Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2005
Леонов Валерий Павлович — директор Библиотеки РАН, доктор исторических наук, профессор, действительный член Российской академии естественных наук, заслуженный работник культуры Российской Федерации.
Если любовь к книге есть естественная потребность любого человека, то любовь к библиографии — нечто другое. Это удивительное занятие, рассчитанное на людей, не только любящих книгу, но и обладающих профессиональными знаниями о ней. Секреты библиографии доступны не каждому. Скажу больше: высококлассным библиографом надо родиться.
Библиографические знания о книге, сформировавшиеся в течение тысячелетий, фундаментальны, потому что они относятся к основополагающим ее характеристикам. Библиограф, мастерски владеющий ими и творчески использующий их, может сразу указать исследователю единственно правильный путь решения стоящей перед ним проблемы. Как это ему удается, кто и каким образом способен это оценить? Доступна ли, например, такая оценка мало знакомому с библиографией читателю, который просматривает отобранные и рекомендованные для чтения по его запросу издания? Не уверен. Если мы на основе простого перечисления полученных читателем публикаций попытаемся оценить реальный вклад оказавшего ему помощь библиографа, то поймем, что ничего не узнали. Другими словами, идя таким путем, определить его вклад нельзя. Мы совершим ту же ошибку, что и дежурный библиотекарь в статье Х.Ортеги-и-Гассета о Марселе Прусте. “Много лет назад в библиотеку Сан-Исидоро захаживал один бедный горбун, такой маленький, что не доставал до стола. Он неизменно подходил к дежурному библиотекарю и просил у него словарь. “Вам какой? — вежливо спрашивал служащий. — Латинский, французский, английский?” На что маленький горбун отвечал: “Да знаете, любой, мне под себя положить”.
Профессиональное мастерство библиографа определяется не количеством предлагаемых пользователю книг, а типом решаемой задачи, ее особенностями. Вначале пользователь формулирует библиографу некую общую идею интересующей проблемы. Библиограф, “разворачивая” смысл идеи, может на основании имеющихся фактов восстановить утраченные звенья, добавляя новые свидетельства и новые факты. В процессе общения с пользователем библиограф движется в конкретном мире текстов, как бы впитывая и угадывая своим воображением их суть, соединяя и оформляя в целое. Угадывание есть внутреннее чутье (зрение, интуиция) библиографа, видение взаимосвязи старых и новых фактов). Если предоставить ему свободу логического движения мысли, то он сможет восстановить имеющиеся пробелы. Поэтому библиографическая трансформация знания представляет собой смысловой процесс, а выявленные недостающие сведения образуют новый сюжет (результат трансформации). Вот характерный пример.
В одной из статей читаю такой эпиграф: “Лермонтов и Пушкин пришли проводить меня. А.Дельвиг”. Опытный читатель сразу почувствует, что в этом тексте что-то не так, а поразмыслив, добавит: не может быть! Пушкин и Лермонтов никогда не встречались, а поэт Антон Дельвиг умер в 1831 г. И будет по-своему прав. Но прав и автор статьи, академик РАН М.И.Будыко. В действительности же речь идет о М.Ю.Лермонтове и брате А.С.Пушкина — майоре Льве Сергеевиче, служивших на Кавказе. В январе 1841 г. и произошла их встреча с двоюродным братом Антона Дельвига — Андреем Ивановичем Дельвигом, инженером, впоследствии генерал-лейтенантом инженерного корпуса, первым председателем Русского технического общества. “Лермонтов и Пушкин пришли меня проводить, — пишет в воспоминаниях Андрей Иванович Дельвиг. — Первый уверял, что по казачьим землям можно ездить только штаб-офицерам или с крестом на шее, иначе подвергнешься неприятностям со стороны казаков, и потому убеждал мой петличный анненский крест надеть на шею. Конечно, я его не послушался”.
Подобных примеров одновременной опоры на интуицию и свободу логического движения мысли библиографа можно привести очень много. Подвластны ли они компьютеру?
Когда мы говорим о сравнении знаний человека и машины, мы, строго говоря, неправы. Ибо сравнение идет не между библиографом и компьютером, а между отдельным профессионалом и группой людей (программистов), разработавших соответствующие алгоритмы для ЭВМ. И суть этого сравнения заключается в вопросе: можно ли создать “думающие” программы?
