Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2006
* * *
Я изучил науку расставанья…
О.Мандельштам
обжигая мгновенную память в мозгу;
просыпаюсь глядеть на природу тире
торопящийся снег на Москву.
С черным небом вальсирует белая моль
(как простуженный ветер ее ни крути,
как его духовые — ее ни бемоль),
учащая биенье в груди.
Так темно, что хоть спичкой слегка посвети,
электричеством резким очей не слепя —
чтоб курить арендованных стен посреди,
в самого не вмещаясь себя.
Ты и завтра приснишься, на нежность легка,
теребя непослушных волос моих смоль —
столь редка, удивительна и далека,
сколь мила и желаема сколь.
“То ли Фрейд ненарочный во мне победил,
то ли черт его знает, откуда…” — шепчу,
и о том, почему я тебя полюбил,
и не знаю, и знать не хочу.
Декабренна звезда в заоконном нигде,
где рождественский воздух здоров и тверез.
Мы с тобою, мой ангел, похоже, не те,
кем, наверно, могли бы всерьез;
той науки гранит не затем ли грызу
(от рожденья — ни в роскоши, ни в нищете)
и живу, как ресница на божьем глазу,
оказаться боясь на щеке?
2005
* * *
бетховеном ум осеняя
не спишь слабосердый как узник тюрьму
пространство собой населяя
беснуется осень листву теребя
и некому некому вырвать тебя
из ливневых рук октября
нездешняя горечь скользит по нутру
и музыки звук неизвестный
созвездья моргают когда поутру
рассветного неба из бездны
и мозг головы полыхает извлечь
души ненаветной истому сиречь
ангинного голоса речь
луны догорает щербатый желток
пока ты вбираешь не гордо
нечаянной жизни чрезмерный глоток
как яд обжигающий горло
а на близоруком неплотном свету
у утра во ртуть поднимается рту
и виден ландшафт за версту
летят облака грозовым косяком
под ветра кобзовое пенье
а ты на паркете стоишь босиком
молчать не находишь терпенья
о гибельной боли в горячей груди
унять ее голову как ни труди
и небытии впереди
дыши у открытого настежь о том
как воздух внимательный солон
в который лица шевелящимся ртом
ты слово бормочешь за словом
и раб словаря алфавита батрак
глядишь на безумие птичьих ватаг
кроша незаконный табак
поскольку ни стопочки жахнуть нельзя ж
за риском душевного бунта
штрихуют стрижи заоконный пейзаж
никем нарисованный будто
возможно и ты для кого-то вполне
не больше чем стриж незнакомый в окне
летишь с головою в огне
* * *
Ермухамету Ертысбаеву
не во сне но наяву
полоща словами горло
жизнь случайную живу
и не думаю о яде
хоть вокруг и погляди
справа воры слева бляди
и подонки впереди
на манер собачьей своры
мир на области деля
слева бляди справа воры
а посередине я
блещут яркие салюты
и не покладая рук
человеческие люди
истребляют друга друг
удивлен и полоумен
песен громких не пою
а лежу как будто умер
и украдкой воздух пью
я дышу усталый вор как
неспокойном на ветру
ибо жизнь скороговорка
длинной вечности во рту
* * *
нарисуй себе кухню 4 на 6
стол в объедках недавнего ужина
там накал в электрической лампочке есть
и молчанье молитвой нарушено
там сосед за стеной не футболит жену
выходные на дачу уехали
но шуршит неприметная мышь тишину
разгрызаючи вкупе с орехами
осторожно пыльцу карандашную сдуй
на паркет и за полкой с сервизами
холодильник большой бирюса нарисуй
с онемевшим самсунг телевизором
а когда рисовать завершишь интерьер
батарей отопительных около
человека в трико нарисуй например
неспокойного и одинокого
он раскрытого настежь сидит у окна
размышляя мол так поразительно
как до боли просты и грубы времена
как их музыка зла и пронзительна
он глядит на ландшафта квадратный джипег1
на его византийское зодчество
где горячечный двадцать какой-то там век
накрывает собой человечество
полыхают секунды недели года
в не на шутку смертельных баталиях
человек близорук а природа горда
мы лишь пыль на господних сандалиях
пусть заката в окне краснота не нова
и пространства по-птичьи галдящего
озорства и безумства полна голова
в аммиачное небо глядящяя
* * *
И не знаю, зачем я живу
О.Мандельштам
то есть выпал удел кочевой:
и неважно, откуда, зачем и куда,
отчего, почему, для чего…
Невпопад разошедшимся ливнем дыша
на щадящем купейном ветру,
я не знаю, зачем я живу, мельтеша —
с алфавитной молитвой во рту.
