Беседу ведет Аскер Додуев
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2004
В нынешнем году исполняется 140 лет со времени окончания Кавказской войны.
Вышедшая в кабардино-балкарском издательстве “Эльбрус” книга кабардинского писателя Хачима Кауфова “Вечные странники” посвящена трагическим последствиям этой войны для некоторых горских народов и возникновению черкесской диаспоры на Ближнем Востоке. Она рассказывает о горячей любви потомков мухаджиров (переселенцев) к родине отцов, об их роли в истории и культуре тех стран, где им выпало жить.
Очерки, составившие книгу, основаны на изучении документов и личных впечатлениях автора от встреч с зарубежными соотечественниками.
Беседу о книге и судьбах ее героев ведет с автором балкарский поэт и телевизионный журналист АСКЕР ДОДУЕВ.
Аскер Додуев: Судьбы книг порою схожи с судьбами людей. Вашу книгу можно назвать многострадальной…
Xачим Кауфов: Да, как и судьбы тех, о ком в ней идет речь. Книга была написана более тридцати лет назад. Но в силу существовавших тогда политико-идеологических установок не могла увидеть свет. Особенно отпугивали редакторов описанные в ней эпизоды из истории Кавказской войны и геноцида адыгских (черкесских) народов. Как известно, в советской историографии эти факты замалчивались, в силу чего Кавказская война, длившаяся пятьдесят, а по другим оценкам, все сто лет, оставалась войной неизвестной. Еще меньше знали в Советском Союзе о вынужденном переселении части горцев за рубеж, о том, как сложилась их судьба, как живут сегодня их потомки. Процесс переселения у кабардинцев, да и у всех адыгов, получил название “Истамбылак’уэ” — исход в Стамбул. В науке закрепился термин “мухаджирство” (“махаджирство”), а самих переселенцев стали называть “мухаджирами”. Слово это арабское, так называют мусульманина, покидающего родные места по причине преследований за веру. В нашем случае этот термин применяется условно, так как мотивы ухода горцев далеко не всегда были религиозными.
О трагедии “Истамбылак’уэ” каждый адыга знает с детства — по фольклору, по рассказам старших. Я тоже рос под впечатлением жутких сюжетов этой великой драмы. И, как только выдалась возможность, в начале 60-х годов прошлого уже века, начал ездить, правда, поначалу в составе тургрупп, в страны проживания зарубежных адыгов и одним из первых писать о них. Затем мне посчастливилось несколько лет проработать в Кабардино-Балкарском отделении Советского общества по культурным связям с соотечественниками за рубежом (общество “Родина”). А это новые поездки и новые впечатления.
В 1972 году я переработал первоначальные очерки, добавил новые, и получился первый вариант книги.
А.Д.: в “Странниках” много документальных материалов, тем не менее вы с самого начала предупреждаете читателя, что у него в руках — не научный трактат, а литературные очерки.
Х.К.: Написанное я называю книгой художественно-публицистических очерков и эссе, объединенных единым стержнем повествования и общей идейно-тематической направленностью. Это не труд историка, а, скорее, история глазами писателя. В ней важны не столько факты, хотя их много, сколько отношение к фактам. Трагедия народа, пропущенная через сердце писателя.
А.Д.: Годы, прошедшие под знаком перестройки и демократизации, были периодом переоценки ценностей. Это коснулось и истории Кавказской войны. Можно ли, на ваш взгляд, считать ликвидированным еще одно “белое пятно” в истории России?
X.K.: То, что события XIX века на Кавказе стали предметом острых научных дискуссий и жарких общественных дебатов, что появилось столько новых книг, — само по себе явление отрадное. Следует добавить, что приняты определенные меры и на официальном уровне. В Кабардино-Балкарии и соседних республиках прошли специальные парламентские слушания о политико-правовой оценке Кавказской войны; в 1994 году отмечалось 130-летие ее окончания. 21 мая, день ее завершения, в Кабардино-Балкарии, Адыгее и Карачаево-Черкесии считается Днем памяти адыгов — жертв Кавказской войны и насильственного выселения за рубеж. В Нальчике им воздвигнут памятник. Создана Международная черкесская ассоциация, объединяющая региональные национальные организации (хасэ) адыгов. В феврале 1992 года Верховный Совет Кабардино-Балкарской ССР принял постановление об осуждении геноцида адыгов (черкесов) в годы Кавказской войны.
В преддверии 130-летия окончания войны произошло событие, которое, казалось бы, должно было иметь далеко идущие последствия: к народам Кавказа обратился Президент Российской Федерации Б.Н.Ельцин. В обращении, впервые на таком уровне, признавалось, что все государства, вовлеченные в кавказский конфликт — Российская империя, Великобритания, Иран и Турция, — несут свою долю моральной ответственности за многострадальную судьбу горских народов. Также впервые от имени России выражалось сострадание тем, кто пал на поле боя, кто потерял жизнь вследствие тягот войны, кто, будучи вынужденным покинуть отчизну, умер на чужбине. В своем послании президент подчеркивал, что в наше время, когда Россия строит правовое государство и признает приоритет общечеловеческих ценностей, появляется возможность объективной трактовки событий Кавказской войны как “мужественной борьбы народов Кавказа не только за выживание на своей родной земле, но и за сохранение самобытной культуры, лучших черт национального характера”.
Возможность действительно появилась. Но объективной трактовки тех событий как не было, так и нет. Неоднократные обращения парламентариев трех северокавказских республик к Федеральному собранию о признании факта геноцида адыгских народов остались без последствий. Так что, друг Аскер, говорить о ликвидации этого “белого пятна” в нашей истории пока преждевременно.
А.Д.: В книге вы сетуете на отсутствие в России (да и во всем бывшем Советском Союзе) достаточных знаний о Кавказе. Что-нибудь изменилось в этом смысле в последнее время?
X.K.: Безусловно, благодаря тому, что уже давно к Кавказу приковано внимание страны да и всего мира, о нем сегодня знают больше, чем 15 или 20 лет назад. Но удивительно: чем больше приобретается знаний о Кавказе, о Востоке вообще, тем больше множатся и ошибочные представления.
