Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2005
В преддверии глобального проектирования
Основное содержание “эры Путина” заключается, на наш взгляд, в проведении системы административных реформ (в сущности речь идет об одной- единственной реформе, растянувшейся на полтора столетия — с 1860-х годов в России пытаются найти приемлемую формулу разграничения полномочий различных ветвей и уровней власти). Однако в этой статье речь пойдет о не менее важном аспекте жизни страны — о геополитических итогах последнего пятилетия российской истории.
В наши дни существуют три конкурирующих подхода, на которые принято делить единую геопланетарную рамку. Это прежде всего традиционный геополитический подход, ориентированный на национальные государства. Во-вторых, современный геоэкономический, оперирующий реалиями глобализованного мира — экономики. И наконец — нарождающийся геокультурный подход, работающий с нечетко определенными общностями (комьюнити). По сути дела это разделение отражает три различных реальности существования и функционирования международной системы.
В каждой из них Россия выглядит по-разному. С точки зрения геополитики наша страна — это шестая часть суши, не отягощенная населением, но обладающая огромными запасами природных ресурсов и ядерным оружием… С позиций геоэкономики – это развивающийся рынок, это экономика, колеблющаяся между индустриальным и сырьевым развитием, находящаяся на “нефтяной игле” и не играющая сколько-нибудь значительной роли в мировом хозяйстве… Что касается геокультуры, то здесь Россия предстает как “цивилизация-переводчик”, носитель уникальной идентичности и одна из немногих культур, преодолевших индустриальную фазу развития общества и вплотную подошедших к следующей, когнитивной, фазе развития.
В каждой из реальностей развиваются свои процессы межгосударственных отношений, оказывающие друг на друга взаимное влияние. Что же удерживает в равновесии три вектора развития государственности?
В прошлом в традиционных обществах баланс между различными векторами поддерживала господствующая трансценденция. В Европе это был католицизм, и внешнюю “рамку” управления выстраивала Римская церковь. Реформация привела к потере Ватиканом статуса всеобщего арбитра и возрастанию суверенитета светской власти, опирающейся, в конечном счете, на право силы. Чтобы ограничить наиболее разрушительные проявления силы, Гуго Гроций сформировал Вестфальскую систему международного права, породившую механизм “европейского концерта”. Мировое индустриальное сообщество сформулировало концепцию разделения суверенитетов: национальное государство полновластно на своей территории, но руководствуется определенными правилами во внешнеполитическом пространстве. Эта форма геопланетарного баланса (“Ордунг”) подчиняла геоэкономические интересы геополитическим и поэтому оказалась неустойчивой. В конце концов равновесие было полностью разрушено в трех мировых войнах (в действительности представляющих собой последовательные фазы одной колоссальной войны).
Победа англо-саксонской коалиции обусловила переход к современному миру, в котором уже геоэкономические интересы довлели над геополитическими, государства утратили суверенитет над территориями, а экономики — автономию. Инструментом управления миром стала манипуляция правовыми нормами, опирающимися на господствующее положение в мировой системе разделения труда — право капитала. К началу 1990-х годов процесс глобализации в современном мире прошел до конца, свободное пространство оказалось исчерпанным, а все форматы существования и взаимодействия геоэкономических субъектов прописаны в терминах англо-саксонского права.
Такое положение дел также является неустойчивым, и есть основания полагать, что современный глобальный конфликт Севера и Юга (по С.Хантингтону) является новой “тридцатилетней войной1 ”, которая размонтирует глобализованный геоэкономический мир и приведет к очередному изменению геопланетарного баланса.
1 Имеется в виду Тридцатилетняя война (1618–1648) габсбургского блока (австрийские и испанские Габсбурги, католические князья Германии, папство) с антигабсбургской коалицией (протестантские князья Германии, Дания, Швеция, Голландия и Франция).
Процесс глобализации столкнулся с нарастающим сопротивлением со стороны национальных культур. Со временем выявилась принципиальная ограниченность сначала англо-саксонской правовой системы, а затем и права вообще.
Современное англо-саксонское право выпестовалось в конфликтах из-за земельной собственности в королевствах Западной Европы, формировавшихся в эпоху Высокого Средневековья. Земля была основой производства, зерно носило все признаки “крови экономики”, эффективность управления земельными отношениями определяла дееспособность государственной системы и в конечном итоге наполнение казны и мощь армии. “Королевское право” надежно охраняло земельную собственность и способствовало укреплению странового хозяйства. В последующие столетия “дворянство мантии” приобрело значительный политический вес, что способствовало переносу основных принципов “земельного права” в систему отношений держателей индустриальных капиталов.
Для решения возникающих в этой совершенно новой области коммуникационных проблем “земельное право” было поразительно неэффективным инструментом, что отчасти компенсировалось за счет сверхэксплуатации ресурсов колоний и классического по Марксу “обнищания рабочего класса”, который в XVIII — XIX столетиях был практически вытеснен из пространства собственников. Вместе с тем в качестве альтернативы этой англо-саксонской либеральной модели, ориентированной на право, возникли чрезвычайно эффективные экономически и технологически, но нестабильные тоталитарные государства.
С победой “мировой демократии” и экспансией англо-саксонского права на всю территорию земного шара и во все модули мировой экономики неадекватность с таким трудом созданного и такими жертвами поддерживаемого геоэкономического механизма воспринимается все более отчетливо. Так, регламентация обращения интеллектуальной собственности в логике “земельного права” с его прописанным механизмом наследования и многочисленными гарантиями неотъемлемости “надела” повышает информационное сопротивление общества, снижает все формы связности и в конечном итоге подрывает производительность высших форм капитала.
Эту частную проблему в принципе можно решить. Беда в другом: общим принципом правовой регуляции является неявное предположение о том, что социальные взаимоотношения и взаимодействия поддаются точному измерению. Собственно, право и есть попытка построить единую “норму” в пространстве социальных отношений.
Однако не все отношения являются измеримыми. Рассмотрим следующую коммуникативную задачу: А и В образуют семью, причем А любит В. В влюбляется в С. А обращается в суд. Суд выносит постановление: В должен (должна) разлюбить С и полюбить А, на сторону С возлагаются судебные издержки.
Абсурд? Но, по существу, этот гипотетический судебный процесс в свернутом виде заключает в себе все дискурсы харрисмента и политкорректности, которые вполне серьезно и осознанно применяются сегодня в качестве правовых норм.
Современное геоэкономическое право, столь чувствительное к малейшим нарушениям расширительно трактуемого права собственности, вообще не замечает неизмеримых социальных форматов и, по существу, санкционирует культурный геноцид и уничтожение геокультурных уникальностей. В итоге — острый кризис.
Давайте вспомним… В 1929—1976-х годах непрерывная цепь экономических, военных и политических кризисов знаменовала то, что тогдашняя геополитическая структура мировых отношений перестала соответствовать реальности формировавшейся единой мировой экономики. Современный перманентный системный кризис мирового хозяйствования свидетельствует о жестокой и бескомпромиссной борьбе глобализации и антиглобализма: геоэкономического единства против геокультурного разнообразия.
Современные геокультуры не локализованы и не субъектны. Они, как мы видели, представимы в виде национальных культурных проектов.
Что же приходит на смену национальному государству, оперирующему силой; на смену транснациональным экономикам, базирующимся на капитале и его превращенной форме — праве; на смену комьюнити, существующим в форме национальных культурных проектов?
Насколько можно судить, субъектом, выстраивающим современный геопланетарный баланс, является Глобальный проект. Такой проект, в отличие от национального культурного, должен иметь три составляющих: геополитическую (что подразумевает его соотнесение с субъектами геополитики, которыми остаются государства), геоэкономическую (что означает наличие у проекта места в системе мирового разделения труда и доли в мировой ренте) и геокультурную (последнее на практике следует понимать, как наличие у проекта уникальной составляющей и его связь с локальным национальным культурным проектом или некоторой их совокупностью).