Говорит: “прошепчи меня боже аминь
равнодушной души не труди” —
никому не известной страны гражданин,
с червоточиной боли в груди.
Здесь на каждого Цезаря будет свой Брут,
и уже вымирают края,
где свободой мозги населенью е*ут,
и в дальнейшем е*ать норовя.
Нам когда-нибудь всем — выбывать из игры.
Нас у господа бога — не счесть.
И трамвайная вишенка страшной поры
не узнает, зачем она есть…
М, 2005
Уснуть и проснуться
1
за которым август и гнутся под ветром ставшие черными тополя
я смотрю кино я сказать откровенно уже не мыслю отдыха без кина
твердый киргизский ручник маникюрными ножницами крапаля2
дождь на экране идет к своему концу но шуршит на манер молитвы
под его барабан предпоследний кадр фонарь и слепящие фары форда
ключ поверни и фонарь одинок и теперь только титры титры
титры титры титры на истертой пленке госфильмофонда
щелкнуть пультом заметить на таймере время без девяти
минут полночь оторваться от кресла дивана стула кровати пола
покурить почистить зубы ощутить во рту обжигающий вкус ментола
и заснуть проклиная богатую фильмотеку на дивиди
2
сны о тебе вползающие в сознание чудо какой наркотик
ты случаешься в них внезапно как выстрел или инфаркт
и приветствую шепчешь мой милый стоя меня напротив
только что мне тебе сказать любимая что мне тебе ответить
подходящих слов нет не в моей гортани но вообще в природе
нам с тобой ничего не светит хорошая нет ничего не светит
вроде я примирился с этим и ты примирилась вроде
помни что времени нет нигде и не будет ибо оно мертво
воздух окрестный становится ярче прозрачней светает уже светает
не просыпай меня господи думаю но не слышит и просыпает
утро будильник ванна кофе глазунья тостер трамвай метро
08.2005
* * *
племя женщин и племя мужчин,
нарисуй мне улыбку, дружок,
на холсте моих бледных морщин.
Словно рубят его пополам,
хлещут воздух удары плетей,
и шумит, аплодируя львам,
сумасбродное племя детей.
Потому, что смешу я народ,
нарисуй мне улыбку скорей…
Кувыркается, пляшет, орет
одичавшее племя зверей.
На послушном гарцуя коне,
акробат совершает прыжок.
Чей-то голос колдует: “Ко мне!”
Нарисуй мне улыбку, дружок.
Триумфальный колеблется свет
на чугунных плечах силачей…
Я ничей челодой моловек.
Я ничей. Я ничей. Я ничей.
На балконах шампанское пьют,
а в партере жуют калачи;
мой ничейный цирковный приют,
и твои прихожане — ничьи.
Доживая до ломких седин,
выпуская табачный дымок,
я на красной арене — один
и прохожих среди — одинок.
К зеркалам запыленным приник,
дожидаюсь, когда позовут…
Нарисуй мне улыбку, двойник,
и добавить слезу — не забудь.
М, 2005
* * *
старики у подъездной двери.
Ах, какая нелегкая музыка
кружит голову, черт подери!
Чуть отпустит и кружит по-новому:
нелегка, нелегка, нелегка…
И по мертвому небу лиловому,
как живые, летят облака.
Бахыту
И звезда с звездою говорит
М.Лермонтов
1 Джипег — форма сохранения картинки (комп.).
2 Крапаля — измельчать (киргиз.).