Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2007
Перевод Изяслав Котляров
Пимен Панченко — народный поэт Беларуси. Не стало его в 1995-м. Он был почетным академиком АН Беларуси, лауреатом Государственной премии СССР, Государственной премии Беларуси имени Я.Купалы (1968-й, за сборник стихотворений “При свете молний”). Пимен Емельянович был участником Великой Отечественной войны, возглавлял Республиканский комитет защиты мира.
Схема жизни
Трудимся, грезим, мечтаем о лучшем.
Век догоняем, Героями ходим.
Солнцу подобны, хмуры, как тучи.
Что-то теряем. Что-то находим.
Вечно влюбляемся. Плачем, смеемся.
Редко бываем в согласии с миром.
Ссоримся. Миримся. И расстаемся.
Дней не хватает. Недели транжирим.
Любим детей. Потакаем им. Тешимся.
Радуют дети и все же пугают.
Грянет беда — да такая, хоть вешайся.
Ну и наследники нам подрастают!
Верим, что лучшее все-таки сбудется,
Жизнью родителей жить не желаем.
Стонем. Хохочем. Клянемся о будущем.
Там, где намусорим, — не убираем.
Прячем улыбку. Злимся и шутим.
Тупим способности, хитрости точим.
Жен обманув, их же сами и судим.
Хвалим далекого. Ближнего — топчем.
Грозно горланим. С глупцами якшаемся.
И голосуем. И протестуем.
То обнимаемся с другом, то маемся.
Делим добычу и тару пустую.
Не замечаем, а чуткими кажемся.
Память сменяется вскоре забвеньем.
Быстро возносимся. Катимся, катимся.
Все у нас есть, ничего не имеем.
Сложное манит своей простотою.
Шумно бушуем и тихо сгораем.
Жаждем покоя, не знаем покоя.
Молча болеем. И умираем.
Герой
Сердито сказал: “Вставай, пехота!
Мы не на пляже, а на войне…”
И лег на проволоку. И рота —
Все двести сапог, провонявших потом,
Прошли по его спине.
Не он, а другие в атаку бежали,
Гранаты бросали в блиндажи.
Кололи фашистов, танки сжигали
И знамя победное водружали
На завоеванные рубежи.
А он, свои кости от ржавых колючек
Едва оторвав, со стоном глухим
Свалился в траву, и болью жгучей
Пронзило и травы, и ветер, несущий
Прохладу с валдайских озер и равнин.
* * *
О самом вкусном
Жабьем квакатанье
Клекочут аисты.
Окрест — луга,
И аисты стоят,
как балерины
На голубых картинах
У Дега.
Но было так над Припятью
Вчера…
Сегодня дымно здесь, уныло, серо.
Не птицы взмыли в небо, а пески…
О, Боже, не гони меня в пещеры,
О, Боже, не разверзни глубь реки!
Какой Дега!
Так пахнет Хиросимой.
Следов ни аистиных,
Ни лосиных:
Над Припятью —
Незримой смерти след.
Полесский край,
Как помрачнел твой свет!
Чайковский. Первый концерт для скрипки с оркестром
Во дни разлуки,
В горький час вечерний
Загадочно звучат виолончели,
Басистые настроив голоса
На темные еловые леса.
Внимаем мы скрипичному участью,—
В нем Беларусь —
Дыханьем тишины.
Сестра моя, девчушка,
Ты в несчастье?
Что напророчили тебе
Твои же сны?
“Как померла маменька,
Оженился папенька
И послал сиротинку
В сыр-бор по малинку.
Уже солнце заходит,
Сирота не приходит…”
За горло сжал
Трепещущую скрипку
Печальный и растроганный скрипач —
Послышались ему
Ребячьи всхлипы…
Стонал в ней лес
И плыл сиротский плач.
Скажите,
Из какого чуда создана
Чайковского
Печальная мелодия?
