Вступительная заметка отдела критики «ДН»
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2006
53-летний Орхан Памук — самый знаменитый турецкий прозаик, один из самых модных в Европе интеллектуальных писателей, автор бестселлеров “Черная книга”, “Меня зовут красный”, “Белая крепость”, “Снег”. Его книги изданы более чем в 100 странах на 35 языках, в том числе в России. В минувшем году он должен был предстать перед судом за “умаление турецкой идентичности” и “оскорбление турецкой нации”. Поводом для обвинения стало интервью Памука одной из швейцарских газет, где писатель заявил: “Тридцать тысяч курдов и около миллиона армян были убиты на этих землях, и никто, кроме меня, не смеет об этом говорить”.
Как известно, Турция не признает обвинения в геноциде армян в 1915 г., а критика со стороны Запада политики официальной Анкары в отношении курдов воспринимается весьма болезненно. Памук утверждает: “Я постоянно нахожусь под пристальным вниманием прессы. Мои мысли цитируют и обсуждают. Меня критикуют за любые высказывания, которые идут вразрез с общепринятым мнением. Меня постоянно унижают. Я устал. Много лет мы говорим, что хотим в Европу. Произносим лозунги, проводим реформы. Однако журналистов до сих пор убивают на улицах. Инакомыслящих сажают в тюрьмы. Узость мышления препятствует движению на пути в Европу. Европейские реформы в Турции проходят с большим трудом. Грядущий судебный процесс — лучший и самый показательный пример”. Показательно и то, что в защиту Памука выступили всемирно известные писатели, в том числе нобелевские лауреаты Гюнтер Грасс, Габриэль Гарсиа Маркес, Хосе Сарамаго.
Критику в Турции вызвал и последний, пока не переведенный на русский, политический роман Орхана Памука “Снег”. Вот как трактует его сам писатель в интервью редактору газеты “DieZeit” Йоргу Лау (www russ.ru/publisers):
“Мой роман посвящен внутреннему конфликту в душе современного турка, противоречию между исламом и современностью, стремлением стать частью Европы и в то же время страхом перед этой Европой.
…Еще один фактор, который принято недооценивать на Западе, состоит в том, что крушение Оттоманской империи оставило по себе столь опустошающую скорбь, что турки очень долго не могли смириться с этой печальной действительностью. Реакцией на эту трагическую утрату была попытка уйти в себя. Западный образ мысли воспринимался как вызов, заставляя сосредотачиваться на самих себе, распевать на манер суфиев: “Мы не такие, как все, мы никогда не будем такими, и мы гордимся своим отличием”.
…Я вовсе не стремлюсь огульно осуждать всех исламистов как носителей зла, хотя на Западе популярна именно такая точка зрения. В то же время я критически смотрю на исламское восприятие секуляристов как утративших гордость подражателей растленному Западу. Мне хотелось бы разрушить штампы, которые в изобилии понастроены с обеих сторон. Именно в этом я вижу задачу политического романа.
…Взвалить на себя какую-нибудь могучую идеологию — чисто турецкая страсть. Эта нация в течение 200 лет упражнялась в переходах от одних типов цивилизации к другим, и могу с уверенностью сказать, что это весьма тягостный опыт. Мой роман рассказывает о том, как трудно жить с этими грандиозными абстрактными идеями, как трудно их пережить и найти человеческое счастье. Знаете, мне по горло хватило этих идей. В моей чрезмерно политизированной стране я досыта нахлебался политической демагогии. Литература — это моя реакция на идеологическое пресыщение, попытка повернуть игру по-другому, заразить ее толикой юмора, создать некоторую дистанцию. Я хочу сказать читателю: “Хватит относиться ко всему так серьезно. Разве жизнь не прекрасна? Вглядитесь в детали. Самое важное в жизни — это счастье и возможность выжить в нетерпимом обществе, которое мы сами же и создали”.
Турецкие власти Памука не поняли. Ему грозит до трех лет тюремного заключения. Следующее слушание дела назначено на 7 февраля.
