Стихи. Перевод Ю.Збарского
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2005
Поэзия
даю сколько-то молока,
жирность обычно 2,5%,
иногда получается
выдавить около трех,
я горжусь: оно переработано
по самой передовой технологии
и в глянцевых тетрапакетах
доступно широкому потребителю;
я страдаю всеми заболеваниями,
которые свойственны живности
и досконально описаны
в ветеринарных пособиях,
у меня хорошее стадо
(коллектив подобрался дружный,
языковые барьеры отсутствуют),
я боюсь шершней и зоотехника;
могу принести особую пользу —
в заморозки, когда я опростаюсь,
вляпайся босиком
и увидишь — такая добрая теплота
возвысится от подошв
до самой макушки.
* * *
трава как подводный лес,
вверху не луна, а картофелина,
нам виден белесый срез,
крахмал опускается тающий
в кратеры простыни,
звезда загорелась одна еще,
не та ли, что нам сродни.
Седеют в расческе волосы,
и маму не узнаю,
а только муху по голосу —
в людском крылатом краю.
Вам будет сторицей воздано,
коллеги из дальних нор…
в груди не глоточек воздуха,
а горестный звездный хлор.
Как живешь?
Выспалась.
Снов никаких не смотрела.
Сама по себе проснулась.
Поглядела в зеркало.
Не увидела ничего необычного.
Вспомнила одного-другого.
Одного другого не вспомнила.
Смахнула сор со стола.
Нашла изюмину.
Открыла окно.
Однажды поняла, что я счастлива.
Дважды, что я несчастлива.
Трижды не поняла вообще ничего.
Как-то раз подумала о смысле жизни.
И два раза подумала о бессмысленности.
Три раза ни о чем не подумала.
Кашляла.
Ничего не болело.
Ничего не понадобилось.
Никому не понадобилась.
Смотрела новости.
Порвалась пленка.
Кто-то давал интервью.
Кого-то бомбили.
Утонули двое детей и автомобиль
(по отдельности).
Автомобиль занял больше времени,
дети — меньше.
Выглянула во двор.
Глянула в кошелек.
Оглядела прошлое.
Перелистала потери.
Порадовалась находкам.
Устроила перекличку событиям.
Вникла в контекст.
Оценила объект.
Обнаружила связи.
Уяснила причины.
Почтила усопших минутой молчания.
Вздохнула о нем, о любимом.
Взгрустнула о матери.
Переоделась.
Хорошо, говорю, хорошо.
* * *
в стылых кленовых жилах.
Зрячий, слепой — ступай
прочь от живых и лживых.
Ты себе тьма и свет,
но теплей и кромешней,
сам себе “да” и “нет” —
тайный, обычный, внешний.
Благостен и жесток —
сам зерно и полова,
сам — белoк и желток,
выкрик, беззвучье, слово.
Прочь по снегу ступай
свой — и незримый сворам,
сгустком февральских стай:
клен сам себе — и ворон.
Как попасть в рай
и написать стихами,
надо быть смелым
и не писать стихами,
надо здороваться
и прощаться,
надо пить витамины,
надо всех уважать
и любить одного,
просто так,
надо молча терпеть
и терпеливо молчать,
молчать, когда все говорят,
и говорить, когда все молчат,
надо вынести мусор,
полить цветы,
уплатить за успехи и промахи,
надо сердце отдать
за око и око
за зуб,
надо не требовать ничего,
если нужно все,
и требовать все,
когда ничего не хочется,
вовремя надо заснуть
и проснуться вовремя,
найти два левых ботинка,
и остальные окажутся правые,
надо ждать — не для того,
чтобы вернуться, и возвращаться
не потому, что ждут,
надо смотреть на небо,
ибо оно никогда
на тебя не посмотрит,
надо еще умереть, потому что надо,
даже когда ты этого
не достоин,
надо писать стихи
от страха,
от “нет” и “да”
до “почему”
и “зачем”,
за “спасибо”,
даже тогда,
когда не за что.
* * *
просвистана и просвечена
земля, объятая ливнем, —
наверное, она женщина,
и ветер неприручаем,
и в сумерках стол пустыннее,
там дымная чашка с чаем —
наверное, она синяя,
и хватит гнуться и гнаться,
потеряно все и добыто,
и овцы в поле боятся
забытого кем-то обода,
и скоро душа дурная
взлетит на деревце вербное,
ни света, ни тьмы не зная
наверняка, наверное…