В ответ на статью Н.Мицишвили «Думы о Грузии»
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2004
Перевод Ия Мухранели
Эти слова горьки:
“Когда обращаюсь к нашей истории, то не нахожу в ней высшего смысла, “божественной руки”. Все наше существование — ирония судьбы, насмешка провидения. В каждом из нас сосуществуют — лев и блоха, дьявол и ангел, талант и напыщенная самонадеянность. Прошлое не представляется целостным, монолитным, оно наспех скроено и неряшливо склеено, мозаично разбросано по кусочкам, утрачено. В истории Грузии я не нахожу главного стержня, позвоночника грузинской идеи, мысли…”
Горьки и эти слова:
“Возможно, высший смысл, спасение и оправдание Грузии в христианстве, кресте, ради которых она постоянно разрубалась, разрывалась со всех сторон, раздиралась на части. Но ведь крест должен был осенить миром, святостью, принести благословение. Где же это благословение? Неужели вся наша трагическая, горькая и кровавая история — благость? Неужели за две тысячи лет мощь и сила этого креста не смогли вызвать к жизни, породить явления, судьбоносного для Грузии, явления, определившего бы ее особое призвание, предначертание, идею? Неужели Грузия навсегда утратила «светлый, животворящий столп, осеняющий путь каждого народа к новому слову и творчеству»?!”
Самоубийственно заключение:
“Грузия — явление пассивное. Ее энергии, обусловленной внешними факторами (энергии червяка, раздавленного ногой), всегда недоставало внутренней активности, а следовательно, и творческого гения. В результате она оказалась вне высшего и справедливого суда, лишилась общечеловеческого сочувствия и оправдания, собственной религии, признания, мысли, содержания…”
Это пишет Николоз Мицишвили. При чтении этих строк не стоит сердиться или возмущаться. Не следует думать и о том, что автор злобно одержим навязчивой идеей либо им движет лишь кощунственное злопыхательство. В его словах, думается, больше “боли”, нежели “мысли”. Это, скорее, проявление кризиса духа, и многие проходили через это испытание. Однако не скрою, что подобный кризис и многими другими еще до конца не выдавлен, не изжит. В “боли” автора порой сквозит личностная обида, но ведь “боль души” перерастает из частной в общую, становится истинной лишь тогда, когда очищается от личностных обид на ближнего, возвышается над ними. Тем не менее авторскую позицию я все же воспринимаю как “боль”. И тут не следует спорить. Нужно только выявить, показать (если не проклясть) всю ошибочность его воззрений. Возможно, в этом “показе” — выявлении я, как грузин, не сумею сохранить спокойствия, слишком эмоционально перегну палку, именно поэтому хочу избрать иной путь — объективных доказательств. Буду рассуждать, как сторонний наблюдатель, иностранец, тогда, очевидно, все сказанное мной приблизится к истине, лишившись налета субъективизма.
Однако с самого начала вновь встает этот проклятый вопрос: наделена ли Грузия гением?
Ответить на этот вопрос прежде было гораздо трудней. Сейчас же совершенно определенно доказано, что в мире не существовало народа, ни даже племени, обделенного своим гением (большим или малым — это вторично). В наследии, дошедшем до нас от доисторических народов, среди предметов материальной культуры часто встречаются изделия из костей мамонтов и рыб, с орнаментами, изображением оленей, простые ножи, изготовленные настолько искусно и артистично, что ими могли бы гордиться самые большие мастера современности, если бы эти предметы были созданы ими. Сегодня, когда мир открывает и познает искусство “дикарей”, современных творцов удивляют и приводят в восторг каменные и деревянные идолы африканцев. Намечаются и выявляются и более глубинные явления. Многие белые, даже не считающие негров за людей, увлечены их ритмами, негритянская музыка заполонила Европу. Эти ритмы ворвались и в классическую музыку, симфонические фантазии. Они несутся и ослепляют, как широко открытые глаза светила в первый день творения. Должно быть, в них скрыта и тайна Пушкина (ведь в Пушкине тоже бурлила негритянская кровь). Уверен, что наступит время (довольно скоро), и будущий исследователь объяснит и докажет волшебство поэзии Пушкина именно неистовыми, стремительными ритмами негров (это к слову, между прочим).
