Стихи. Перевод Берика Джилкибаева
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2007
Автор сборников стихов “Беспокойный характер”, “Весенний вечер”, “Седьмой континент”, “Заповедь человечеству”, “Весенняя прохлада”, “Прощание с веком”, “Время музыки”, книги статей и публицистических заметок и эссе “Простор независимости”. Автор пьес “Светильник в ночи”, “Каменные олени”, “Легенда о белой птице”, “Возмездие”, “Тяжелые времена” (по роману М.Ауэзова), “Один день руководителя”, “Тревожный век”, “Последний вечер весны”.
Стужа — Куралай
Разве это песня? Это — озноб.
Холодеет сердце. И стынет кровь.
На природе бесится Поздний Май —
Злая куролесица — Куралай.
Ух, какая стужа! Небо — тоска.
Сердце ноет, ноет. Беда близка!
Почернел, не выдержав, вишни цвет.
Видеть сиротинушку мочи нет!
Черные деревья — жуткий сон!
А поля зеленые — словно с похорон.
Горы затянула скорбная мгла.
Куралай холодная к нам пришла.
Стали отчужденными гребни гор —
Холодом затянуты, как в броне.
Куралай в законе с давних пор.
Но смириться с этим трудно мне!
Куралай свирепствует на земле.
Куралай охотится на горах.
Чувства притупились, мысли злей:
Куралай в сердцах.
Куралай в мозгах.
Нет! Не верю! Это — тяжкие сны.
Не погибла зелень юной Весны!
Лето обещает — будет мир обвит
Добрыми лучами Света и Любви!
О, моя Надежда! Птица — мечта!
Я тебя, чудесную, звать не устал —
Я прихода Лета хочу до слез,
Видя, как Весну сковал мороз.
Стужа-Куралай — куда ни ступи:
В городе владычествует,
рыщет по степи.
Неужели вечно мне в неволе жить?
И какую песню мне теперь сложить?!
Стужа-Куралай гуляет по степи.
Стужа-Куралай сознание слепит…
Размышления у подножия кургана
Древность…
Древность…
Курган — тень далеких времен.
Сколько песен, сказаний, старинных легенд
Ты хранишь, словно книга, где запечатлен
Древних гуннов и саков таинственный след.
Через годы, столетья, десятки веков
Ты пронес свои песни и слышится нам,
Как Алтай перейдя из седых облаков
Синих тюрков полки дали отдых конным.
Эта песня о том, как бушует пожар
На просторах степных, все сметая с пути.
Это память, которую предки хазар
Сохраняли веками, не дав ей уйти.
Может, это уйсуни с тюркешами спят?
Или это кипчаки, а может, куманы?
Может, это потомкам герои гласят
Наставленья о чести и доблести бранной?
Лишь прикрою глаза, вещих образов рой
Шум воинственный, клики, оружия звон.
Это войска монгольского зыблется строй
И на юг, и на север, закрыв горизонт.
Кто поверит? Виденья захватят дух.
Для потомков далеких урок и поныне:
Может, здесь был разгневан гордец Аспарух,
И покинул Отчизну изгой ногайлинец?
Чтобы Жизнь не исчезла во мраке времен,
Закопавшись в камни, в пески, в саксаулы,
Это прошлое наших древних племен,
Под землею запрятало юрты, аулы…
Не встревожит их время, не движется вспять,
О себе рассказать сокровенно не смея,
Лежит, Шелковый Путь сумев оковать,
Предок, славный батыр, его нету смелее.
В битвах мощных он много мечей затупил,
Видел много сражений и был в них жесток,
Он лежит, он хозяин Великой Степи,
Теперь соединив Запад и Восток.
Коней седлали, в битве врагов сражали снова,
Шын и Мажин1 дрожали от смелости отцов.
Здесь прошлое лежит народа кочевого,
Прижав к груди сокровища и мыслей, и слов.
Кто знает?
Кто нам скажет, как было все по правде?
От прошлого величия куда нам нынче деться?
Печалюсь я… Вздыхаю… Оружие поправлю…
Лишь пламя прошлых лет целует мое сердце…
С кем печаль разделю? Ни дубов, ни берез.
Одиноко стою, сиротливый, печальный
У кургана стою, словно в землю я врос,
Тлеет мозг, словно уголь в костре поминальном.
Красный уголь мой мозг раскалил, воспален
Возникают воинственных предков фигуры
На потомках взирают — как холоден он
Не горит и не тлеет ничтожный, понурый!
Из каких он времен, из эпохи какой,
Властелин, разгрузивший трудягу — верблюда?
Давший отдых скоту, давший мир и покой
Навсегда отошедшему в прошлое люду?
Но какой это век? Он святой для меня!
Чтобы память о нем благодарно хранить,
Чтоб слезою горячей святыни омыть,
Чтобы знать, от какого горю я огня?
Этот век подарил мне сияние дня!
И какую эпоху я должен воспеть?
Ту эпоху, где жизнь победила смерть.
Ту эпоху, которой и честь и почет
Воздает моя песнь, что из сердца течет.
Это время чудесное — мед с молоком!
Успокойся душа! Не грусти, не мечись!
Только выбрать бы время такое, в каком
Причастишься ты к пламени с именем Жизнь!
Смело в дело! От праздности проку нам нет!
В дело разум! Рождается песнь в груди!
О, Курган! Мы сошлись через тысячи лет!
Отзовись на горячий сыновний привет
И заветную силу во мне пробуди.
Памяти отца
Я стихов не пишу —
Вот такая беда.
Но случилась иная — страшней всех потерь:
Нет отца у меня. Он ушел навсегда.
Он уже никогда не войдет в мою дверь…
Не приедет он в город,
Чтоб сына найти,
Пообщаться, поведать о разных делах,
Не придется уж мне на обратном пути
Провожать, обнимать, слушать вздох: “О, Аллах!”
Он не будет подтрунивать, щурясь слегка:
“Где же книжка стихов? Скоро выйдет, я жду?!”
И никто не услышит от фронтовика
Слов, бичующих мелочность и ерунду.
Вспоминаю отца.
И на сердце мороз.
И огонь обжигает тоскующий мозг.
Хорошо равнодушным быть, без смеха, и слез…
Нет того, кто стоял, как укор и вопрос.
И не выйдет на сходе остряк-говорун,
Чтобы добрых одобрить, а злых развенчать.
Вспомнят люди речей его мудрых игру,
Будут память о нем возносить, величать.
Засияют заслуги в устах, как призы,
Зазвенят афоризмы, как шелест томов.
Каждый отзыв о нем прозвучит как призыв —
“Будь достойным отца жизнью, делом, умом!”
Что мне делать?
Мы поздним умом хороши.
Домик старенький твой полон духом твоим.
Вот портрет. А в глазах пламя буйной души!
Слышу голос твой. Слышу! И снова в груди
Зарождается песня. Светла высока!
И другие стихи ждут меня впереди,
И крылатой мечтой обернется строка!
Вдохновение — птица!
Тебя я дождусь.
Будет стих, о котором отец мой мечтал.
Будет сердце томить безысходная грусть —
Не услышал Отец…
Вот как я опоздал…
Разгорайся огонь!
Вдохновенье, гуди!
Покажи свою силу, оставленный сын!
О, Отец!
Где б ты ни был: на небе, в груди —
Оправдаю доверье, наказ и призыв!