Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2004
Перевод Наталия Соколовская
* * * …Но где Господь и кто укажет путь, как — нимфой обнаженной — ускользнуть из-под забитой крепко крышки гроба? Еще слышны людские голоса. Еще тебя не взяли небеса и тьма кругом страшна и твердолоба. Истерся, в темноте блуждая, глаз. И, кроме тьмы, здесь ничего не видно. И спрашиваю я в который раз: родная, что останется от нас, — неужто ничего? До слез обидно. Где упованья, нежность, дрожь сердец? Все заглушает адский запах серы. Скажи мне, где любовь моя без меры, — неужто же и ей пришел конец? Чтоб страх спугнуть, мы станем хохотать. Пусть крадется вселенная, как тать. Пусть стонет мир, как на Страстной неделе… Но что это, скажи мне, госпожа?.. Мы шли с тобой по острию ножа: нам в смерти некого винить на деле. В минувшее свое бросая взгляд, мы станет мудрыми, как шелкопряд, и из себя сплетем себе же кокон, дабы, свою однажды сбросив плоть, мы смертью смерть сумели побороть, скользя бесшумно вдоль вечерних окон. * * * Я смерть свою потерял, величественную и золотую, взращенную моим счастьем и зарею рассветной. Со дня моего рожденья растил я ее неприметно, дыханьем силу давал, чтобы взрастить — такую. И она жила во мне, гордая, верная мне до гроба. И, как отца, меня радовал величественный ее вид. И, как дитя, припадал я к сильному взору, чтобы ощутить в нем спокойствие мраморных плит. Я смерть свою потерял — моего отца и моего сына. И беспокоится ночь, всеми ветрами звеня. В этой кромешной ночи я, одинокий, стыну. У меня умерла смерть. Смерть умерла у меня. * * * Дни ненаставшие тебя томят, когда из тьмы ты обращаешь взгляд туда, откуда зов мой раздается. Но голос мой пустым ко мне вернется. Вот я стою у края темноты. И темень, как отверстая могила. Но, как ребенок, радовалась ты, когда бестрепетно в нее сходила. О, зря тебя я беспокою, зря, Мой голос темноты не одолеет. …Как небо, разверзается земля. И, как земля, лицо небес чернеет. * * * В долину смерти мчатся облака. Настало время подводить итоги. Как длинный сон земли, течет река с обратной стороны дороги. …Твои персты упали на колени, как слезы долгожданных откровений. Но никогда я не вернусь туда, где я оставил маску покаянья и душу, не достигшую сиянья, и жизнь мою, что стоила труда, противоборства, противостоянья, — о, никогда я не вернусь туда. * * * Не доверяйся моей улыбке — она, как дверь, за которой в пустых потеках своих потерь, в комнате без единого оконца, сидит, согнувшись, у края стола человек без особых примет и, как заходящее за край горизонта солнце, лишь на себя одного свой проливает свет. * * * Когда заглянет мертвый вечер в плоть и с листьев соскользнет змеей вода, то лишь тогда, о, только лишь тогда поймешь и ты, что смерти побороть тебе не помогла твоя звезда, что смерть бестрепетно и откровенно потоком темным заполняет вены. О, лишь тогда не дрогнешь ты перед мерцанием кромешной пустоты. Ты в азбуку ее давно проник, как самый терпеливый ученик. Но голос, где он будет, голос твой, чья плоть его заботливо воспримет в тот час, когда в короне огневой ты воспаришь над ранами своими?.. А в тело смерть глядит неотвратимо, как юноша в окно своей любимой. * * * Посвящается дочери Я волк. Я тот, кто логово и стаю от посяганий должен уберечь. Когда заходит о свободе речь, я чувства сострадания не знаю. И кровь моя, пролитая на снег, расплата за горчайшую свободу. И облаком летит по небосводу окровавленный мой, недолгий век. Я волк. И мне смешна собак брехня. Но изнывает сердце от сознанья, что ружья все нацелены в меня и жизнь моя обречена заранье, что самый безошибочный капкан поставлен так, чтоб я в него попался и на снегу кровавом кувыркался, ослепший, обезумевший от ран. Я волк. И пуля первая — моя. Она во мне надменно улыбнется. И к первому ко мне зима ворвется, безжалостная, потому что я — я волк. Я только то, что я могу. И в том мое бессилие и сила. И где-то там — на т р е т ь е м берегу — стоит моя раскрытая могила. Все кончено. Я навсегда затих. Но даже там, где места нет смятенью, над запахами чистых снов твоих я день и ночь кружу бессонной тенью. * * * Все больше, больше все день ото дня меж мной и жизнью этой расстоянье. От снега только лишь знобит меня. Меня не трогает его сиянье. А дождь — вода лишь. Только и всего. И если незнакомец хлопнет дверью, то я любым речам его поверю: мне кажется, я прежде знал его. А нынче снился мне умерший друг. Он звал меня, махая мне рукою, туда, откуда потянуло вдруг единственною правдой и покоем.