Глобальные проекты конкурируют в мировом физическом, экономическом, правовом, информационном пространствах, причем формой конкуренции является, как правило, встраивание чужого проекта в свой собственный. На смену праву силы и праву капитала приходит проектное, а затем и глобальное геопланетарное (экологическое1) право.
1 Термин “экология” следует понимать в более широком смысле, чем это обычно принято. По сути экология есть система знаний о сохранении окружающей среды, причем любой среды — природной, социальной, технологической, географической, экономической, культурной…
Логика глобального проектирования является наиболее совершенной формой выстраивания индустриального геопланетарного баланса. Глобальные мировые проекты следует поэтому рассматривать в качестве современных субъектов действия. С этой точки зрения президент страны является “проектным менеджером”, и оценка его работы зависит от скорости развития управляемого им проекта.
Скрытая проектность и ловушки безопасности
В этом-то и состоит основная проблема России и вместе с тем главный просчет президента Владимира Путина — Россия на сегодня не имеет современного сложного проекта, реализуемого на конкурентной основе в мировом проектном пространстве. Во всяком случае, такой проект не осознан высшими российскими элитами и не предъявлен мировому сообществу. В.Путину никоим образом не удалось “застроить” российское пространство проектирования, но он, по крайней мере, сумел его защитить от экспансии чужих, прежде всего англо-саксонских, смыслов. Россия успешно решает негативную задачу, блокируя включение страновой территории в один или несколько уже развернутых глобальных проектов. Само по себе это означает, что страна имеет проектность — и даже, если можно так выразиться, “первосортную”, — которая тем не менее существует в скрытом виде, являясь скорее тенденцией, нежели действительностью.
Критикуя президента РФ за отсутствие деятельности, которую по масштабам можно было бы сопоставить с глобальными мировыми проектами, отметим справедливости ради, что и его зарубежные коллеги (за исключением руководства Японии) также не слишком преуспели в этой, наиболее сложной, форме управления.
Итак В.В.Путин ни в коем случае не является проектным менеджером и пытается управлять страной как суверенным геополитическим пространством, а поскольку страна объективно таковым не является, то он вынужден согласовывать свои действия с экономической (геоэкономической) реальностью, международным правом, позицией США, логикой ЕС и т.п. В результате территория РФ превратилась в поле ожесточенной борьбы взаимоисключающих идеологий развития. Попыткой разрешить непрерывно возникающие противоречия оказался неофициальный, но вполне осознаваемый элитами и массами опереточный неоимперский проект, разыгрываемый в пространстве СНГ.
Тем не менее проведением реформы ЖКХ, реформы здравоохранения, реформы социальной сферы (и опять-таки отчасти административной реформы) В. Путин способствовал решению ряда задач на консолидацию и взаимодействие элит, что может привести к изменению масштаба сознательной проектной деятельности и созданию современного глобального проекта. Эта возможность, однако, подорвана избыточным вниманием В.Путина к проблеме безопасности, каковая представляется нам наиболее серьезной, стратегической, чреватой просчетами на всех уровнях и во всех звеньях управления, ошибкой. Думается, обусловлена она политическим прошлым самого президента, связанным с российскими службами безопасности.
Здесь необходимо указать, что неприязнь, тем более ненависть к спецслужбам (столь характерные для российского интеллигента), как правило, связаны с полным непониманием содержания деятельности этих служб. Но их демонизация, попытка представить ЦРУ или ФСБ как “теневое правительство” также обусловлены незнанием. В действительности спецслужбы могут решать только одну задачу, для которой их, собственно, и создавали: обеспечение безопасности в рамке, определяемой Пользователем. Это может быть безопасность правящей семьи, элиты, территории, страны, проекта… Это, разумеется, не может быть безопасность “всего на свете” и, тем более, “безопасность ради безопасности”.
Сейчас сложилась неестественная ситуация, при которой административная система, занимающаяся частной обеспечивающей задачей и подчиненная Пользователю, сама стала Пользователем и приобрела в некотором роде самодовлеющий характер.
Прежде всего обозначим, что в современной России, с ее высокой социальной температурой, еще не завершенной войной в Чечне, сложным положением в мировом проектном пространстве и при устарелости инфраструктуры, не может быть достигнут уровень безопасности выше классического “авиационного” (10-5, или один несчастный случай на 100 000 человек за год). При этом уровне безопасности число погибших в течение года составит около 1500 человек. Реальная цифра, включающая террористические акты, военные действия, преступность, природные и техногенные катастрофы, составляет почти 2800 человек, что многовато, но относится к тому же порядку величины. При этом количество погибших от несчастных случаев, связанных с неправильным переходом улицы, составляет за тот же период времени свыше 8000 человек (если верить московской службе движения), то есть почти втрое больше. В этих условиях Россия заинтересована в борьбе с нарушителями правил уличного движения намного больше, нежели в ликвидации терроризма. Да и экономически борьба за взаимную вежливость на дорогах более оправдана…
З.Бжезинский в своей последней работой заметил, что говорить о “борьбе с терроризмом” — это примерно то же самое, что объявить “войну блицкригу”. “Мы воевали не с блицкригом, а с гитлеровской Германией. Аналогично, сейчас мы должны сражаться не с терроризмом, а с теми силами и структурами, которые используют тактику терроризма для нанесения ущерба Соединенным Штатам”.
Эти рассуждения, разумеется, применимы и к России.
Нашей целью является не безопасность, а проектное геокультурное, геоэкономическое, геополитическое развитие страны. Рамка “безопасности” интересует нас лишь постольку, поскольку она способствует развитию.
Как правило, она ему не способствует.
Много ли дают новые меры контроля в аэропортах? Снимаем куртки, снимаем свитера, снимаем ремни, снимаем ботинки, выкладываем плееры и мобильники, просвечиваем и включаем компьютеры… Между тем гибель самолетов в августе 2004 года была вызвана не недостаточностью процедуры контроля, а возможностью за взятку попасть в самолет, минуя эту процедуру вообще. И выводы должны быть сделаны соответствующие, а не расширительные.
В результате страна теряет тысячи человеко-часов. Формально безопасность возросла. Реально она даже упала, так как акцент на предотвращение одного возможного вида террористического акта повышает вероятность терактов с использованием альтернативных схем. Политические последствия борьбы за безопасность также очевидны и неприятны.
Однако главное заключается, может быть, в том, что дискурс “безопасности” не принадлежит России. Играя в эту игру, РФ лишь способствует распространению европейских и американских смыслов в ущерб собственным.
Еще раз подчеркнем: государственная безопасность необходима. Но ни при каких обстоятельствах она не может рассматриваться как политический приоритет.
В.Путин: тактик или стратег?
Имидж В.В.Путина — “человек действия”: умный, резкий, решительный, ежеминутно готовый “мочить террористов в сортире”. По мнению политологов, именно этот образ идеально отвечал чаяниям российских масс и даже элит. Маска оказалась удачной и держится уже второй президентский срок, чему, несомненно, способствует биография нынешнего лидера страны, в прошлом — кадрового разведчика.
Сегодня В.Путин и его ближайшее окружение настолько сжились с мифом о “человеке действия”, что это начало приводить к опасным ошибкам. Президент требует от министров стратегического мышления (уже почти год руководители департаментов готовят и обсуждают доморощенные, сделанные “без единого гвоздя” “стратегии развития”), но сам он на посту верховного сюзерена страны не предложил “стратегии Путина”, с которой подчиненные могли бы, по крайней мере, согласовывать свое творчество.
