Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2004
* * *
Благодаря ли черту или Богу,
А может, просто самому себе,
Я пережил великую эпоху
Катком прошедшей по моей судьбе.
Мы были с нею вроде бы на равных,
В одной и той же числились стране.
Она мне солью врачевала раны
И “пятым пунктом” досаждала мне,
Была со мной на выезде и дома,
“Мерзавчиком” спасала от тоски,
На море посылала от завкома
И на собраньях пудрила мозги.
И все же, чтобы ни происходило,
Свидетельствую до скончанья лет —
Она меня по-своему любила,
А я ее, как ни печально, нет.
* * *
Обласканный, тертый судьбою,
Среди обещаний пустых
Старался ты быть сам собою
При всех поворотах крутых.
И если, случалось, срывался
В запой, в заваруху, в скандал —
Тебе этот мир улыбался
И на ноги встать помогал.
Он был тебе шумным Арбатом
И тихим Ваганьковым был,
“Убийцами в белых халатах”
С газетных страниц приходил.
Он Швейцером был и Пол Потом,
Да если уж все вспоминать…
И все-таки так неохота
Его одного оставлять.
* * *
В борьбе нечеловеческой
Взрывая старину,
Профукали отечество,
Прошляпили страну.
Что белые, что красные —
Отнюдь не херувимы.
Одним грехом помазаны,
Одним свинцом косимы.
Святые и грабители,
Все из одной поковки.
И нету победителей
В той яростной тусовке.
* * *
Середина апреля,
А весна все никак не наступит.
Да и теле-емеля
Все по нервам брехней своей лупит.
Что-то там об Ираке,
О жилищной реформе, о Думе.
Нет, чтоб о Пастернаке,
О зеленом некрасовском шуме.
Лжет с великой охотой
В продолжение целого дня.
Держит за идиота
Всю страну. В том числе и меня.
Памяти отца
1
Ты лежишь под белыми березами,
Черною заваленный землей.
Обрученный с русскими морозами,
Облученный русскою весной.
Космополитический тетеря,
Живший всем превратностям назло.
Как тебя, румынского еврея,
В эти палестины занесло?
Ослепленный светлою идеей,
Вместе с мамой ринулся сюда,
Где с трудом выносят иудея,
Даже если любят иногда.
Две могилы по углам России
Долгою разведены бедой,
И мечусь я в памятном бессильи
Между каргопольем1 и Москвой.
2
Как ни крути, но это факт,
И отрицать его нелепо,
Ты попадал не редко в такт,
Но все же чаще пальцем в небо.
Какой там из тебя пророк,
Гадальщик на кофейной гуще.
Кому ты, собственно, помог,
Наращивая счет текущий?
И чье вниманье заслужил?
Не говоря уже о большем.
А я лишь об одном молил,
Чтобы ты жил как можно дольше.
3
Жизнь пролетела, как бадья
В мерцающую глубь колодца.
Да разве я тебе судья?
Да разве мне с тобой бороться?
Пока твой облик не померк,
Не заросла тропа к могиле —
Ты для меня дороже всех,
Чего бы там ни говорили.
Прости, что я не ангел был
И предавался суесловью.
Прости, что я тебя любил
Неблагодарною любовью.
* * *
Их далеко уже не масса,
Кто уцелел на той войне.
Остатки пушечного мяса
Разбросаны по всей стране.
Они ругают “дерьмократов”,
“Усатого” боготворят
И большевистских ренегатов
Готовы “к ногтю” всех подряд.
И спорить с ними бесполезно,
И понимать их тяжело,
Они из той страны железной,
Где им отчасти повезло.
Где худо-бедно состоялись
Их судьбы, жуткие порой.
Где многие из них остались
Лежать под красною звездой.
Ветераны
Муштрованные адом
В тылу и на войне,
Они живут с надсадой
В предавшей их стране.
Охотно смотрят фильмы,
Забытые давно.
Для них теперь, что финны,
Что немцы, все равно…
Победы день встречают
Все глуше что ни год.
И смерть не замечают,
Что их, как снайпер, бьет.
* * *
Ну, вот тебе и шестьдесят четыре —
Мафусаилов век по нашим дням.
Начитанный в Монтене и в Псалтыри,
Ты редко припадал к родным корням.
Ходил с восторгом в праздничных колоннах,
Крепленым подкрепляемый вином,
И строил убежденно и казенно
Социализм с каким-то там лицом.
Решения очередного съезда
За чистую монету принимал
И слабый пол в загаженных подъездах
Есенинскою музой донимал.
Драл горло и, внезапно молчаливый,
Прислушивался к вражеской волне
И, в общем, был по-своему счастливый
В тобой не озабоченной стране.
* * *
На улице по имени Стромынка,
На площади по прозвищу Арбат
Я пил на именинах и поминках,
То грустью, то веселием объят.
Сын матери, загубленной
в “Карлаге”,
И чудом уцелевшего отца,
Я рассказать пытался на бумаге
Свою судьбу от первого лица.
Но, вероятно, не хватило силы,
То, что другим, быть может,
суждено.
Я проклинал любимую Россию,
Хотя во всем был с нею заодно.
Евангельские страсти по Матфею,
Библейского объема образа.
А у меня все страсти по еврею,
И этого довольно за глаза.
* * *
Не удаляясь, удаляется
Война и все, что с нею связано.
И ветераны удивляются
Тому, что про нее рассказано.
Им и самим порой не хочется
Знать, как же все происходило.
Их полувековое творчество
Им и самим подчас не мило.
И пародийные парады,
И напускное молодечество,
Все это из другого ряда.
Но все ж ОНИ спасли Отечество!
* * *
Е.Ч.Ломать судьбу через колено
Давно закончилась пора.
Езжайте в Англию, Елена,
А мне в Чертаново пора.
В эпоху войн и революций,
Когда стеной стоит беда, —
Мы умудрились разминуться,
Чтобы встречаться иногда.
Намеком, косвенно, случайно
И сдержанно, как атташе.
Не потому ли так печально
И так чудесно на душе.
* * *
В горниле эпохи горела душа.
Дела были плохи, а жизнь хороша!
А жизнь протекала, вмещая века,
То в форме оскала, то в виде цветка.
Она ворожила, сулила, вела…
И резала жилы обломком стекла.
* * *
О чем твои дневные хлопоты?
Ночные бдения о чем?
Что шепчешь ты мне
Жарким шепотом
Сквозь слезы, льющие ручьем?
Что ты скрываешь за печалями?
Что за улыбкою таишь?
Зачем ты за семью печатями
Все это от меня хранишь?
Всегда загадками чревата,
Полна предчувствий и вестей.
И я — невольный соглядатай
Твоих непрожитых страстей.
* * *
Ларисе