющих гор-ледников, а чуть поодаль почти семенила его крохотная жена. Счастья ходить под руку с мужем ей не досталось не только потому, что по старым чеченским обычаям женщина должна идти несколько позади мужчины, но еще и потому, что при всем своем желании она попросту не дотянулась бы до локтя. Она была вполовину короче его…
Нет, она не была карлицей, эта была обыкновенная, среднего телосложения полноватая женщина.
Зато Вася-Чечен был человеком-горой! Говорили, рост его составлял два с половиной метра!.. или около того…
Это был знаменитый спортсмен, легенда мирового баскетбола пятидесятых — Увайс Ахтаев. А для всего города просто Вася. Вася-Чечен. О нем роились самые невероятные слухи и легенды.
Говорили, что именно из-за него пришлось переделывать мировые баскетбольные правила. Он, и вообще довольно грузно передвигавшийся, не очень-то суетился на игровой площадке. Но вот у кольца противника, а в особенности у своего кольца наступали его звездные часы.
В отличие от всех баскетбольных гигантов Вася-Чечен выдался не только ростом, но и непомерною широтою в плечах, костях, суставах — он был громаден целиком, этот человек-гора. Мяч в его руке казался яблоком, пусть даже крупным, знаменитым алма-атинским апортом, и он играючи зажимал его пятерней. Его могучая лапища полностью покрывала кольцо, и оно становилось практически недосягаемым для мяча противника…
С беспомощным изумлением понаблюдав некоторое время за небывалым баскетболистом, мировое судейство перекроило старые правила, запретив продолжительную остановку игрока под кольцом.
Вероятно, во многом благодаря той перекройке и стала закатываться легендарная звезда Увайса Ахтаева в большом спорте. Он стал просто городской легендой. Таковым и остался, и запомнился навсегда — запомнился любому, кто хоть раз в жизни видел его.
Ходили слухи о его невероятной силе и доброте. Крупные люди вообще по природе своей редко бывают злобны. Зло, вероятно, само по себе тесновато, как-то не по мерке гиганту. Оно более по росту мелкоте. Смешно даже представить себе злорадствующего богатыря — хихикающего, пакостничающего…
Ездил он в особой машине, в старом “Москвиче”, переделанном специально под него. Умельцы нарастили крышу, убрали переднее сиденье и удлинили руль. Только так Вася-Чечен (все равно горбившийся в кабине) мог управлять легковушкой. А без машины он уже не мог. Ходить пешком с годами становилось все тяжелее, грузневшая масса тела неумолимо давила на костяк и раздавила в конце концов, погребла под собою гиганта…
Теперь из далекого далека мне чудится, что именно так в доисторические времена погибали ископаемые великаны — масса тела и атмосферы давила их, вытесняя с земли, и уступили они свое место новым, более компактным и хищным племенам…
Но тогда, еще в полной своей мощи, Вася-Чечен — по нескончаемым легендам — творил чудеса.
Рассказывали очевидцы, как он один вытащил из грязевой лужи, на нижней дороге в Татарке, целую машину с пассажирами, которых заклинило внутри. Очевидцы вчетвером пытались вытащить и не смогли. А Вася смог. В одиночку.
Вообще на эту рисковую тему немало слухов ходило. Говорили, что самой мучительной проблемой было подобрать для него подходящую женщину. Маялся он долго со своим гигантизмом, его не выдерживали даже очень крупные особы. Но вот однажды родичи все-таки привезли из дальних мест вполне заурядную на вид пухленькую женщину, которая и оказалась той самой, единственной, по сердцу и ладу подругой жизни для Васи-Чечена. Так ли это, нет ли — такие ходили слухи.
А жена его и впрямь отнюдь не была великаншей, уж это я могу засвидетельствовать. Но вот игру природы, загадки ее и прихоти разгадывать не берусь…
Однако жил, и доныне живет слух, который распространился далеко за пределы Алма-Аты, и, мне кажется, связан он именно с Васей-Чеченом. От его образа и пошел погуливать по стране…
В одном из рассказов Василия Шукшина есть эпизод, где герой болтает про некий лиловый штамп в своем паспорте: “Захоронению не подлежит”. Якобы будущий труп загодя закуплен у него не то музеем, не то моргом. Был, точно помню, ходил слух о том, что можно недешево продать себя при жизни для каких-то анатомических целей, а деньги пустить в обиход уже сейчас. Хорошо помню это потому, что один мой приятель-хохмач, по младости и нетрезвости ума, решил проверить слух на себе. Уговорил меня позвонить в морг и предложить купить его тело. А деньги, естественно, прогулять.
Вышло презабавно.