По-видимому, президент считает, что стратегирование — не самая сильная его сторона. Будучи “человеком действия” он должен адекватно реагировать на кризисные ситуации, принимая кратко- и среднесрочные тактические решения, оставив стратегический масштаб управления специалистам-отраслевикам.
Однако именно в чрезвычайных обстоятельствах В.Путин действует хотя и решительно, но обычно не очень удачно. В отношении к самой ситуации президенту не хватает гибкости, его первая и вторая реакция легко просчитывается. В создании информационной оболочки вокруг события В.Путин переигрывает критически настроенных журналистов только за счет административного ресурса, своей харизмы и удручающего непрофессионализма большинства современных “акул пера”. Наконец, рефлексия произошедшего проводится поспешно, выводы делаются, по преимуществу, “организационные” (по старой советской схеме наказания невиновных и награждения непричастных), официальные заявления страдают неточностями, а принятые “по свежим следам” решения выглядят в лучшем случае надуманными.
Трагедия в Беслане нашла отклик во всех слоях населения и даже привела к некоторой консолидации российского общества. Нужно было потерять всякое тактическое чутье (не говоря уже об элементарном такте), чтобы, фактически, обвинить в произошедших событиях губернаторов российских провинций и потребовать права назначать глав субъектов федерации.
Немногим лучше была реакция президента на “Норд-Ост”, “Курск”, взрывы домов в Москве, последовательные украинские кризисы.
Но, заметим, хотя в каждом из этих случаев решения не вытекали ни из самой кризисной ситуации, ни из особенностей ее разрешения, всякий раз они легко укладывались в ту или иную стратегическую “рамку”.
С первых дней своего правления В.Путин укреплял “вертикаль власти”. Либералы и демократы относятся к этому крайне нервно, но будем откровенны: система управления, сложившаяся при Б.Ельцине, не способна функционировать в реальном времени и равным образом неадекватна с любой из позиций — геополитической, геоэкономической, геокультурной или прагматической. Вполне естественно, что В.Путин, замысливший административную и бюджетную реформу, ломает прежний порядок. Вот только момент для перехода к решительным действиям был выбран крайне неудачно.
Возникает ощущение, что В.Путин — последовательный и аккуратный стратег, не поднявшийся, правда, на проектный уровень и не выстроивший систему последовательных целевых “рамок”. Его стратегия сводится к медленному, мучительному, но неуклонному осуществлению нескольких необходимых “скучных” мероприятий. Прямо-таки “по Стейницу”: “Стратег должен не гоняться за красивыми комбинациями, но предупреждать их — простыми и не блестящими способами”. Заметим, что эту логику президент выдерживает уже шестой год и, видимо, удержит до конца срока правления, невзирая ни на какие привходящие обстоятельства.
Иными словами, как стратег В.Путин адекватен стоящим перед ним задачам и вызовам, хотя “высшая магия” неаналитической стратегии ему, по-видимому, недоступна.
А вот тактическое, ситуационное мышление президента оставляет желать лучшего. Практически все его моментальные реакции либо стандартны, либо неудачны. В.Путин — разведчик и аналитик в гораздо большей степени, нежели привычный всем “человек действия”. Ему и надо посвятить себя стратегии — пусть и среднего уровня.
Чрезвычайные же ситуации (такие, как “Курск”, “Беслан”, “Норд-Ост”) следует поручить другим людям1. Лучше всего — другой структуре, тем более что она имеется — неоднократно проверенная в деле и ориентированная именно на кризисы — МЧС.
1 Не только потому, что президент В.Путин этого не умеет. Прежде всего перечисленные кризисные ситуации, при всей их важности для страны, — не сомасштабны ее верховному суверену. В свое время, услышав о “немцах, прорвавшихся к Кировскому заводу”, Г.К.Жуков, командовавший в тот момент Ленинградским фронтом, спокойно продолжил заседание Военного совета, поручив офицеру в ранге капитана или майора “разобраться и доложить”. “Да не мне доложите. Адъютанту”.
Вызовы и ответы
А.Тойнби, британский историк, предложил рассматривать деятельность цивилизации как ответы на внешние вызовы, т.е. описывать динамику субъекта через перечисление основных внешних противоречий, формирующих его структуру. Хотя понятие “вызов” и получило распространение в политической среде, изучение динамики через анализ противоречий практически не встречается в геополитических трудах.
Попытаемся описать некоторые противоречия, формирующие динамику геополитических процессов РФ. Изучение изменения состояния этих противоречий (или, возможно, даже изменение структуры этих противоречий) за время правления В.Путина позволит описать наиболее глубинные результаты его политики, гораздо более существенные для геополитической системы, нежели некоторые частные успехи и неудачи, муссирующиеся в СМИ.
Основной и неоднократно отмечаемой особенностью российской внутренней политики в конце 1999 года был ярко выраженный личностный ее характер. На политической карте страны можно было найти множество людей и небольших групп, преследующих собственные цели и не образующих никакой системной целостности. Собственно говоря, именно отсутствие ярко выраженных и связных политических позиций способствовало привлечению во власть самого В.Путина.
Противоречие между проработанностью и четкостью представленных в России внешних структур (европейские фонды, Сорос, Международный банк) и аморфностью внутренних административных органов обеспечивало богатство и сложность внутренней политики страны и давало всем категориям населения замечательную тему для широких обсуждений.
Уже через три года после прихода В.Путина во власть структура политической карты страны значительно изменилась — выкристаллизовалась хорошо структурированная административная группа, которую обычно принято именовать “силовиками”.
Значительная часть политики РФ за последние три года определяется увеличивающейся сложностью этой группы — наследницы административной культуры советских времен — и борьбой “силовиков” за влияние на “политической карте”. Впрочем, столь же организованного и “автоматически действующего” противника у группы нет, а менее организованных она или уничтожает, или поглощает.
В наследство от СССР “силовикам” перешли некоторые принципы работы административной структуры (например, глобальная забота о безопасности), но не навыки управления страной. Поэтому эти навыки сейчас приобретаются силовиками через непосредственный опыт — пока весьма прямолинейные.
Заметим, что произошедшие изменения (по сути переход процесса принятия решений от отдельных личностей к некоторому “протоаппарату”, формирующемуся из так называемой “ленинградской группы” ФСБ и использующему в качестве “питательной среды” прочие силовые структуры) привели к экономическому переформатированию страны. Если при Б.Ельцине преобладал подход “собственников-акционеров”: правящая корпорация (семья) получала доход с управляемой другими собственности, то сейчас аппарат стремится непосредственно контролировать денежные потоки. “Капитализм Ельцина” отличался крайней “дикостью” и неразвитостью, но поддерживал конкурентные рынки (не принципиально — со стольких менеджеров получать доход). “Капитализм Путина” относительно цивилизован и организован, однако аппарат стремится иметь дело только с монопольными и олигопольными рынками, удобными для экономического и внеэкономического контроля. Монополизирован рынок перевозок, монополизируются нефтяной и газовый рынки, рынки услуг связи… далее везде? Понятно, что монополизации в экономике отвечает “закручивание гаек” во внутренней политике: восстановление “вертикальных связей”, “укрупнение субъектов федерации”, “закон о террористической деятельности” и т.д.
Иными словами, речь идет о влиянии административной системы, выстраиваемой “силовиками”, на все сферы управления. Построение властной вертикали, административная реформа, реформы рынков, назначение губернаторов — все это индукция строгого стиля управления КГБ в общегосударственное управление.
Упрощение политических решений и утрата ими черт “личностности” “засушили” разговоры на политические темы. Как и в советское время, политика перестала быть интересной широким слоям граждан, ее обсуждение практически прекратилось.
Так что можно отметить — и поставить в заслугу В.Путину — изменение ситуации в стране: положение, когда “нет системы принятия решений” и “нет исполнителей”, сменилось на более обнадеживающее — “хотя система принятия решений не стабильна, но исполнители настраиваются”.
