Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2005
Елена Съянова. Плачь, Маргарита. /Роман.— М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. Серия “Литература категории А: Оригинал”; Гнездо орла. /Роман. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир, 2004.; Каждому свое./ Роман. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир, 2004. Серия “Мастер-класс”.
“Харизматичному лидеру НДСАП Адольфу Гитлеру шел сорок второй год. (…) “Адольф Домашний”, каким являлся он лишь узкому кругу близких людей, был вполне приемлем”. А еще — “гибкий красавец Гесс”, “неутомимый Мартин Борман”… Все всерьез, все деловито, без обличительного пафоса. Бр-р-р!
Кто из рецензентов, открыв первый роман Елены Съяновой из “нацистского цикла” (“Плачь, Маргарита”), не вздрагивал, прочитав эти характеристики! Дальше остается только достать из ножен шашку. “Гитлеролог” — одно из определений, прилепленных к Съяновой.
Хотя тоже не все так однозначно. Съяновой грех жаловаться на равнодушие критиков. Только в Интернете висит почти десяток рецензий. Есть очень лестные. Есть разгромные. Но большинство — растерянные: “с одной стороны… с другой стороны…” Эхо перепалки не стихает. Недавно на весенней Московской книжной ярмарке “Книжное обозрение” отметило Съянову ехидной премией “Полный абзац”. При этом издательство “Олма-пресс” выпустило роман “Плачь, Маргарита” в престижной серии Бориса Кузьминского “Оригинал”, вместе с книгами Азольского, Чудакова, Стахова, Плешакова; следующие романы выходили в серии “Мастер-класс”. Съянова — постоянный автор продолжающего держать высокую планку журнала “Знание—сила”, ее регулярно приглашают в историческую программу на “Эхо Москвы”.
На самом деле — это хорошо, что рецензенты схлестнулись. Значит, есть из-за чего. Что-то важное она затронула. Значит, уже заслуживает разговора, заслуживает того, чтобы прочесть.
Видимо, спор о Съяновой надо начинать с того, что определиться, а что собственно она пишет? Историческую беллетристику? Психологическую прозу? Этакую семейно-производственную сагу из жизни нацистов? Просто эксплуатирует болезненную и пряную тему? Это слабая литература? Это хорошая литература? Или здесь вообще тот случай, когда не срабатывают внутрилитературные критерии?
Елена Съянова уже не раз объясняла, как появился замысел скандальных “гитлеровских” романов. Вообще-то она занималась XVIII веком. В галантном столетии ей было тепло и уютно, всех знала, со всеми приветливо раскланивалась. Вот матушка-императрица Екатерина, вот мятущийся юный Павел, вот обольстительный, величавый Шувалов — любимый персонаж… Шувалов был масоном. Течение такое тогдашнее, морально-этическое. Никакого отношения к политическому шулерству, к страшным рассказам о всемирном заговоре не имеющее. Шувалов многое о себе рассказывал в переписке с немецкими собратьями по тайному обществу. А где она — эта переписка? Выясняется: у нас. И даже можно посмотреть. Потому что — перестройка на дворе, и на этой волне открылся некий доселе наглухо запечатанный архив — его в то время туманно назвали “трофейным архивом Генерального штаба СССР”. Почему бумаги там? Потому что когда-то, в середине тридцатых, переписку купил Рудольф Гесс, правая рука Гитлера, — он готовил для фюрера аналитическую записку о происках мирового масонства.
Что должен делать исследователь? Правильно — пытаться правдами и неправдами попасть в этот архив. Удалось. Но оказалось, что там не только ветхие тайны. Там еще и другие бумаги Гесса. И не одного Гесса! Тут “отложились” (выражение историков) материалы из личных архивов первых лиц рейха. Те бумаги, которые в их квартирах и загородных домах победным маем 1945-го вытряхивали из столов и шкафов веселые советские солдаты-победители под руководством деловитых офицеров СМЕРШа, сгребая в мешки все, что попадалось под руку. Как не заглянуть?
