Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2007
Перевод Ильдар Абузяров
— Впадать в бешенство лучше всего по утрам. Или хотя бы в первой половине дня. Поскольку если впадешь в бешенство ближе к ночи, то не сможешь уснуть, а если даже и уснешь, то твое бешенство все равно будет продолжаться, оно распугает твои сны и твоих ангелов-хранителей, которые прилетают тебя навестить. А еще тот свет, а нельзя пугать тот свет.
Фарида говорила, уверенно крутя руль. Она говорила словно по инерции, так же как и вела машину — отвлеченно, сосредоточившись на своем. Ее руки знали дорогу, бегущую навстречу, а ее язык — знал свою дорогу, и две эти дороги никак не совпадали, они уходили в разные стороны, чтобы никогда не сойтись.
— Куда лезешь, козел! — обругала она водителя джипа, который, разворачиваясь, загородил проезжую часть.
— Тихо, Фаридуля, не заводись, — стала успокаивать ее менеджер Степочкина, сидевшая рядом. — Ты впадаешь в бешенство, а ведь сама сказала, что в бешенство по вечерам впадать нельзя.
— Конечно, нельзя, — Фарида продолжала свои рассуждения.— Ты должна разделить свое бешенство с коллегами по работе. Нельзя оставлять его только себе.
Сгущались сумерки. Вдоль дороги зажглись вечерние огни.
— Лучше здесь поверни на Большую Красную. Там впереди пробка. Иначе застрянем на час, — сказала Степочкина. Она всегда видела дальше, чем другие. — Все дело в том, Фаридуля, что ты одинока. А одинокие женщины — самые неуравновешенные. Они желают реализовать свое бешенство непременно на работе, чтобы не остаться потом с ним наедине. Но ты слишком интеллигентная для этого. И потому мучаешься. Тебе нужен кто-то, кто смог бы понять твою женскую суть.
— Опять все упирается в одно и то же, — вздохнула Фарида. — Непременно нужен мужик.
— А куда ты от этого денешься, дорогая? Посмотри. Даже у нас в фирме есть стоящие мужики. Например, начальник моего отдела Бадреев. Как он тебе?
— Он смотрится ничего, но если мужик в таком возрасте не женат, ищи здесь какого-нибудь подвоха.
— Дорогая, зачем так усложнять ситуацию?
— Или голубой, или алкоголик, или с приветом.
— Совершенно нормальный мужик, уверяю тебя. И на вид ничего. А посмотри на его служебное положение! Хочешь, я тебя с ним познакомлю? Останови, вот здесь, возле арки. Вот мой дом.
— Познакомь. Хотя нет, как-то неудобно. Завтра, я могу забрать тебя здесь же по пути на работу.
— Забери, пожалуйста, Фаридуля. Мою машину починят только в среду.
— Полвосьмого, хорошо?
— Хорошо. Я тебя точно с ним познакомлю. Пока.
Фарида зашла в магазин купить чего-нибудь к ужину. Столько мужиков толпится у стеллажей с продуктами, возле касс, и ни один из них не твой. Вон тот, что выбирает коньяк, очень даже неплох. А впрочем, чего о них думать? Барахло в штанах. Потные, вонючие существа, отребье, мнящее себя Бог весть кем. Стоп. Я опять завожусь. Не надо взвинчиваться, иначе опять буду плохо спать. Она купила мясной фарш в вакуумной упаковке. Пожарю котлетки.
Какая-то женщина рядом брала сосиски. “Это неосознанный выбор, — подумала про нее Фарида, — вечное стремление заполучить фаллос. Я бы открыла здесь целый отдел по продаже сосисок, колбасок и прочего в том же роде. Там должна играть завораживающая, эротическая музыка. Обаятельный, с усиками, продавец будет преподносить тебе сосиску, трепетно держа ее на весу чуткими, чуть подрагивающими пальцами. Да здесь от баб отбою не будет! Объем продаж вырастет, как минимум, раза в два”.
Ее воображение тут же выдало ей, построенный в Exel, график увеличения объема продаж. “Боже мой, что за бред. Вот, что значит бизнес-вумэн. Свихнулась на показателях прироста”.
