Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2006
Тимур Кибиров. “Кара-барас”: Книга стихов. — М.: Время, 2006.
Обозреватель радио “Культура” Тимур Кибиров конечно же хорошо разбирается в культуре. То есть с высокой точностью предугадывает целевую аудиторию того или иного литературного сообщения. Книга “Кара-барас” отчетливо адресована двум девушкам (как мы знаем из предыдущих книг того же автора, любимой дочери и просто любимой лирического героя), но, по мнению автора, и им не нужна. Кибиров с достоинством фиксирует расхождение с читателем, художественно гипертрофируя его (расхождения) масштабы. Заметим, что есть авторы (Джойс, например), целенаправленно бежавшие от читателя. Ситуация Кибирова иная — поэт оставался верен и равен себе, а читатель с детской резвостью сгрудился вокруг него, а потом побежал по своим трогательным делам в разные стороны.
Актуальный поэт не то чтобы пишет хуже. Он перестает быть актуальным. Давайте задумаемся, как это произошло в данном конкретном случае.
Резонер и дидактик, Кибиров всегда работал в контакте — с литературными (и не только) оппонентами, с временем, с читателем — воображаемым или реальным. Практически никогда Кибиров не обращался к чисто лирическому токованию, внутреннему монологу. Его интонация — повествования, убеждения, призыва.
Оговоримся — не всегда. Изредка Тимуру Кибирову удавались самодостаточные эпические произведения (например, блистательная “Баллада о деве Белого Плеса”), где внутри текста не мелькала тень читателя. Но в принципе востребованность была мощной творческой мотивацией поэта. Внимательное молчание зала и вспышки смеха как бы входили в материю стихотворений и поэм Кибирова.
Добавим, что Тимур Кибиров был и остается поэтом Нормы, — и многое постепенно встает на свои места.
Не очень вдумчивые читатели числят Кибирова среди группы поэтов-юмористов-сатириков-иронистов-имитаторов-стилизаторов-концептуалистов, которые дождались момента и вдоволь оттоптались на трупах советского писателя и его подружки советской власти. Дальше вроде бы понятно. Сам вид спорта не предполагает сверхдлинных дистанций. Но, по-моему, актуальность Кибирова была не отложенной советской (хорошо бы нам прочитать эти стихи десять лет назад, но и сейчас неплохо), а именно постсоветской, перестроечной. Не одышливый Черненко, а Горбачев, Ельцин и Путин замутили эпоху всеобщего одушевления, где понятие нормы особенно активно попиралось. Как писал Пастернак о позиции поэта, “она опасна, если не пуста”. В конце 80-х — начале 90-х позиция Кибирова была скорее опасна.
Давайте вспомним несколько деталей. Например, октябрь 93-го. Общее одушевление немного непонятной природы. Вроде бы еще недавно хорошие Руцкой и Хасбулатов по одну сторону баррикад, очень хороший Ельцин — по другую. К тому же баррикад нет. То ли надо ехать в “Останкино”, то ли бежать на Пресню. Политические лидеры и просто известные люди наперебой зазывают народ так или иначе принять участие в банкете. И вот Леонид Ярмольник на каком-то не самом популярном телеканале советует москвичам просто остаться дома и не ввязываться в политические разборки верхов.
Казалось бы — рекомендация неглупая и негромкая. Она должна тихо утонуть в возмущенном гуле. Нет — она становится чуть не самой заметной. Абсурдное продолжение — в какой-то газете “дикое” высказывание Ярмольника пробуют объяснить его глупостью; Ярмольник подает в суд на газету и выигрывает. Нет, решает суд, дело не в глупости.
А дело, к сожалению, в том, что много весьма серьезного делалось тогда под шумок, а для этого поддерживался неслабый шумок, вовсю эксплуатировались так или иначе экстремальные фигуры Жириновского, Новодворской, Проханова, Березовского. Оголтело-либеральная доминанта в качестве не то чтобы альтернативы, а скорее фона тащила в круг света разнообразных фашистов, коммунистов, карикатурных патриотов, словом, всех, кто страшнее ее. Элементарная порядочность была невыгодным фоном.
Остановиться, оглядеться — и морок в сильной степени спадал. Остановиться тогда разрешалось — ну, за всеми не уследишь, да есть дела и поважнее. А вот призывать остановиться — пожалуй, нет.