И вот среди давно никого не волнующих домашних новостей, чужих интриг, забытых сплетен, невольно увязанных с контекстом большой политики, замаячила одна судьба. Маргарита Гесс. Сестра Рудольфа Гесса. Жена Роберта Лея.
Напоминаем. Роберт Лей — тоже старый соратник Гитлера. Лидер “Трудового фронта” (организация, заменившая профсоюзы). Пьяница, гуляка. В 1945-м накануне Нюрнбергского процесса покончил с собой в тюрьме. Правда, историки отмечают: очень кстати он это сделал. Окажись Лей на скамье подсудимых — пришлось бы затрагивать щекотливую и невыгодную для обвинения тему, говорить про успешную социальную политику нацистов — “Фольксваген”, автобаны, жилищное строительство, рост зарплат…
Ну а Маргарита? В 1932 году она приехала к брату из Египта, где жили родители Гесса. Лей и Гесс дружили. Двое приятелей, сестра одного выходит замуж за второго — обычная житейская ситуация. Тем более что Лей (поверим Съяновой) был человеком незаурядным: летчик Первой мировой, прошел французский плен, ученый-химик (диссертация по искусственному каучуку), экономист, юрист, при этом — обаятельный весельчак, умница, блестящий оратор, делает стремительную политическую карьеру. Нацист? Но Маргарите-то какое дело? Она от политики далека. Потом вся эта команда приходит к власти, Лея Гитлер ставит во главе “Трудового фронта”.
Дальше — 1938 год. “Хрустальная ночь”, массовый еврейский погром. Совершенно неожиданно он ударяет по семье Леев (так сложилось, его сын Генрих, болезненный и хрупкий, подружился с Давидом Глюком, еврейским мальчишкой; испугавшись, что друга убьют, кроха Генрих оказался на грани психического срыва). Маргарита после пережитого кризиса проклинает мужа, брата, идею, которой они себя посвятили, забирает детей (и маленького Глюка!), уезжает из Германии. Возвращается лишь в 1945-м, когда Лей и Гесс ждут в нюрнбергской тюрьме трибунала. И здесь — неожиданный поворот жизненного сюжета. Именно в те дни она к Лею вернулась. Объясняла: я не хотела быть с Робертом и Рудольфом, когда они были в силе, когда вместе со своими единомышленниками творили зло, но сейчас мой долг вспомнить, что это муж и брат.
Давид Маркиш в одном из интервью употребил термин “романная фигура”. Говорил о тех исторических персонажах, чья жизнь — сама по себе готовый боевик (Маркиш в качестве примера приводил знаменитого чекиста-авантюриста Якова Блюмкина). Маргарита Лей — тоже “романная фигура”. Киньте камень в писателя, который не заинтересуется такой судьбой. (Причем, то, что я рассказал, лишь канва первых трех романов — “Плачь, Маргарита”, “Гнездо орла” и “Каждому свое”; жизнь Маргариты не кончилась с самоубийством Лея, она дальше сложилась тоже интересно, однако это тема следующего романа, еще не вышедшего.)
Выбор главного действующего лица определил и выбор угла зрения. И Съянова подставилась.
Если женщина влюбилась в палача, повинуясь какому-то извращенному психологическому излому, — это одно. А если женщина — нормальная, умная, порядочная, и влюбилась она во вполне симпатичного человека, который потом в силу жизненных обстоятельств стал палачом? Ведь, описывая эту женщину, надо объяснять, почему она сделала свой выбор.
Глупости — то, что Съянова “гитлеролог”. Не о Гитлере эти романы (Гитлер там — второстепенный и функциональный персонаж). Романы о странной паре — Маргарите и Роберте Лее. Просто люди эти — подлинные. Они жили, любили друг друга, ненавидели и снова любили в конкретной стране, месте и в конкретный исторический период. Эта страна — Германия. Этот период — эпоха нацизма. Лей — одна из ключевых фигур в нацистской иерархии.