Она отправилась домой, стараясь не чертыхаться и не заводиться. Не надо растить в себе бешенство. Оно растет из семени, которое на самом дне души. И вырастает до самого ее верха, не оставив ничему другому места. Не надо лить воду на это семя. Ту самую воду, которая растит бешенство, как дерево.
В тот вечер ему позвонил начальник отдела продаж Бадреев и предложил встретиться. Надо кое-что обсудить. “Интересно, что ему со мной обсуждать? Новый рынок сбыта? А может, он хочет предложить мне должность у себя в отделе? Это было бы неплохо. Очень даже неплохо. У них там такие зарплаты. А если еще прибавить проценты от сделок, то это и вовсе приличная, надо сказать, жизнь” — так он рассуждал сразу же после звонка Бадреева. Сердце подсказывало ему, что надо ждать чего-то нового и неожиданного. “Конечно, я не знаю, какие у них в отделе продаж зарплаты. Но — достаток сотрудников всегда определяется по автомобилям, на которых они ездят. А у них у всех классные автомобили. Взять хотя бы менеджера Степочкину. У нее просто отпадный шевроле. Хотя, говорят, он у нее на ремонте. Но это ничего не значит, наверняка кто-нибудь на светофоре въехал ей в задницу. Прости меня, Степочкина, — он улыбнулся, — я имел в виду не твою задницу, а задницу твоего автомобиля. Хотя у Степочкиной это место тоже, надо сказать, ничего, гладкое, компактное, не хуже, чем у ее шевроле, рука прямо так и тянется погладить”. “Тьфу, черт, опять меня понесло не в ту сторону, — осадил он себя, — не об этом надо сейчас рассуждать. Сколько, интересно, Бадреев мне предложит. Разумеется, я сразу не соглашусь. Скажу — надо подумать. Хотя чего тут думать, ясно, что он в любом случае даст мне больше, чем я получаю сейчас”.
“К этому надо прибавить еще заграничные командировки, — думал он уже в своем автомобиле, мчась мимо освещенных магазинных витрин. — Филиалы в Буэнос-Айресе, Рейкьявике и Сингапуре, это звучит убедительно”.
Воображение тотчас нарисовало ему уносящийся ввысь “боинг”, косой луч света в иллюминаторе, океан, угадываемый там, внизу, величаво дышащий в десяти тысячах километров от твоей души, мчащейся в небесах. Мадам, не надо мне эконом-класс, вы что, издеваетесь, дайте мне, пожалуйста, бизнес-класс, имею я право лететь как человек в конце концов. Девушка, принесите мне двойной виски с содовой и, прошу вас, не кладите лед в бокал, я вам не какой-нибудь там америкашка, это они пьют со льдом. Эй, мальчик, поосторожней с моим чемоданом, там сувениры из кораллов, которые я купил на побережье.
Картины в его сознании сменялись одна за другой, далекие материки неслись навстречу, мерцая светящимися, расплывающимися пятнами.
“Стоп. А почему я уверен, что он предложит мне у себя работу? Может, у него ко мне какое-нибудь личное дело? Вряд ли. Все знают, что ему нужен новый сотрудник в отдел. А у меня хорошая репутация. Про меня говорят, что я парень с мозгами. И это соответствует истине. Сколько можно сидеть у себя в отделе за гроши с этими бабами, которые болтают о чем угодно, только не о деле. Наверняка Бадреев давно уже меня приметил. Он начальник толковый и в людях разбирается”.
Бадреев назначил ему встречу в ресторане “Овация”, недалеко от их офиса, и это еще раз подтверждает то, что разговор будет идти о будущей работе. Странно, но он никогда еще не бывал в “Овации”, хотя облазил все подобные заведения, что поблизости.
Он проехал мимо дверей офиса, свернул в боковую улицу и, проехав с полсотни метров, остановился возле высотного здания со светящейся над входом неоновой вывеской “Овация”. Уже совсем стемнело, и вечерние городские шумы смешались в одной нескончаемой овации, предшествующей новому развитию событий.