Между тем при наличии необходимых сведений о разных сторонах жизни Кавказа и стран Востока, включая историю, национальный характер их народов, можно было не только предотвратить многие эксцессы, имевшие место при установлении большевиками “революционного порядка” на Кавказе и в Средней Азии, но и избежать многих позднейших ошибок, в том числе при вторжении в Афганистан в 1979 году и при вводе войск в Чечню в 1994-м.
При всех его преступных деяниях Ермолов был одним из немногих царских генералов, верно оценивавших военный потенциал Кавказа: “Огромная крепость, защищаемая полумиллионным гарнизоном. Штурм будет стоить дорого”. Это в военно-стратегическом смысле. В духовном же отношении в ментальность кавказцев смог проникнуть, похоже, только Лермонтов: “Им бог — свобода, их закон война”. Война для них становится законом по необходимости: на их свободу покушаются, ее приходится защищать. Войну они ведут не где-нибудь, а на своей земле, на которую посягнул захватчик — “…там поразить врага не преступленье”. “Верна там дружба, но вернее мщенье. / Там за добро — добро и кровь за
кровь, / И ненависть безмерна, как любовь”. Великий русский поэт зашифровал в этих строках свой завет относительно Кавказа: добро может прийти лишь в ответ на добро, за кровь бывает только кровь.
А.Д.: Насколько, по-вашему, нынешняя война в Чечне связана с той, Кавказской?
X.K.: Прямой связи, возможно, и нет. Но, не будь той войны, не было бы и этой. Все хорошо помнят, как события в Чечне нам подавали вначале лишь как следствие депортации 1944 года. Легковесность подобных идеологических мифов соответствовала стратегической наивности генерала Грачева (помните: “Один полк ВДВ и…”).
А.Д.: Связь нынешней войны с Кавказской вы усматриваете и в том, что нынешняя привела к новому прочтению истории той войны. Так ли это на самом деле?
X.K.: На самом деле так. Но “читают” по-разному. В моей работе представлены две тенденции нового прочтения: на официальном уровне, а также последователями охранительной идеологии — и прочтение автором книги и его единомышленниками.
Война в Чечне, неудачи федеральных войск обнажили тот факт, что в России никогда не умирали и, вероятно, не скоро умрут имперское мышление и имперские амбиции. В прессе, в заявлениях отдельных политических и военных деятелей усиленно пропагандируется мысль, что в Кавказской войне XIX века (следовательно, и в нынешней) виноваты сами горцы. Модно становится проводить параллели между причинами возникновения этих войн, ходом военных операций. Но столь легковесная экстраполяция явлений одного порядка на другие представляется непродуктивной. Она нужна для того, чтобы оправдать неадекватные действия федеральных войск в нынешней Чечне и карательные экспедиции тогдашних царских генералов. События войны XIX века локализуются вокруг Чечни и Дагестана, основной акцент переносится на личность Шамиля, на отношение имама-пленника в последний период его жизни к русскому царю. Основным истоком противостояния на Кавказе объявляются мюридизм и исламский фанатизм. Все, что было до возникновения движения мюридов, отсекается. Идеализируется деятельность царских наместников на Кавказе. Особенно импонирует некоторым пишущим на эти темы политика кнута и пряника, которая была, по сути, политикой кнута для простого народа и пряника — для феодальной верхушки. По новой “раскладке” получается, что в борьбе с царизмом участвовали одни чеченцы. На обуздание их исконной привычки к набегам якобы и были направлены военные походы Ермолова.
Подобная концепция Кавказской войны отражается как в фундаментальных трудах, так и в учебниках и популярных изданиях, адресованных в том числе и молодому поколению.
Вот, к примеру, соответствующий том по истории России в роскошном издании “Энциклопедия для детей” (Издательство “Аванта+”, 1997). Отсчет истории Кавказской войны энциклопедия ведет с 1817 года. Россия, если следовать энциклопедии, начала войну на Кавказе с исключительно благородными намерениями: распространить среди горцев законность и просвещение, прекратить междоусобицы и набеги. “Одновременно, — сказано далее, — горцы были вынуждены покидать удобные равнинные земли, привычные пастбища. Это вызвало их недовольство и сопротивление”. Кем “вынуждены” — дети, наверное, должны угадать во время игр на переменке. Похоже, в наших школах детей уже не учат тому, что если захватчик пришел в твой дом, убивает твоих родителей, то ты обязан их защищать так же, как свою родину.
В нашем новом государстве, если оно действительно строит правовое гражданское общество, нужна — нет-нет, не национальная идея! — национальная идея, основанная на интересах одной нации, бывало, кончалась фашизмом; нужна разумная политика гармонизации национальных отношений, не допускающая извращения истории ни одного из входящих в федерацию народов, рассчитанная на укрепление дружбы и сотрудничества между ними, построенная на признании уникальности и неповторимости каждого из них.
А.Д.: Что же, по-вашему, мешает созданию правдивой истории Кавказской войны?
Х.К.: На этот вопрос ответить и трудно, и просто. Скажу о том, что, на мой взгляд, проще. Надо примириться с историей, с прошлым. Открыто сказать, что и как было. Преодолеть идеологические, национальные и прочие пристрастия. Признать, что неравенство участников процесса, господство сильного над слабым есть непреложный факт истории. Все империи, в том числе Российская, создавались двумя путями: путем осознания самими народами целесообразности их вхождения в то или иное сообщество — и путем отвоевывания у соседей их земель, а в случае с Северным Кавказом — еще и путем изгнания с этих земель коренных жителей. Инерцию имперского мышления преодолеть трудно, но необходимо. Новая Россия сорвала покров со многих тайн своей истории, но относительно Кавказа еще остается сказать многое. Кавказская война — ключ к пониманию многих важнейших сторон российской истории.
Несколько лет назад, к 150-летию выхода поэмы Тараса Шевченко “Кавказ”, журнал “Дружба народов” опубликовал статью украинского писателя И.Дзюбы1 . Вспыхнула горячая дискуссия. Не о поэме — о Кавказской войне. Один из участников спора свои заметки озаглавил так: “Разговор по существу”2 . А существо, по мнению автора, состоит в том, что вину за войну на Кавказе должны разделить обе стороны. “Какой смысл, — вопрошает он, — детально говорить о зверствах “пылкого Цицианова”, если опускаешь, к примеру, детали набега Гази-Магомеда на Кизляр в 1831 году?” Детали последнего действительно опускать не следует. Но смысл говорить о зверствах Цицианова и других царских сатрапов на Кавказе все же есть: Кизляр — военная крепость, построенная завоевателями на земле горцев, — в этом вся разница. Одна сторона завоевывает, другая защищает свою землю, свою честь. Разве можно на одну доску ставить жертв геноцида и тех, кто его осуществляет, и тем самым творить великую фальсификацию — теорию “равной ответственности”?