Так вот. Если мы не отказываем доисторическим народам и современным “дикарям” в гениальности, просто немыслимо утверждение о том, что Грузия обделена этой благостью. Но и это несущественно. Гений Грузии всегда проявлялся в иных масштабах. Мицишвили не находит в прошлом Грузии высшего смысла, “божественной руки”. “Божественная рука” в данном случае — метафора, и я также буду оперировать ею. Но какой смысл нужно вкладывать в ту метафору, что понимать под “божественной рукой”? Разве не проявлением “божественного” является “Житие Картли”?
Я совершенно серьезен, и мои слова не только “фраза”. В истории мировой культуры трудно найти аналог, идентичный “Житию Картли”. Ведь дошедший до нас из глубины веков летописный свод — это не только история, а настоящий эпос (большой эпос большого народа). Нелегко назвать и поэму (и не только у нас), которую можно сопоставить с “Житием Картли”. В ней каждое слово будто принадлежит мифологическому Тациту. И самое существенное, самое поразительное — тайна недосказанного, всего того, что скрыто между словами, между строками, аромат жизни, подлинности, не передаваемый словами. Этот удивительный “аромат” прошедших веков возможно лишь вдыхать (истинный знак гения), как в “Илиаде” греков и “Гильгамеше” вавилонцев. И, обращаясь к вам, я спрашиваю: неужели в анналах “Жития Картли” вы не находите божественной искры, огня гения?
Но это не все. “Житие Картли” величественно и прекрасно как эпос, но еще более великолепно, удивительно оно как история.
История — это не механическое нанизывание фактов и сведений о том, как человек живет, ест, пьет, женится, обедает, чем-то интересуется, на что-то обращает внимание, затем умирает, исчезает с лица земли, — все эти бытовые детали еще не история, история — это ощущение единого, целого, слитность каждого нерва, мышцы с этим целым, центр которого вне тебя (если воспользоваться фразой одного писателя, сказанной о другом явлении).
История — личное переживание. Событие, происшедшее сто лет назад, воспринятое с такой же остротой, как твоя личная история, как событие, случившееся с тобой самим в данный момент, и воспринимаемое в призме времени как давно случившееся событие из жизни твоего народа. Здесь уместно вспомнить гениальные слова Платона: “История есть воспоминание” (анамнезис) и верное замечание одного современного немецкого автора: “Прошлое его (человека) народа — его личностная память, а будущее — его личностное деяние” (Мартин Бубер). Да, история — действенная память. А теперь вчитайтесь, всмотритесь в “Житие Картли” — дана ли в нем история, осмысленная с этих позиций? Несомненно и бесспорно. Аналогичное восприятие истории свойственно и евреям (сильнее, чем другим народам). Такое же восприятие истории характерно для грузин, и подобное восприятие, мироощущение пронизывает каждую строчку “Жития Картли”, растворено в каждом слове, этим чувством опалена, выжжена вся книга. Летописи сопутствует именно тот удивительный аромат недосказанного, оставшегося между строк, который не нуждается в определениях, его следует лишь вдыхать. Именно он и оказывается главным компонентом исторического чувства, восприятия истории как действенной памяти, истории как ощущения единого, целостного, центр которого находится вне тебя.
Таким эталоном “действенной памяти” является “Житие Картли”. Вот, пожалуй, еще один пример. В Европе гордятся Марком Аврелием, который и во время войны, боев пристально всматривался, “вглядывался” в природу, вселенную. Наш Давид Агмашенебели (Строитель) даже на поле брани, во время передышек между сражениями, постоянно читал “апостольские книги” — эта его привычка едва не стала роковой. Спрашивается, разве Давида Строителя нельзя сопоставить с Марком Аврелием? Далее. Мужество “граждан Кале” стало в Европе легендой. Роден, восхищенный силой духа, доблестью граждан, увековечил их в камне. У нас зафиксирована следующая монументальная картина: монгольские нойоны жестоко подавляют заговор, арестовывают всех участников тайного собрания. К ним приходит высокий и светлый человек: Дадиани Цотнэ. Он тоже участник заговора, но во время ареста он находился в другом месте, и его не сумели задержать. Цотнэ добровольно приходит к врагам и сообщает монгольским правителям о своем желании разделить участь заговорщиков. Монголы крайне удивлены таким мужественным проявлением силы духа, правдивостью грузин — и освобождают всех. Разве эта история менее значительна и весома, чем подвиг “граждан Кале”? У нас и сейчас кое-кто время от времени считает, что грузинам не свойственна внутренняя правдивость: разве история Цотнэ Дадиани не является редкостным примером внутренней честности и правдивости? В анналах “Жития Картли” немало подобных примеров. Вспомните хотя бы хронику Саргиса Джакели Цихисджварели! Какое великое множество прекрасных проявлений духа! Однако я вынужден остановиться, перечисление заведет нас слишком далеко.