Внешняя политика РФ определяется двумя группами противоречий, относящихся к разным уровням рассмотрения.
Во-первых, это противоречие между границами суверенного государства РФ и границами постиндустриальных проектов. Во-вторых — противоречие между текущей реальностью и амбициями РФ, которая в лице своих лидеров стремится заслужить достойное место в мировой политике, стать уважаемым членом мирового сообщества, допущенным к процессу формирования и принятия геополитических решений.
Основная проблема российской внешней политики не претерпела никаких изменений за пять лет правления В.Путина: российский МИД по-прежнему не эффективен в существующей системе международных отношений.
В результате вся внешнеполитическая деятельность РФ носит исключительно личный характер — что, кстати, замечательно отражается в СМИ. Но, к сожалению, политика, основанная на личных связях, относится к времени Средневековья и сейчас актуальна только в тех вопросах, которые не изменились за прошедшее тысячелетие — т.е. в вопросах земельной (территориальной) собственности, вассальных отношений и личных союзов.
Понятно, что в рамках личной дипломатии вполне можно либо договориться со странами “третьего мира” либо решать конкретные военные вопросы. Но проводить постоянную институциализированную политику, не зависяющую от личности конкретных руководителей зарубежных государств, Россия не в состоянии. Ни в пространстве СНГ, ни в ближнем зарубежье, ни в дальнем.
Следует отметить, что в данном случае личная компетентность чиновников не является принципиально важной — гораздо важнее их коллективная компетентность в чисто аппаратных схемах. Именно аппаратная компетенция и потеряна МИДом. Впрочем, похоже, подобная компетенция сейчас сохранилась только в тех самых приближенных к силовикам структурах, на которые и опирается “эфэсбэшная” административная система.
Кроме аппаратной и личной политики существует, как это понятно из предыдущего раздела, и третий вид геополитики — проектный. Если личная политика пришла к нам из доиндустриальных времен, а аппаратная — из развитого индустриализма, проектная политика носит ярко постиндустриальный характер. На карте проектов существующий аппарат, как уже отмечалось, вполне эффективно зачищает внутреннее пространство от внешних проектов (негативное стратегирование1), но не дает возможности сорганизоваться на территории РФ отдельному глобальному проекту (отсутствие позитивного стратегирования). Так что, с точки зрения мировой проектности, Россия — просто пустыня, в которой политические отношения с кем-либо невозможны.
1 Действия административной структуры ФСБ в деле “ЮКОСа” определяются целевой рамкой выживания. “ЮКОС”, будучи компанией, обладающей представлением о своей миссии, является системой более сложной и, в перспективе, более сильной, нежели “эфэсбэшная” административная система российского государственного аппарата. Этот аппарат, выросший из ФСБ-КГБ, сознает трудности борьбы с подобными системами и стремится уничтожить их на ранней стадии эволюции. Между тем “ЮКОС” является представителем западной проектности, то есть потенциальным геополитическим противником, и был уничтожен (как корпорация с собственным глобальным проектом), несмотря на политическую опасность и экономическую нецелесообразность этого шага.
Из-за отсутствия России на политической карте (кроме случаев реальных контактов между лидерами) представление стран второго и третьего мира (не удостоенных личного визита президента — хотя и весьма активно путешествующего по миру, тем не менее физически не способного заниматься только этим) основывается не на каких-либо реальных данных, а на общеполитической мифологии и на представлениях об отношении к России игроков первой когорты, в первую очередь США.
Теоретически непредставленность РФ на политической карте может быть не только минусом, но и плюсом — так как дает возможность построить новое представление РФ, а не перестраивать старое.
Основным итогом правления Путина во внешней политике является возникшее в мире личное уважение к личности президента — зачастую отделенное от отношения к Российской Федерации. Причем следует отметить, что положительное отношение к Путину как личности имеется не только среди лидеров государств (что вполне нормально), но и среди зарубежных аппаратных государственных структур, что встречается очень редко. Если предыдущего президента РФ, скорее, любили — как недалекого, но милого ребенка, то к В.В.Путину относятся с уважительной опаской.
Вторым по важности и при этом отрицательным результатом стала окончательная потеря уважения к административным структурам РФ. Именно по этим причинам геополитикой сейчас может заниматься только президент.
Рассмотрим, как изменились отношения с отдельными государствами.
ИНДИЯ
По-видимому, отношения с Индией относятся к наиболее стабильным в российской внешней политике. Уважительное отношение к культурам друг друга, постоянно и спокойно растущий торговый оборот. Временами появляющиеся проблемы решаются вполне адекватными способами. Несмотря на все попытки МИДа испортить эту идиллию, стабильность сохраняется. Отметим, однако, что использовать очевидное влияние РФ в регионе для создания адекватных задачам России проектных региональных структур не удается (все по той же причине: отсутствия самой геополитической проектности и соответствующих ей институтов власти).
КИТАЙ И ЯПОНИЯ
Отношения с этими странами не сдвинулись с мертвой точки. Японская и китайская политика в отношении России определялась в основном двумя проблемами — нефтью и приграничными претензиями. Оба противоречия не стоят потраченной на них бумаги — но других не удалось найти. Территориальные претензии (и их неудовлетворение) носят, очевидно, ритуальный характер для всех сторон.
Развитие локальных транспортных проектов России постепенно приведет к возникновению нового вида конфликтов — на транспортно-инфраструктурной почве. Пока Россия уступает Китаю все пункты на этой части геополитической доски — но после первых же попыток “удержать позицию” конфликт неизбежен. По-видимому, его первой стадией окажется антагонизм японских и китайских транспортных интересов на территории России — данная проблема уже начинает формализовываться и к тому же привлекает внимание США.
В этой логике для России крайне важным является создание нового транспортного коридора “Север—Север” (в рамках проекта “Северный морской путь”) — лихтеры из Ростока через Неву и Беломорканал добираются до Архангельска, грузятся там на атомные ледоколы-лихтеровозы (которые необходимо построить), перебрасываются в Петропавловск-Камчатский, где перегружаются на местные лихтеровозы или направляются прямо в Японию.
Этот проект обеспечивает связь между балтийским и северным тихоокеанским транспортными кольцами и составляет контролируемую Россией альтернативу всем трансазиатским потокам — при этом он еще и более дешевый.
США
При Дж.Буше-младшем американская внешняя политика находится примерно в том же состоянии, в котором находилась русская в эпоху Б.Ельцина: аппарат не работает или работает неудовлетворительно, все инициативы осуществляются на личном уровне и носят труднопредсказуемый характер. Ввиду занимаемой США позиции страны-гегемона наиболее реальной реакцией на такую политику является пассивный саботаж там, где она не отвечает российским интересам, и максимальная поддержка в тех областях, где интересы совпадают. Примерно это В.Путин и делает, сохраняя на будущее возможность вести диалог с вменяемым правительством США, способным хотя бы использовать аппарат Госдепартамента.
Одним из значимых результатов внешней политики за последние пять лет был ряд действий, реализующих внешний и внутренний спрос на позицию, независимую или “якобы независимую” от Штатов. Хотя в большинстве случаев подобная позиция была вызвана “детским” поведением как американского президента, так и российского МИДа, можно вспомнить и некоторое число случаев вполне прагматического поведения — например, договор с Венесуэлой. Дальнейшая реализация данного спроса — в Иране, Латинской Америке, Африке — была бы весьма оправдана. При этом, разумеется, спрос на политику, не укладывающуюся в рамку └американского мира”, должен быть платежеспособным.