А что касается набеговой системы, то феодальные междоусобицы в свое время имели место везде, в том числе в древней и средневековой Руси. Княжеские междоусобья здесь были пресечены монгольским нашествием. Почему это нашествие следует считать игом, а вмешательство царизма в раздоры горских феодалов признавать за чистое благо? Тем более что последствия оказались разными: монгольское завоевание объединило раздробленную страну, что стало основой создания централизованного русского государства, царское же завоевание Кавказа рассеяло его народы, в частности, адыгов: одни племена были истреблены почти полностью, другие вытеснены за пределы Кавказа, третьи колонизованы.
А.Д.: Вопрос о периодизации истории этой войны тоже все еще остается открытым?
Х.К.: Да, остается. На самом деле война началась задолго до 1817 года. Произвольно установленная периодизация истории войны выводит за рамки ее проблематики весьма важный этап военной колонизации Кавказа — войну с Кабардой, уничтожение ее политической самостоятельности, захват района Пятигорья, разгром расположенных там кабардинских поселений. Кабарда не только приняла на себя первый и наиболее организованный удар российской экспансии на юг, она понесла в войне и наибольшие потери.
Уже в третьей четверти XVIII века овладение Кавказом стало в России чуть ли не национальной идеей. Выяснение причин самой войны заведет наш разговор слишком далеко. Концепция, которой мы придерживаемся, исходит из парадигмы обострения русско-турецких и русско-иранских противоречий, осложненной вмешательством Англии и Франции в кавказские дела. Более того, мы считаем, что отход Кавказа к России был исторически предрешен. Но никак невозможно принять методы, коими осуществлялось присоединение.
А.Д.: Хачим Хабасович, поясните, если можно, один момент, вызывающий у многих, в том числе, признаюсь, и у меня, непонимание и удивление. Всем известно: в 1557 году Кабарда — добровольно! — присоединилась к России. Царь Иван Грозный сочетался браком с дочерью старшего, правившего в то время кабардинского князя. Породнились в буквальном смысле. И вдруг — “битва русских с кабардинцами”…
X.K.: He вдруг, а через два с половиной века. За это время многое изменилось. Россия становилась, по меркам того времени, сверхдержавой, а силы Кабарды, зажатой между вечными антагонистами — Россией, Турцией и Ираном, да еще притесняемой ханским Крымом, — таяли и таяли. В русско-кабардинских отношениях того периода много неясного. Прежде всего — статус кабардинских князей по отношению к России. Как следует определять их положение: они союзники русского царя, его подданные, его вассалы? К тому же не все кабардинские феодалы придерживались безусловной московской ориентации. Плюс отсутствие верховной централизованной власти в Кабарде — после смерти Темрюка Идаровича, тестя Ивана Грозного, страна вновь распалась на удельные княжества. Надо учитывать и то, что историческая Кабарда — лишь один из сегментов общеадыгского этнического массива, части которого находились в определенном взаимодействии. Западные, или причерноморские, адыги были ориентированы, скорее, на Турцию, что не могло не отразиться на настроениях части кабардинских владык. Следует принять во внимание и влияние Крымского ханства — вассала турецкого султана.
Кабарда занимала важное стратегическое положение на Кавказе. Некоторые соседние племена находились в вассальной зависимости от кабардинских феодалов. Кабардинская аристократия выступала в роли лидера, законодателя моды и обычаев для привилегированных сословий других народов Кавказа. Поэтому считалось, что овладение Кабардой даст ключ к покорению всего Кавказа. К этому стремились не только русский царь, но и иранский шах, и турецкий султан, да и крымский хан, чем, кстати, ловко пользовались отдельные представители кабардинской элиты, принимая сторону то одного, то другого и набивая себе, таким образом, цену. Надо признать, что это сильно усложняло задачу российской дипломатии и военного командования на Северном Кавказе.
Но вернемся к вопросу статуса. Кабардинские феодалы, апеллируя к сути “соглашения с Иваном-царем”, считали себя не подданными и не вассалами, а союзниками России. Временами они готовы были признать себя подданными, но только при условии сохранения целостности их территории и невмешательства в их внутренние дела. То, к чему они стремились, можно охарактеризовать как систему протектората на определенных условиях. Видные представители горской политиче-
ской элиты не были такими уж наивными и недальновидными, какими их порой изображают. Понимая величие и мощь России, они, в том числе и те, кто поддерживал постоянные отношения с Турцией и Персией, всегда искали покровительства России как сильной державы, с которой имели давние связи. Покровительства, но не деспотизма. Однако в царском окружении возобладал курс на завоевание с помощью грубой военной силы.
А.Д.: Немало известно и о совместных действиях горских ополчений и русских войск…
X.K.: Все эти годы кабардинцы (вместе с ними, как правило, выступали в поход и воины из зависимых от них племен Северного Кавказа), исполняя свои союзнические обязательства, участвовали во всех войнах России, в том числе против тех же султана, хана и шаха.
Даже в 1812 году, когда русская армия была занята войной с Наполеоном и впору было думать о реванше здесь, на Кавказе, кабардинцы вместе с закубан-
скими черкесами горячо откликнулись на призыв сформировать ополченский полк для участия в войне в составе русской армии. По неизвестным причинам русское командование на Кавказе полк на войну не отправило, а распустило его. История ополчения тем не менее свидетельствует о благонамеренности кабардинцев по отношению к России.
А еще раньше, в 1787 году, когда на северных границах Кабарды уже начинались кровавые стычки с царскими войсками и было отчуждено немало горских земель, кабардинский отряд принял участие в походе русского генерала Теккели за Кубань, привел в покорность России абазин, бесленеевцев, башильбаевцев (это адыгские племена) и кипчакских татар. Пятьсот кабардинских панцирников прошли горами до Суджук-Кале (нынешнего Новороссийска) и, рассеяв там турецкий отряд, отбили две пушки, освободили более ста русских пленных. Но милости от царицы кабардинцы не дождались. Захват их земель продолжился.