Опыт жизни на постимперском пространстве — удел не только Турции, но и России. Идеи романов Орхана Памука во многом созвучны тем, что обсуждаются сейчас у нас. Именно в этих созвучиях и пытается разобраться Александр Вяльцев.
Отдел критики “ДН”
Орхан Памук на нынешний день — самый известный турецкий писатель. В России, вероятно, единственный известный турецкий писатель. И это еще надо уточнять — насколько “известный”. Турция, хоть и рвется в Евросоюз и входит в НАТО, всегда воспринималась в России пренебрежительно. Тем более с интеллектуальной стороны. Собственно, мы ничего не знаем о Турции, даже те из нас, кто там побывал.
Литература — самый дешевый способ путешествия. И до некоторой степени — самый обстоятельный. Хотя бы из-за этого стоит читать Памука (Рушди, Ширянова etc).
Благодаря Памуку стало ясно, что Турция очень похожа на Россию: тот же комплекс неполноценности перед Западом, то же подражание, такой же протест против него, те же поиски собственной идентичности. Как и Россия, Турция сочетает в себе Европу и Азию. И это ее самая большая проблема, порождающая меланхолию и беспомощность. С начала XX века Турция пережила полный слом уклада, включая смену алфавита — с арабского на латинский. Взамен получила культ своего главного диктатора и реформатора Ататюрка, напоминающий культ Ленина.
На путях модернизации и европеизации Турция продвинулась так далеко, что удостоилась в начале 70-х студенческого революционного протеста под левыми лозунгами. Но зато потеряла свое лицо, как пишет Памук. Собственно, поиску лица и посвящен самый известный его роман “Черная книга”. Лица страны, лица города, в котором живет главный герой по имени Галип, его собственного лица. Ибо, как считает герой, человек, народ или нация, потерявшие лицо, обречены на гибель.
И как герой Мураками ищет в дебрях северной земли овцу, так герои Памука, от адвоката до падишаха, ищут в дебрях Стамбула, в арабской и турецкой литературе и истории — свое лицо. То есть самих себя.
Собственно, молодой адвокат Галип сперва пытается найти исчезнувшую жену Рюйю, праздную, помешанную на детективах красавицу, кроме того, его же двоюродную сестру. Герой перемещается по заснеженному промозглому унылому Стамбулу (и этим Турция снова напоминает Россию) — и открывает город как сказочное место, сродни средневековым Багдаду и Каиру, как неизвестную цивилизацию с огромной историей, начатой греками, продолженной Византией, по-своему унаследованной Османской империей. В этой империи была своя философия, мистика и литература (нам почти неизвестные), и в поисках своего лица именно на их помощь рассчитывает главный герой. Точнее — на прочтение его (лица) как текста, прочтение букв, написанных на нем Творцом. Потому что, лишь прочтя его, герой сможет найти свою жену. Найти жену и найти исчезнувшего двоюродного брата, знаменитого журналиста Джеляля Салика.
Об этом человеке говорится на протяжении всего романа. Он напоминает Свана, героя Марселя Пруста. Или Симора — из повести Сэлинджера “Выше стропила, плотники”. Непоявляющийся, описываемый, удивительный, задающий образец. Могучий, мифологичный, правильный, идеальный. На него ссылаются, на него ориентируются. Ориентируется не только главный герой, ориентируется вся страна, так как Джеляль в течение тридцати пяти лет изо дня в день писал статьи в газете “Миллиет”, посвященные разным проблемам Турции.
Марсель Пруст упомянут не случайно. Памук заимствует у него не только сюжетный ход, он заимствует стиль: тщательное описание деталей, психологии, почти при полном отсутствии внешнего действия со стороны главного героя — лишь его наблюдения, воспоминания… Я бы назвал это прогулкой по оранжерее, не имеющей выхода наружу. Нескончаемая медитация о счастливом утраченном времени. Когда всем миром была твоя семья. Поэтому свою детскую, а потом и недетскую любовь герой находит именно в ней.
