Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2005
Ольга Новикова. Четыре пигмалиона. Три товарища, Агаша, старик. / Романы. — М.: ZебраЕ, 2005.
Женщины упрямо движутся к личностной реализации, очень часто фиксируя этот процесс в собственном творчестве. Да и авторы мужчины — стоит только просмотреть бестселлеры последних десятилетий — покорно исследуют этот тип доминирующей женственности. В наше время именно женщине оказываются доступны вершины духовности, на которых раскрывается смысл самого понятия — человек.
Сегодняшняя женщина не только чувствует традиционно тонко, но к тому же свободно и глубоко мыслит, ее интеллект эмоционален. Но, оказываясь на вершинах духа, она все же испытывает беспокойство и неуверенность. Ей дарована опьяняющая свобода, но отнята трезвая и привычная защищенность. Неожиданно обнаруживается, что женщина жаждет одновременно не только максимальной свободы, но и полной зависимости от мужского начала. Во всяком случае, именно такую женщину показывает нам Ольга Новикова в своих романах.
Любопытно, что героини Новиковой особенно болезненно ощущают эту свободу на территории современного демократического брака. Если раньше брак тяготил несвободой, а свобода виделась только в отношениях вне брака, то теперь — в случае героинь Новиковой — брак тяготит именно безграничной свободой, которую дает женщине. Казалось бы, интеллигентный, образованный муж-друг, способный все понять, а значит, и простить, — “только бы тебе было хорошо!” — и является тем желаемым идеалом. Тем не менее героини Новиковой ищут привычной авторитарной и брутально-мужской приправы — но уже во внебрачных отношениях. Они по-прежнему жаждут подчинения, растворения в мужчине. Складывается впечатление, что свобода нужна им только для выбора формы рабства. Поэтому позволяют пигмалионствовать сколько угодно. Тем более что в состоянии прекратить этот процесс в любой момент — нет никаких оков. При этом умудряются обходиться без розовых очков. Все пигмалионы, которых встречает героиня романа вне аккуратного подстриженного газона брака, личности откровенно дубоватые. Ольга Новикова не устает подчеркивать это. Будь то слепой поэт Гомер, или советский Киплинг, или прозаик Чигорин. Героиня словно постоянно твердит мужу: ты лучше всех. Но снова и снова покидает свой ухоженный газон и отправляется в очередное рискованное приключение. Ей вполне хватает тонкости — и собственной, и мужней. В пигмалионах привлекает ее как раз тяжелая, эмоционально ущербная фактура — косвенное свидетельство так недостающей ей самой силы. Их жесткая, созидающая воля безусловно помогает героине — с мученьями, с болью — двигаться к собственной, смутно угадываемой и манящей сути.
Очевидна параллель между героиней Ольги Новиковой и страной, в которой та родилась и живет. Она отважно отдает себя каждому чародею. Но не гибнет и не пропадает. Эта постоянно присутствующая соотнесенность делает характер ее героини вполне национальным. Не красавица Ерофеева (точнее, красавец в бюстгальтере и трусиках-стрингах), — а героиня Ольги Новиковой и есть русская красавица. Способна самоотверженно любить, глубоко страдать и постоянно возрождаться к новой жизни. Истовость простой русской бабы, способной и к тяжелой крестьянской работе, и “Мерседес” на ходу остановить, и в охраняемый офис войти.
Опыт счастья у русской женщины невелик. Счастье для нее — лишь смена состояний, когда каждый взлет оказывается бездной, из которой до поры до времени она все-таки выбирается. За этим маятником противоположных ощущений — реальная история и насильственное смешение кровей. От этого не избавиться — можно только научиться с этим жить.
Беспокойство современной российской женщины на краю бездны — вот фон романов Ольги Новиковой. По большому счету именно это беспокойство привлекает к ней сердца читателей, а не та фактура, которой оно маскируется. Но фактура цепляет глаз, слух, чтобы увлечь за собой в отважно задуманный и жестко проводимый эксперимент самопознания.
Стиль Новиковой очевидно соотносится с авторитарно-мужским началом: фраза предельно жесткая, каждое слово на своем месте, никакой сентиментальной приблизительности, приятно привычной в пишущей женщине. Также очевиден контраст между мужским, математически точным стилем и неуверенно-женским, тревожным содержанием. Это проявляется ярче всего в тех произведениях, где между героиней и автором дистанция минимальная — прежде всего в “Женском романе” и в “Четырех пигмалионах”. Честное бабье желание адаптироваться к среде корежит героиню “Женского романа”. Также гнут ее по своей форме и все пигмалионы. Но, уступая им, она тем не менее — загадка женской души — все больше становится самой собой.