А.Д.: Продолжилось и строительство знаменитой Кавказской линии. Давайте уточним, что это такое.
Х.К.: Кавказская линия — это цепь крепостей, протянувшаяся от Азова до Моздока и далее до Кизляра. Она отрезала кабардинцев от их главной житницы — плодородных нив и пастбищ. Кабардинцы, до того депортированные из района Пятигорья, теперь не имели права появляться там, где жили раньше, где оставались их разрушенные дома, могилы предков. Линия создала настоящую резервацию для коренных жителей края. Пропускали через Линию только по специальным билетам, по соизволению комендантов крепостей, иные из которых были законченными самодурами. Кто бы мог терпеть такое на собственной земле! И что оставалось делать ограбленному, оскорбленному народу? Кабардинцы стали большими и мелкими партиями нападать на военные укрепления, постоянно тревожить Линию, ведя военные операции за ее пределами. Вот это и вошло в русскую литературу, в том числе и в большую (Пушкин, Грибоедов), под названием “набеги на Линию”, участников же “набегов” окрестили “хищниками”. Случались — к чему отрицать — и разбои на Линии, которые, однако, ни в какое сравнение не идут с погромами аулов царскими войсками.
По своей сути “набеги на Линию” были разновидностью горского движения сопротивления, партизанской войной. Выбор средств в такой войне ограничен. Ее участники мстят за отнятую родину. Следуя иной логике, придется признать славного гусара Дениса Давыдова, громившего со своим отрядом тыловые части Наполеона, “хищником”, партизан Ковпака — боевиками, а юную патриотку Зою Космодемьянскую — террористкой. Вот в каких нравственных дебрях можно застрять, если события прошлого не взвешивать на правильно сбалансированных весах истории. Массовые же выступления против колониальных захватов в тот период называются в официальной историографии Кавказской войны “восстаниями кабардинцев”. Наиболее крупные из них имели место в 1779, 1794, 1809 и 1810 годах. Все они были жестоко подавлены.
Но самое большое преступление — это ничем не возмещенный до сих пор захват земельных владений Кабарды. Только в XVIII веке, задолго до ермоловских экзекуций, у кабардинцев было отнято более 623 306 десятин земли. Эти, как и отчужденные впоследствии земли, отошли под военные поселения и усадьбы царских военачальников. Безземелье, проистекающее с тех далеких времен, по сей день остается главной бедой горских народов Северного Кавказа. Современные политики не прочь порассуждать о причинах конфликтов в нашем крае. Но мало кто вспоминает, что основная причина — в отсутствии у горцев достаточных для их жизнеобеспечения земельных площадей, что все тянется оттуда, с XVIII—XIX веков, что такое наследие оставили нам царские генералы.
А.Д.: Вы не жалеете черной краски для генералов…
X.K.: Стараюсь быть справедливым. Были генералы, которые сами выступали против кавказской политики царского правительства, недостойных приемов ведения войны и зверств в обращении с местным населением. Они предлагали различные проекты мирного освоения края. Генерал А.П.Тормасов, главнокомандующий на Кавказе в 1808—1811 гг., подал в 1810 году военному министру записку о вреде и ненужности репрессий против горцев, осуждал жестокие методы подавления восстания кабардинцев, советовал прекратить злоупотребления на Линии, налаживать с горцами мирные связи, развивать торговлю. Об этом же писал царю в 1816 году адмирал Н.С.Мордвинов — тот самый, который в 1826 году, будучи членом Верховного уголовного суда, отказался подписать смертный приговор декабристам. Такие же записки, только с еще более резким осуждением бойни на Кавказе, слал в столицу генерал Н.Н.Раевский — начальник Черноморской береговой линии. Из-за резких разногласий с правительством по этому вопросу ему пришлось подать в отставку.
Не принимали тогдашней политики на Кавказе и сосланные сюда после восстания 1825 года декабристы, а также А.С.Грибоедов, М.Ю.Лермонтов, А.И.Герцен, Н.Г.Чернышевский, Н.А.Добролюбов, П.И.Ковалевский, В.Т.Нарежный, Т.Г.Шевченко, А.А.Бестужев-Марлинский, Л.Н.Толстой и многие другие виднейшие представители русской интеллигенции, представлявшие “другую Россию” — Россию вне пределов Зимнего дворца, как говорил А.И.Герцен. Раскрытию их позиции по кавказским проблемам, отношению к этим проблемам демократически, гуманно настроенных кругов России в книге посвящены две главы, не раз я возвращаюсь к этой теме и на других страницах.
Война на Кавказе тяжким бренемем ложилась на русский народ и на все государство. А материальные затраты за столько лет! По официальным данным, боевые потери русских войск в Кавказской войне составили 96 275 человек, в том числе 4050 офицеров и 13 генералов. Не боевые потери, как то: смертность от ран и эпидемий — превышали боевые как минимум втрое.
Эти цифры вызывают сомнения. Существуют и такие данные: каждые 7 лет на Кавказе погибали 120 тысяч русских солдат. Со времен Екатерины II по 1864 год 1,5 миллиона российских солдат легли в кавказскую землю — без учета потерь казаков.
С Кавказской войной, кстати, так или иначе связана гибель Лермонтова и Грибоедова. При высадке русского десанта в район нынешнего Сочи пропал без вести А.Бестужев-Марлинский. Неизгладимый рубец оставила эта война в сердцах А.Полежаева, Л.Толстого, декабристов А.Розена, Н.Лорера, А.Якубовича, В.Норова, многих других выдающихся представителей русской культуры и передовой общественной мысли. На Кавказе умер от болезней замечательный поэт Александр Одоевский.
И такая война, самая долгая в истории России, остается самой неизвестной россиянам.
А.Д.: “Вечные странники” в заглавии вашей книги — это кто?
X.K.: В данном случае эта метафора относится к кабардино-черкесской (или адыго-черкесской) части населения стран Ближнего Востока, состоящей из потомков горцев, вынужденно переселившихся в ходе Кавказской войны и после ее окончания в бывшую Османскую империю. За рубежом они более известны под названием “черкесы”. Этноним этот собирательный, так часто называют всех выходцев с Северного Кавказа, а иногда и из Закавказья, в частности — из Грузии. Но примерно 90—95 процентов зарубежных северокавказцев — это адыги. Они и есть вечные странники на пути к потерянной родине.
