Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2005
Расставанье. 1941 год
отдавались
Сердцем, телом — только бы отдать.
Расставались — с горем оставались,
Отдавались, чтоб не опоздать.
Чтобы не ушел недоцелован,
Чтоб ушел — с обидой незнаком.
Расставались —
оставались словом,
в горле комом,
в сердце сквозняком.
…Ты с подножки падала, как за борт.
Дым из топки — тучею ворон.
И рванулось полземли на Запад,
Отколовшись
Прямо по перрон…
Родине
Опорной твердью голубой,
Что вдруг опоры не находит…
Ужель из памяти уходит
Последний бой,
Как первый бой?
Мы не дали тебя убить —
Сердец беспримесная плавка.
А кто не даст тебя пропить,
Проспать,
Продать из-под прилавка?!
7.04.82 г.
* * *
славились.
А сегодня возводят хулу —
славятся.
А Россия — пытай на колу —
справится!..
Молитва
Не работал под мессию.
Господи!
Спаси людей
И особенно Россию.
Этих дельных мужиков,
Баб двужильных и дородных —
От разбоя и оков,
И порывов благородных.
Господи, прости врагов,
Развенчай невежд на троне,
И не дай растить рогов
Той и этой обороне.
Дай любить нам
и страдать,
Созидать плоды земные, и иные
И иные! —
Где пребудет благодать.
Часовые земли
непременно прости!
Не умел никогда я
по лощинам ползти.
Грудь не прятал под латами.
Под обстрелом вставал.
Жизнью той,
что дала ты мне,
я всю жизнь рисковал.
Сам не помню я юности.
Да была ли она?
По-над крышами — “юнкерсы”.
За плечами —
война.
Шли безусые рыцари
сквозь дожди и снега
и с открытой позиции
разбивали врага.
* * *
как ребенок:
я знал, что руки — для объятий
и для работы. Брал рубанок,
резец и чурку — был ваятель.
А не воитель!
День — как рама,
в смешеньи красок, в блеске лаков.
Я знал, что женщины —
как мама —
добры и ласковы. И ласков
был сам,
и в мир входил для мира.
Но черный день сыграли трубы —
двадцатый век, железный ирод,
в моей крови полощет зубы.
* * *
И мальчики сухие не пьянели.
И только очи серые — синели:
Им было — до любви,
Не до стыда.
Мы жили оттого, что иногда…
Мы кол с дощечкой в землю забивали
И дальше шли на риск и напролом;
Мы жили оттого, что забывали
Оставленных навечно под колом,
И в новые вступали города.
И снова — залп,
И два стакана водки,
И где-нибудь на склоне — незабудки:
Они-то не забудут никогда.
1961
* * *
Слезами все — и кровью! — отольется.
Наш ярый флаг
Кровавой птицей бьется —
И рвется, и не может улететь.
Как просто было все предусмотреть,
Особо то, что в руки не дается.
Нельзя во имя жизни убивать —
Живую душу ломом выбивать
Из глиняного, хрупкого сосуда.
Нельзя особо,
если ты не бог.
Душа — не вздох (ни выдох и ни вздох) —
Ничто и все,
Она — простое чудо.
А как нам не хватает простоты!
Мы городили
царство-государство,
В фундаменте которого — коварство
И зла взрывоопасные пласты…
* * *
прописался у старшины.
Здесь по-прежнему главным — триппер,
бог Отечественной войны.
Говорит старшина:
— Будь, как дома!
А в каптерке, один на один:
— Есть гандоны?
Я дал “гандоны”
и в пробирочке — сульфидин.
Подфартил мне знакомый медик.
Чтобы меньше со мной — возни:
— От припадков, — сказал, — вот эти…
И от триппера вот… возьми.
Мне теперь не житье — житуха:
оснащен и одет — сполна.
Вот ведь, братцы, какая штука!
Затянулась, видать, война…
* * *
тонкой тенью по стене
жизнь, как боль воспоминанья,
возвращается ко мне
в эту каменную нишу,
где, как каменный, стою —
что-то вижу,
что-то слышу,
до чего-то достаю…
Простенок
Глядишь то на группу, то тянет к портрету.
Но год, как, сбирая людей на работу,
Не ходит начальство в развалину эту.
А кто и зайдет — ничего не добьется:
Здесь старая слепнет, на ухо тугая.
И только простенок глядит и смеется,
И жизнь у простенка как будто другая.
Он косами вьется, поводит плечами,
И, кажется, вот — распахнет полушалки,
И, кажется, парень с очами-ночами
Заткнет самокрутку за бортик ушанки.
Отава шуршит, а скотина без корма.
Гуляет амбарами снежная замять.
Но смотрит простенок незлобно, нескорбно,
Смеется простенок
Чужими глазами…
* * *
И “лучшего друга” имел,
В крылатом дюралевом ящике
Младыми костями гремел.
Спасался — увы! — без спасения,
Как нищий, в чужом шалаше.
И собственный смысл воскресения
По собственной знаю душе.
Чего еще жаждать?
Да нечего!
Пока превращает судьба
Бездушье раба человечьего
В бесстрашие божья раба…
* * *
я прожил шестьдесят —
А ты еще и жить не начинала.
Болезненно себя припоминала —
Глаза твои испуганно косят.
Что до меня —
я видел светлый миг —
Почти отмылся, вывалявшись в луже.
Ты, милая,
Не хуже стран иных,
Вожди твои иных вождей не хуже.
Не ты одна в сердечной нищете,
В пустой тщете ребяческого блуда.
Что до меня —
я подошел к черте,
Где все исходит к чуду
И от чуда…
* * *
Холодным и седым, как русский снег.
И не врагом —
казался миром целым
Ей этот чужеземный человек.
Бросался в бой, как в ливень.
Не сдвинул брови, взятый на прицел…
Из ночи в ночь
упорно
слово “lieben”
руками разъяснял ей офицер.
Он первым был,
Он в жизнь вошел сначала.
Затмили свет два вздернутых крыла.
Она солдат советских не встречала.
Коротких писем с фронта не ждала
Она жила
с немецким офицером.
Была по-русски преданной женой.
Он для нее остался миром целым.
И целый мир проходит стороной —
Проходит напряженно, торопливо,
Толпой газет
Врывается в жилье…
Не мощью танков —
Кротким словом “lieben”
Отечество отняли у нее…
* * *
Войну начинает,
Пузатые бомбы чумой начиняет —
Ученая нелюдь,
Натасканный сброд.
Народ ни при чем —
Не виновен народ:
Окормленный злобой,
И зельем опоен —
Он замертво пьян,
Он живьем упокоен,
Он вымочен,
Высушен,
Выжжен огнем —
Погиб он,
Лишь память бессмертна о нем.