Примерно в те же годы вышел культовый фильм “Город Зеро” о нормальном человеке в ненормальных обстоятельствах. В кино эту роль сыграл Леонид Филатов. В жизни — Тимур Кибиров.
Одна благоглупость Кушнера или примеренная на сегодняшнюю реальность романтически-разрушительная поза Блока вызывали у Тимура Кибирова мощнейшие (если можно так сказать) выделения нормы. Температура, да и объем этих выделений были масштабированы по всей нашей очень большой стране. Кибиров функционировал в качестве всероссийской железы и выделял дефицитный фермент нормы.
Обстоятельства изменились. В лучшую сторону или нет — давайте разберемся.
Представим себе ток-шоу на тему, сколько будет дважды два. Присутствуют эксперты — экстрасенс, сексопатолог, священнослужитель, Жириновский. Ответы варьируются от 0,0005 до 500. Экстрасенс пространно объясняет, что ответ вообще не обязан быть числом. Зал аплодирует.
Это, так сказать, вчера. А сегодня к экспертам добавился — ну, не обязательно математик. Просто носитель здравого смысла. Ему по очереди достается микрофон, и он спокойно объясняет, что дважды два четыре. И почему четыре. Его вежливо выслушивают. Аплодируют. И передают микрофон дальше.
Норма допущена в зал заседаний на равных правах с безумием и горячечным бредом. После этого стало очевидно, что простая констатация нормы недостаточна. Она (констатация) ничего не меняет в мире. Вероятно, сегодня норму надо орать, или выжигать каленым железом, или пропагандировать в рубище по ночным клубам. То есть продвигать с безумным рвением. Неадекватно.
Но к этому Тимур Кибиров с очевидностью не готов. Это ему претит: умеренность как цель и смысл высказывания постепенно само высказывание превратила в умеренное, теплохладное.
Книга “Кара-барас” напоминает обход некоего поэтического хозяйства. Не заржавели ли жанры? Нет. Не притупилось ли остроумие? Вроде нет. Как с культурной вменяемостью? Превосходно. Не будем утомлять читателя перечислением. Общий итог таков: когда потребует поэта к священной жертве Аполлон, поэт скорее всего не даст маху. Бронепоезд на запасном пути в состоянии боевой готовности.
Есть ли в книге стихотворение, превосходящее средний уровень всей книги? Да — “Поэма о трусливом рыцаре”. Там, где скрытый диалог с читателем проседает по вине читателя, чистый эпос действует в полную силу.
Вот так он умер, дурак и трус,
Он и прожил всего ничего.
Но спасеньем души своей грешной клянусь,
И любовию к Вам, госпожа, клянусь,
Что, когда б не дурость его,
Никто — видит Бог —
С тех пор бы не смог
Львиным Сердцем Ричарда звать!
И мы не имели бы права впредь,
Когда б не его дурацкая смерть,
Под багряным крестом погибать!
Но есть (по-моему) и проседания ниже обычного. Так, я не очень понимаю, что добавляет “Кара-барас” (одноименный с книгой текст) к стилистике КВНа — или студенческого хохмачества.
Мертвых воскресенья чаю,
К Честертону подбегаю,
Но пузатый от меня
Убежал, как от огня.
Честное слово, мы и сами так можем…
Еще одна ловушка — глубоко укорененная в культуре норма (а именно такую и воспевает Кибиров) — это идея вне развития. Границу можно отодвигать, горизонта вообще не достичь, а вот центральная точка никуда не девается. Заняли мы центральную точку, что дальше?
Мне кажется, что вопрос перспективы поэта Тимура Кибирова напрямую связан с тем, насколько он ощущает себя поэтом. Гражданин Тимур Кибиров сказал все, что хотел. Если кто и не расслышал, то это проблема слуха — и вовсе нет нужды повторять то же по десятому разу. Если кто не согласился, значит, имел на то основания. Поэт Кибиров полностью обслужил гражданина Кибирова и может быть свободен. Это слово имеет в русском языке два значения — отвалить и непосредственно обрести свободу. В данном случае — от заранее известного содержания и наполнения, от того самого глубокого знания, в котором, как известно, недостает жизни…