Но роману не суждено стать “прустовским”, хотя “пленница”, “Альбертина”, и бежит… Не становится он и “джойсовским”, хотя герой блуждает по Стамбулу, как Стивен Дедал по Дублину (на эту аллюзию указал сам автор в одном интервью).
Игра в “Пруста” и “Джойса” скоро сменяется игрой в популярный современный роман, напоминающий Умберто Эко или Борхеса (что не раз отмечали критики). Этот тип романа ошибочно назван у нас “постмодернистским”. На самом деле и Эко и Памук наследуют готическому роману и традициям европейских романтиков, с их культурными аллюзиями, тайнами, мистикой, какими-нибудь преступлениями, приключениями. Хотя стилистические и сюжетные игры — вещь, конечно, постмодернистская.
Памук делает со Стамбулом лучшее, что можно сделать со знакомым городом, — он делает его странным. География и население Стамбула сведены до десятка людей и мест, пересекающихся и взаимодействующих, отчего город становится маленьким и нереалистичным, словно в сказках или в романах Достоевского. Это создает необходимую напряженность, концентрированность и драматическую закольцованность. Темы вставных статей и интеллектуальных спекуляций также постоянны и закольцованы: древний поэт Мевляна, султан-хуруфит Фатих Мехмет, птица с легендарной горы Каф и т.д.
Во вставной новелле про волшебное зеркало в борделе Бейоглу (район Стамбула) упоминается черная книга, данная в руки слепому (на картине на стене борделя). В зеркале она превращается в книгу с двумя смыслами и двумя разными содержаниями. Это прозрачный намек автора на собственный роман. В нем и правда несколько смыслов. Есть даже коммерческий (ибо сейчас игра в тайны в литературе — игра чисто коммерческая).
Отражения, переодевания, сокрытие своего лица, мыслей, места обитания — это образ жизни двоюродного брата Галипа — Джеляля. Известный журналист — он оказывается важной политической фигурой, влияющей на умонастроения современной Турции. Прежде всего на протяжении романа выясняется и уточняется его лицо. До некоторой степени это лицо самой Турции. Не случайно сам Джеляль так и не появляется на сцене ни разу, сколько бы о нем ни говорили герои романа, сколько бы мы ни прочли его статей, точнее, эссе, вставляемых автором между глав. Мы видим его лежащим мертвым на стамбульской мостовой в самых последних главах романа. Но это уже не важно, ибо “Джелялем” стал главный герой Галип, прочитавший тайну букв на своем лице, понявший, о чем все время писал Джеляль. А Джеляль всю жизнь, оказывается, используя тайное знание секты хуруфитов, писал о пришествии Махди, Мессии, Спасителя. И статьи его содержали зашифрованные послания о дне и часе пришествия и о том, по каким знакам можно будет его отличить.
Не исключено, что Джеляль и был Махди, ибо неспроста в роман вставлена новелла, являющаяся переработкой сюжета о “Великом инквизиторе” Достоевского. В новелле Великий Паша предсказывает Махди, что он будет застрелен на улице неким разуверившимся в нем последователем.
Научившись рассказывать истории как Шахерезада или Джеляль, разгадав тайну букв на своем лице, о которой вещали хуруфиты, он мог рассчитывать обрести сбежавшую жену. И он находит ее — мертвой. Собственно, как герой “Стены” Сартра, он случайно подставил ее под пули убийц.
Взявшись за богатую тему суфийской мистики, столь популярную на Западе, автор умело балансирует на грани, не давая теме тайны, заговора и скорого Второго Пришествия выйти из реалистических границ постепенно овладевающего героем сумасшествия. Ибо это прежде всего роман о Турции, стране, потерявшей лицо, где люди живут, подражая другим, не являясь самими собой, не веря себе, уничтожая в себе себя. А как говорит один из героев романа: “Жить в стране побежденных и униженных — значит быть другим”. То есть быть сумасшедшим. Или стать им — изо всех сил пытаясь найти это лицо. Сам того не понимая, Памук написал роман и о России.