В чем же специфика, каковы принципы сравнения работы библиографа с машиной? Эти принципы достаточно известны и носят общий характер. Во-первых, компьютер не понимает, что такое замысел, что такое план разысканий и поиска. Он “приучен” отвечать на конкретные вопросы. Во-вторых, компьютер мыслит вариантами, а человек — идеями. В-третьих, компьютер не умеет фантазировать. Наконец, в-четвертых, компьютер не устает (в отличие от человека). Он с одинаковым напряжением ведет свою работу до конца. Полагаю, что библиография сегодня есть то поле (пространство), где можно сопоставить человеческую интуицию и творческие способности с силой и расчетом программы компьютера.
В идеале они обречены стать союзниками.
Начнем с уточнения того, какие ступени понимания проходит библиограф в процессе работы над новой для него темой. Попытаемся описать некоторые особенности мыслительной работы профессионала, участвующего в общении с пользователем и компьютером. Общеизвестно, что понимание сообщения субъективно и избирательно. Оно не сводится к личностному знанию, а возникает в результате выхода за его пределы через оперирование им. При этом действия, на которых строится процедура понимания, не обязательно должны состоять только из логических операций, но и учитывать такое важное свойство информации, уже упоминаемое нами, как фасцинация.
Понимание в библиографии есть движение от библиографического факта к субъекту и от субъекта к документу (так называемое одноэтапное понимание). Как мыслительный процесс понимание переходит в восприятие, а затем в осмысление фактов (естественное понимание).
Двухэтапное понимание предполагает не только восприятие, но и пояснение, интерпретацию. Библиограф как бы задается вопросом, выходящим за пределы восприятия. Таким образом, понимание в библиографии как последовательность процессов постижения смысла сообщения представляет собой субъективную интеллектуальную деятельность, включающую несколько уровней. Первый уровень — это переход к осознанию незнания в виде вопроса. Второй начинается с ответа на вопрос и накопления нового положительного знания. Третий уровень включает процессы перехода от оперирования полученным знанием к пониманию как “знание о знании”.
Далее. Будем считать, что преобразование и взаимодействие между лично-стными знаниями библиографа и пользователя образуют то, что называется трансформацией знания. Особо подчеркнем также, что трансформация знания есть социальный процесс, который осуществляется между индивидуумами, а не в индивидууме. Посредством трансформации формализованное и неформализованное знание увеличивается как качественно, так и количественно.
Приведу конкретный, на мой взгляд, пример трансформации знания. Допу-стим, что перед исследователем стоит задача описать личность и модель поведения современного русского ученого. Для этого ему нужно выявить и изобразить наиболее существенные, или определяющие черты его поведения в окружающей среде. Представим себе, что исследователь описывает: 1) социальный характер русского ученого (что из себя представляет типичный портрет такого человека);
2) индивидуальные черты личности и 3) биографические данные ученого. В первом случае пользователю, опирающемуся на собственный опыт, воображение и интуицию, больше нужна “побуждающая фасцинация”. Она проявляется в общении, в обмене знаниями с коллегами. Поскольку он неясно представляет себе современный образ русского ученого, то, чтобы описать возможные мотивы поведения, ему необходима метаинформация, а с ней и помощь библиографа — профессионала. На следующем этапе, приступая к изучению индивидуальных черт личности, пользователю нужна уже имеющаяся (опубликованная) релевантная информация. Библиограф помогает ему очертить круг источников, уточнить запросы и оценить полученные данные, представленные в аналогичных исследованиях. Затем происходит отбор авторитетных имен и источников, и начинается непростая совместная работа по трансформации знания: выявление лакун в биографии и описание биографии конкретного человека.
Только описав социальный характер личности, ее индивидуальные черты и биографию, совместными усилиями можно создать новое знание — в нашем случае модель поведения современного русского ученого. Это поведение может быть разным. Если достаточно сведений, характеризующих, например, социальный характер, то это собственно социальное поведение. Если нет социального характера, но есть биографические данные, то это слабосоциальное поведение. Если нет сведений о биографии и нет социального характера, то это индивидуальное поведение и его анализ — задача уже психологии. Наконец, если прошлое человека входит в социальное поведение через биографию, то можно определить мотивы такого поведения. Из этого примера очевидна конструктивность взаимодействия и обмена профессиональными знаниями пользователя и библиографа в процессе творческого общения. Или другими словами: любая библиографическая трансформация знания представляет собой операцию сравнения, предполагающую выявление и установление инвариантности запросу всех возможных вариантов ответов в опубликованных текстах.