ЕВРОПЕЙСКИЙ СОЮЗ
В течение прошедшего пятилетия отношения с ЕС и его административно-политическими структурами складывались для России трудно. Причиной тому как полная неадекватность работы МИДа, неспособного вести партнерский диалог на языке ЕС и в смыслах ЕС и равным образом внятно сформулировать российские смыслы и цели, так и объективные противоречия, накапливающиеся между РФ и объединенной Европой.
Эти противоречия носят геополитический (борьба за пространство СНГ и — шире — все постсоветское пространство), геоэкономический (борьба за евроазиатские транспортные коридоры, гражданская авиация) и геокультурный характер. При весьма конфликтных отношениях между Россией и ЕС развивается взаимозависимость. ЕС нуждается в российских энергоносителях, причем по мере вырабатывания ограниченных месторождений Северного моря эта потребность будет только увеличиваться. Со своей стороны Россия нуждается в “уважении” ЕС (как уже неоднократно упоминалось) и легитимизации своего положения в мире через административные структуры ЕС.
При В.Путине существенные результаты во взаимодействии с ЕС достигнуты не были, но и возможность дальнейших активных действий не утеряна.
Проигранное сражение за пространство СНГ
Согласно общепринятым “газетным” представлениям геопланетарная “экорамка” в годы правления путинской администрации “трещала” по всем швам. Россия последовательно теряла территории: военные базы, экономическое пространство, геокультурную “оболочку”. СНГ стало эфемерным образованием, рассыпающейся мозаикой. Ныне президент и вовсе признал его “отслужившим свой срок”. За короткое время были потеряны или “отданы” Грузия, Молдавия, Киргизия. Неудачное вмешательство в украинские выборы спровоцировало социальный взрыв, к которому Россия совершенно не была готова и поэтому оказалась не в состоянии ни погасить его, ни использовать в собственных интересах.
В зоне “русскости” произошли сдвиги в сторону ритуализации и принятия значительной частью населения и правящей элитой формального православия. При этом резко сократился ареал распространения русского языка вне границ России и снизилось качество знания языка внутри этих границ. Вследствие лавинообразного падения уровня преподавания возникли затруднения не только с трансляцией, но и с воспроизводством русских смыслов.
Школа утратила статус самого крупного института социокультурной переработки, а русский язык перестал быть вторым родным для приезжающих из стран СНГ; скорее уж вторым языком стал для них английский. На территории же России язык знака, частично инсталлированный с Запада, стал для молодежи более значим, чем язык смысла. Теряется богатейшая метафоризация родного языка. В литературе разразился острейший смысловой кризис, повлекший за собой “великую культурную депрессию” (в которую мы только еще входим). Кризис издательского рынка в России, связанный с ориентацией концернов на формируемый ими же массовый спрос, выхолостил инноватику в литературе и привел к упадку прославленную российскую фантастику — форпост будущего. Сколько ни говорили именитые эксперты, что “каждые двадцать лет Россию нужно переписывать заново” (В.Л.Глазычев), ни государственной программы детской страноведческой литературы, ни государственной книжной серии “Регионы России” не создано.
Правомочным, однако, остается вопрос: что же следовало делать в пространстве СНГ и связанном с ним русском культурном пространстве? И что, может быть, еще не поздно в этих пространствах сделать?
Геоэкономика против геополитики
В “путинскую пятилетку” Россия стремилась действовать в пространстве СНГ очень активно, очевидно, имея целью сохранить за собой преобладающее влияние в этом макрорегионе. Данная политика обосновывалась экономическими соображениями, но, по-видимому, как раз экономической составляющей и не имела: российские притязания оставались в привычном русле геополитики. Поскольку постсоветские территории в тот же период времени стали объектом пристального геополитического внимания эмиссаров Европейского союза, конфликт между Российской Федерацией и ЕС стал реальностью, а поражение России — “эвентуальной неизбежностью”.
Россия в своей “имперской” роли продолжает считать СНГ своим владением, пытаясь выполнять обязанности сюзерена по отношению к своим вассалам и ожидая от них соответствующего отношения. Наши соседи, радуясь прямым выгодам, которые дает такое положение дел (например, возможность получать энергоносители в кредит и по ценам, существенно более низким, нежели мировые), всячески рекламируют свою независимость, не считают себя чем-либо обязанными бывшему сюзерену и даже не заботятся о сохранении “вассальной чести”.
Одним из последствий этой “ролевой игры” является постоянная ориентация нашей политики на СССР — ориентированных (хотя бы на словах) лидеров, что редко соответствует реальным интересам РФ.
В странах СНГ начисто отсутствуют работоспособные административные структуры, с которыми можно говорить и договариваться. (Речь идет об управленческих системах, способных исполнять взятые на себя обязательства и не зависящих в своей деятельности от конкретных личностей, находящихся в данный момент у власти.) Из-за этого вся политика основывается на личных связях.
Итак, наши соседи воспринимают любые действия РФ как экспансию Империи и реагируют на них соответственно — боятся. Что крайне нравится российским элитам (которые воспринимают страх как адекватную замену любви и уважению) и всему народу (в котором таким способом поддерживается некое подобие национальной гордости). Никакой экономической или культурной составляющей такая политика РФ в отношении СНГ не имеет, поэтому она и напоминает дурной спектакль (скажем вежливее, └носит чисто ритуальный характер”).
Следует отметить некоторые внешне позитивные изменения в отношениях с СНГ, произошедшие за время правления В.Путина. Сегодня у наших соседей (за исключением Прибалтики, а по некоторым данным, и в прибалтийских странах) отчетливо заметна зависть населения и мелких элит к России, которой посчастливилось заполучить в президенты такую личность, как В.Путин, воспринимаемый как жесткий и эффективный лидер. Распространено мнение, что президент РФ действительно что-то делает, в отличие от региональных элит. С одной стороны, подобное ощущение увеличивает “уважение” к РФ, с другой — увеличивает страх перед ней. Увы, использовать проектно это достижение весьма трудно, если вообще возможно.
Анализируя культурные отношения России с постсоветскими государствами, нелегко отказаться от мысли, что обе стороны пытаются осуществить заведомо проигрышную геокультурную стратегию, причем, как ни странно, одну и ту же. Речь идет о бессмысленной и навязчивой индукции идентичности.
Российская политическая элита не считает “обломки Империи” типа Белоруссии, Латвии, да и Украины “настоящими государствами”, обладающими собственной, независимой от РоссииСССР историей и культурой, представляющей самостоятельную ценность. Исходя из априорной неполноценности постсоветских государств, Россия ориентирует свою политику на политическую поддержку “русскости” на постсоветском пространстве.
Со своей стороны региональные элиты СНГ склонны подчеркивать величие и историчность своей локальной культуры, трудолюбиво реконструировать национальный язык и насаждать на контролируемой ими территории моноязыковое и монокультурное пространство, всеми возможными способами “выталкивая” русскость за пределы своего канонического пространства.
Такая стратегия опасна уже тем, что уход России, как экономического, политического и культурного фактора, оставит постсоветские государства один на один с их геопланетарной нищетой. Мы уже писали о том, что РФ практически не представлена в мировом проектном пространстве. Но все познается в сравнении: мировое сообщество вообще замечает существование постсоветских государств только потому, что они, во-первых, находятся в смысловой и географической оболочке России и, во-вторых, сами обладают “русскостью”, что в данном контексте можно понимать как наличие предпосылок к глобальному проектированию1.