Ольга Новикова начала писать на переломе времен — когда старый, провинциально-отцовский, казавшийся незыблемым мир неожиданно рухнул. Ее пигмалионы — мужчины всегда намного старше, прочно стоящие на ногах, годящиеся ей в отцы. Можно видеть здесь и комплекс Электры, который Ольга Новикова отважно обнажает: замороженная эротическая картинка из детства оживает в сегодняшних влечениях героини. Да, очевидно, что во всех романах “девочка ищет отца”. Но это не только комплекс героини Ольги Новиковой — очень многие отцы сегодня лишились ореола отцовства. И на первый план выходит не столько материальная несостоятельность, но прежде всего духовная. Так что и в этом отношении ее романы точно отражают сегодняшнее, безопорное для многих время — несмотря на то, что они предельно литературоцентричны и, казалось бы, далеки от обычной жизни. Но ведь дело не в том, что изображает писатель, а в том, насколько точно и глубоко видит изображаемое. Новикова ограничивается хорошо знакомым ей кругом, той “литературной деревней”, в которой живет не один десяток лет. Благодаря литературоцентричности романы ее можно прочесть и как “интеллигентские производственные”, — но это только еще одна возможность, не более того. Повод к таким заключениям дает та скрупулезность и дотошность, с которой Ольга Новикова описывает среду своих героинь. Хотя похожесть эта на поверхности и свидетельствует только о профессиональной добросовестности автора, доведенной до предела властным влиянием одного из пигмалионов — Богомолова-Киплинга.
Для жителей “литературной деревни”, по-прежнему остающихся читателями друг друга, романы Ольги Новиковой интересны еще и угадыванием прототипов — что-то вроде литературного скандворда. За героями — живые и узнаваемые, иногда до обидного, — персонажи литературного процесса. Здесь очевиден прагматический расчет автора, ориентация на ту единственную публику, которая еще читает современную литературу. Ведь оживление этой малой читательской части способно возбудить интерес и более широких, хотя бы только столичных, слоев. И вот этому читателю, далекому от литературно-издательских тусовок, и открывается содержание прозы Ольги Новиковой: приключение наивной и беззащитной женственности в суровом современном мире. (На мой вкус лучший ее роман — “Мужское-женское”, где как раз никакой литературоцентричности нет.)
Если в романе “Четыре пигмалиона” очень много самого автора и литературных проблем, то в романе “Три товарища, Агаша, старик” автор, можно сказать, обнаруживается своим отсутствием. Ольга Новикова, оказывается, умеет быть и за кадром, осторожно подавая своих героев, понемногу заставляя проникаться к ним симпатией. А некоторых — например, Агашу — даже полюбить. Я не помню другого произведения современной — да и не только — русской литературы с таким пленительным образом молодой девушки. Она наследует от матери ту же приверженность демократически свободному союзу с мужчиной, но так же обнаруживает в себе и неожиданную потребность в авторитарно-властном подчинении. Как отзвук тех прекрасных времен, когда лучшие женщины принадлежали только самым сильным самцам. Находясь в культуре, Агаша тем не менее испытывает некоторое недовольство ею. И не только потому, что читала Фрейда.
Хорош и Старик. Тем более что он же является одним из пигмалионов, самый главный и умный. О чем свидетельствует и его (его?) предисловие. Так же, как и его (его?) “Филологический роман”, который я прочитал благодаря Ольге Новиковой. Самое любопытное, что герой “Филологического романа” и Старик Ольги Новиковой оказались очень похожи — портрет совпал с автопортретом. Что случается редко. Но ведь случилось же.
И молодые люди хороши, хотя их соотнесенность с героями Достоевского кажется уступкой все той же, советской по духу, литературоцентричности. Очень колоритен Митя, этакий бонвиван, тоже литератор, удачно адаптирующийся к нашему времени. Он выписан с легким юмором и симпатией. Привязанность к реальным персонажам снова заставляет угадывать, кто есть кто, и невольно обнаруживать зазор между прототипом и героем, что, безусловно, мешает цельности восприятия, но одновременно добавляет информации для размышления. В том числе и о самом авторе, делая его при этом более уязвимым: ведь творение природы всегда выше любого человеческого создания. Поэтому, конечно, все-таки лучше без прототипов. Но, видно, что-то есть в духе времени, требующем предельной искренности и “правды” на всех уровнях, срывания всяческих покровов и масок, пусть даже в том грубом приближении к истине, которое только и доступно человеку.
