Стихи. Перевод Георгия Ефремова
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2005
Генрикас Радаускас родился в Кракове в 1910 г. Учился в гимназии и учительской семинарии Паневежиса. В 1930—1934 гг. — студент Университета им. Витовта Великого (Каунас). В 1940—1941 гг. — секретарь управления по делам искусств Наркомпроса, в 1941—1944 гг. — редактор государственного издательства в Каунасе, с конца 1943 г. — там же заведующий производством. В 1944 г. бежал в Германию, в 1949 г. переехал в США. В 1959—1969 гг. — сотрудник Библиотеки Конгресса в Вашингтоне. Первые стихи опубликованы в 1929 г. Умер в США в 1970 г.
Собачьи пересуды
С дороги, как с распахнутой ладони,
Я вижу хуторов бесхитростный набор
На дымчатом осеннем фоне.
За пестротой берез, за лавой льна
Пастушьи переклики в зарослях пугливых.
Ленивый ливень, как луна,
На конских гривах.
Забыл про дробь рассыпчатую дятел.
Ночная туча как веретено.
Мир очертания утратил.
Темно.
Куда иду — лишь немота и сон там.
Плесканье черных луж. Запретный зов.
И далеко, за горизонтом,
Ночные пересуды псов.
Барышне, которой нет
И акварельное дрожанье,
А у меня — спиртовый дух,
И черти (или каторжане).
Она… Она совсем не та —
Не Маргарита, но блондинка.
Невинность, нежность, чистота.
Несовременность поединка.
Живу с газетой. Например:
С Богемией, учетной ставкой,
Трухой сценических премьер,
Самоубийственной удавкой.
Ее глаза глядят с полос,
Из нонпарели и петита.
И смех ее — белей волос…
Блондинка — но не Маргарита1.
Начальник станции
Служа колесу и прогрессу,
Пунцовая шапка
Выходит навстречу экспрессу.
Весь в месиве снега и дыма,
Немыслимый скорый
Проносится мимо
Хрипящей искрящейся сворой.
Начальник, бедней погорельца,
Взирает, нахохливши плечи, —
На два эти рельса,
На злые железные плети.
Не надо провидца, —
Вся жизнь улетает в безвестье.
И в небе кривится
Луна и ветвится созвездье.
С пустого перрона
Посмотришь: ни жарко, ни зябко.
Фонарный желток. И ворона.
Пунцовая шапка.
Рождение песни
Сижу, а надо мной акация бела,
И ветер облачный в ее ветвях ютится,
И вьет свое гнездо щебечущая птица,
И есть мелодия древесной той тиши:
Прислушивайся к ней и на песке пиши.
Я дудочку беру и песню подбираю,
Играю ветру в тон, и дереву, и краю,
И облако звучит — окраски неземной —
Над песенным холмом, акацией и мной.
Дождь
Бежит по саду, тяжелея.
Вся влага — в лепестковых плошках.
Восторженно хрустит аллея.
Над рощей старая береза
Развесила дырявый купол,
И над водой пучки рогоза
Торчат безрадостнее пугал.
Гром с каждым разом говорливей,
И молнии уже не в ножнах.
По всей вселенной скачет ливень
На тоненьких стеклянных ножках.
Утерянный рай
Как плачет колодезный ворот,
И этой тоске журавельной
Сердца негасимые вторят.
В дали разоренной Европы
Мы гарь мировую вбираем.
Но наши проселки и тропы
Мерцают утерянным раем.
Он с нами повсюду: в Канаде
И в южной хмельной серенаде,
В Каире, в золе и во зле,
В Бомбее, Сиднее, Гранаде,
Везде — на земле и в земле.
Времена года
От любви соловьиной оглохнув, ручей разрыдался.
Л е т о
Груша, упавшая с ветки, кузнечика навсегда прервала.
О с е н ь
Листья леса крyжатся на ветру, будто безумные бeлки.
З и м а
Даже гений белым по белому живописать не может.
Лист
С черной ветки, с выси непреклонной
В этот мир слетает лист зеленый.
Пущенный по ветру легким богом,
Лист плывет в сиянии глубоком.
У него и губы, и глаза.
Все поймем, о чем и знать нельзя:
Погляди, вверху не сыщешь вех.
Будь как лист, хоть ты и человек.
Механический ангел
Молнии направлять, разживаться вином и хлебом,
Глядеть за окно, где пожар перебегает по стенам,
Беседовать с лампами о былых временах.
Механический ангел — не слишком трудная должность:
Раз в столетье подбрасывать пищу химерам на башне,
Двигаться медленно, чтобы металл не звякал,
Озябшие кариатиды укутывать мглой.
Механический ангел — не слишком трудная должность:
Двери замкнуть, не впускать в помещения Гибель,
А если войдет, указать на спящего брата,
Пусть убедится: души за ним нет.
Офелия
Я не хотела учиться плавать,
Плакала,
Укусила за руку няню.
Когда принц оттолкнул меня,
Я упала с обрыва
И никогда бы не выбралась,
А теперь —
Плыву на спине
Посреди облаков и трав
И пою от нечего делать.
Зябкое утро.
Помню слова каменного мыслителя:
Космос движется к мерзлоте,
Бог погибнет от холода.
Как-то ночью пою
И плыву мимо цыганских костров.
Плясуны подбежали
К реке,
Тут же уловили мелодию
И подхватили хором.
Такое течение,
Что никогда не достигну берега.
Уже слышно ревущее море.
Надеюсь, учитель не ошибался:
Земля действительно круглая,
И через много лет,
Украшенная соляными кристаллами,
Я вернусь по воде в Эльсинор.
Если правду сказали цыгане,
Что принц скончался от яда,
Тогда я забуду, что научилась плавать,
И брошусь в реку.
Сон
Когда голос начинает вещать о “зоне, где горизонтальные проекции зримых и осязаемых контактных сил разнонаправленны”, Вулкан наносит удар пламенною рукой, голос рвется как нить, зажигаются светильники и светила, соловьи запевают стальными колоратурами на седьмых небесах, и статуи, разбужены светом, принимаются декламировать посреди пространства, нежданно зрячего:
Меж интегралов не найти корней,
Но из корней восходит орхидея
И освещает мир огня верней.