И вдруг, уже входя в двери, он явственно ощутил — что-то здесь не то. Он пока еще не мог объяснить себе, в чем тут дело, но какой-то краешек сознания предчувствовал некую неправильность происходящего.
Ресторан оказался почему-то на самом последнем этаже. В этом не было ничего противоестественного, но здесь было уже нечто, чего он не ожидал, и потому его настороженность все возрастала.
Но, войдя в лифт, он успокоился. Возносясь на самый последний этаж, его душа вновь вспомнила о “боинге”, улетающем в заокеанскую даль, о брезжащих в туманной дымке материках, об иссиня-черных метрдотелях в пятизвездочных отелях. “Ничего. Все идет как надо. Я должен собраться и держаться молодцом. Нельзя показать ему, что я волнуюсь. Ясно, что ему не нужны молокососы”.
На входе стоял пожилой швейцар в фирменной одежде и фуражке.
— Пожалуйста, проходите, вас ждут, — в его словах проскользнула некоторая недосказанность, словно он о тебе что-то знал.
В зале ресторана плавал легкий полумрак, за столами таинственно мерцали свечи. “Обстановка, можно сказать, интимная и не располагает к деловой беседе”, — подумал он. Ненавязчивая, но завораживающая музыка, кажется, это Эрик Клэптон со своими гитарными импровизациями. Дым дорогих сигарет, воспаряющий и тотчас уносящийся в невидимые вытяжки, запах изысканных угощений, сквозь который прорывается тонкий аромат духов — это женщина за ближайшим столиком встряхнула роскошными волосами, изящно обернувшись к своему собеседнику, промельки официантов, одетых во все белое, легких и проворных на пути к дорогому клиенту.
Где же начальник отдела продаж Бадреев? Может быть, он разыграл его и не пришел, а сам сидит дома и посмеивается? Кто знает, какие козни зреют у людей в головах, кое-кому нет большей радости, чем поиздеваться над ближним. Где он, этот чертов мудак? Я стою, приковывая взгляды, выставленный на всеобщее обозрение. Может быть, развернуться и уйти, пока не поздно? В этой ситуации есть нечто неправильное и неестественное.
И тут он увидел Бадреева. Тот сидел за столиком в дальнем конце зала и что-то говорил склоненному в почтительной позе официанту. Официант записал заказ в блокнот и тотчас исчез.
— А, вот, наконец-то и вы, — Бадреев встал из-за стола и предложил ему стул. В голосе начальника отдела продаж слышалась почтительность и уважение. Все вставало на свои места. Шаткий мир обретал опору. Все происходит так, как должно. Теперь надо ждать, какое предложение последует от Бадреева.
— Надеюсь вы меня простите, — сказал Бадреев, — я осмелился сделать заказ для нас двоих. Но — доверьтесь моему вкусу. К тому же здесь прекрасно готовят. Вы в этом убедитесь, уверяю вас.
В облике Бадреева была некая скованность, стыдливое заискивание, словно перед ним был барьер, через который надо перешагнуть. Интересно, почему он со мной так держится? Ведь я в конце концов гораздо ниже его по служебному положению? Неужто я ему так нужен?
И вдруг начальник отдела продаж сделал жест, который все поставил на свое место. Он протянул руку куда-то под стол и вытащил оттуда букет цветов:
— Это вам.
Букет был роскошен до неприличия. Над столом возникла долгая, тяжелая пауза, в которой витал, плавал, щекоча ноздри, одуряющий запах свежих цветов.
— Вы в своем уме? — он пристально смотрел на Бадреева.
Тот пристыжено молчал.
— Вы что себе позволяете?
Бадреев густо покраснел.
Черт возьми! За кого он меня принимает! Мерзкий педераст! Мир рушился на глазах. Он рушился на мелкие осколки, вертясь, превращаясь в темную воронку, в которой исчезали Буэнос-Айрес, дальние страны с пятизвездочными отелями, стройные мулатки и коралловые рифы. Это ж надо — клюнуть на уловку этого козла!