Наличие в романе героев с литературной историей невольно включает и само повествование Ольги Новиковой в некий круг культуры, сохраняющийся вопреки всему. Возбужденно-достоевское размышление не уходит из жизни молодого русского интеллигента третьего тысячелетия. Очевидно, что в своем воспитательном романе Новикова налаживает мосты между прошлым и современностью. С женской практичностью она сохраняет все лучшее из того, что было. Одновременно писатель создает именно тот образ столицы, который продуцирует провинциальное, традиционно литературоцентричное сознание, извечно рвущееся в Москву, считающее, что именно в столице только и есть умные, образованные люди, которые обо всем могут красиво говорить, к тому же живут интересной, насыщенной жизнью. Оказываясь в Москве, особенно сегодня, провинциал с растерянностью обнаруживает, что провинции в ней еще больше, чем в самом глухом медвежьем углу. Плюс выхлопные газы и равнодушно сытое хамство на каждом шагу. И что единственный выход — создавать столицу самому. Чем плодотворно и занимается каждое поколение провинциалов, вызванное из российских глубин. В том числе и Ольга Новикова, уроженка города Вятки, похоже, считающая, что миф о столице надо постоянно реанимировать. Как окружение играет короля, так и провинция играет столицу. И та не может уклониться от своей роли.
В какой-то мере роман “Три товарища, Агаша и старик” призван заглушить то онтологическое беспокойство, которое изводит героиню “Четырех пигмалионов”: она постоянно чувствует на своем лице отвратное дыхание грубой и жестокой жизни, от которой можно заслониться только на время — пока пишешь. Дочь, наследующая традиции интеллигентности, несмотря на соблазны крутого времени, расширяет теплый круг семьи своими друзьями. Укрепляют его и ученики Старика. Возникает в итоге малый зеленый островок культуры, отважно дрейфующий в море современности и способный, несмотря на свою малость, противостоять грозным стихиям нашего, вовсе не литературоцентричного мира, в котором, в отличие от романа, отрицательных героев больше, чем положительных. Читая роман, мы невольно обнаруживаем, что по героям положительным, интеллигентным, умно разговорчивым мы все-таки соскучились. Ольга Новикова чутко уловила и эту потребность современного читателя.
“Четыре пигмалиона” — видимо, все же последний роман о том, как Ольга Новикова стала писателем. Его можно рекомендовать для изучения студентам литинститута. Он будет иметь долгий и устойчивый интерес. Несмотря на то, что душевная обнаженность не дополняется обнаженностью телесной. Искушенный читатель знает, что телесная обнаженность призвана прятать, а не открывать автора, к тому же очень часто являясь откровенным вымыслом, особенно в сфере сексуальных подвигов. Для того чтобы стать бестселлером — а Ольга Новикова уверенно идет к большому читателю — роману не хватает все же и еще кое-чего, кроме откровенного секса. Об этом хорошо говорит В.Новиков в своем эссе “Бедный Эрос”: “…Самое усердное внимание профессиональных чтецов не заменит живой и бескомпромиссной любви “неведомого друга”. Так будет и дальше, пока в центре внимания литературы находится Писатель с его мыслями, чувствами, амбициями, фантазиями, пусть порой и эротическими. А выход до удивления прост: попробовать писать о Читателе. И читательнице. И о том, что происходит между ними”.
Роман “Три товарища, Агаша, старик” и можно рассматривать как такое осторожное движение к читателю, к тому, кто хотя и рядом, но уже не ты. Пусть и находится на той же знакомой и обжитой территории литературного островка — со своим климатом, своими законами и обычаями. А некоторые персонажи — прежде всего Иван, Митя, Алеша — уже явно из большого мира, а здесь только гости. Хотя, конечно, можно сказать, что именно на этом островке они и дома, а там, в миру, — в более или менее длительных командировках. Удачнее других выписан Иван. Как ни странно, образы мужчин получаются у Ольги Новиковой достаточно убедительными. Для писателя-женщины это все-таки редкость. Она честно изучает и описывает незнакомых ей “зверей”, а не пытается лепить их из своего “бабьего” материала.
Мне кажется, что большой читательский успех ждет Ольгу Новикову на территории классического романа с вымышленными и поэтому предельно живыми — на страницах книги — героями. Непридуманные герои на страницах книг всегда менее убедительны, чем в жизни. Разумеется, если это не предельно искренняя авторская исповедь. Но и в этом случае истина чаще всего ускользает. Оставляя нас с квадратной правдой. Истина предпочитает почему-то одежды вымысла.
г. Руза