— Какое дело?.. Дело уже закрыто, мы же договорились, уладили!.. — залепетал в трубке испуганный голос.
“Ага, стало быть, и у вас делишки лихие творятся”, — не без изумления успел отметить я и поспешил успокоить тишайшее заведение:
— Да не дело, а тело!..
Когда служитель морга наконец понял, о чем идет речь, тут же неузнаваемо переменился, — облегченно, и уже с басовитой наглецой, расхохотался:
— Ну лохи, ну лопухи!.. да вы на слухи о Васе-Чечене купились!.. Тому и правда, говорят, Ленинградский музей предложение делал. Не знаю, согласился ли Вася, но музей понять можно — такого уникума поискать! А у вас что?.. обычный человек?.. ваш приятель, говорите?.. Да кому он нужен! А, кстати, почему он сам не звонит? Робеет? Скажите, пусть не робеет — если на выпивку не хватает, у нас тут Петя-Мясник есть, он ему трешку даст на опохмел души… а потом зарубит!..
Тут уже я ужаснулся:
— Зачем ему это, вашему Пете?..
— А на засол!.. — прогнусил ликующий голос, и в трубке раздались короткие гудки.
Так вот, с большой долей уверенности смею предположить, что слухи о предварительной продаже тел пошли именно из Алма-Аты и даже в художественную литературу просочились. Это теперь тоже часть легенды о Васе-Чечене.
…а вблизи, не из-за забора, — в первый и последний раз — видел я его на стадионе “Спартак”, в начале шестидесятых годов. Он сам уже не играл, только судил матчи.
Массовый спорт в те времена весьма поощрялся, вокруг стадионов устраивались открытые спортплощадки, где проводились бесплатные матчи команд самых разных уровней — по волейболу, баскетболу, городкам…
Отец как-то взял меня с собой на такой открытый — для всех горожан — баскетбольный матч, который судил Вася. Мне уже шел десятый год, но давний мистический ужас вспыхнул в душе, когда я увидел вблизи Васю-Чечена.
Он восседал со свистком во рту на обычном табурете, как раз перед центральным кругом площадки, и неотрывно следил за игрой. А вот я игры так и не увидел толком. Инстинктивно прячась за отца, сбоку, но очень пристально я разглядывал Великана, героя нашего детства.
Даже сидя на стуле, он возвышался над стоявшими рядом болельщиками. Возвышался даже над отцом, который и сам был роста не маленького — за метр восемьдесят…
Не огромные руки, не могучие плечи теперь поражали меня, но — Лицо. Я впервые по-настоящему увидел его, это громадное, грустное лицо великана из древних сказаний. Оно, казалось, как сама земля старинных преданий, было изрыто глубокими морщинами, темными выпуклостями и впадинами. А в одной из самых глубоких впадин жили — глаза. Они были огромные, грустные… и — какие-то совершенно неотсюдные… нездешние, неземные глаза.
Что он судил?..
Игры каких лилипутов пытался понять и рассудить их? Зачем все это ему, пришельцу из другого измерения, из другой эры, помнящему, наверное, иные великие племена, иные народы?.. Кажется, такие или похожие на такие мысли проносились во мне и не давали следить за игрой…
На обратном пути я спросил отца:
— Ты видел, какая у него голова?..
Отец, хорошо почуявший мое состояние, ответил в тон, но с добродушным юморком:
— Да-а, как у коня… не меньше…
— Ты что! — возмущенно выкрикнул я, — коней тогда не было, тогда были другие!..
Отец внимательно поглядел на меня, удивленно покачал головой и ничего не ответил…
Зачем я это теперь вспоминаю?
Даже себе не отвечу.
Малые и немалые племена все делят не поделят несчастные клочки земли. Мелочность, суета, распродажа всего и вся, кишение обезличенных толп, как на предметном стекле под микроскопом… а он все всплывает из памяти, тот великаний образ — образ неотмирного существа, восхищавшего детское воображение…
Словно бы и теперь он способен, словно он один способен примирить, угасить собою все наши мелочные сегодняшние страстишки…
Но ведь он рухнул… рухнул он, тот ослабевший костяк, рухнул под несоразмерною массой!..
Значит, он был неправильный в этом мире?
Так почему же все видится он, видится издалека? — молчаливый, печальный великан, медленно уходящий в горы…
…мы словно бы ожидаем его возвращения…
…и даже не его самого, а той самой силы…
…той самой силы, доброты, благородства неведомых нам великанов, которые обречены…
Да неужели же так непоправимо мы обречены на грусть, неуют и, в лучшем случае, на досужее изумление в иных, сильно сузившихся временах?..
…в иных племенах…
…в иных именах…