Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2006
* * *
Упокоение поэтов тоже
их мрак и свет, их вещая судьба,
костер стихов, что на кленовой коже,
осенних листьев яркая гульба,
подобие беззвучной канонады
на новом кладбище, где в толщу снов
пошли ко дну могучие армады
всех видов войск, всех званий и чинов.
Фураж фуражек вряд ли интересен,
пальба из ружей, катафалк — авто;
поэт уходит, обнимаясь с песней,
примерившей потертое пальто.
Но лишь поэты, жившие так трудно
в потемках славы, как в густой тени,
оставили нам свет и голос трубный,
свои незамутненные огни.
Слеза горчит и набухают нервы,
шуршит листва, как множество шагов,
и нет для вас достойной чарки, меры,
широкого объятья берегов.
Здесь Женя ждет, не отпускает Боря,
стихов летящих стерхи, журавли.
Друзья мои, вы заслужили море,
так пусть вам светит озеро любви.
Пусть в медальоне сердца ваши лица
живут, не обрастая тишиной,
так в день осенний золотом искрится
часовни клюв, напившись синевой.
Есть тихий праздник узнаванья
другой души — напев и слово,
а не мошны тугой бряцанье,
не происки ума пустого.
* * *
Вы ехали долго в дневной электричке,
суровую “приму” смоля по привычке.
Кулич был доеден. Слепила река.
Как сладки остатки и святы лохмотья,
холодной реки голубые угодья,
когда отступают, казнясь, города.
Одно и осталось — густая вода.
Привыкнешь барахтаться в темной берлоге,
где руки немеют, вибрируют ноги,
как голос еще не рожденной строки,
осилишь недюжинный холод реки.
Когда вы, обнявшись, как Стих со Стихией,
(землей не зачаты еще васильки),
средь голого луга стояли нагие,
как будто прадревний ожил андрогин,
явившись из таинств, из райских глубин,
прообраз единый, нестыдный, двуполый,
весь мир одичавший, слепой, полуголый,
завистливо булькая горькой слюной,
остался за вашей счастливой спиной.
Из цикла “Псалмы”
Как тяжело, как тягостно во сне
пергаментном очнуться скарабеем,
и все горит, все плавится во мне,
под диким небом болью багровея.
Там зерна времени рассыпаны во мраке,
горячей запредельностью маня,
там неземные полыхают маки.
Там я молюсь и плачусь палачу,
чтоб выпустил меня из подземелья,
чтоб раздобыл какого-нибудь зелья…
Плачу и плачу, плачу и плачу.
* * *
Вино из сокровенных амфор
несите в скромную обитель,
и струны солнечные арфы
своим дыханьем оживите.
Пой, стар и млад! А кто не властен
найти потерянную песню,
гони печаль, и ты будь счастлив,
от звуков музыки воскресни.
Скорей смири свой нрав жестокий,
кто был от века злой и грубый,
не то твои завянут щеки,
сухой колючкой станут губы.
* * *
Разверзлись небесные хляби,
в Потопе погряз человек,
все сыро в зияющей яви,
где Ной снаряжает ковчег.
Размокли привычные узы,
и кажется, дождь на века,
воркуют под крышей медузы,
как давеча два голубка.
Забывшие табель о рангах,
мы бьемся рыбешкой об лед,
родимый народ в аквалангах
кто кролем, кто брассом плывет.
Настала большая зачистка
всех тварей и разных скотов,
Библеец костюм альпиниста
в каюте примерить готов.
Пригрезится жизнь Араратом,
просохшим себе на беду,
где крутит рогами сохатый
и ловит морскую звезду.
* * *
Мы теперь не узнаем друг друга в метро,
промелькнувших, забытых мгновенно,
мы похожи на жителей скорбных Кале,
(на скульптуре Огюста Родена).
В наших хмурых глазах затухают миры,
в снегопад январей претворенные марты.
Все не верится — вышли уже из игры,
все цепляемся, лезем на мачты.
Мы как будто родители этих двоих,
что на битом стекле так легко танцевали,
так нелепо любивших и глухонемых,
недоступных для чьей-то печали.
Как скрипел и гудел развороченный дом,
завертевшийся в пасти метельной,
мы не знали тогда, не узнали потом,
что разлука бывает смертельной.
Отрывок
Все миражи — последние сосульки,
так схожие со шпагой на боку,
и кажется, осталось счастья с гулькин
холодный нос, последнее кукареку…
Придет весна и встретит птиц стволами,
пальбой из пушек, да, по воробьям,
и птичьей жизни розовое пламя
смертельной кровью брызнет по ветвям.
Средневековье в роковом обличье,
Забой, измор, зияющий изъян.
Апофеоз войны со всем пернатым, птичьим —
могильников мамаевый курган.
* * *
Подойдет и положит сухую ладонь,
восковую печать на горячечный лоб,
все стерплю, но прошу тебя, только не тронь
этой зимней любви, этих строчек взахлеб.
Это бедный мой ум невпопад предсказал
перемену в судьбе, тишину между строк,
новогодний вертеп, снегопад и обвал,
ожиданье в ночи и несбыточный срок.