И тут автор ступает на минное поле.
Первая из закопанных мин: вольно или невольно на наше отношение к вопросу неизбежно влияет знание того, что было потом. Та же история с Давидом Глюком. Давид был сыном управляющего в имении Гесса-отца.
Подождите, как же так? Гесс и Лей — убежденные нацисты, основатели движения. И рядом с ними жила еврейская семья? А нацистский антисемитизм? А Холокост?
Да, Холокост, шесть миллионов убитых, Бабий Яр, Освенцим… Но это было позднее. Действие романов начинается в 1932-м. До совещания в Ванзее — десять лет, нацисты еще даже не у власти, до “Хрустальной ночи” — шесть. Можем ли мы сегодня сказать, что будет через год? А уж через десять лет! В 1932-м для умного, циничного Лея антисемитизм — политтехнологический прием, шизофрения Штрайхера, простительные заморочки фюрера. Эту карту нужно разыгрывать для дела. Лично ему, Лею, плевать (пока). Кто бы сказал, что однажды из-за какого-то еврейского мальчишки семейная жизнь пойдет под откос. И Гесс еще не видит повода ссориться с папой из-за какого-то управляющего…
И так — во всем. Вот они прорвались к власти — и выясняется, что власть надо удержать. Дальше своя логика. Надо задабривать народ, надо убирать политических противников, надо в конце концов реализовывать задуманную программу германского величия. Но Германия слаба, Германию надо поднять с колен. Это доводы — для других, для себя. А методы… Как добыть деньги? Может, ограбить евреев? Может, сократить количество едоков — уничтожить сумасшедших, например? Присоединить Австрию? Ввести рабский труд (Лей специально просит Гиммлера арестовать его и на неделю отправить в концлагерь, чтобы побывать в шкуре арестанта, прочувствовать все и определить — насколько эффективна производственная деятельность заключенного). Машина уже свернула с трассы, она несется по новому маршруту, километр за километром, этап за этапом, чем дальше — тем понятней, что назад, к цивилизованным путям, возврата нет.
Только Маргарите эти игры нравятся все меньше. Хочет вырваться. И здесь — еще одна “мина”.
Это реальные люди… Узкий кружок. Все друг друга давно знают, все друг с другом как-то повязаны — кто-то с кем-то служил, учился, кто-то у кого-то крестил детей… И одна сюжетная линия, повинуясь не столько прихоти автора, сколько действительному ходу событий, сменяется другой, они разбегаются, переплетаются вновь. А есть еще начинающиеся интриги между старыми приятелями, есть события, в которые Лей вовлечен, — и какие события! Аншлюс Австрии, Мюнхен, подготовка к войне, последние дни в бункере Гитлера,
Нюрнбергский процесс. Каждый раз множество участников, калейдоскоп имен, отношений… Не выскочишь.
Съянова готова к упрекам. Она скрупулезно держится за документы. Кажется, спроси у нее: “А откуда известно, что в 1936 году Геринг Лею говорил то-то?” — ответит: “Смотри архив такой-то, фонд… дело… опись… лист… плюс мемуары NN” Другое дело, что иногда это мешает. Как раз когда кончается документ, и начинается писатель. Часто хорошие сцены в романе — те, что никакими документами не подтверждены. К лидеру “Трудового фронта” Лею приходит на прием пожилая работница, жалуется, что у нее забрали умственно неполноценного ребенка (реализуется программа “эвтаназии”), плачет, просит вернуть, а у Лея первая мысль: подослали… провокация Гиммлера… (идет склока вокруг финансирования). Ясно, что вымышлено: никакими прослушками мысли Лея не зафиксируешь. А эпизод сильный и говорящий о времени больше, чем описание иного решающего совещания.
Но эпоха насыщенна, событий чрезвычайно много, с исторической (и сюжетной!) точки зрения все важны, количество персонажей возрастает в геометрической прогрессии — и в них, особенно второстепенных, начинаешь путаться. Романы Мориса Дрюона предваряет список действующих лиц: имя, должность. Кажется, что и тут нечто подобное тоже не помешало бы.