Николоз Мицишвили пишет: “Я не вижу ничего значительного в нашей двухтысячелетней истории и сомневаюсь даже в самом Руставели. Если он рожден временем, нашей действительностью, то, несомненно, является загадкой, непонятным, необъяснимым феноменом, но, скорее всего, либо Руставели не был грузином, либо его поэма — легко доступное деяние, заимствование…”
Спасибо и на том, что Н.Мицишвили не отвергает “Вепхисткаосани”, считает ее гениальным творением. Однако поэма воспринимается им не как прекрасный плод, высшая точка и итог нашей жизни того времени, в лучшем случае она для него “непонятность”, необъяснимый феномен. В худшем случае ему кажется, что Руставели не грузин, а его творение — “деяние”, да еще “легко доступное”. И хотя автор пытается дискутировать, я постараюсь высказать свою мысль несколько иначе. Очевидно, автор считает, что гений грузинского народа исчерпался фигурой Руставели. Возможно, так думают и другие?
В 1902 году Нико Марр в Иерусалиме обнаружил рукопись “Жития св. Григола Хандзтели” Георгия Мерчуле. Выяснилось, что до начала XX века мы и не подозревали о богатстве, которым обладали, о грузинской сокровищнице — произведении, созданном во второй половине Х века. Несомненно, что “Житие
св. Григола Хандзтели” — выражение чистейшего гения грузинского народа. Знакомясь с этим произведением, словно припадаешь к груди первозданной земли, грузинское слово впитало ее живительные соки, оно коротко, действенно, весомо. Каждое слово — сгусток субстанции. При произнесении этих слов словно происходит чудо, разбивается чистое зеркало, как разбивается гладь реки при падении на ее грудь сокола. В тексте нет ничего лишнего, никаких смысловых неточностей, излишних словесных напластований. Слову присущи девичья застенчивость и воинская мужественность. Слово первозданно, единственно, неповторимо. В древности из таких слов возносилась литургия. И эта величайшая культура слова — не удивительна, ведь у Георгия Мерчуле были предшественники, один из них — Якоб Хуцеси. Мерчуле, несомненно, отлично знал и грузинские гимны, и псалмы, в которых грузинские авторы соперничали в красноречии с Давидом Пророком. Однако значение творения Георгия Мерчуле не исчерпывается поэтикой и красотой слов. “Житие” — не традиционное жизнеописание обычного святого, его биографии, мук, соленых слез, гнойных ран. В нем представлено цельное мировоззрение, мироощущение — совершенно оригинальное. Григол Хандзтели (по описанию Мерчуле) ступает по земле так, будто чувствует, отождествляет себя с последним кукурузным стеблем в предощущении роста початков. Земля для него — не бесплодная твердь, а чудо жизни, таинство, каждое живое существо, растение — редкий и удивительный мир природы, плод земли, чистейший ключ, источник жизни, воплотивший великую благость и щедрость земли. После знакомства с этим произведением вполне объясним “непонятный” феномен Руставели. У нас и до Руставели были творцы, разбудившие, раскрывшие, выявившие в грузинском слове гения. Эквтиме Мтацминдели, Иоанн Мтацминдели, Георгий Мтацминдели, Ефрем Мцире… И каждый из них достоин отдельной монографии. Немцы назвали Лютера гениальным за перевод Библии на немецкий язык, так в чем же провинились названные деятели, блестяще переведшие ту же Библию на грузинский язык? Если перевод Лютера возводился в ранг национального явления, назывался творением нации, то перевод Мтацминдели действительно являлся творением нации. И какой перевод является более точным и художественным — вопрос спорный, подлежащий изучению.