Не из молитв ли материнских
Соткана,
Коль души их
Услышал и сегодня я?
Когда она
Пленила композитора?
И чем ты вдохновил его, мой край?
Не тем, что пел,
А тем, что в песне выстрадал,
Не пряча слез…
Играй, скрипач, играй!
На последней версте
Что нас ждет на последней версте?
Синий мох, и полынь среди трав почернелых,
Покореженный дуб в обрамленье ветвей…
Безнадежные люди,
Что ходят несмело…
Проржавевшие старые корабли.
И челны — в них издревле
Из бед выплывали
Люди горькой судьбы,
Если в вечность усопших гребли,—
Их, как вскоре и нас,
В бездну черную волны смывали.
Там, в начале пути,
Столько светлых идей!
А теперь и во сне
До прошедшего не докричаться.
Ни любви, ни надежды,
Ни жизни самой, ни людей…
Только Бог вдруг шепнет:
“Спите мирно, страдальцы…”
* * *
Когда закатится солнце,
На небе зажгутся звезды
И в каждой росинке вспыхнет
Таинственный синий свет,—
Ты любишь и жизнь, и солнце,
И всех, кто любит восходы,
Ты любишь росы, и сосны,
И звезд загадочный след.
Когда закатится сердце,
Уже не зажгутся звезды:
Тебя отвезут, зароют —
Лежи себе,— слеп и глух…
Заплачут жена и дети.
И внуки уронят слезы,
А впрочем… У них — и солнце,
И жизнь, и цветущий луг.
* * *
Где ночует жаворонок,
Скажите,—
На мягчайшем облаке
Или в жите?
И спросить некого
В утешенье…
Может, началось уже
Возвращенье?
Вновь сквозь жизнь,
Сквозь все неудачи,—
К тем полям,
Душистым, горячим.
Сквозь войны
Задымленные росы —
К тем годам
Босым, чистоголосым.
Я не загрустил,
А лишь забылся —
В детский аромат травы
Зарылся.
Где ночует жаворонок
Скажите,—
На мягчайшем облаке
Или в жите?
Что услышать
От других хочу я?
Видно, в сердце он
Моем ночует.
* * *
Даже тучи, как виденье,
Даже зелень — все темней.
Вот оно, разъединенье
Птиц, деревьев и людей.
Листьев желтое круженье,
Настороженность травы.
Отчужденье, отчужденье
От высокой синевы.
Гром, грохочущий беспечно…
Где печаль свою мне деть?
Баня, ток, плита и печка,
Как сближали вы людей!
Что теперь людей сближает?
А все то же: поле, цех.
Часто рюмка помогает,
Общий грех и общий смех.
А соседи сына женят.
Жизнь им кажется иной…
Листьев желтое круженье,
Спелый яблочный настой.
* * *
От надежды к испугу
Безоглядно живешь.
Словно конь тот, по кругу
Все идешь и идешь.
Иногда вдруг рванешься —
На целебный глоток.
Полетишь — и вернешься
Все на тот же виток.
И надеешься, веришь,
Что еще впереди —
И поэзии верность,
И светлые дни…
Ложь подобна недугу,
Ну а истина все ж
В том, что снова по кругу
Ты идешь и идешь.
Дни как будто безвольны,—
Жизнь несут под уклон,
За последний, безмолвный,
За земной небосклон.
Сам не верю я чуду.
Я, который везде,—
Вдруг развеюсь повсюду —
По клочку, по слезе.
* * *
На невзгоды свои не жалуйтесь,—
Не бывает побед без невзгод.
Просто помните, что рождаетесь
Каждый месяц и каждый год.
И во взглядах своих любимых,
И в глазах друзей и коллег,
И непризнанных, и гонимых,
И влюбленных в веселый смех.
Будьте верными детской сути —
Все мы счастливы только в ней.
Не старейте — рождайтесь, люди,
Каждый день в каждом новом дне.