Поэма. Послесловие Светлана Семененко
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2004
Перевод Светлан Семененко
Воздух прерывист море пунктир плоский голыш наобум брошен куда-то не думаю что мир меня поймет я говорю об эстонии не верю что эстония меня поймет я говорю о себе не думаю что сам себя пойму я говорю о мире по ту но уж по крайней мере и по эту сторону добра и зла на расстоянии протянутой руки от собственного внутреннего космоса в дебрях частной жизни и здесь в эстонии теперь достало б только сил ступить под град случайностей и неизбежность узнавать во многих встречных что силятся принять ее лицо страдания гнездятся в памяти наследственность такая штука ее и псу не перегрызть и все-таки совсем иное дело ступить под град случайностей совсем иное о неизбежность, дай мне руку! и вот тебе моя рука другую дал тебе уж тем что я на свет родился о неизбежность, дай мне руку На вокзалах ночуя много всяких видал я беспамятных пассажиров в их числе пребывая один из многих волей-неволей такой же как и они каждодневно встречая их оставшихся в николаевском времени или временном Временного Правительства или сгинувших на Гражданской войне или в Освободительной или в классовой схватке или в эстонское время до и после принятия христианства до и после правления Пятса и в Красной России и тех кто в Великой Отечественной и тех кто на Второй мировой в годы культа во времена Никиты Хрущева в годы Брежнева и колхозников и высланных и всех лесных братьев ибо ненависть не единит только тлеет в сердце в каждом отдельно и десятки тех кто десятками держит кулак за десятками спин ненависть не единит никого и тысячи тех кто тысячи кукишей держит в кармане тысячи тухнущих кукишей и ненависть ничего не решает и всех кто завязывает на носовых платках узелки на память чтобы ничего не забыть чем делают эти платки непригодными для сморканья и всех кто завязывает на носовых платках узелки на беспамятство чтобы всякий день снова и снова быть избавленными от всего чем тоже делают эти платки непригодными для сморканья и носами сопят едва дышат совсем задыхаются и всех всех беспамятных всех несведущих на вокзалах ночующих ничего ни о чем не ведающих и многих студентов жизнерадостно грезящих и болванчиков предающихся медитации при свете свечи и огромных отелей проектировщиков и грандиозных певческих праздников устроителей о грандиозном буме мечтающих и заурядных среднеоплачиваемых деятелей умственного труда средних способностей и всех кто в своем мозговом портативном подсобном хозяйстве пытается сшить две половинки дня чтоб получить один целый (да, немало в последнее время людей повидал и по свету немало я хаживал) ломать не строить душа не болит старый добрый эстонский работник нужен во все времена волей-неволей средь них пребывая такой же как и они отупев от цинизма от истерии от отупенья веками в хандре пребывания насквозь пропитавшись ее черной желчью ура! сережки какие красивые! украшение собственного жилья как протест журнал мод как определитель менталитета добровольное общество пожарных как изъявление свободы воли общество охраны природы как естественная самозащита у стен уши в ушах сережки… красивые! по ту но уж по крайней мере и по эту сторону добра и зла на горках Калевипоэга в городах на речных излуках в домах которых не строил (разве что иногда ремонтировал) в лесах в квартирах где не прописан (а если прописан то уж постоянно) в полях в комнатах где моего ровным счетом нет ничего (что ровным счетом ничего не меняет) на морском берегу и в движении воздуха в беспаспортном голом облаке и всегда в непосредственной близости от собственного внутреннего космоса в стране где слабо говорящий на местном наречии иисус христос еще никому не принес избавленья где подпертый бронетранспортерами маркс не разрешил ни единой проблемы где доморощенный экзистенциализм десятки лет помогал сохранять экзистенцию помог выжить где проповедуют то одну то другую веру изрекают то одну то другую истину так и этак и все головами кивают потирают руками оглядываются а все мало все не так в малой стране где между прочим есть собственное правительство в великой стране чья мощь устремленья и прихоти для всех обязательны засыпая страдая бессонницей множество видел я беспамятных пассажиров несведущих беспамятных путников обедая в ресторанах с туристами иноземными и своими (если приглянулся швейцару) закусывая с гордым видом в барах в закусочных проглатывая пережевывая усваивая почти все и любя равнодушно и любуясь детьми голыши наобум куда-то бросая пускай уходят пусть идут своим путем приходят оставаясь волей-неволей как и они — один из многих используя временами подколенные впадины в качестве средства паренья над миром предпочитая только свежую рыбу как и другие кого мое членство в союзе писателей позволяет мне называть старшими коллегами и соратниками предпочитая воздух всему прочему и по этой причине являясь во всем потенциальным предателем и ренегатом никак не умея закончить начатое глядя сейчас в окно и видя развешанные на веревках домотканые коврики (один так изношен что просвечивает) глядя внутрь в дебрях частной жизни и здесь в эстонии глядя в потолок наблюдая как там чередуются тени и свет не принимая в этом участия не умея этого делать и единственно этим и принимая в этом участие (что судьбою дано на том и стою) никак не умея закончить хоть бы начать…
Схватка поэта с властью
Первые сборники Пауля-Ээрика Руммо выражали прежде всего радость бытия, которая мгновенно передавалась и читателю. Заговорили о появлении крупного поэта. В стихах звучала сопричастность поэта всему сущему, кровное родство с ним. «Над осколком озерным / легкий лет паутин / брат я белой березы / алой ягоды сын».
Это было неоренессансное, оптимистическое восприятие жизни и вместе с тем — ощущение мессианства, характерное для ранних стихов многих. Поэзия во все времена нередко была выразителем общественных устремлений, неизбежно конфликтуя с властью, с ее идеологией.
Тема разлада впервые прозвучала в цикле П.-Э.Руммо «Бессонные интерьеры» (сборник 1969 года) с недвусмысленным эпиграфом из Шекспира: «Теперь, когда весь мир со мной в раздоре…» Здесь у поэта появляются политические мотивы: «Капельку нации чуточку космоса / рот полон пафоса горло без голоса / выбор огромен — любую из поз / джунгли ревут голосует колхоз / поп еретик нынче все без разбора / глаз бы глядел да препятствует шора».
Во второй половине 60-х годов либеральная волна завершала откат, подступали заморозки застойной эпохи. Ощущение стойкого самостояния, несмотря на сгущающуюся тьму, позволяет поэту не терять присутствия духа.
В 1970 году Пауль-Ээрик Руммо сдал в издательство новый сборник — «Адрес отправителя». Этот сборник увидел свет через 15 лет.
Годы стали «уже и вовсе шестидесятые», то есть 70-е превратились в эпоху застоя. От искушения что-то затемнить или зашифровать поэт решительно отказался.
Громкий резонанс в те годы получило стихотворение Руммо «Почему я не бегу за границу». Поэт верен своим убеждениям: «Любить и писать стихи / в конечном счете можно везде, / и в конечном счете нигде / одним этим не проживешь». Единственной реальной ценностью для него остается родной язык: «И только язык еще жив, кровоточит…» Эта позиция близка убеждениям Иосифа Бродского, говорившего о языке в Нобелевской лекции как о самостоятельной ценности, движущей поэтом.
С восстановлением государственной независимости П.-Э.Руммо, как и многие эстонские интеллигенты, устремился в политику. Побывал он в коридорах власти, был министром, стал парламентарием. Он остается одним из наиболее ярких дарований эстонской поэзии. Лучшее, что им создано, вошло в классическое наследие подобно стихам Юхана Лийва, Густава Суйтса или Марии Ундер.