Роман “Меня зовут красный” начат автором раньше “Черной книги”, но завершен, как часто бывает, позже. Турецкое средневековье, которое являлось в “Черной книге” вторым планом и придавало роману многомерность, стало здесь первым — и единственным. И это его главный недостаток. Вторым планом здесь можно назвать, скорее, многочисленные рассуждения о живописи и рисунке, как они понимались на Востоке, где изображения всегда были под подозрением, если не под запретом. Ибо это роман о художниках.
И, естественно, это снова роман о взаимоотношениях Востока и Запада, их споре, коренящемся в различиях религий и в конце концов в свободе или несвободе творчества.
Характерно, что в романе нет никакой мистической линии. Если не считать за мистику посмертные впечатления персонажей, весьма напоминающие психоделические путешествия. Роман можно было бы назвать едва ли не историческим, если бы не его странная композиция и состав участников: он собран из глав, написанных от лица множества людей, а также собак, лошадей и деревьев, к тому же не простых, а нарисованных, и даже от лица красного цвета. Как уже сообщалось, в повествовании принимают участие и мертвые. И, как в каком-нибудь средневековом моралите, — присутствует сама смерть. Такой Метерлинк, но с оттенком, конечно, ироническим.
Для завлечения читателя автор использует не только поющие минералы, но и совершенно банальный прием — убийство. Убийца — тоже один из участников хора. Как положено — он скрывает себя, как положено — оправдывает. Как положено — имя его будет раскрыто на последних страницах. Но, в общем, это никому уже не будет интересно. Потому что интерес в романе чисто, скажем, философский или мировоззренческий. Его суть — свобода искусства и ее границы.
Действие происходит в Стамбуле первой половины XVII века. Приближенный падишаха по имени Эниште-эфенди заказывает нескольким стамбульским художникам иллюстрации к некоей тайной книге в стиле европейских мастеров. То есть у изображений должна быть тень и перспектива. Изображения должны быть не условны, как принято было рисовать на Востоке, а реалистически точны и индивидуальны. И художники должны не скрывать свою манеру, а обнажать и подчеркивать ее. Турецкие художники увлечены идеей доказать, что они могут сделать изображения не хуже западных коллег. С другой стороны — они наследники древней традиции восточного рисунка, когда мир изображается не таким, каким его видит художник, а таким, каким его видит Аллах. Западные картины для мусульманина сродни идолопоклонству и греху, но тщеславие и уверенность в себе соблазняют художников сломать жесткие рамки канона и местной традиции.
Убийцей, естественно, оказывается самый талантливый из художников, обуреваемый желанием проявить свою манеру — вопреки запретам и опасностям. Первое убийство он совершает вполне по-революционному: чтобы предатель не смог остановить прогресс, то есть создание еретической книги. Второе убийство — в гневе на человека, соблазнившего его этим прогрессом и, тем самым, сделавшего убийцей.
Бесстрашно вещая от имени собак и деревьев, автор много говорит от имени женщины, искушенно и реалистично. Именно поэтому любовная линия романа лишена средневековой буколичности историй Лейлы и Меджнуна, Хосрова и Ширин. Героиня сама не знает, кого любит: исчезнувшего мужа, его брата или приятеля детства, любившего ее всю жизнь? Художники, в чьи профессиональные проблемы Памук погрузился достаточно глубоко, тоже не знают, как относиться к своему труду, и рассказывают друг другу бесчисленные истории о жизни знаменитых художников прошлого. Если их дело угодно Аллаху, то почему лучшей наградой для художника является слепота? Более того, слепота — есть подтверждение гениальности, бескорыстия и истинного видения. Подобно игре глухого музыканта — во славу Бога. При том что труд художника все-таки греховен, ибо лишь джины и шайтаны, прячущиеся в душе, заставляют его творить чудеса. Это парадокс творчества, который не имеет отношения к изобразительной технике. Ведь, как следует из романа, Аллаху принадлежит и Восток и Запад, поэтому идеологические и художественные различия не имеют смысла.
Надо ли упоминать, что дело происходит зимой и в Стамбуле всегда идет снег?
