Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2004
Абсолютная невозможность запомнить прочитанное — вот, по-моему, главный характерологический признак масслита и внятный критерий для различения масслита и литературы. Почему и зачем масслит-сочинения программируются как незапоминаемые — совершенно понятно. Скорейшее забывание употребленного продукта необходимо затем, чтобы “духовный мусоропровод” (как выразился Виктор Пелевин по несколько иному поводу) не оказался забитым. Если новые порции мусора “не полезут”, он, понятно, перестанет выполнять свою функцию. Купил, проглотил, забыл, купил, проглотил, забыл, купил…
Позвольте перефразировать слова оруэлловского героя, который говорил “я понимаю как, не понимаю зачем”. Так вот: зачем — понимаю, хочу понять — как?
Названия “продуктов” незапоминаемы, потому что совершенно одинаковы. Это как раз ясно. В алфавитном каталоге они производят прямо оскорбительное впечатление. Презрение к читателям совершенно очевидное и откровенное. “Капкан для премьера”, “Капкан для призрака”, “Капкан для честного лоха”,“Капкан для Бешеной” “Капкан на дурака”, “Капкан на каскадера”, “Капкан на спонсора”, “Когда боги смеются”, “Когда ангелы молчат”, “Когда отступают ангелы”, “Когда закон бессилен”, “Когда меня не стало”, “Когда он проснется”, “Когда стреляет мишень”. Все это сочинения разных авторов, вышедшие в разных издательствах и в разных сериях.
Но жесткая структура и однообразие каждого из жанровых подвидов “продукта” не объясняет их мгновенного исчезновения из памяти. Миф, сказка тоже жестко структурированы и однотипны, но запоминаются глубоко и сразу.
Отношения с памятью слушающих и читающих, аналогичные “масслитовским”, были у феномена совсем иной природы. Все жившие при советской власти были его свидетелями и жертвами. Партийный лидер час за часом жует слова на трибуне. Потом все газеты тискают его гигантскую речугу. Потом легион пропагандистов каждый день твердит то же самое. Неостановимый долбеж. Но что оставалось в памяти? Услышанное и прочитанное невозможно было ни повторить, ни пересказать “своими словами”. Не получалось сформулировать даже в самом общем виде, о чем там хоть примерно шла речь.
“Вот не могу запомнить все эти идиотские формулы, хотя читаю их каждодневно. Что-то в них есть столь лживое, что и не запоминаются, что ли, поэтому?” — записал в своем дневнике Алексей Кондратович, ознакомившись с очередной порцией пропагандистского долбежа (“Новомирский дневник”: 1967—1970. — М., 1991).
Эта гипотеза мне кажется очень многообещающей. Да, такие тексты не запоминаются, испаряются, отторгаются. Но от бесконечного повторения в памяти все же что-то остается. От советских времен остались внушения “мы лучше всех”, “мы прокладываем путь человечеству” (и т.д. и т.п.), и до сих пор сознание многих постсоветских людей болезненно реагирует на реальность того, что мы не лучше других и человечеству путь не прокладываем.
От продуктов масслита тоже “что-то” остается. Какая-то гадкая ложь оседает на душе, тем более едкая, что читатель ведь не помнит — давно забыл, откуда эти бредовые сведения и впечатления в его ум просочились.
Давайте посмотрим на два типичных масслит-мотива, которые соотносятся с глубоко тревожной и общественно важной реальностью: “социальное” сиротство и опасность ВИЧ-СПИДа.
Тут, кстати, сама жизнь поставила опыт, подтверждающий принципиальную и радикальную незапоминаемость продукции масслита. Даже “верхних эшелонов” его создателей — отечественных корифеев жанра, раскрученных и популярных.
Усыновление сироты фигурирует в одном из сочинений Александры Марининой. Что именно там происходит с усыновительницей и усыновленным, своевременно было зафиксировано в соответствующем файле, а название романа потерялось, стерлось. Вспомнить его я не смогла, даже перебирая карточки в каталоге Российской государственной библиотеки. Память не подсказывала ни-че-го. Но не выписывать же в читальный зал, не перелистывать же двадцать томов! В книжном магазине на Полянке перед полками с романами Марининой тоже вспомнить не удалось. Аннотации помогали только сообразить: это явно не то. Но где же то? Попросила консультанта помочь, спросив, все ли сочинения Марининой она читала. “Да”. Излагаю сюжетный фрагмент и прошу выручить: вспомнить, как называется произведение, где происходят такие-то события. “Нет, простите, помочь не могу. Не помню ни этого сюжета, ни названия”. В общем, пришлось-таки перебирать двадцать романов прямо в магазине. Искомый назывался “Украденный сон”.
…Оказывается, все перспективные для усыновления сироты-подростки находятся в сфере внимания криминальных структур. Мафия пристраивает “маленьких негодяев” к “приличным” людям, как в инкубатор, чтобы будущие мафиози получили образование, квартиру в Москве и т.д. Женщина усыновила “мафиозного” мальчишку, которого преступная организация наметила “на должность сотрудника внутренних дел, работающего на криминальные структуры”, тот, понятно, вырос злодеем, страшным преступником, верно служил криминальному миру и превратил в злодейку и преступницу приемную мать.