А как определить, какой библиограф профессионал, а какой нет и какие вообще существуют критерии оценки профессионализма? Как это ни покажется читателю странным, мне близок и понятен ход рассуждений Леонардо да Винчи. Он писал, правда, об искусстве — о живописцах, но это относится и к библиографии, деятельности, которая во многом сродни искусству. Как определить, спрашивал Леонардо, кто станет хорошим художником, кто талантлив, на кого стоит тратить время… Вот его суждения.
“Недостоин похвалы тот живописец, который хорошо делает только одну-единственную вещь, например — нагое тело, голову, платья, или животных, или пейзажи, или другие частности, ибо нет столь тупого таланта, который, обратившись к одной-единственной вещи и постоянно ею занимаясь, не сделал бы ее хорошо”.
“Тот не будет универсальным, кто не любит одинаково всех вещей, содержащихся в живописи… Все… вещи достойны того, чтобы быть в равной мере хорошо исполненными и как следует примененными тем, кого ты хочешь называть хорошим живописцем”.
Согласимся с аргументами Леонардо да Винчи и добавим, что библиограф-профессионал, так же как и живописец, тоже должен быть универсальным. Это обязательное условие его подготовки. Для универсала не существует главных и второстепенных тем, ему необходимо знать обо всем, что формируется и обитает в пространстве под названием “знание о книге”.
Здесь важно подчеркнуть, что на протяжении многих столетий библиографическое мышление профессионала в основе своей не менялось. Оно осталось, в принципе, таким же, как было при Каллимахе Киренском, Ярославе Мудром, Иоганне Гутенберге, Иване Грозном, Петре Первом, Екатерине Второй и т.д. Меняются условия и обстоятельства работы. Одним наблюдением хочу поделиться с читателями.
Сейчас во многих странах можно видеть негативное отношение к науке и культуре. Наука и культура постепенно вытесняются и устраняются из жизни общества. Начинают торжествовать другие ценности, а это ведет к разрушению накопленного интеллектуального и духовного потенциала. Как результат, происходит “усреднение” профессиональной подготовки в вузах, теряется интерес к серьезным научным темам, требующим глубоких знаний. Появляются так называемые непрестижные, не востребованные современным обществом профессии, в перечень которых входит и библиография. Тот факт, что мы в современных условиях все еще имеем высококвалифицированных и активно работающих библиографов, отчасти объясняется традиционным для российского менталитета идеализмом, а с точки зрения наших зарубежных коллег — просто непониманием сути происходящего… К подобным негативным последствиям надо постоянно привлекать внимание властей.
Помимо универсальности, библиографу важно обладать еще одним профессиональным качеством. Название его звучит непривычно — отрицательная способность, — но это странно только на первый взгляд. Попробуем разобраться. Термин придуман не мной, он известен в литературоведении еще с начала XIX в. и введен английским поэтом-романтиком Джоном Китсом. В письме к своим братьям Джорджу и Томасу от 22 декабря 1817 года Китс рассуждает о формировании у писателя специального качества, которое служило бы залогом успеха будущих сочинений, и называет его, выделяя курсивом, Negative Capability — “отрицательная способность”. Отрицательной способностью, пишет Китс, в высочайшей степени обладал Шекспир, но известная мера необходима всякому поэту. Тот, кто ею наделен, способен пребывать в неопределенности, тайне, сомнении вместо того, чтобы нетерпеливо искать факты и разумные основания. Всякое ослабление отрицательной способности — для поэзии — ущерб.
Добавлю. И для библиографии тоже. Отрицательная способность — это умение библиографа, решающего нетривиальную задачу, пребывать в таком состоянии, которое, на первый взгляд, противоречит логике и здравому смыслу, но которое потом, помноженное на силу интуиции и творческого озарения, помогает определить исследователю единственно правильный путь. Библиограф-профессионал должен обладать даром созерцать мир объективного знания не только аналитически, но и глобально, целостно, где сложность соседствует с простотой, а простота включает в себя сложность. Следовательно, на самом деле отрицательная способность — качество вполне положительное и необходимое профессионалу, оно помогает найти решение там, где без него библиографический поиск не имел бы продолжения.
Вчитываясь в анализируемые тексты, библиограф рано или поздно начинает погружаться в творческую лабораторию автора, начинает вникать в его способ размышлений и доказательств. Можно сказать, что это не что иное, как разделенное во времени взаимодействие, обмен знаниями двух личностей, которые затем объединяются в некоем синтезе. Где же происходит эта встреча — встреча мысли библиографа с мыслью автора анализируемого источника?