Самый ранний роман Памука “Белая крепость” написан от лица венецианца XVII века, попавшего в плен к туркам. В Стамбуле он встречает турка, похожего на него как две капли воды, — и становится его рабом. Впрочем, таким рабом, какими были греки у римлян: он должен научить своего хозяина и близнеца всему, что тот знает из западных наук. Все это его хозяин Ходжа хочет использовать для усиления Турции и даже спасения ее от внешних врагов, то есть того же Запада. На протяжении всего романа Ходжа добивается от героя сведений о его стране, словно хочет раскрыть ее тайну, понять ее силу. Даже просто узнать: живут ли в ней люди счастливее, чем в Турции? Ибо именно в это время доселе победоносные и самоуверенные турки, если верить автору, стали ощущать, что начинают уступать Западу в какой-то глобальной игре.
Очевидно, что Ходжа тайно хочет стать венецианцем, стать другим, и в этом отчетливая перекличка с “Черной книгой”, написанной несколько лет позже. На этот раз роман посвящен изобретателю, универсальному человеку — что-то вроде турецкого Леонардо. Который в конце концов создал даже что-то вроде танка (пример постмодернистской иронии).
Повествование ведется от лица венецианца, который на протяжении многих лет наблюдает своего двойника. Турок оказывается любопытен, смышлен, страстен, неуверен в себе, завистлив к тому, чего нет у него, но что есть у соперника-двойника-европейца, включая благополучное детство. Он деятелен, он хочет прославиться, он хочет управлять и властвовать людьми. Но он не может сосредоточиться на одном деле, он разбрасывается, разочаровывается. У него недостает знаний, недостает характера, чтобы достичь результата. Поэтому он склонен впадать в уныние или прибегать к уловкам и хитростям. Он многому учится у европейца, но все равно не может стать как он.
“Любовная” линия в этом наименее совершенном, но, может быть, наиболее странном романе Памука отсутствует полностью. Ходжа упорно отказывается жениться, зато в какой-то момент засыпает в постели своего раба. Герои любят и ненавидят друг друга — и больше им никто не нужен. Так неопределенно зазвучала гомосексуальная тема, неизменно заявленная в обоих “средневековых” романах Памука. Турки оказались очень склонны к этому роду взаимоотношений, — по версии автора из-за того, что турецкие женщины, в отличие от европеянок, слишком скрывали себя. Объяснение, естественно, наивное.
В конце романа, проведя вместе четверть века, сделав отличную карьеру при дворе падишаха, — близнецы расстаются: причем турок, переодевшись в одежды своего раба, бежит в Венецию, а венецианец до конца своих дней выдает себя за турка.
Как всегда у Памука в романе очень много слов, за которыми не сразу видна суть. А суть, мысль, “послание” “Белой крепости” просто, особенно если вспомнить страницы, посвященные “войне близнецов” в “Черной книге”. Восток и Запад, Турция и Европа — близнецы, сражающиеся и спорящие друг с другом. Из них один должен быть господином, другой — рабом. Сперва господствовал Запад (греки, Александр Македонский), потом Восток, потом — снова Запад. В “Черной книге” даже указан пункт, момент, когда инициатива и господство были потеряны Востоком и перешли к Западу: поражение турок у Доппио (“Белая Церковь”) (вторая половина XVII века). Этому же событию посвящены последние главы “Белой крепости”. Белая крепость, собственно, и есть тот самый Доппио, на защиту которого, как пишет автор, помимо поляков пришли австрийцы, венгры и казаки (надо думать — запорожские).
Турецкие художники Памука при всем их таланте не могли нарисовать собственный портрет — и тем обречены были проиграть Западу. Турецкий “танк” застрял в глине, ускорив поражение. Турция стала терять свое лицо, к тому же не умея его изобразить.
Памук — новый европейский писатель, выбросивший на всемирный рынок вполне западного качества товар, исполненный восточного колорита. То, что не могли себе позволить его художники или изобретатели XVII века, легко делает он, на собственном примере доказывая, что Турция стала Европой, разрешив тем самым многовековое противостояние. И Восток и Запад принадлежат Аллаху.