Что делать? Надо встать и дать ему букетом по морде, именно этого он и заслуживает. Стоп. Кругом люди. Мы и так с ним выглядим словно ссорящаяся любовная пара. Но, как ни удивительно, в нашу сторону никто не смотрит. Нас вовсе не замечают, словно все, что здесь происходит, — обычное явление.
И вдруг к нему пришло некое странное ощущение. И это ощущение было связано с его телом. А точнее — с коленями. Он вдруг понял, что его колени — голые. Он опустил взор и с ужасом увидел, что сидит в юбке. Озноб продрал его с ног до головы. Он вскочил и почему-то побежал к выходу и, пока бежал, отчетливо слышал стук своих высоких каблучков.
И, подбежав к зеркалу, он увидел, что он — женщина.
И это было ужасной, открывшейся вдруг, истиной. Можно было не щупать эти груди, чтобы удостовериться, что они настоящие, и не приподнимать юбку.
“Черт знает что!” — сказал он и вернулся к столу. Бадреева уже не было. Куда он делся? Может, пошел покурить? Тогда почему не попался мне по пути?
— Ваши сосиски, мадам, — сказал подоспевший официант и поставил тарелку на стол.
Он вновь огляделся, ища Бадреева. Где он ходит? Заказ уже принесли, надо есть, пока не остыло.
В это время официант взял из тарелки сосиску и стал медленно подносить ему ко рту, держа ее на весу трепетными, чуткими пальцами.
— Вы не забыли поперчить? — спросил он официанта.
Официант утвердительно закивал в ответ. Он кивал и расплывался, исчезал и при этом продолжал кивать, словно желая удержать это пространство, которое оказалось сном. Исчезал официант, исчезал сон, улетучиваясь, испаряясь, сходя на нет. Спасибо тебе, реальность, что ты есть. Иначе весь свой век мы так и блуждали бы в снах, переходя из одного в другой, не ведая, где начало жизни, а где ее конец. Мы растворились бы в этом обмане, стали обманом и так и не поняли бы, сами мы себя дурачим или нам кто-то помогает. Спасибо тому, в чьих силах остановить ту самую воду, которая растит наши сны, как дерево. Спасибо тебе окно, в котором брезжит рассвет и обещает новый день.
По пути на работу Фарида подобрала Степочкину возле арки, как и обещала.
— Ты представляешь! — тут же заговорила Фарида, даже забыв поздороваться с подругой. — Мне приснилось, что я мужчина!
— Ну и воображение у тебя, Фаридуля, — сказала Степочкина, усаживаясь. — Разным людям снятся разные сны. Дуракам снятся простые сны.
— Мало того! — Фарида торопилась рассказать о самом главном. — Я была мужчиной, который, поняв, что он женщина, ужасно сконфузился.
— Я тебе и говорю, что только в твоей голове могла свариться такая каша.
— И там был Бадреев, но он потом куда-то подевался, и я так и не поняла голубой он или нет.
Две подруги смеялись от души, хотя в такой ранний час так не смеются.
— Там впереди пробка, — сказала Степочкина, она видела дальше других, — так мы опоздаем, сверни здесь направо, доедем по параллельной улице.
Город был уже полон автомобилей, управляемых невыспавшимися водителями.
— Вот здесь должен быть ресторан “Овация”, куда меня пригласил Бадреев, — Фарида показала на проносящееся мимо строение.
— Сроду здесь не было такого ресторана, — ответила Степочкина. — Это Министерство труда и зарплаты.
— И я хотела дать ему по морде цветами, представляешь! — не успокаивалась Фарида.
Они подъехали к зданию офиса и остановились на месте парковки.
— Кстати, вот и он, твой ухажер, — в голосе Степочкиной слышались нотки интриги.
Начальник отдела продаж вышел из своего автомобиля и направлялся теперь в их сторону.
— Только ради бога, Фаридуля, не смеяться, умоляю тебя дорогая! Договорились?
Они терпели, что есть силы, но когда Бадреев поравнялся с их автомобилем, прыснули словно по команде.
Бадреев неодобрительно посмотрел на двух молодых сотрудниц, веселящихся непонятно от чего, взбежал по лестнице и исчез в дверях. День начинался.