Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2007
Перевод Илья Кукулин, Кети Чухров, Анна Золотарева, Владимир Саришвили
“В душе каждого человека есть клапан, открывающийся только поэзией”, — не устаю цитировать эту фразу Николая Некрасова.
Первый Международный русско-грузинский фестиваль поэзии в июне — еще одно тому подтверждение, еще один шаг по направлению к “вместе”, а не ко “врозь”.
Вряд ли какая-нибудь душа открывается политикой. Политикой она замуровывается, закрывается на все замочки — не дай бог быть самим собой. А вот поэзия — она, касаясь тебя невидимой волшебной палочкой, вдруг что-то в душе преображает и высвечивает лучшие стороны твоей натуры.
И лучшими своими сторонами к нам — участникам фестиваля, поэтам из разных стран, — поворачивались все: изголодавшиеся по русскому слову учителя литературы, музейные работники, студенты, пишущая молодежь, журналисты, олигархи, директора винных заводов, важные городские начальники, хозяева отелей, работники дипломатического корпуса и все-все… А грузин, продававший чеканку на уличном рынке в Тбилиси и назвавший сначала высокую цену, вдруг, прочитав надпись на нашем автобусе “Русско-грузинский фестиваль”, догнал нас, уже садившихся в автобус, и протянул Олегу Воловику (организатору поездки) понравившуюся чеканку: “Брат! Возьми так!”
Выступая в переполненных театральных залах в Батуми и в Тбилиси, мы ощущали, что все-таки нужны друг другу, как бы там ни складывались отношения между нашими странами на высшем уровне.
Грузинская поэзия переживает сейчас не самые худшие времена. Литературной жизни Грузии позавидовали бы многие “бывшие республики”. Наше фестивальное пребывание там совпало с тем, что Шота Иаташвили, получивший литературную премию Саба, был объявлен поэтом года. И этому радовались все, даже те, кто не победил. И было в этом какое-то счастливое понимание, что поэзия — это не один человек, а все мы, гармоничные и разные, стремящиеся услышать друг друга.
Елена Исаева
Шота Иаташвили
Лирика
Твоя кукла — вот твоя лирика,
Платье снимаешь и надеваешь, причесываешь,
держишь одной рукой и переворачиваешь,
чтобы прикрыла глаза,
второй руки пальцами
За загнутые ресницы, бывает, схватишь,
и один глаз заставляешь открыть,
холодно глядящий,
непонятного цвета,
открываешь ей — закрываешь и
Закрываешь — открываешь,
Надоест — и опять перед собой сажаешь, на стол,
По-прежнему вытаращенными глазами,
чтоб посмотрела на тебя,
Ты же оторвала ей конечности и
руки на место ног,
ноги на место рук
приделала.
Да, вот такая твоя кукла Лирика,
с вывороченным животом,
с таким вывороченным, что
не то, что плачет,
вообще не подает голоса,
только двигает одним веком,
подмигивает, будто
какую-то тайну — может быть, жизни? — знает,
ты же свой докторский саквояж
открываешь в ответ,
и сердце проверяешь фонендоскопом
и укол делаешь
в руки, приделанные к бедрам, —
и чувствуешь,
как она успокаивается,
и ты успокаиваешься тоже,
понимаешь, что
твоя лирика должна быть именно такой куклой:
с растрепанными волосами,
одетая в платье,
измазанное вишневым вареньем,
с выбитым глазом,
вывороченным животом
и руками, которые перепутаны с ногами.
Такой куклой и будет твоя лирика;
пока не забудешь о
Любви,
уколах,
куклах…
и о том, что с ними надо играть.
Перевод Ильи Кукулина
Выучи меня наизусть
Выучи меня наизусть,
После ложись и усни.
А утром, проснувшись,
Прошу, повтори.
Лежа рядом с тобой,
Сладко уснув,
Я вижу тебя во сне склоненной
Над моей головой и бормочущей что-то.
Увижу, как ты
Меня звездам расскажешь
И длинным деревьям, как ты
Станешь сдавать предмет
По имени “Шота”
Каждому встречному.
Учи меня каждую ночь,
После усни или бодрствуй,
А утром
Сдай меня людям, вещам,
Молитве,
Траве.
Возможно, я стих,
Человек
Или вовсе бамбук.
Учи меня наизусть.
Иль вызубри просто.
Перевод Кети Чухров
Жизнеописание розетки
Есть комнаты в которых
Чувствуешь взгляд розеток
Их маленькие жуткие глазки
На круглых потемневших лицах
С винтиком — носом.
Как напряжен их взгляд! —
220 вольт —
Он выражает то, что стены
Думают про тебя, про всю твою семью,
Про мебель в комнате,
Вообще про жизнь
Этот взгляд пронзает насквозь,
он беспощаден
От него берегут детей
Ведь они так часто хотят
Розетке выколоть глазки гвоздем
Дети чувствуют где-то подвох
Но не знают, что
Если розетку попробовать ослепить,
То она покарает тем же
Вот она какая — розетка,
С бессмысленным выражением
На плоском лице —
Коварная
Она презирает имя, которое дали ей люди
Ей не нравится, когда по стене
бьют молотком
И когда по ночам все засыпают
Да и день ей не нравится —
Сумасбродка,
Но у нее, как у сварливой старухи —
Так много света
В глубине ее темных глаз.
Перевод Анны Золотаревой
* * *
Если бы в возрасте тридцати двух лет,
Именно в эту минуту узнал я, что все мы смертны,
Как изменились бы все, уж давно примелькавшиеся
Предметы и образы дома, улицы, города:
наручные часы,
тарелки,
афиши,
фотопортреты покойных предков,
детские манежи,
обувь
и проезжающие автомобили.
Если бы нынче, в возрасте тридцати двух лет,
С редеющей шевелюрой и ослабленными почками
Я впервые услышал
Слово “смерть” —
Мать, сестра, жена, ребенок,
люди на улице,
друзья, знакомые, сотрудники, —
Как бы они изменились в моих глазах —
И как бы смог я их взгляды, манеры и речь
Оторвать, отрезать от сердца.
Пережил бы?
Не пережил?
Если бы нынче, в возрасте тридцати двух лет,
Именно в эту минуту
Кто-нибудь впервые сказал мне,
Что все мы должны умереть —
раньше иль позже,
Что бы творилось тогда в моей душе,
В глазах,
В кончиках пальцев…
Как бы я вынес мгновенье разлуки
С письменным верным столом?
Или с каким наслаждением я бы шмалил сигарету
И становился под душа горячие струи,
С какою улыбкою дочки ручонки зачмокал
Или дни до зарплаты считал и подсчитывал мелочь в кармане,
Как бы я танцевал,
Как бы я целовался
Или как,
Знать бы мне, знать бы мне, знать бы,
Как бы голову вскинул я,
Глядя на солнце в зените…
Перевод Владимира Саришвили
* * *
Колокола московских церквей
ложечками звенят —
словно в стакане сахар мешаю,
минутный сон, неясные формы
кубиков в огромной сахарнице —
что они теперь?
То ли омыты кремлевские
кирпичи от грехов и теперь просвечивают,
то ли прозрачные системные блоки, —
у этих компьютеров — души нараспашку,
а перед мониторами —
девушки с обсахаренными головами
сидят и окончательно
превращают в концепт
недельное коловращение меня
в разноцветных схемах метро.
Перевод Ильи Кукулина