1 При попытке рассматривать некоторые постсоветские государства в отрыве от России с позиции среднестатистического наблюдателя из Европы или Америки они автоматически попадают в длинный список мелким шрифтом, в котором также находятся государства, такие как Буркина-Фасо, Гвинея-Бисау, Джибути, Палау и Гондурас… с соответствующим отношением к ним. Отношение к таким государствам иллюстрируется байкой, рассказанной одному из авторов статьи американским профессором, бывшим кадровым военным: “…И когда мы получили приказ готовиться к операции в Сомали, мы достали все штабные карты и начали их изучать, потому что никто из нас не знал, где это…”
Мы приходим к выводу, что постсоветским государствам жизненно необходимо развивать и даже акцентировать у себя “русскость” (как гарантию отношений с РФ и как “пропуск” в мировое проектное пространство). Напротив, политика России в отношении СНГ должна основываться на признании самоценности и культурной обоснованности существования постсоветских стран. Иначе смысл СНГ как содружества независимых государств вообще исчезает.
Может быть, для РФ и стран СНГ имеет смысл принять за образец девиз российских протестантских церквей “Единство в разнообразии”.
Россия в роли “разводящего”
Естественной функцией державы, которая своей экономикой, культурой, вооруженной мощью или просто физическими размерами придает структуру и форматы существования определенной территории, является арбитраж: участие в местных конфликтах и их разрешении ко всеобщему (в идеале) благу. Сама возможность сохранить для России пространство СНГ, геополитически “сдав” его, опирается именно на сохранение статуса “разводящего”.
В этом аспекте правление В.Путина, несмотря на ряд допущенных очень серьезных ошибок, должно быть оценено, скорее, положительно. Исключение составляют совершенно провальные действия на Украине, где Россия, вместо того чтобы занять позицию арбитра, прямо вмешалась в конфликт.
УКРАИНА
Наиболее очевидные задачи стояли перед Россией на Украине. Справиться с их решениями не удалось ни абсолютно, ни относительно. В объяснение (но ни в коем случае не в оправдание) допущенных просчетов можно сослаться только на особенности украинской внутренней и внешней политики, еще менее проектной, чем даже российская.
Конфликты России и Украины традиционно строятся вокруг двух проблем: принадлежности Крыма и статуса русского языка. Формально эти противоречия давно решены, но геопланетарная реальность значимее любых личных договоренностей и государственных намерений. Украинское руководство даже в большей степени, нежели российское, склонно принимать на себя позиционно необоснованные обязательства.
В кратко- и среднесрочной перспективе можно прогнозировать отрицательное отношение к России на всей территории Украины, не исключая Харьков и Донбасс. На западе это отношение будет обусловлено политической ориентацией местных элит, а на востоке — неспособностью России оказать этим территориям значимую экономическую помощь.
ЕС, воспользовавшись ошибками российской политики, не только резко усилил влияние на Украине, но и получил возможность со всеми удобствами испытать весьма перспективную схему “оранжевой революции”. В ряде сценариев именно эта схема, апробированная в Киеве, будет применена в 2008 году в Москве.
Наконец, благодаря тому, что Россия сама втянулась в конфликт и заняла в нем позицию1, Польша в лице своего проницательного президента заняла позицию “разводящего” на западе СНГ. На практике это означает вытеснение России из этого пространства.
1 На Украине Россия была последовательна. Сначала она поддержала “своих” в бессмысленном конфликте между Крымом и Таманью вокруг Тузлы. Затем в очередной раз заняла принципиальную позицию относительно украинской политики в Крыму. История с Януковичем и Ющенко произошла, что называется, “на закуску”.
КАВКАЗСКИЙ МАКРОРЕГИОН
Здесь также были допущены привычные имперские ошибки (прежде всего в Аджарии), но в целом позиционирование РФ, как “разводящего”, удалось сохранить, а влияние — даже упрочить.
Кавказ сегодня — один из вызовов, стоящих перед мировым сообществом. Это — зона активного этногенеза (Нагорный Карабах), кузница пассионарных кадров, один из источников антропотока, зона перманентной нестабильности, вакуума концептуальной власти и национальной проектности. Кто сумеет отформатировать и использовать регион, включив его в собственные геокультурные замыслы?
Кавказ естественно подразделяется на два региона: Закавказье и российский Северный Кавказ, тем не менее рассмотрим оба эти района в разделе, посвященном пространству СНГ, поскольку оба они достаточно тесно между собой связаны.
Для Закавказья характерно геоэкономически крайне неудачное сочетание внутренней конфликтности с инфраструктурной недостаточностью и региональной нестабильностью. Россия представлена на всем пространстве Закавказья и с некоторыми оговорками играет там роль арбитра.
Азербайджан на сегодня является “семейным государством” клана Алиевых, что вовсе не служит показателем его “второсортности”. Г.Алиев (старший) сумел сохранить государственное единство, приемлемое качество жизни и внятные ее форматы, элементы советской индустриальной цивилизации в сложнейших условиях блокады и проигранной войны. Его единственной ошибкой была попытка ориентироваться на Турцию, которая, как покровитель, обладает всеми недостатками России и лишена ее достоинств. Азербайджан “вписан” в пространство СНГ, но экономически привязан к США через трубопровод Баку — Джейхан, статус которого пока не определен.
Армения остается союзником и другом России в Закавказье. Хорошим отношениям между странами способствует уважение к языку и культуре друг друга (что связано с отсутствием у армян комплекса неполноценности в отношении языка, культуры, истории).
В настоящий момент на армянской территории происходит формирование нового субэтноса, что, с одной стороны, повышает пассионарность населения, а с другой — является источником внутренней нестабильности.
Страна по-прежнему находится во враждебном окружении, и нация в какой-то мере остается тотально мобилизованной. Предпринимались попытки со стороны ЕС ликвидировать “особые” отношения между Россией и Арменией с помощью своего рода “оранжевой революции”, но успеха они не имели.
Союзные отношения между Москвой и Ереваном, основанные на передаче Армении функции регионального арбитра, действующего в рамках договоренности с Россией, выстраиваются в целом успешно, но переговоры проходят “с медлительностью, для которой нет имени”.
Наиболее сложной остается обстановка в Грузии. Некогда эта республика сыграла роль “застрельщика перестройки”, но от распада СССР более всего потеряла именно она. Страна по сей день раздирается на части политическими и клановыми противоречиями (язык не поворачивается назвать их национальными) и может быть пересобрана произвольным образом. Именно Грузия, которая после З.Гамсахурдиа была временно и с трудом стабилизирована Э.Шеварднадзе, стала испытательным полигоном новой политтехнологии, известной как “революция роз”.
Россия действовала в Грузии примерно в том же ключе, что и на Украине, но с иными результатами. Принципиальным обстоятельством было то, что Россия, опираясь на отношения с Арменией и безразлично-благожелательную позицию Турции, могла воспользоваться хаосом в Грузии в своих интересах. Обращение М.Саакашвили к США (мотивированное все тем же нефтепроводом Баку — Тбилиси — Джейхан) принципиального значения не имеет: США могут обеспечить временную стабильность положения в западном Закавказье, но они не в состоянии взять на себя миссию разрешения конфликтов между элитами различных народностей, якобы образующих грузинский этнос.
В этих условиях ситуация в Закавказье рано или поздно стабилизируется по схеме: Азербайджан — друг и партнер Москвы, Армения — друг и союзник Москвы, Грузия — вассал Москвы.
Заметим, что, хотя в целом положение в Закавказье сложилось для России приемлемым образом, все ее попытки действовать по старому имперскому сценарию оказались безуспешными. Последним звеном в этой цепи провалов были “демократические” выборы в Абхазии, которые можно рассматривать только как пример полной некомпетентности российских политтехнологов, если не как прямой саботаж.
При всей важности кризисов в Ингушетии и Карачаево-Черкесии структурообразующим фактором ситуации на Северном Кавказе остается Чечня. Суть проблемы для России заключена в следующем: физически уничтожить боевиков и, главное, вытеснить “Республику Ичкерия” в информационное зазеркалье, где она ничему не будет угрожать. Освободившись таким способом от позиции участника конфликта, Россия вновь занимает положение арбитра Кавказа.
