Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2005
Мария Рыбакова. Братство проигравших: Роман. М.: Время, 2005. (Высокое чтиво).
Если провести социологический опрос, кто считает себя неудачником, вряд ли таких людей окажется много в современной России. Другое дело — проигравшие. Ярлык неудачника обычно навешивается на всю жизнь человека и не позволяет тому вырваться из круга неудач. Проигравший проигрывает одну конкретную игру, но у него в запасе есть еще несколько попыток: можно сменить соперника, правила игры или вообще сделать вид, что играл не в шахматы, а в поддавки. Стать неудачником можно, оставаясь в бездействии. Проигравшим может стать только вступивший в игру, производящий какие-то действия. “Под игрой я подразумеваю не что-то искусственное, а любые человеческие отношения. Если кто-то при встрече заключает меня в дружеские объятия, а я холодно протягиваю ему руку, значит, я не играю по его правилам. Или если он мне вежливо протягивает руку, а я по-свойски хлопаю его по плечу, я опять-таки не участвую в его игре, не принимаю в этом случае дистанции”. Роман Марии Рыбаковой о тех, кто принял участие в некой игре. Проиграли они или нет, вопрос спорный. Возможно, именно то, что они считают поражением, и есть их главный выигрыш. Потому что выигравшие слепы и глухи (“кто выигрывает, закрывает глаза”), проигравшие же смотрят на мир (“наш взгляд должен быть обращен вовне”). Участники “братства проигравших” не знают, кто они — реальные люди или созданные воображением автора персонажи. Создатель братства и сам не уверен в том, кто он такой и зачем существует, продолжая вновь и вновь уверять читателя в своем существовании. “Я издатель. Мне тридцать шесть лет. Я издатель и люблю книги. Мне тридцать шесть, я не стар и уже не молод. Я издатель, я люблю книги, я работаю в старом доме. Мне тридцать шесть, я не стар и не молод, не то чтобы счастлив, но и несчастным меня назвать нельзя”.
Главный персонаж романа живет в необозначенном пространстве и времени. С равной вероятностью его временем может оказаться как конец девятнадцатого, так и начало двадцать первого века. Европейская страна, добропорядочное буржуазное общество с размеренной жизнью, с расписанными по часам и неукоснительно соблюдаемыми привычками. Он привык обедать раз в неделю по пятницам в одном и том же ресторане, за одним и тем же столиком, одно и то же меню. Привычка, становящаяся ритуалом. И чем дольше это продолжается, тем больше шансов на случайное отступление. Ритуальные действия на самом деле довольно уязвимы, и любое отклонение от них можно рассматривать как один из способов изменения судьбы.
Что такое судьба — случайность или предопределенность? Издатель Бернард уверен в предопределенности своей судьбы (“Я был рожден для того, чтобы руководить издательством”) и в то же время полагается на волю случая (“случай отнял ее у меня, и я ему покорился. Потому что, как я уже говорил, верю в случайности”). Судьба — это цепь случайностей, которые заранее предопределены, или ритуал, который время от времени видоизменяется, не переставая при этом оставаться ритуалом? Встреча Бернарда с Ксенией — продолжение ритуальных действий: раз в неделю по пятницам после обеда заниматься любовью в гостиничном номере, и это почти ничего не меняет в его образе жизни.
Что есть судьба истинная, а что — ложная? Какую жизнь проживает человек — ту, что он выбирает сам, или ту, что записана в Книге судеб? “У меня оказалось две жизни”. Чтобы стать членом вымышленного “братства проигравших”, Бернарду приходится придумать не только другого себя, но и ту игру, в которую он мог бы проиграть. Он назовет себя Яном, создаст себе другой облик и историю жизни, оставаясь при этом директором издательского дома “Бернард”. Что важнее: умышленность жизни или ее непреднамеренность? Описав свою жизнь в романе, что получает в итоге ее герой и автор — книгу своей судьбы или историю преднамеренных случайностей? “И тут же другой голос шептал мне: может быть, так и было задумано судьбой, чтобы Кассиан потерял рассудок, бродя по городу в женском платье. А ты вздумал его самого сделать творцом своей судьбы — и что из этого вышло?” Может ли вообще человек быть творцом своей судьбы?