А.Д.: Вы трогательно пишете об их любви к исконному отечеству, о стремлении вернуться на землю предков, о ностальгии…
X.K.: Ностальгия — это трагическое ощущение великой, ничем не восполнимой утраты. Это особый род заболевания, томление души, плач сердца о том, что когда-то составляло главную ценность жизни человека, а теперь ушло, вероятно, навсегда. Эта тоска, безжалостно подтачивающая силы даже очень крепких людей, неоднократно описана в литературе. Но то — о ностальгии отдельного человека. А у нас речь — о ностальгии целого народа! Страданиям, испытанным горцами при переселении в Турцию, и понесенным ими потерям мало найдется аналогов в истории.
А.Д.: История переселения более или менее описана. В книге вы больше говорите о причинах, его вызвавших.
X.K.: Скорее — о мотивах. Я ведь подхожу к предмету опять-таки не как историк, а как писатель. Но давайте о фактах. Трагедия Кавказской войны достигает своего апогея именно в финале. Это была величайшая гуманитарная катастрофа. И потому при определении размеров потерь горцев речь должна идти не только о численности павших на войне, а и о гибели целых народов, этносов, об уничтожении уникальной культуры, словом — об этноциде.
Заключительный этап войны носил исключительно жестокий характер. Царские войска продвигались к морскому побережью, сметая все на своем пути. К этому времени в высших правительственных кругах Петербурга созрел план дальнейших действий по отношению к адыгам Западного Кавказа, состоявший в том, чтобы переселить часть из них на Кубань или во внутренние губернии России, а остальных принудить к уходу в Турцию. Как осуществлялся этот замысел на практике, выразительно обрисовал один из мемуаристов. Вот что он писал: “Мы продвигались вперед шаг за шагом, бесповоротно и навсегда оставляя за собою каждую пядь занятой нами земли во владениях непокорных горцев. Туземное население, теснимое со всех сторон, устремилось в недоступные ущелья гор, но и там не могло удержаться. Отряды наших войск проникали всюду и очищали занимаемые ими места до последнего человека. Война шла с неумолимою суровостью. Черкесские аулы выжигались сотнями, посевы их истреблялись или вытаптывались лошадьми, а жители, изъявившие покорность, выселялись на плоскость под управление наших приставов, непокорные же отправлялись на берег моря для переселения в Турцию…”
На морском берегу, примерно от нынешнего Темрюка до Сухума, скопились огромные толпы горцев для переправки морем в Турцию — это не считая тех, которые добирались туда по суше. Ни Россия, ни Турция не выполнили своих обещаний о предоставлении судов в достаточном количестве. Многим пришлось ждать недели, месяцы… А пришли они к морю в легкой одежде, без достаточного запаса пищи и воды. Люди умирали тысячами. Очевидцы рассказывают, например, как вымирал лагерь в Новороссийской бухте, где остались на зиму около 17 тысяч человек. Только на северо-восточной стороне этой бухты на пять верст простирались кладбища, на которых было погребено 1480 трупов.
Люди во множестве гибли при переходе через море. Трупы выбрасывали с кораблей, их долго еще прибивало прибоем к берегу. Некоторые суда утонули из-за того, что были перегружены. Неласково встречал переселенцев и турецкий берег. Власти этой страны совершенно не были подготовлены к приему такого количества горцев. Здесь так же стихийно образовались опасные в санитарном отношении лагеря черкесов, где они умирали от холода, голода и болезней. И теперь, по прошествии стольких лет, волосы встают дыбом, когда читаешь документы об этих лагерях. Многие из них опубликованы, да и в нашей работе приводится немало. Вот несколько цифр из сообщений русского консула в Самсуне. Только в ноябре и декабре 1863 года в Трапезунд и Платану прибыли около 10 тысяч горцев, 2400 из них умерли в пути уже после отправления отсюда в глубь страны. Общее количество горцев в Трапезунде в ноябре 1863 года перевалило за 40 тысяч. К маю 1864-го количество умерших в этом городе горцев доходило до 30 тысяч. В Самсуне и окрестностях скопилось более 100 тысяч душ. Средняя смертность в день 180—250 человек. Там был отмечен небывалый случай: в начале сентября 1864 года в городе одновременно насчитывалось 50 тысяч неубранных трупов и 60 тысяч еще живых переселенцев. И это лишь выборочные показатели. Так погибал народ, о мужестве, доблести, физической и нравственной красоте которого оставили самые высокие отзывы писатели, историки, путешественники, начиная с античных времен. Народ, предки которого создали самое древнее на территории нынешней России государство, обогативший мировую культуру бесподобным героическим эпосом, а этическую мысль человечества — нравственным кодексом “Адыгэ хабзэ” (адыгский обычай, адыгское поведение), ставшим образцом для подражания у всех кавказских племен.
А.Д.: Нередко можно слышать, что уход горцев — это их добровольный выбор. Им, мол, предложили остаться, а они не захотели, последовали за своими предводителями, предпочитавшими быть подданными турецкого султана.
Х.K.: He исключено, что такое тоже могло иметь место. Некоторые предводители действительно уводили своих холопов и всех зависимых от них. Но это не более 1—2 процентов общего количества ушедших. А в целом это миф из той же серии, что и теория “равной ответственности”.
Претерпеваемые переселенцами бедствия получили широкую огласку в европейской прессе. Чтобы как-то нейтрализовать нежелательные для России колебания международного общественного мнения, перед иностранными дипломатами в Санкт-Петербурге выступил сам канцлер А.М.Горчаков. Приличия ради он заявил, что императорское правительство сожалеет о гибели людей. При этом всю вину за случившееся он возложил на самих черкесов, которые, по словам канцлера, настаивали на выезде из страны, отвергнув сделанное им предложение о переселении на равнинные земли. Этот тезис муссируется и по сей день.
Да, под конец войны оставшимся в прибрежных горах черкесам было предложено переселиться на равнины. А равнина в те времена — это болотистые, не пригодные для возделывания земли. У черкесов побережья была своя, веками освоенная среда обитания, свой “вмещающий ландшафт”. Это народы моря, весь жизненный уклад которых связан с морем, лесами и горами. Они, естественно, отказались переехать в степь. К тому же переселиться туда означало окончательно подчиниться завоевателям, чего душа черкеса никак не могла принять. Винить адыгов за это огульно, как делали тогдашние историки и публицисты, а порой делают и иные нынешние, кощунственно.