Такова магистраль, которую логически завершает Руставели, это завершение, возможно, воспринимается порой и как искривление (небольшой декаданс) этого большого пути. Осмыслив все это, дилемму “Либо Руставели не грузин, либо его поэма легко доступное деяние, заимствование” я считаю беспочвенной и бессмысленной. Руставели — грузин, и его поэме предшествуют творения величайшей культуры слова, долгий путь развития грузинской литературы. Заявление же автора о “легкодоступном деянии” свидетельствует о полном незнании грузинской культуры, раскрывает его дилетантизм (все же вырвалось полемичное слово!).
Примером сказанному — еще одна история. Вся латинская Европа гордится Франциском Ассизским. От Франциска Ассизского осталось двадцать строк. Итальянцы их называют истоком, из них выводят итальянскую поэзию. Особенно дороги эти строки Габриеле Д’Аннунцио. Однако Франциск Ассизский замечателен не только этими двадцатью строчками. Ребенок и мудрец — он весь в “сердце птицы” и живет сердцем птицы, постоянно наблюдая, подсматривая за природой и укрощая ее (разумеется, не силой). Тут я мог бы поставить точку, но как грузин тотчас же вспомнил Миндиа. Ведь Миндиа — тот же Франциск Ассизский, только расцветший и взращенный, как редкий альпийский цветок, в горах Грузии. Разве мифы Миндиа не гениальны, разве не прикоснулась к ним “божественная рука”?
Еще один пример. Католическая вера противопоставила себя восточному христианству. В восточном христианстве — отшельничество и молитва, небо. И отсутствует “земля”. Западное христианство вновь обрело и возродило “землю”. И божественное приобретает земную, физическую плоть и весомость. Отсюда готика, Мадонна, культ вечной девственности, трансформировавшийся в понятие “вечной женственности”. Возможно, многие сегодня все это воспринимают как ненужные, “прошедшие истории”, но ведь любой слепок культуры — “прошедшая история”, которая меня интересует в постижении генезиса культуры. Грузия сотворила “Крест лозы”, крест не из дерева, камня, железа, а именно из лозы. Должно быть, потому, что лоза у нас — прекрасный образ земли, ее тучности, плодородия, щедрости. И это не все. Крест из лозы скреплен женскими волосами (по легенде, или Богоматери, или святой Нино). И “вечная девственность” или “вечная женственность” предстает возвышенным символом исключительной силы. У католической Европы нет ничего подобного. И это не преувеличение!
Такова Грузия и проявление ее гения.
Повторяется, проходит сквозь века легенда о золотом руне и Медее. И аргонавты не выродились до сих пор. Потому что Грузия влечет иностранца. Арканджело Ламберти, Пьетро Делла-Валле, Шарден спешат к Грузии как к царице, плененной золотой сетью солнечных лучей. У Дюма иссякает запас французских эпитетов для возвеличивания Грузии.
Можно было бы привести огромное множество и других примеров. Один из них вечной гербовой печатью высек восхищение очарованием Грузии. Пьетро Делла-Валле рассказали, что в Испании славилась красавица грузинка (Маани — должно быть, Манана). Он отправился к женщине, познакомился с ней. Полюбил. Женился. Рыцарь сблизился с Шахом Аббасом, намеревался превратить Исфаган в новый Рим Востока. Затем, затосковав по родине, он вместе с женой возвращается домой. И забирает с собой грузинскую девочку Марукию. В пути супруга не выдерживает климатических перепадов, трудностей, заболевает неизлечимой болезнью. И мужественно скрывает ее, так как в ней сильно чувство расы. Маани умирает. Безутешный и одинокий рыцарь отвозит останки жены в Рим и хоронит. Женится на Марукии, которую с тех пор величают Тинатин Зеба.
Как вы думаете, кто нам поведал об этой истории? Сам Гёте, один из семи или девяти великих. И как поведал? Оставляя между словами неповторимый аромат чувств, искреннего восхищения грузинкой. И тогда с уст великого немца срывается грузинское имя Тинатин — разве возможно не осознать, не прочувствовать благости Грузии?
Перевод с грузинского Ии Мухранели