Еще в одном бестселлере еще одной знаменитейшей писательницы действие вращается вокруг семейного детского дома. Аннотация сообщает: “Настоящим адом стал для сирот семейный детский дом в Подмосковье. “Благодетели”, дающие деньги на его содержание, с помощью криминальных учителей готовят себе смену, развращая тела и души детей”. Там что-то такое совсем невероятное происходило: и сатанизм практиковался, и групповой секс, “на церковном облачении, под перевернутым крестом”, и даже вампиризм, как можно понять из намеков, — в общем, стереотипные кошмары масслит-воображения, а в итоге две девочки-сиротки устроили террористический акт, подложив бомбу в магазин на Пушкинской площади. Это все случилось в романе Полины Дашковой “Питомник”.
Оба “сиротских” сочинения обеих сочинительниц выходили несколькими изданиями, дополнительными тиражами, в мягкой и твердой обложке — читай не хочу. Совокупный тираж сосчитать затруднительно, но вероятно, что он исчисляется не в десятках, а в сотнях тысяч экземпляров.
У журнала “Защити меня!”, который издает Фонд “Дом детей-сирот”, тираж 3000. Он начал печатать главы из книги Влады Сергеевой “Это мой ребенок!.. или Когда я родился, мамы не было” — подлинную историю автора и ее сына, усыновительницы и усыновленного. Историю, полную реального драматизма и действительных трудностей.
Несопоставимость тиражей оглушительна. Кто имеет возможность мощно воздействовать на публику, а чей голос почти не слышен, — увы, ясно.
Но почему сочинители “продуктов”, обращаясь к реальной трагической проблематике, не касаются ее реальных же аспектов, и зачем взвихряют бредовые фантазии? Да все потому же — настоящий, взаправдашний драматизм, проистекающий из подлинных сюжетов жизни, масслиту противопоказан, он препятствует забыванию, закупоривает “духовный мусоропровод”. Не укорененное в реальности, но опирающееся на стереотипы обыденного сознания фантазирование и пустоговорение сразу забудутся, что и требовалось. Но это пустоговорение “злокачественно”. Понятно, что читатели не воспримут всерьез сатанизм в семейном детском доме или пригляд мафии за сиротами-подростками. Но ведь печальным фактом является то, что семейные детские дома, усыновление, опека, попечительство являются в общественном мнении чем-то таким… таким… в общем, сомнительно-подозрительным, опасно-странным. И кто скажет с уверенностью, что масслит-фантазии не способствуют этой массовой неприязненной настороженности?
“Институализация” детей, то есть помещение в детдома и интернаты, как доказано многолетним опытом всех стран, является неблагоприятным фактором для всей их дальнейшей жизни. У нас сегодня “институциализированы” более
350 тысяч сирот. Сейчас в России разработаны и начинают действовать уже несколько программ, направленных на решение проблемы “институализации”. Но государственная программа, как бы она ни была нужна и хороша, не будет успешно и полноценно реализована, если сами граждане ничего о ней не знают, ничего в ней не понимают, не заинтересованы в ее осуществлении, подозрительны, напуганы и думают, что это их не касается.
Благотворительная организация “Кидсейв Интернешенел” в 2003 году провела социологическое исследование, чтобы выяснить отношение российских граждан к проблемам детей-сирот и путям помощи столь уязвимой группе населения.
Почти все опрошенные (92%) заявили, что проблемы детей-сирот важны и тревожны. Однако только 16% смогли сказать, что хорошо информированы об этих проблемах, а 25% признались, что фактически ничего о них не знают. Более половины опрошенных говорили, что имеют только общее представление о сиротах и их жизни.
А если “общее представление” сложилось под воздействием всех этих “Снов в питомнике”, пусть даже отвечавшие сами не отдают себе в том отчета?
Каждый пятый опрошенный говорил о своей готовности помочь сиротам, а 12% уже фактически оказывают такую помощь — жертвуют еду, одежду, игрушки. Но редко кто оказывает помощь личным присутствием в жизни сироты.
Но вот что вызывает особое недоумение: 92% респондентов говорили, что проблемы сирот очень важны, остры, тревожны, и 92%, ровно столько же, утверждали, что забота о сиротах — обязанность государства, и только государства. Больше того, 75% респондентов уверены в том, что государство прекрасно о них заботится, поэтому “простым гражданам” незачем участвовать в жизни сирот, а если кто-то хочет помогать лично, то с ним что-то “не так”.
А каким тиражом издано исследование? Каким-каким… Таким, чтобы только раздать специалистам. Мне тоже досталось, потому что много лет работаю в педагогической прессе. 100 экземпляров, что тут сказать…
То же самое придется сказать и о плакатах, листовках, буклетах, посвященных профилактике ВИЧ-СПИДа. Несколько организаций объединятся, получат грант, выпустят буклет. Тысяча экземпляров. Ну две. А, допустим, Наталия Левитина и братья Аловы со своими доп. тиражами — раз! — и запустили в массовое сознание слухи о ВИЧ-инфекции.