В общем — семейная хроника плюс производственный роман, плюс историческая беллетристика, плюс женский роман, плюс… что там еще? Какой жанр, какой ракурс разговора тут будет подходящим?
Памфлет? Но Михаил Ромм уже снял “Обыкновенный фашизм”. Разоблачение звериной сущности? Начинаем перечислять: Фейхтвангер, Ремарк, Гроссман — список бесконечен. Есть еще Лев Гинзбург с его “Потусторонними встречами” — он здорово разобрался с самооправданиями престарелых нацистов, отличная книга, к сожалению, уже полузабытая, однако… Такой фигуры, как Маргарита, там нет. Не вписывалась? Не удалось встретиться?
Проще всего пересказать то, что уже написали десятки первоклассных предшественников. Тогда уж точно: какой бы скользкой ни была тема — не поскользнешься. Только ведь пережеванное — невкусно.
Кажется, расскажи Съянова о временах Ивана Грозного или, скажем, о событиях на Гаити — проблем бы не возникало. Но здесь… Это ж нацисты, понимаете? Она что — пытается объяснить, как было? Но объяснить — значит попытаться понять, а от “понять” до “простить” — один шаг. Так?
Не обязательно. Вообще, эти упреки (а к ним сводится большей частью критика съяновских романов) во многом оттого, что цикл выхода романов растянулся во времени: одна книга, через год вторая, спустя еще год — третья. Последнюю завершает пласт документов — материалы Нюрнбергского процесса, которые все расставляют по своим местам, ставят логическую точку. Но точка эта очевидна, если читать романы одним куском, собранным в единый толстый том-“кирпич”. А если кто-то купил лишь первый роман, а кто-то — второй? Композиционный просчет имеет место. Тем более что собранные в отдельное приложение строго юридические протоколы, показания, речи очень хочется пролистнуть. Если бы те же фрагменты ужать да вмонтировать в предыдущие книги!
Но это — попутно. А возвращаясь к тому, что выбранная Съяновой манера повествования предполагает некое “очеловечивание” персонажей…
На одном из “прямых эфиров” Съянову напрямую спросили: “Почему вы к ним так хорошо относитесь?” Ответила: “Я к ним отношусь гораздо хуже, чем вы. Потому что знаю про них гораздо больше, чем вы”.
Больше — это, например, знать про цену, которую заплатили те, кто оказался рядом.
Кому не известно, что натворили в этом мире Гиммлер, Гейдрих, Мюллер или Кальтенбруннер? Эти фигуры автора интересуют постольку-поскольку, как участники событий, в которые вовлечен Лей. С ними все ясно. Персонажи Съяновой — фигуры второго плана: жены, дети, приятели тех, кто были первыми лицами рейха. И выясняется: печальна их участь. Магда Геббельс перед самоубийством отравит собственных детей. Гели Раубаль, племянница Гитлера, к которой он питал нежные чувства, позволит себе влюбиться в случайно встреченного художника — дело закончится самоубийством. Профессор Карл Хаусхоффер учил студента Гесса геополитике — Альбрехта Хаусхоффера, сына, расстреляют эсэсовцы… Виноваты эти люди? Не виноваты? В любом случае — не водись с чертями.
Маргарита водиться с чертями не захотела. В этой родственно-семейной среде она оказалась одной из немногих, кто осознал глубинный ужас происходящего. Остальные просто погружены в частную жизнь, выбрасывая из головы все, что творят мужья и отцы в то время, когда не ужинают дома и не играют с любимыми детьми. Магда Геббельс, конечно, переживает за воспитавшего ее отчима-еврея, но роман мужа с актрисой Лидой Бааровой волнует гораздо сильнее.