Для оценки деятельности правительства В.Путина на Северном Кавказе решающее значение имеет анализ трагедии в Беслане. Вопреки мнению ряда обозревателей, в большинстве отношений результат действий власти можно счесть значительно лучшим, чем в случае “Норд-Оста”. Во-первых, при значительно более сложной исходной ситуации удалось уменьшить как процентные, так и количественные показатели потерь. Во-вторых, “Беслан” отличался от “Дубровки” заметно более эффективной борьбой за характер освещения событий средствами массовой информации. Наконец, в-третьих, удалось удержать конфессиональное равновесие на Северном Кавказе, что косвенно свидетельствует о приемлемости российского арбитража для местных народностей.
Наконец, достаточно успешная попытка закрытия kavkazcentr.org демонстрирует, что российский государственный аппарат не только окончательно осознал необходимость уничтожения информационного объекта “Республика Ичкерия”, но и произвел первое в своей истории успешное действие в межгосударственно-правовом поле.
Постепенное обессмысливание операций боевиков является свидетельством медленного умирания ичкерийской государственности — она более не способна индуцировать новые смыслы и порождать новые тактики и являет собой не более чем подобие зомби, которого гальванизируют внешние финансовые вливания (причем эффективность расходования этих вливаний постоянно сокращается, что ведет и к сокращению денежного потока).
Результатом чеченской войны на сегодня можно считать полное уничтожение информационного объекта “Республика Ичкерия”; Россия вернулась на положение “разводящего”. Таким образом, чеченскую войну можно считать выигранной.
Побочным, но также положительным результатом можно считать полное отсутствие внутренней реакции на замечания европейских организаций о нарушениях прав человека в Чечне и крики прессы о кровавой сущности путинского режима — народ выработал практически полный иммунитет к внешним информационным воздействиям такого рода.
КАСПИЙСКИЙ МАКРОРЕГИОН
В ситуации вокруг Каспия проявился главный порок российской государственности “эры Путина”: постоянное запаздывание с принятием решений. До сих пор не решена достаточно простая геополитическая проблема раздела Каспия. Неопределенность в этом вопросе тормозит всякую проектную деятельность в акватории Каспийского моря, в частности строительство транскаспийского донного нефте- и газопровода.
Остается неясной ситуация вокруг каспийской нефти. Несмотря на многочисленные заявления политического руководства Азербайджана о “новом Кувейте”, все проекты разведки новых месторождений терпят неудачу, несмотря на активное привлечение иностранных инвестиций в нефтегеологоразведку. Напротив, на российском шельфе северного Каспия “ЛукОйл” открыл шесть месторождений, и именно мелководный бассейн северного Каспия является наиболее перспективной зоной дальнейшей разведки углеводородов. На этом фоне Казахстан заявляет весьма амбициозные планы наращивания добычи нефти, в среднесрочной перспективе — планирует конкурировать по объемам добычи с РФ.
Для России Каспий имеет серьезное значение и как перспективный нефтеносный регион, и как важнейшее транспортное пространство, включенное в строящийся коридор “Север — Юг” и в проектирующееся Циркулькаспийское кольцо, в коридоры ТРАНСЕКА, в создающийся специалистами Евросоюза проект железнодорожного пути из Европы на Дальний Восток, альтернативный российскому Транссибу. При всей важности этих проблем Россия в своей политике на Каспии пока не определилась, по крайней мере, официально.
Проблемы Прикаспия (о которых, напомним, российский МИД и сам президент молчат с упорством, достойным лучшего применения) весьма тесно связаны с отношениями в треугольнике Россия — США — Китай. Насколько можно судить, США ведет долгосрочную геоэкономическую игру на изоляцию Китая от основных поставщиков углеводородов1. Российская политика по этому вопросу в целом сделана проамериканской и антикитайской2, что подогревается не только американскими деньгами, но и китайской фобией российского населения.
1 На Дальнем Востоке этот конфликт имеет форму конкуренции между Китаем и Японией за проектируемый сибирский нефтепровод. По неофициальным данным, сумма взяток, розданных только японской стороной (которая выступает здесь как представитель интересов США), превышает 12 миллиардов долларов.
2 Заметим, что США спокойно относятся как к продаже Россией Китаю вооружений, так и к экспорту └космических технологий”, имеющих очевидное двойное назначение. Таким образом, геоэкономическую рамку США ставят значительно выше геополитической, а угрозу своим экономическим интересам воспринимают серьезнее, нежели военную угрозу.
В этих условиях для Китая первостепенный интерес представляет казахская нефть, что в некоторых сценариях развития может обозначать тесный Казахстано-Китайский союз с выходом Казахстана из единого экономического пространства (с неизбежным последующим распадом этого пространства).
“Темной лошадкой” в геополитике Прикаспийского пространства является Туркмения: газ, хлопок и самая большая мечеть в регионе, расписанная изречениями из “Рухнамы”, бессмертного творения С. Ниязова. Куда и по каким ценам пойдет туркменский газ? Что обеспечивает стабильность режима Туркменбаши и грозит ли ему “оранжевая революция”? Угрожают ли разработанные проекты транспортировки туркменского газа через Афганистан в Индию и Пакистан строительству газопровода Иран—Пакистан—Индия? Станет ли в результате иранский газ конкурентом российскому на мировом рынке? Ни один из этих принципиальных вопросов не был ни решен, ни озвучен президентской администрацией.
Инерционно складываются отношения с Ираном, страной исламской модернизации, очередным изгоем в геополитической доктрине Дж.Буша. Иран участвует в проекте “Север — Юг”, приглашает российских специалистов для достройки Бушерской АЭС, разведки и разработки месторождений газа (потенциально самые большие запасы в мире после России). Российская проектность в регионе должна учитывать, что возможный выход иранского газа на рынки Европы подорвет монополию “Газпрома” и резко снизит зависимость ЕС от российских носителей, в то время как “восточное” направление трубопровода позволит “расшить” Китай и Японию, что “Газпрому” (и России) только выгодно.
Подводя итоги, заметим, что Россия имеет перспективные позиции в Прикаспии. Она “держит” контроль над каналами Волга-Дон, Волга-Балт, судостроительными заводами, имеющими выход в бассейн Каспия. В акватории Каспийского моря большой сторожевой корабль “Татарстан”, вооруженный во изменение первоначального проекта ракетами “Гранит”, не имеет, а по ряду причин и не будет иметь себе равных. Однако реализация всех этих долговременных преимуществ подорвана отсутствием у Кремля какой-либо позиции в вопросах Каспия и соответствующей геополитической проектности.
Прибалтика и “Русский мир”
Одним из немногих серьезных геокультурных проектов, попытка реализации которых была предпринята в годы правления В.Путина, является “Русский мир”. В своей исходной форме проект предусматривал налаживание культурных, а в перспективе — также политических и экономических отношений между российской метрополией и русской диаспорой в странах ближнего и дальнего зарубежья.
Речь шла, в частности, о создании единого Интернет-пространства метрополии и диаспоры, о праве русскоязычных граждан бывшей империи на восстановление российского гражданства при возвращении на территорию РФ и даже о двойном гражданстве для всех обитателей “Русского мира”.
Этот проект имел две важнейшие составляющие:
Во-первых, создавались условия для стимулирования антропотока с бывших имперских территорий в Россию. Такой миграционный поток жизненно важен именно для находящейся в условиях перманентного демографического кризиса Российской Федерации1.
Во-вторых, впервые геопланетарным субъектом становится фрактальная2 общность людей, объединенных не территорией или участием в единой производственной цепочке, но языком и культурой.
1 Особенно в связи с проектом удвоения ВВП: исторически еще не было случая, чтобы экономика страны росла во время демографического спада.