“Когда ты обнаружил, что заразился СПИДом, то решил отомстить всему человечеству. Сначала ты бегал по рынкам и магазинам и колол всех своей порченой кровью…” — так выводит на чистую воду маньяка-убийцу “хороший парень” капитан Крюков в сочинении братьев Аловых “Опер Крюк. Охота на мясника” (М.: Олма-пресс, 2002. Тираж 10 000. С. 337. Были и другие издания этого сочинения).
Тут волком взвоешь. Во-первых, нельзя “заразиться СПИДом”. Заразиться можно только вирусом иммунодефицита. Врачи толкуют-повторяют, что ВИЧ-инфицированный и больной СПИДом — совсем не одно и то же, но многие ли их слышат? Братьев Аловых слышно куда лучше. Во-вторых, вирус иммунодефицита крайне неустойчив во внешней среде, живет только в жидкости и нельзя заразить ВИЧ с помощью “иголки на рынке”. Александр Голиусов, начальник отдела профилактики ВИЧ/СПИД департамента госсанэпиднадзора Минздрава, уже устал объяснять, что такого способа передачи инфекции ни разу не встречалось, что спид-террорист с иголкой — это истерический миф… Не тут-то было. Сказано же вам, что “мясники” бегают по рынкам и магазинам и колют всех своей порченой кровью… Вы через две минуты забудете, где об этом прочитали, а “что-то” останется.
У Наталии Левитиной (“Опасные удовольствия”. — М.: Центрполиграф, 2003. Доп. тираж 10 000) ВИЧ-инфицированная женщина тоже мстила человечеству. На исходе зимы она вступила в связь с богатым банкиром и заразила его. В конце июля он соблазнил скромную банковскую кассиршу. Его уже мучили чудовищные головные боли, но он не догадывался, что болен СПИДом, а думал, что это от переутомления. В конце сентября бедняжка случайно узнала, что больна. Банкир убил первую любовницу, а кассирше в раскаянии дал полмиллиона, что ли, долларов. Вот прямо так вытащил из сейфа и сунул в кошелку. Понимая, что умирает, разбогатевшая бедняжка в октябре живет “полной жизнью”, то есть сорит деньгами, шастает по салонам красоты, бутикам, барам и ресторанам. Все это изображается с придыханием восторга, но… “Сегодня утром она впервые почувствовала, как неведомый зверек шевельнулся в ней, коснулся изнутри мягкой лапой, причинив легкую боль. Дирли-Ду видела его какое-то мгновение: сверкающий взгляд незнакомого чужого существа, поселившегося в теле, мелькнул в ее глазах в тот момент, когда она утром посмотрела в зеркало и вздрогнула, впервые не узнав себя, — бледное лицо, страдальческий изгиб бровей, белые губы…”
(с. 440).
Когда Томасу Манну понадобилось в романе “Доктор Фаустус” изобразить смерть от менингита, он проштудировал медицинские справочники, а потом еще и обратился за консультацией к практикующему специалисту.
Судя по конечному результату, Наталия Левитина ни разу даже глаз не скосила в сторону… ну хотя бы популярного плаката о профилактике, диагностике и протекании ВИЧ-инфекции. Какие могут быть чудовищные головные боли через несколько месяцев после заражения? ВИЧ-носительство бессимптомно. Злосчастный банкир действительно переутомился, не иначе. Бедненькая, а потом богатенькая кассирша не могла в сентябре выяснить, что “больна”, если была инфицирована в конце июля. В том-то и дело, о чем опять-таки безнадежно твердят врачи, что от заражения до появления в крови антител ВИЧ проходит несколько месяцев (от трех до шести). Это так называемый “период окна”, когда ВИЧ не диагностируется, а зараженный уже способен передавать инфекцию другому человеку. Но зачем это я ликбезом занимаюсь…
Что же касается “зверька”, который причинял героине боль, “касаясь изнутри лапой”, то СПИД тут явно не при чем: “Я с нескрываемым восторгом вонзила зубы в мидию. Потом были — о память, сохрани навеки! — телятина с кремом из шампиньонов и эскалоп из лососины. Мой желудок, задыхаясь, стонал: “Еще, еще, еще!” (с. 130).
Академик Вадим Покровский, директор федерального научно-методического центра по профилактике и борьбе со СПИДом, объясняет (а публика не слышит…), что уже появились — и не вчера — противовирусные препараты, сохраняющие здоровье ВИЧ-инфицированных на многие годы. Препараты, правда, еще очень дороги. Вот где настоящая проблема…
Допустим, реальная проблематика сиротства, усыновления, жизни в детском доме действительно неприемлема для масслита, потому что подлинный драматизм мешает забыванию. Но чем могли помешать сочинителям “продуктов” истинные сведения о ВИЧ-СПИДе? Зачем было городить чушь? Неужели в самом деле масслиту противопоказана всякая правда?