Другая сказка: русские войска хотели прекратить военные действия, лишь бы горские старшины согласились на признание царской власти. Как бы не так. Согласие убыхских старшин покориться принял сам главнокомандующий, великий князь Михаил. И тут же приказал ускорить намечавшуюся ранее экспедицию в покорившуюся землю для очищения ее от тех же убыхов.
Часто напоминают и о встрече царя Александра II с абадзехскими старшинами в 1861 году: царь, мол, предложил горцам мир, а они его не приняли. При этом упускают из виду, что к тому времени был захвачен почти весь Северный Кавказ; спасать покорностью было уже практически нечего. К тому же царь предложил мир не просто так, а на условии очищения побережья, переезда в степные районы под управление русской военной администрации, что старшины действительно отвергли. О том, о чем горцы и ранее просили неоднократно, а именно: отвести войска, не вырубать леса, не разрушать аулы, не выжигать посевы, не отнимать веру, разрешить жить на прежних местах — тогда царь может считать их своими подданными, не было и речи. Александр II отказался обсуждать вопрос в такой постановке и изрек знаменитую фразу: “Выселиться, куда укажут, или переселиться в Турцию”.
Абадзехи бурно обсуждали предложение царя и разделились на две группы: одни призывали сложить оружие, другие — не сдаваться. Большинство поддержали последних, и война длилась еще три года. Возможность достижения мира хотя бы на этом этапе была упущена. Но кто может осудить тех, кто решил защищаться до конца или потом ушел, чтоб не покориться врагу? Может быть, историку это легче. Писатель не может их судить.
А.Д.: Отдавая им должное, вы совершенно справедливо предлагаете читателю оценить и выбор тех, кто согласился поселиться в отведенные места и прекратить борьбу. Ведь были и такие?
X.К.: Да, такие были. Герой повести М.Лохвицкого “Громовый гул”, оказавшись перед необходимостью принять решение в условиях, когда одни соплеменники уезжали в Турцию, покидая родную землю, другие за эту землю умирали, так рассуждает о третьих — тех, которые были согласны “выселиться, куда указано”: “Не дальновиднее ли последние, не окажутся ли они в будущем мудрее нас, ибо хотя бы часть изъявивших покорность сохранит свои жизни и жизни своих потомков?”
В общем-то, так и получилось. Альтернатива была горькая в нравственном отношении. Но если говорить не только об осколках обширного когда-то адыгского этнического массива на Западном Кавказе, но и обо всех адыгах, то те из них, которые не ушли, сохранили не просто свои жизни и жизни своих детей. Они сохранили край, нацию, имя ее на карте. Вместе с другими народами России прошли они сложный путь социального обновления и сегодня строят новое, демократическое государство. Утверждение читателя в этой мысли было самой дорогой для меня целью в период работы над книгой.
А.Д.: Давайте теперь поговорим о судьбе тех, кто дошел до турецкого берега и кому посчастливилось остаться в живых.
X.K.: Генерал Р.А.Фадеев злорадно предрекал ушедшим в Турцию черкесам близкий конец: “Просуществуют лишь в одном поколении”. Оракул просчитался. Черкесы-мухаджиры, на долю которых выпало столько бед и лишений, смогли не только собрать силы для сохранения себя как этноса, но и заявить о себе в новых своих отечествах. Правда, было трудно. Особенно вначале: непривычный климат, неблагоустроенные места поселения, огромная разница между тем, что было обещано, и тем, что оказалось на самом деле, плюс гнетущее чувство чужбины и раскаяние за содеянную ошибку. Оглядевшись на новом месте, огромные толпы мухаджиров бросились обратно к российским границам, но от царя последовал приказ: никого обратно не принимать. Имели место попытки с оружием пробиться обратно на Кавказ. По требованию российского правительства против восставших были двинуты турецкие регулярные войска. Мухаджирам пришлось смириться со своей участью. Большинство занялись тем же, чем они занимались на Кавказе, — земледелием и скотоводством.
Некоторые пополнили армию, полицию, жандармерию, аппарат государственного управления. Султанское правительство использовало черкесские контингенты армии и специальных полицейских отрядов для подавления национально-освободительного движения в империи, прежде всего — в районах с христианским населением. Вскоре получилось так, что черкесы оказались в Турции на особом, отличном от других нацменьшинств положении, стали своего рода опорой султанского трона, чем-то вроде казачества в России. Многие черкесы занимали видное положение при султанском дворце. Добавьте к этому, что черкешенки, попавшие в султанский гарем, становились матерями многочисленных принцев. Непререкаемым авторитетом пользовались черкешенки — матери правящих монархов, которых уважительно называли “валиде”. Наибольшую известность приобрела мать султана Абдул-Меджида — черкешенка, которая фактически правила страной многие годы.
А сколько было в Турции великих визирей, то есть премьер-министров, министров, генералов, адмиралов, послов из числа мигрантов! Были также маршалы и генералиссимусы, немало выдающихся государственных мужей, реформаторов и революционеров.
Едва ли можно найти и у нас, и за рубежом биографический словарь, в котором не названо имя Хайраддина ат-Туниси (Тунуслы). Прибавление к своему имени титула по названию африканской страны он получил за вклад в ее историю: в то время Тунис входил в Османскую империю. Хайраддин — тунисский просветитель и государственный деятель, автор конституции 1861 года. Он основал в Тунисе и национальную библиотеку. Султан отозвал его в Стамбул и назначил великим визирем.
Маршал Фуад-паша Дели — самая колоритная фигура в истории Турции
конца XIX — начала XX века, полководец и дипломат, посол Турции в Австрии и России. Со временем Фуад-паша начал открыто критиковать деспотический режим султана Абдул-Хамида, а в поданной ему записке заявил, что такого управления страной далее терпеть нельзя. Военный суд приговорил маршала к смертной казни, но, опасаясь, что дело популярного в Турции и за рубежом паши получит широкую огласку, султан заменил приговор пожизненным заключением.
Несмотря на близость черкесов к султанскому двору, многие из них приняли активнейшее участие в младотурецкой революции, покончившей с султанским абсолютизмом, и в кемалистской революции.