2 Термин └фрактал” употребляется здесь расширительно: для обозначения множества с настолько └рваной” границей, что между любыми двумя его элементами может располагаться элемент, принадлежащий другому множеству. Современный мир с его национальным, культурным и языковым перемешиванием (и, тем более, когнитивный мир будущего) представляет собой фрактальную общность: объединение многих Мiров, не имеющих территориальной “привязки”.
Понятно, что переход от разобщенности метрополии и диаспор к единству “Русского мира” в пространстве геокультурных миров соответствует интересам всех русскоязычных, относятся ли они к метрополии или к диаспоре, к ближнему зарубежью или к дальнему.
Однако данный проект оказался слишком сложным для российской административной системы. Прежде всего он требовал согласованных действий нескольких конкурирующих ведомств. Затем для российского “голема” (под этим термином мы понимаем государственный аппарат, сознающий собственное существование и целевую рамку), генетически связанного с обслуживающей власть системой федеральной и государственной безопасности, проект показался посягающим на самую суть российской государственности — понятие гражданства.
Упустив возможность раньше других выйти в геокультурное постстрановое пространство управления, Россия лишилась одного из самых реальных шансов на завоевание международного уважения.
В реальности проект “Русский мир” оказался сведенным к нескольким более или менее осмысленным международным научно-практическим конференциям с участием многочисленных представителей русской и зарубежных православных церквей, пытавшихся навязать собравшимся сугубо конфессиональную культурную оболочку. После организационной катастрофы на “Форуме соотечественников” управление проектом было передано МИДу — со всеми вытекающими последствиями. Вопрос о двойном гражданстве (или, что то же, о едином гражданстве метрополии и диаспоры) не только не решен положительно, но даже не поставлен перед законодательным органом. Принятый Думой “Закон о гражданстве” был пролоббирован силовыми ведомствами, он архаичен по форме и содержанию. Закон не предусматривает права бывших граждан СССР даже на репатриацию, ставя носителей русского языка и культуры в такое же правовое положение, в котором находятся таджики, афганцы и другие народности, представители которых, не зная русского языка, в самом деле не могут пользоваться гражданскими правами в России, не пройдя процедуры социокультурной переработки.
В результате закон нарушается при любой возможности, Россия в очередной раз демонстрирует имидж военно-феодального государства, а нехватка квалифицированной рабочей силы становится все более значимым фактором бизнеса.
МИД воспринял проект “Русский мир” как очередной повод к борьбе за права русскоязычного населения, прежде всего в Прибалтике. Однако сколько-нибудь ответственный орган, представляющий это население, так и не был создан. Русскоязычные учебники, написанные специально для школ Прибалтики, застряли в посольствах и так и не добрались до учащихся (послы объясняли этот вопиющий факт бессмысленностью контактов с местными органами, ведающими образованием), а прибалтийские законодатели не просто игнорировали позицию России, озвученную МИДом, но прямо воспользовались деятельностью посольств для внесения антирусских поправок в законы о языке и об образовании.
Примечательно, что попытка создать единую русскую партию в ЕС (что отвечает и законам Евросоюза, и интересам носителей русского языка и культуры в Европе, и политике России) была немедленно блокирована МИДом, как “нарушающая все дипломатические нормы”.
Развитие ситуации в Прибалтике, где не была достигнута ни одна из поставленных целей, представляет собой одну из наиболее значительных неудач администрации В.Путина на постсоветском пространстве. Приходится еще и еще раз повторять: вся деятельность российского Министерства иностранных дел осуществляется в устаревшей на тридцать лет логике суверенных государств индустриальной фазы развития, геополитических стратегий, военных и силовых методов давления.
“Россия сосредотачивается…”
Значительную часть политики России, СССР и РФ на всем протяжении ее истории отличала определенная “детскость” поведения. От восхитительной напористости Петра Первого до подростковой честности Николая I, от непосредственности большевистского правительства до наивных внешнеполитических обид Ельцина — российская внутренняя и, особенно, внешняя политика носила личностный, субъективный и формирующийся, но не зрелый характер.
Как и свойственно многим детям, “подросток” более всего мечтал стать взрослым. Но для этого было мало вырасти самому (что неоднократно случалось) — нужно, чтобы взрослым его воспринимали и прочие члены текущей “большой семерки”. Иногда сие удавалось — и лидеры тех времен воспринимаются в весьма розовом цвете: от Петра Первого, через Екатерину Великую, Николая Первого и Александра Третьего, до Иосифа Виссарионовича. (Со времени правления Сталина прошло слишком мало времени — через пару поколений его образ окончательно “порозовеет”.)
Россия и ее граждане всегда хотели “уважения” со стороны Европы, Америки, мира. К сожалению, сейчас в мире не наблюдается уважения ни к РФ, ни к ее гражданам — причем как вне границ, так и внутри. Извечное “умом Россию не понять” является слабым утешением и никак не влияет на международное признание и народное самомнение. Уважение сформируется только тогда, когда Россия сумеет играть “на чужой территории” вничью и всегда побеждать на своей1. Сейчас зоны лидерства утеряны. Борьба на международной арене сегодня беспощадна: державам, уже вышедшим на передовой проектный уровень, выгодно не пускать на арену новых претендентов и не допускать их в игру. Задача В.Путина и правительства — на уровне мировой политики и дипломатии добиться уровня “взрослого поведения”.
Мир меняться под нас, русских, вовсе не собирается. Бесполезно стучать туфлей по трибунам и “мочить террористов в сортире” на словах. Наша задача — закончить Оксфорд, Сорбонну и Токийский университет, заслужить признание в правовой субъектности ЕС и США. Причем вовсе не нужно отказываться от собственного уникального пути развития, от того, что делает русского русским. Нужно играть на международной арене по “их” правилам, но у себя жить по своим и давать отпор соглядатаям, которые, инсталлируя на свои гранты у нас некую абстрактную демократию, склонны похоронить российскую инновационную программу, в том числе и образовательную, в угоду собственной безопасности, точнее безрисковости социального развития.
России же безрисковое развитие не грозит ни в одном из сценариев. У нас огромный антропоток с юга и востока порождает противоположно направленные процессы изменения и восстановления идентичности (социокультурную переработку) и создает революционную ситуацию, с которой не справляются бюрократически выверенные демократические процедуры, затянутые на годы.
Уважение — это привычка. Она закрепляется событиями, как в жизни отдельного человека, так и государства, и, подобно всякому общественному убеждению, с трудом подвергается изменению. Со времен Советского Союза (а может, и более древних) Россия привыкла преклоняться перед “западным” и ругать свое. Остается надеяться, что россияне научатся уважать себя и заставят мир уважать Россию. Для этого нашей стране нужно быть достаточно твердой в политике, остаться верной собственной культуре и стать представлением глобального Проекта в экономике. Таким проектом может стать “Северная цивилизация”, а с ней и глобальная стройка века “Северный морской путь”.
Нам предстоит конкурентная борьба и притом — в стесненной позиции. Структурность российского пространства все еще определяется поиском новой мировой трансценденции. Может быть, именно это понимается под Горчаковским: “Россия сосредотачивается…2 ”
Декабрь 2004 г.
1 К примеру, в свое время Россия была признанным мировым лидером по шахматам. Когда матч “Сборная СССР — сборная мира”, состоявшийся в 1971 году в Белграде, был выигран нашей командой лишь с минимальным перевесом: 20,5:19,5, это расценивалось как сенсация, едва ли не как провал…
2 Имеется в виду знаменитый девиз А.М.Горчакова (1798—1883), русского дипломата и государственного деятеля, с 1856 года — министра иностранных дел, который после поражения в Крымской войне резко изменил внешнюю политику России от “дворянского интернационализма” к защите сугубо национальных интересов ослабленной державы.