Стихи. С ингушского. Перевод автора
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2006
Рамазан Цуров родился 8 января 1966 г. в с. Джейрах Назрановского района ЧИАССР. В 1991 году закончил филологический факультет ЧИГУ . Многочисленные публикации в местной и центральной печати. Автор поэтических сборников “Сны о свободе” (1998) и “Венок сонетов (1999). Живет и работает в с. Джейрах Джейрахского района Республики Ингушетия.
* * *
Первой нежною листвою
Лип душистых наслаждаясь,
в лес ушёл я с головою,
от друзей, врагов спасаясь…
Но тоска, как зверь, напала,
всем на свете завладела.
…Рыжим пламенем напалма
белка легкая летела
и, отыскивая что-то
в старом дубе, будто спятил,
частой дробью пулемёта
застучал внезапно, дятел.
Словно виселицы, гнулись,
тяжело скрипели ели
и синицы, точно пули
одиночные свистели.
Не продолжу… Мысли — мимо…
Не была душа готова
к перевёрнутому слову
перевёрнутого мира.
Апрельский снег
1
Лежит тяжелый снег апрельский,
Смотрю: взъерошены и жалки,
сидят скворцы, как погорельцы
на серо-бурых кучах свалки…
Какой обман! Какое горе!
Мы крыльев наших не жалели…
Через моря, пустыни, горы
казалось, что в весну летели.
Терпенье, милые, терпенье!
Не вас одних зима настигла
среди весны… Уйдут в забвенье
мороза жалящие иглы.
Один лишь день иль два и снова
вам всем за выполненье долга
свои награды приготовив,
весна вернется… И надолго.
2
Мне этот день нежданно дорог…
Опушка леса. Всё вокруг
бело и лишь один пригорок
бесснежный, темный вижу вдруг.
Ещё я вижу, как пробились
четыре крохотных цветка;
они, как звездочки, светились,
Морозцем тронуты слегка.
А это видел кто-то в мире?
Как первые весны послы,
на четырех цветках четыре
изголодавшихся пчелы.
В нектаре пьяном и весёлом
исчезло всё вокруг для них.
Бесстрашные не слышат пчёлы
дыханья и шагов моих.
* * *
Там, где в узкие долины
гор спускаются хребты,
есть кусочек неба дивный,
невозможной красоты.
Это место, как оконце
в мир, неведомый пока,
где, пронизанные солнцем,
золотые облака,
а под ними, в час вечерний,
замирают до утра
чёрная гора Оленей
и Столовая гора.
Неба край, знакомый с детства…
И ему бледней не стать.
Всё коплю, коплю я средства,
чтобы чудо описать.
Вновь пишу — и крах за крахом.
Нет и маленьких побед,
хоть закат с террас Джейраха
не один десяток лет
наблюдаю, наблюдаю…
Как бы долго мне не жить,
даже тень, подобье, знаю,
не смогу отобразить!
Ничего! Ведь кроме хлеба
и всечасной суеты,
вижу я кусочек неба
невозможной красоты…
Шиповник
Осыпан пылью придорожной,
Шиповник на асфальте рос,
где выжить было невозможно,
среди безжалостных колес.
Он грязен был весною ранней,
кусту репейника сродни,
почти погибший, бездыханный…
И так текли, тянулись дни.
Был теплый май. Три дня, три ночи
без остановки, ливень шел
и, вдруг, увидел я воочью,
что куст шиповника расцвел.
Казалось: мир иной открыл я.
(Иль сна остатки поутру?)
Цветы, как розовые крылья,
чуть трепетали на ветру.
Ни мудрецы ученьем долгим,
ни озарения во сне,
ни книг бесчисленные полки
не дали б столько знаний мне,
как этот куст преображенный
весною, чудный без прикрас,
в моей душе запечатленный,
твердящий, что еще не раз
и грусть пройдет, и радость будет,
в огне цветенья боль сгорит
и тёмную цепочку будней
внезапно праздник озарит!
* * *
Встал за окном невиданный закат
и в ярости, перо изгрыз поэт;
он думал, к небу устремляя взгляд,
о тех словах, которых в мире нет.
Горел закат, пылал багров и ал…
В слезах тоски, хранитель красоты,
художник, кисти тонкие сломал
и растоптал безмолвные холсты.
Но знал огонь — ему не отгореть.
Его в сердца не ветры занесли…
сгорел закат и пусть запечатлеть
перо и кисть сегодня не смогли.
Чтоб мгла покоя в сердце не вошла,
чтоб было сердцу что ещё сказать
и чтоб всегда поэзия жила,
встал за окном невиданный закат.
Сон
С дыханьем частым загнанного волка,
остатки тратя от остатков сил,
бежать я буду от погони долго…
Я жить хочу. Я слишком мало жил.
Фигурам серым нет конца и края.
Они всё уже замыкают круг.
Так глупо жил я, будто бы играя.
О, если б знал я, жизнь моя, что вдруг,
в последний час, коварно, ты откроешь
доселе мне неведомую дверь!
Несметных и неслыханных сокровищ
моря и горы вижу я теперь.
Они всегда со мною рядом были,
но суета слепила мне глаза.
О, жизнь моя! Всё лучшее открыла,
когда исправить ничего нельзя.
Но всё ещё уйти, спастись пытаюсь
и с глаз стряхнуть тоски смертельной мглу…
Бегу, иду, ползу и упираюсь
в глухую, неприступную скалу.
Теперь смирюсь и приготовлюсь к бою.
И жизнь и смерть мне стали нипочём.
К скале гранитной прислонясь спиною,
я с обнаженным встречу их мечом.