Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2007
* * *
Девушка пела в церковном хоре…
А.Блок
А город назывался Балчик,
на окнах там герань цвела,
и ключ от храма вынес мальчик
(чудны, Господь, твои дела!).
Был храм как храм: высок и беден,
и в нём народ — и стар, и мал.
Но не служили в нём обеден —
там нынче был концертный зал.
И я себе сказала: “Вона
Как обернулось ремесло!
Свои стихи читать с амвона —
ведь это… просто повезло!..”
И, от восторга холодея,
я вышла в зал из алтаря
и знала я — и кто, и где я,
и то, что жизнь моя не зря…
И за стеной шумело море,
был, словно небо, потолок,
и я в незримом пела хоре,
который видел только Блок.
* * *
Выйдет женщина из переулка,
и подсветят её фонари:
малахитовая шкатулка,
у которой вторая внутри.
Бескорыстна — и падка до денег,
хороша и в прикиде и без,
а мужчина — он вечно, как Дельвиг, —
близорукий и видит в обрез.
Видит только одно — что красива,
что ключицы и плечи остры,
и не видит, какие в ней силы,
и не видит, какие костры.
Хоть убей, видит тонкую руку
и упорно не видит кольца,
видит в женщине мать и подругу,
дурачок, и не видит бойца.
Что с улыбкой кушает Wispy
и со смехом шампанское пьёт,
но войдёт и в горящую избу
и за Тару, не дрогнув, убьёт.
* * *
Стихи нужны не сами по себе,
а как дорога или как ступени.
Стоят деревья в строгом серебре,
как будто бы кого-нибудь отпели.
Зимой у нас всегда такая стынь,
что не холмом лежит земля, а горсткой.
…Стихи приводят в храм иль в монастырь:
мужчин — в мужской. К примеру, Святогорский.
* * *
Мне у ног Твоих, Господи, было сидеть недосуг,
вечно я то латала, то шила, то штопала…
Не хватало мне в сутках часов, не хватало мне рук,
но слова Твои я повторяла в трудах моих шепотом.
Повторяла, когда бесконечные мыла полы,
повторяла, когда обмывала умершего брата я,
и тогда мне не сутки — столетия были малы
и мой дом был мне крест, на котором была я распятая.
И устала я так, век за веком держа этот дом,
дом, в котором я каждую щёлку и угол излазала,
что, когда Ты придёшь, я в углу буду спать мёртвым сном
и меня разбудить тяжелей Тебе будет, чем Лазаря.
* * *
Да, египтяне знали своё дело:
художник тот, кто снова жизнь творит,
они недаром сохраняли тело
и сочиняли тексты пирамид.
И неотступно думая о смерти,
они её хотели превозмочь.
Попытка эта есть и в Сенусерте,
и в Нефертити,что ласкает дочь.
Флейтистки, танцовщицы, акробатки
и те, кто сеет хлеб и ловит рыб,
их лица, руки, бёдра и лопатки,
как будто крик: “Спасите!” — из-под глыб.
Повсюду дерзновенное желанье
не уступить себя небытию,
не кануть, не исчезнуть в мирозданье,
но жизнь и личность сохранить свою.
И в каждом храме — залов анфилада:
она приводит точно на Восток.
Какое неприятие распада!
Об этом в храме — каждый лепесток.
И в каждом обелиске и колонне —
догадка, что спасает красота.
И в солнечном египетском Амоне —
великое предчувствие Христа.
* * *
Н.С.
А ты меня любил не за стихи:
я это знаю точно, —
как остальные, это лопухи,
всю жизнь меня любившие построчно.
А ты любил и слёзы без причин,
и кровь мою, имевшую причины,
и смех,
и грех,
— из них из всех
— один:
любил
как просто женщину
— мужчина.
* * *
А Пасха — праздник земной-земной,
в том смысле, что близкий самый.
И пахнет Пасха всегда весной.
Сырою землёй.
И мамой.
* * *
И неправда, что мир на любви стоит!
Вот ведь я тебя разлюбила,
а в окне между тем тот же самый вид:
всё осталось, как было.
Или… может быть, рухнуло всё давно,
не осталось на камне камня —
и я вижу другое в моё окно,
лишь похожее, как две капли?..
* * *
Какая страшная зима!
Ни шарф, затянутый потуже,
ни наша водка, ни дома
спасти не в силах наши души.
Какой же нам поставить щит
перед лицом такой угрозы?
Ведь это, братцы, мир трещит
по швам,
а вовсе не морозы.
Феодосия
Её тысячелетний создал труд
тех, кто не знал божественнее кайфа:
тут всё сошлось, все побывали тут,
чтоб стала Феодосиею Кафа.
Вместила и евреев, и татар,
была Россией, стала Украиной…
Она и в самом деле “божий дар”,
ведь здесь осталась родиной единой.
…Кирпич в стене античной серо-бур,
и из него народ построил хаты,
а переулок Розы Люксембург
легко впадает в площадь Митридата.
И пышнотелый православный храм
соседствует с поджарым минаретом,
и всем жильё сдаётся по дворам:
зимой бесплатно — втридорога летом…
Уму не постижимый симбиоз!
И абрикосы падают на крышу,
и громко лает слишком верный пёс,
и я, чем дальше, тем яснее слышу…
Рогнеда
Как тать в ночи, явился к ней Владимир:
взял жениха и братьев, и отца.
Мир опустел, и город точно вымер,
и на невесте не было лица.
Он ей принёс все мыслимые беды,
он и себя-то отнял самого,
он всё забрал у горестной Рогнеды
и дал взамен лишь Бога одного.
* * *
Музыки больше нет.
Видно, устав от зла,
попросту на тот свет
музыка вся ушла.
Нынче в моей стране,
да и, наверно, вне
самый большой поэт —
тот, кого больше нет.
* * *
Я шубу покупала в Жиздре
и страшно счастлива была,
ведь сколько там её, той жизни?
А значит, хватит мне тепла
до гроба самого, до края.
А в том краю морозов нет,
И значит, можно жить играя,
как должен, собственно, поэт.
Я и жила. Не то чтоб сладко,
но не скажу, что горше всех.
И продырявилась подкладка,
и выгорел на солнце мех.
А жизнь идёт, и стынут губы,
и вышло, что она длинней
всего: любви,
надежды,
шубы…
И что прикажешь делать с ней?..
* * *
И нету места на земле!
Себя попробуй-ка устрой
учительницей на селе
иль милосердия сестрой.
Мне некуда себя девать —
ищу я места днём с огнём.
Господь, я свечки задувать
могла бы в Царствии Твоём!
Я б научилась,
я б смогла!..
Но Царство Божье — это свет,
и там не только что угла,
но и свечи грошовой нет…