В прошлом или в настоящем времени? За ответом обратимся к исторической науке. Для нее подобная тема еще более актуальна. Так, по мнению А.Я.Гуревича, встреча историка с автором происходит не в прошлом и не в настоящем, а в особом “времени—пространстве”, названном им “пространством истории”. Там, утверждает А.Я.Гуревич, и делаются специфические открытия, там и накапливается новое знание.
Видимо, вслед за историей можно говорить и о наличии особого “пространства библиографии”. В пространстве библиографии, имеющем реальные очертания, происходит обмен информацией между библиографом, автором и пользователем, в процессе которого создается новое знание. И что очень существенно: оба уровня взаимодействия совмещаются не только на специфической территории библиографа, но и в особом интеллектуальном библиографическом пространстве. Рассуждения о библиографическом пространстве приобретают смысл, когда мы размышляем о реконструкции и трансформации знания. Дело в том, что всякая библиографиче-ская реконструкция, т.е. попытка восстановления прошлого, есть по своей природе и историческая реконструкция. Но мы строим новую картину прошлого, исходя из ожиданий и умонастроений нашего времени и нашей эпохи. Иначе диалог с прошлым не состоится.
Используя понятие “библиографическое пространство”, мы можем глубже проникнуть в особенности библиографического мышления, глубже разобраться в интерпретации библиографических событий. Каждое время воспринимает историю библиографии по-своему, по-новому переосмысляет, включая ее в новые контексты и делая своей. Поэтому попытка разобраться в разных временных пластах, в разных концепциях библиографии представляется мне не ненужным усложнением нашей науки, а делом важным и своевременным.
Теперь с учетом требований универсальной подготовки библиографа и наличия качества “отрицательной способности” обратимся к конкретизации понятия “библиографическая трансформация знания” (БТЗ). Будем исходить из того, что БТЗ представляет собой типичную интеллектуальную задачу. Типичность ее состоит в том, что она всегда решалась и решается только человеком. Для библиографа она не является тривиальной, поскольку ее, в принципе, нельзя свести к формализованному решению. Тем не менее практическая значимость проблемы БТЗ в больших информационных массивах привела к необходимости создания специальных библиографических методик, смысл разработки которых состоит в накоплении опыта по их типизации и поиску путей удовлетворительного решения. Прежде всего это рассуждения, представленные в определенном порядке, и систематизация материала, в котором они расположены. Данный порядок гораздо более важен, чем варианты ответов. Если библиограф чувствует этот порядок, улавливает своей интуицией его смысл, значит, он представляет себе структуру искомого знания в целом, детали уже не имеют существенного значения.
Наличие такой интуиции, как уже не раз подчеркивалось, доступно не каждому. Есть библиографы (и их большинство), которым сложно подняться на уровень требований пользователя, они не способны адекватно вникнуть в круг его проблем. Я не вижу в этом ничего, что ставило бы под сомнение их квалификацию. Рядом с такими библиографами работают другие, они также имеют хорошую память и способны на глубокое внимание. Общаясь с пользователем, они четко запоминают детали, могут перечислить много указателей, общаются с пользователем на одном языке, но им не хватает интуиции и опыта охватить проблему в целом. Наконец, третьи (их меньшинство) обладают той профессиональной интуицией, которая позволяет им дать пользователю рекомендации по нетривиальному продолжению исследований.
Что же такое БТЗ в нашем понимании и каков ее механизм? Ее сущность не в том, чтобы создавать для пользователя возможные варианты уже имеющегося дисциплинарного знания. Это доступно каждому библиографу-практику. Библиографическая трансформация означает нечто другое. С моей точки зрения, это умение распознавать и создавать новые недисциплинарные знания, выбирать нужные пользователю факты и сведения из источников, казалось бы, очень далеко стоящих друг от друга и не имеющих на первый взгляд отношения к теме. В поле зрения такого библиографа попадают действительно источники, которые пользователь при всей его информационной вооруженности самостоятельно найти бы не смог. Библиографа же интересует внутренняя связь обнаруженных им фактов, независимо от того, где они опубликованы. Каждый из фактов он рассматривает отдельно, а связанные вместе его интуицией, они образуют как бы веер, створки которого можно развернуть в процессе интерпретации темы. Умственная работа библиографа по трансформации знания мало чем отличается от умственной работы классного шахматиста, математика или детектива.