Читатель все более и более уводится в глубь сознания, следя за тем, как на его глазах создаются персонажи почти из ничего — из предположения, и уже невозможно понять, это реальные люди или порождение воображения Бернарда. “Их девизом было бы: не унывать и не надеяться, но растворяться в том, что происходит вокруг”. Девизом “братства проигравших”, в которое входит сам Бернард под именем Ян; муж его любовницы Кассиан; женщина, наделенная чертами сестры и любовницы Бернарда, — Клара; китаец Сяо Лон. Братство, растворившееся в китайском городе Чанчунь, далеко от Великой Китайской стены, место, куда ссылали неугодных. Место для проигравших — несостоявшихся писателей, вероотступников, незадачливых режиссеров и художников. Граница миров обозначена: Китай и Запад. Китай возникает в детских увлечениях Бернарда. Именно в Китай уезжает единственный реально существующий персонаж — Кассиан, чтобы освободиться от своей опубликованной, растиражированной судьбы. Китай как место, в котором нет категории времени. “У них все — либо уже прошло, либо еще будет. Настоящего нет, есть только постоянное перетекание из «было» в «будет»”. Именно персонажи романа пытаются создать в этом месте то, что можно было бы назвать настоящим, неизменным, прежним. Но и чтобы попробовать затеряться, стать невидимым для европейской цивилизации, убежать от ее надзора и опеки. Обрести свою отдельную сущность, убедиться в реальности своего существования, встретить таких же проигравших.
Создается новая философия, философия человека, который относится к своему проигрышу как к определенному дару богов. Удар, который мог бы погубить, сдвинул человека с места, разрушил магию ритуала. Возраст проигравших — незаметность и забытость, зазор между возрастами. Нежелание или неспособность меняться. “Тот, кто выигрывает, переходит из одного состояния в другое. Проигравший остается прежним, предприняв лишь попытку изменения”.
Реальность включает в себя вымысел. Придуманный мир начинает оживать в сознании персонажа, жизнь становится чередой странных тревожных картинок, которые рисует на ватманских листах слабоумный брат Бернарда. Один ритуал заменяется другим. “Братство проигравших” становится очередной попыткой найти смысл жизни вне жизни, раствориться и исчезнуть.
Рыбакова воссоздает атмосферу готического романа, заменив мистику философией. Действительность становится витражом, сквозь который просвечивает реальность с одной стороны и вымысел — с другой. Повествование выступает своеобразной границей между реальным и вымышленным миром; извилистой линией сумасшедшего архитектора, конструктора, не принимающего себя всерьез. На самом деле все происходящее — игра подсознания Бернарда, вообразившего себя создателем, чьи фантомы начинают жить в неопределимом пространстве. Автор как бы и не мешает им принимать облик и плоть, допуская возможность их существования вне пределов своего сознания. Но на самом деле жестко контролирует происходящее. В его Книге судеб случайность приобретает значение закономерности.
Попытки персонажей вырваться из заведенного ритуала жизни обречены на неудачу. Разрушение привычного уклада, изменение или отклонение от него приводят в замешательство. Страх перед сложностью, непредсказуемостью, необходимостью что-то предпринимать. “На столе у Клары всегда ровненько лежат затупившиеся карандаши, ручки, которые перестали писать, невскрытые письма. Клара очень боится дурной новости, поэтому ей стоит огромных усилий открыть конверт. Выбрасывать письма она опасается так же, как и читать их, так что они скапливаются горкой на столе”. Недаром автор заставляет Клару преподавать в Китае английскую грамматику, свод неизменных правил, однозначных и непреложных. Все “проигравшие” Марии Рыбаковой живут ненадежной и зыбкой жизнью, они обречены смотреть на мир в постоянном ожидании его познания, так как, по мысли автора, проигравшие обладают особой чувствительностью. “Это «познай себя» древних — не путем долголетних упражнений, а за одну секунду, вздрогнув. Вздрогнув, потому что это должно быть страшно. Как обвал в горах”. Автор постоянно уводит читателя в бесконечность подсознания персонажей, которые начинают придумывать других персонажей, сочинять им судьбы, создавая цепочку, в которой каждый персонаж является одновременно и творцом и творением.
