Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2007
Перевод Мансур Сафин
Вся жизнь моя прошла с часто повторяющимися словами “умереть бы…” И только умирая, я не успела произнести “жить хочется!” Но было уже поздно и жить, и умирать.
Оказывается, после моей смерти нашлись и те, кто был против моих похорон на татарском кладбище. Да, конечно же, я — лишь простая чувашская женщина Василиса. А ведь кажется, я всегда пользовалась и уважением, и доверием односельчан. Меня величали Василисой Павловной. А мне было приятно, что и млад и стар — все называли меня просто Василэй. Я работала ветеринаром, однако никто меня за глаза не называл “конским дохтуром”, коновалом. Как-то раз позвал меня Каримулла агай, жил он всего лишь через два дома от нас. У них подрастал бычок, и пришла пора его кастрировать. Так что, закончив все срочные дела, я к прихду деревенского стада пошла к ним. Каримулла агай, собрав во дворе пять-шесть односельчан, среди которых были соседи-кузнецы и учитель-пенсионер Госман абый, успел к тому времени стреножить и свалить наземь бычка. Подошла я к ним, отвлекая лаской да заговорами, обвязала задние ноги животного и одним легким движением скальпеля совершила необходимую операцию. Работу я свою знала хорошо и привыкла делать все очень быстро. Так что через несколько минут бычок уже спокойно стоял в хлеву и жевал свежее сено. Я ушла домой, оставив животное на попечение мужчин. Мне позже передали, что мужчины до самого рассвета восторгались моим уменьем и сноровкой. А впрочем… я всего лишь добросовестно сделала то, что умела и должна была делать. То, чему меня научили и чем я жила. Да, можно научиться жить. И работать тоже. Но вот, кажется, никогда невозможно научиться умирать… Впрочем, учат всему и всему учатся. Не учат только тому, как надо делать последний вздох. В самый последний раз так же, как и в первый раз в жизни. Правда, и само рождение, и первый крик, и обрезание пуповины проходят легко, потому что ребенок еще почти ничего не чувствует. Можно вынести, выдюжить и разлуку с родиной. Самое мучительное — когда хоронят на чужбине… Моих деда и бабушку, а вместе с ними и моего будущего отца, сослали в Сибирь из чувашской стороны лишь за то, что крыша дома была дощатой. Можно подумать, что им не хватало досок на организацию похорон.
Мой муж доски, предназначенные для моего лэхэта, сделал очень аккуратными и ровными, постаравшись, чтобы ни одна капля воды не просочилась сквозь щели и не упала на мое лицо. Поэтому я, в знак благодарности, на самом последнем вздохе успела произнести: “Лааа Илаха Иллалаху Мухаммадрасулах”. Иначе как же? — не в соседней же русской деревне будут меня хоронить?! Муж — чистый мусульманин, дочь записалась татаркой, а я никогда не была православной и крестика не носила.
Я — просто чувашка. В нашей сибирской деревне, где я росла, не было ни церкви, ни мечети. Все сельчане знали о том, кто что у себя прячет: кто Библию, кто Коран. В сундуке моих родственников — Исмагиль абыя и Марии апы эти книги всегда лежали рядышком. И они нам читали то одну, то другую. Исмагиль абый носил на шее амулет. Перед преданием его тела земле Мария апа надела свой золотой крестик Исмагиль абыю, а себе взяла его амулет.
Конечно, я тоже училась в институте. В тот день, когда меня должны были оставить в аспирантуре, я пошла на концерт. Там один из артистов, играя на гармони, не сводил с меня глаз. За него и вышла замуж. После смерти свекрови, жившей в Татарии, мы переехали сюда и обосновались здесь… В день моей кончины один из наших односельчан, оказывается, заявил, что меня нельзя хоронить на местном татарском кладбище. Но я к тому времени уже успела на последнем вздохе сказать молодому мулле: “Лааа Илахи Иллалах”.
Это мусульманское кладбище, где лежу и я, будет долговечным, даст Бог. Правда, здесь тесновато, но земля легкая, как пух.
* * *
При жизни небеса бездонны. После смерти и звезды тускнеют, — после этих слов Васила еще успела утереть непрошеную слезу уголочком платка…
Где-то вдали полыхают зарницы. На лугу, за голубеющим при свете полной луны кладбищем, старая кобылица нежно облизывает шершавым языком только что родившегося жеребенка… Где-то в тайге поп только что отслужил панихиду в память покойника, найденного с золотым крестом на шее в темном сибирском лесу. А перед печкой в деревянном татарском доме муж Василы растягивает жалобные меха и пытается подобрать какую-то мелодию непослушными старческими пальцами. И по-дружески говорит лежащему рядом псу:
— Ну что, присоединяйся, Акбар…
…А перед самым последним вздохом я точно знала, что мой муж уже никогда не захочет сближаться ни с одной из других женщин. Но я не успела сказать ему об этом. Почему же?.. Отчасти потому, что все недосказанное умершими снится тем, кто еще остался жить.