Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2005
Начало
Сказать, хоть невдомек, кому скажу —
Прохожему, акации, себе ли,
Возлюбленной, метели, гаражу?..
Еще далеко до опрятных строчек,
До тех, кто появиться им мешал.
Но влажный и таинственный кружочек
Я на стекле морозном продышал.
Еще дорога сгущена и слитна
И некому тиранить и радеть.
Еще меня сквозь изморозь не видно,
Но так куда удобнее глядеть.
Элегия
Когда чреваты горечью удачи.
Смиренно и молчком ее влачу,
Поскольку фарт трикраты оплачу.
Нет, не надеюсь на былую ренту —
Уже другим участок сдан в аренду.
Живу тишком во флигельке, пока
Владенья не пустили с молотка.
Но, вспоминая жар первоначальный,
Владенья не пустили с молотка.
Но, вспоминая жар первоначальный,
Порой шепчу, превозмогая гнет:
А может, и на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной…
Но тут же понимаю: не блеснет.
* * *
Но старость — это Рим, который…
Б.Пастернак
А вслед за ними имена,
Все то, что натворил когда-то
Тверёзый или с бодуна,
Кирпичный дом начальной школы,
Элементарные азы —
Все падежы и все глаголы,
И дни недели, и часы,
Эвтерпу, Мельпомену, Клио
И прочих, сколько их —
Не можешь твердо произнесть.
Кому ты нужен в этом гейме,
Кому очки твои нужны,
Когда безжалостный Альцгеймер
Бездумно бродит вдоль стены?
Кто обратится к имяреку,
С трудом жующему строку?
Петух на прясле: кукареку!
А он в ответ: ку-ку…
Так вот каков ларец Пандоры!
Так вот каков остывший пыл!
Да, старость — это Рим, который…
А что там дальше — позабыл.
Смиренные откровения
1
Не ожидай рекордного покоса
Отборного заносчивого колоса,
А то и вовсе колоса-колосса…
Судьба твоя навряд ли переменится,
Но будет пот твой не напрасно пролит.
Проклюнится упорное растеньице
И будет жить, пока Господь позволит.
2
Мучительного исихазма1.
Пускай глаголы не твои —
Молчи, скрывайся и таи!
Ты был бессовестно приметен,
С утра горланил до темна.
И вдруг осекся — что за этим?
За этим? Дальше — тишина…
Вздох
И год петуха (не люблю петухов).
Не лучшее время пришло для интима,
Раздольных застолий, мажорных стихов.
Sit modus in rebus — да здравствует мера
В стенаньях о крахе высот и красот.
Вот только была ли она у Гомера? —
Страстями титанов жил вещий рапсод.
Сегодня он Гектор, а завтра Патрокл,
И тут же — Парис, Менелай, Филоктет…
О сколько он дев и матрон перетрогал,
Сей зрячий слепец, нестареющий дед!
Он десятилетие бился под Троей.
С мечом и щитом, не склонив головы.
А ты, стихоплет? А твои-то герои? —
Всего лишь комахи-поденки, увы…
* * *
Столь неуместно, бессловесно.
Их поздний пыл скорее был
Подобьем тайного инцеста.
В глухом сознании вины,
Хотя покамест несудимы,
Они звучали в две струны —
Согласно, горько и сладимо.
Во всем нечетная чета,
Без тени родового сходства.
Откуда ж эта острота
Запретного единородства?
Напоследок
последок тебе, хлопотунья эпоха,
бомжиха, валютчица и выпивоха,
трудяга, дуреха, шахидка, шахна?
Я сызмальства чужд твоему правёжу,
Мне до смерти мерзко лицо твое волчье.
Но ты остаешься. А я — ухожу.
Без тени надежды. Печально и молча.