Большой и многообразный вклад внесли черкесы в турецкую и арабскую литературу. Это и основоположник турецкой романистики Ахмед Мидхат, и создатель турецкой социальной новеллистики Омер Сейфеддин, и одна из ближайших помощниц Мустафы Кемаля периода национально-освободительной войны писательница Халиде Эдиб, удостоенная турецким парламентом почетного титула “Адывар”, что значит “Знаменитейшая”. Это великие арабские поэты Махмуд Сами аль-Баруди и Ахмед Шауки, талантливейшие египетские писатели братья Теймуры — Махмуд и Мухамед, многие другие. Можно составить длинный список черкесов — выдающихся деятелей культуры, спортсменов, артистов театра и кино, в который войдут и потомки черкесских мамлюков.
А.Д.: Мамлюки — предшественники мухаджиров?
X.K.: Да. Хотя это совершенно разные типы, условно говоря, эмиграции, но я убежден, что историю черкесской эмиграции на Ближнем Востоке следует отсчитывать от мамлюков. Именно память о мамлюках побудила Турцию согласиться на иммиграцию черкесов. Их боевые качества издавна были хорошо известны на Востоке, и с давних пор правители мечтали иметь в составе своих армий черкесские дружины.
А.Д.: А что представляет собой черкесская диаспора сейчас?
X.K.: Сегодня черкесы проживают более чем в 50 странах мира. Общая их численность, по их собственным подсчетам, приближается к трем миллионам. Страны более или менее компактного проживания черкесов это прежде всего Турция (приблизительно 1,5—2 миллиона), Сирия (85 тысяч), Иордания (75 тысяч), Германия (20 тысяч), США (6 тысяч), Египет (5 тысяч), Израиль (3 тысячи). В еврейском государстве черкесы оказались не потому, что эмигрировали в “землю обетованную”, а вследствие разделения Палестины после Первой мировой войны.
Такая же не зависящая от них географическая “прописка” у черкесов на Балканском полуострове, где на территории бывшей Югославии сохраняются островки адыгских поселений. В свое время турецкий султан расселил их среди балканских народов по типу казачьих станиц на Северном Кавказе и с теми же задачами — усмирения местного населения. После Русско-турецкой войны 1877—1878 гг. по требованию царского правительства их депортировали оттуда. Для них это был второй исход в Стамбул. Претерпевая новые лишения, балканские черкесы переселились в Малую Азию и на территорию Сирии и Иордании. Но в Сербии, в районе Косово, осталось несколько деревень. Уже в наше время они оказались в эпицентре известных межэтнических конфликтов. В соответствии с договоренностью между компетентными органами Российской Федерации и Союзной Республики Югославии с участием президента и правительства Республики Адыгея в 1998—1999 гг. в Адыгею возвратились 174 человека — 38 семей. Через столько лет, пройдя столько испытаний, эти потомки мухаджиров-изгнанников вернулись на историческую родину. Для них выстроен новый поселок около Майкопа. Их “Истамбылак’уэ” закончился.
Черкесы в США и Западной Европе — это эмигранты с Ближнего Востока, покинувшие свою вторую родину по причинам уже экономическим. Процесс этот усилился после израильской агрессии против арабских стран в 1967 году, когда израильтяне оккупировали район Голанских высот, где в городе Эль-Кунтейра и близлежащих деревнях уже хорошо обустроенной общиной проживали черкесы, в основном кабардинцы.
Адыги в России поддерживают тесные связи со своими родственниками в диаспоре, с землячествами соотечественников. Наибольшее развитие получили отношения с иорданскими адыгами. В этой стране черкесы традиционно занимают высокое положение. Объясняется это их ролью в строительстве нового иорданского государства, той поддержкой, которую они оказали правящей династии Хашимитов в момент прихода к власти первого короля этой династии Абдаллаха. Хашимиты не забыли об этом и щедро одаривали черкесов своей милостью. И в наши дни королевская гвардия набирается из черкесов. Некоторые черкесские семьи состоят в близком родстве с королевской фамилией. А один из кабардинцев был женат на дочери короля Хусейна принцессе Алие. Но ближе всех к черкесам по воспитанию и окружению — ее брат, принц Али. Он активно участвует в мероприятиях, проводимых черкесской колонией, и даже возглавил конный поход иорданских адыгов по обратному маршруту дороги мухаджиров и местам проживания адыгов в Иордании, Сирии, Турции и России. 6 октября 1998 года во главе колонны всадников, в белой черкеске, на белом коне принц Али въехал в Нальчик, где завершался поход. Здесь принц продемонстрировал неплохое знание адыгских обычаев, отлично танцевал кабардинский танец “Кафа” и, выступая в парламенте КБР, приветствовал депутатов на кабардинском языке.
Черкесы в Иордании широко представлены в армии, полиции, государственном аппарате, в торгово-финансовой, земельно-аристократической элите. Однако оценка подобных фактов не должна быть однозначной. Замечательно, разумеется, что этническая масса, которая по всем законам естественной истории должна была бы давно раствориться в среде, куда она попала, смогла выдвинуть из своего состава людей, достигших такого высокого статуса, сохранив при этом не только “этническую память”, но и национальную самоидентификацию, родной язык, обычаи и традиции своего народа. Есть факты и вовсе удивительные: в области культуры муджахирам удавалось многое, что было невозможным в кавказской истории адыгов. Например, они сумели осуществить вековую мечту — создать письменность на родном языке, в начале XX века в Стамбуле основали первую адыгскую газету и первое издательство.
Но, с другой стороны, воинственные кавказцы на Ближнем и Среднем Востоке часто оказывались карающим орудием в руках деспотических правителей. Правда, в такой непривлекательной роли выступали лишь избранные лица, специальные военно-полицейские формирования. Массы же черкесов в целом жили жизнью того народа, среди которого оказывались, в том числе принимали активнейшее участие в национально-освободительной борьбе, в движении за демократизацию жизни своих стран, в защите их свободы и суверенитета. Но в любом случае — закон чужбины суров. Все культурные начинания адыгов потерпели крах: газета просуществовала лишь несколько лет, письменность на родном языке не развилась, обучение на нем было сорвано политическими событиями в Турции.