По сути, все персонажи романа Марии Рыбаковой одиноки, и реальные и вымышленные. Возможно, и “братство проигравших” создается Бернардом в безнадежной попытке этого одиночества избежать. “Мне не нравится та стена одиночества, которой я окружил Кассиана. Великая Китайская стена одиночества. Проходящая через Чанчунь. Окружающая Кассиана”. И в то же время он понимает, что его “братство” тоже будет проигравшим в этой игре — оно неминуемо должно распасться. Оно обречено на гибель с самого начала. Отправившись на край света в поисках совершенного одиночества, персонажи романа надеются уловить смысл собственной жизни. Мир узок, и автор суживает его еще больше, отправляя своих героев в чужую страну, к чужой культуре и незнакомому языку, замыкая их в среде самих себя. “Шрифт, который она не может читать, язык, которого она не понимает, люди, которые обходят ее стороной”. Но чуждая культура не спасает, человек способен быть одиноким в любом месте. “Братство проигравших” непрочно, но вездесуще. И пожилой итальянский бухгалтер, выйдя на пенсию, ежедневно приезжает в Помпеи гулять по мертвому городу, среди призраков тех, кто жил здесь когда-то.
Но, может быть, этого мира не существует совсем? Нет ни Германии, ни Чехии, ни Китая, а все происходящее, как и место для проигравших, находится в мозгу слабоумного брата Бернарда, рисующего город своих снов, где дома лежат на боку, а окна смотрят прямо в небо?
Переселенные в один из провинциальных китайских городов, призраки пытаются начать самостоятельную жизнь. Даже тот из них, кто действительно существовал в реальности, тоже становится одним из изобретений Бернарда. Чью жизнь они проживают, объединенные в “братство проигравших”, свою или жизнь тех людей, чьими призраками они являются? Или же все они варианты одной-единственной судьбы — издателя Бернарда, смотрящего на свой проигрыш? Может быть, создание других вымышленных судеб лишь оправдание своей собственной судьбы, и бредущий в потемках разум собирает воедино все три времени существования в одно неделимое “сейчас”, которое исчезает, не становясь прошлым? “Кто вообразил проигравших — я или он? Все прочие — тени, даже Кассиан — тень моей памяти. А Сяо Лон улыбается чему-то, чего я не знаю, и я начинаю пугаться, что он переймет мой рассказ”. И роман становится путешествующим сознанием сквозь пространства, чужие судьбы, становится тем самым духом, который отделяется от тела засыпающего человека и странствует всю ночь, собирая рассказы и тайны других таких же путешествующих духов, перемешиваясь в пространстве. И кто знает, каким он вернется утром в собственное тело — тем же, каким он и был, или наполненный странным и тревожным знанием о мире и себе самом. Именно так отправляется Клара в длинное странствие через Китай, Сибирь, Россию — сквозь Восток на Запад, к своему бодрствующему телу, чтобы соединиться с ним. К любви и взаимопониманию? Или к очередному “братству проигравших”? Автор оставляет событие недосказанным, назавершившимся. Персонаж делает только первый шаг в пустоту, не зная, что его ждет по ту сторону поступка, то ли вступая в игру, то ли выходя из нее. “Тебе предстоит еще долгий путь. Ты едешь ко мне, моя возлюбленная, моя сестра. Я поворачиваюсь к тебе, ударяясь головой об изголовье кровати. И, вытянув шею, готов целовать холодную штукатурку стены”.