Это — если о семейной хронике. А производственный роман… Производственный роман — не обязательно роман об успехе. По счастью, нацизм оказался провальным политическим проектом. Но начинался именно как политический проект. В сторону фанатиков! Съянова рассказывает о циничных ребятах, которые решили добиться цели с помощью особо наглых и бесстыжих технологий.
Тут на самом деле — главный ответ на вопрос, стоило ли браться за тему. Нам все кажется, что нацисты должны быть с рогами, с какой-нибудь изначальной отметиной дьявола. Но вот Съянова их показывает в 1932-м — вне политики. Нормальные ребята! Крутят романы, ходят на охоту, вспоминают войну… Харизматичный Адольф… Гибкий красавец Гесс… Душка Лей… Компания… Братство… Неужели это они через неполные десять лет зальют кровью полмира?
Они. Может быть, это главная мораль всей съяновской серии — посмотрите, как вызревает нацизм! Из вот таких вот ребят, вполне нормальных, без рогов и хвоста. Кому-то они даже понравятся поначалу — решительные, дерзкие… Кто-то и сблизиться захочет. Не надо. Уже ведь известно про Нюрнбергский процесс и про судьбы людей из “близкого круга”.
Скажете — все равно нельзя. В нынешнее непростое время… Молодежь и так свихивается… Вдруг кто-то что-то вычитает и не так поймет? Бросьте. Скинхеды и РНЕшники стали скинхедами и РНЕшниками не оттого, что прочитали Съянову. Кому надо — тот и из роммовского “Обыкновенного фашизма” наковыряет чего ему нужно, а уж про Интернет и говорить нечего. Свинья грязи найдет. А если прочтут — пусть уж доберутся до конца, до сцены переговоров на мосту.
Это одна из сильных сцен. Война уже кончилась, но подразделение танкистов-эсэсовцев идет на прорыв — куда, к кому? Озверелые от безнадежности, небритые, усталые вояки. Американцы, не желая напрасного кровопролития, просят Лея (как-никак генерал СА!) стать парламентером. Он соглашается. И встречает среди танкистов того, кого меньше всего ожидал увидеть, — доктора Хирта, руководителя эсэсовского Анатомического института. Это он мерил черепа, собирал в коллекцию, определял “правильные” и “неправильные”. Сейчас с мешком “лучших экспонатов” увязался за танкистами — кричал им, что все это стоит больших денег, командир махнул рукой (а вдруг действительно ценность? тогда завтра можно будет “загнать” — как музейную картину, как золотишко!), велел погрузить в одну из самоходок. И вот, увидев Лея, полусвихнувшийся Хирт начинает ему показывать, что удалось спасти. Поскольку часть черепов — свежие, не прошедшие полной обработки, от них еще и пованивает — к озлоблению экипажа. Когда вернувшийся с переговоров Лей вспоминает этот запах, его начинает рвать.
Полмира под откос пустили, миллионы людей уничтожили, заслужили проклятья человечества, близким своим жизнь изуродовали — и все ради того, чтобы доказать, что твой череп лучше соседского?
Но ведь Лей сам заваривал эту кашу. Он с Гитлером — с первых лет! Да, может сказать американцам: на мне лично крови нет, я занимался социальной политикой — трудовые споры, жилье, борьба за трезвость, помощь рабочим… Но, странное дело, — не говорит. Он вообще предпочтет не дождаться трибунала. “От стыда”, как объяснит в предсмертной записке.
Маргарите надо принять и это.
Романы Съяновой — о женщине, которая вышла замуж за нормального человека, а он оказался палачом.
“Роман вины” — так обозначил тему книг о ней Олег Дарк. “Роман о расплате” — можно добавить.
Но это и роман о женщине, которая осталась верной мужу, ненавидя то, чему он посвятил жизнь.
“Плачь, Маргарита” — эта гетевская строка стала названием первой книги, она может быть и названием всей серии.
Но, странное дело, ни разу на протяжении всего повествования Маргарита не плачет.
Если бы эта женщина умела плакать — о ней не стоило бы писать.