Среди крупных государственных, политических и общественных деятелей — выходцев из современной черкесской диаспоры — можно назвать Сабри Чангаянгиля в Турции и Халеда Мохе эд-Дина в Египте. Первый многие годы был министром иностранных дел Турции, с начала 1980 года до военного переворота, случившегося в сентябре того же года, исполнял обязанности президента. Второй относился к ближайшим соратникам Насера, являлся лидером левых прогресивных сил Египта, был вице-президентом Всемирного Совета мира, ему была присуждена Международная Ленинская премия “За укрепление мира между народами”.
И где бы ни жили сегодня потомки мухаджиров, чем бы ни занимались, отечеством своим они почитают Кавказ и из поколения в поколение хранят завет отцов — вернуться туда.
А.Д.: Скажите, пожалуйста, в каком соотношении находится северокавказская эмиграция с русской в целом?
Х.К.: Спасибо за этот вопрос. Он дает возможность внести ясность в возникающую иногда путаницу. Диаспора, о которой шла речь до сих пор и о которой рассказывает моя книга, никакого отношения ни к “белой” эмиграции, ни к “невозвращенцам” и “перемещенным лицам” периода Второй мировой войны не имеет. Правда, в свое время среди мухаджиров оказалось ничтожное количество горцев, выехавших за рубеж после революции и Гражданской войны в России, а также “невозвращенцев”, лиц, служивших в гитлеровской армии и сотрудничавших с оккупационными властями в 1942—1943 гг. Но эти немногочисленные беженцы и предатели своими россказнями о “зверствах” большевиков (в чем-то правдивыми, но большей частью лживыми) внесли такое смятение в мухаджирскую среду, что многие возненавидели строй, существовавший тогда в нашей стране, и это осложняло наши отношения с диаспорой в период холодной войны.
Но история есть история. Во вторую свою книгу я включаю специальный раздел об истории и этой части эмиграции с Северного Кавказа.
А.Д.: Вернемся к тем, которые не ушли, и, как вы сказали, сохранили нацию. Насколько способствовало последнему их развитие в составе царской России, а затем Советского Союза? И вообще как можно, исходя из опыта прошлого адыгов, оценить сегодня историю русско-кавказских отношений?
Х.К.: Говоря о русско-кавказских отношениях, надо всегда помнить о двуедином процессе. Распространение российской юрисдикции на Кавказ несло в себе известные зачатки прогресса, просвещения, культуру городов. Даже такой последовательный критик (вместе с К.Марксом) колониальной политики царизма, как Ф.Энгельс, признавал, что, несмотря на всякий сопутствующий негатив, “Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку”, и что “господство России играет цивилизаторскую роль для Черного и Каспийского морей”. Не призываю при этом забывать, что силой оружия Россия устанавливала на Кавказе порядки военно-полицейского государства.
Но правда есть правда. Русско-кавказское сближение происходило в ходе самой войны. Даже в разгар боевых действий, вдоль той же Кавказской Линии возникали обширные территории интенсивного общения горцев и русских. Исследователи сегодня называют такие территории контактно-цивилизационными зонами, а всю территорию конфликта — районом цивилизационного разлома. В таких зонах происходили не только вооруженные столкновения, но и укреплялись хозяйственные и культурные связи, вызревали те отношения, которые впоследствии стали называться интернациональными. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Простой же люд в России и на Кавказе тянулся друг к другу. Кавказская война дала яркие примеры сближения, объединения горских и русских крестьян. Именно в годы войны окреп институт куначества у горцев, которые за большую честь почитали иметь кунака-русского. А о том, что это значило для русских, замечательно писал А.С.Пушкин. Экономическое и культурное значение возникновения меновых дворов, торговых центров, школ, в которых обучались и горские дети, трудно переоценить.
В эти же годы, в основном из среды аристократии, начала формироваться горская интеллигенция, позиция которой в отношении к России играла весьма существенную роль. Если взять конкретно адыгов, достаточно напомнить имена Измаила Атажукина, хорошо известного по поэме М.Ю.Лермонтова; первого кабардинского ученого и просветителя Шоры Ногмова; этнографа и писателя Хан-Гирея, бывшего командира Кавказско-горского полуэскадрона — почетного конвоя царя; или поэта и общественного деятеля Лукмана (Дмитрия) Кодзокова, кстати, выросшего в семье вождя славянофилов А.С.Хомякова… Они и многие другие смогли получить образование и реализовать себя лишь благодаря поддержке и покровительству прогрессивно настроенных русских военных, ученых, писателей.
Другая историческая истина состоит в том, что вхождение в состав мощной и сильной державы навсегда избавило Кавказ от угрозы извне.
Окончательная интеграция края в российскую действительность произошла в советскую эпоху. Как бы кто ни относился к Октябрьской революции, последствия ее, со всеми их издержками, оказали благотворное влияние на исторические судьбы горских народов. Они получили свою государственность в форме советской автономии. Сформировались современная экономика, наука, культура, литература, искусство, печать, театр, телерадиовещание на родном языке — предел мечтаний зарубежных черкесов, мечтаний, на чужбине недостижимых, хотя их в несколько раз больше, чем нас, российских адыгов. Это нынче пошла мода утверждать, будто после революции с Севера направлялись к нам одни буйноголовые красные командиры и кровожадные чекисты. Но шли и русские учителя, врачи, инженеры, рабочие высоких квалификаций. Они открывали в горах школы, больницы, строили дороги, мосты, заводы, города. Помните замечательное стихотворение Кайсына Кулиева “Учитель Борис Игнатьевич”? Сколько их было — русских учителей, приобщавших горских пацанов к русскому языку, ставшему великим культурно-духовным достоянием наших народов!
К сожалению, сегодня находятся люди, пренебрежительно называющие нас “лицами кавказской национальности” и как бы отделяющие этим нас от остальных россиян. Но мы люди, вековым своим прошлым, духовными корнями вросшие в русскую историю и русскую культуру. И никто с этим ничего поделать не сможет. В условиях Кабардино-Балкарии, например, бредовые идеи о реванше за события XIX века или сепаратизме могут прийти в голову только какого-нибудь безумца.
Во второй книге “Странников” будут специальные главы о русско-адыгских связях и о том, как истекшие 140 лет истории оказали разное воздействие на адыгов в диаспоре и адыгов в России.
1 См. “Дружба народов”, 1996, N№ 1.
2 См. “Дружба народов”, 1996, N№ 4.