Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2004
Прошло более тридцати лет, как в Грузинской Советской Социалистической Республике совершился аппаратный переворот: первый секретарь ЦК КПСС республики, Василий Павлович Мжаванадзе, был снят с должности “по состоянию здоровья”, а его кресло занял молодой и энергичный Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе.
Мжаванадзе не был ни молодым, ни энергичным, он правил страной уже почти двадцать лет при деятельной помощи своей супруги, Виктории Федоровны. Именно при Мжаванадзе сложилась в основном система формального и неформального распределения власти и ресурсов, которую можно назвать грузинской моделью адаптации к постсталинскому советскому режиму.
Система эта сформировалась в ответ на важнейшую трансформацию советского режима, в сущности, переворот — в хрущевские времена партийная номенклатура заняла место на верхушке власти вместо НКВД. Результатом, можно сказать, платой за власть явилась серьезная по сравнению со сталинским периодом либерализация режима; власть сохранила монополию на столпы системы, идеологию и политику, но негласно допустила коммерческую деятельность, официально запрещенную. Так возникли теневая экономика и ее неразлучная спутница, коррупция.
Как мне кажется, в Грузии новые правила игры поняли раньше всех. А может быть, дело в национальных особенностях — Корейко у нас невозможен, грузину деньги нужны, чтобы тратить, тратить с размахом и напоказ (вспоминаю фразу, сказанную лет шесть назад моим приятелем по приезде из Москвы: “Новые русские” — это старые грузины…).
Так или иначе, система альянса номенклатуры с теневиками в основном сложилась при Мжаванадзе. Появились ключевые фигуры, секретари ЦК и министры, ведавшие той или иной сферой производства и распределением ресурсов, каждый со своей камарильей и группой теневиков; основной фигурой же стала мадам Мжаванадзе. Имена сильных мира знали все, знали и то, что их образ жизни отнюдь не соответствуют “идеалу коммуниста и гражданина”, однако особого протеста это не вызывало, поскольку возобладал принцип “живи и дай жить другим”, а идейные коммунисты к этому времени в Грузии уже практически вымерли. Правда, раздражение барскими замашками советских нуворишей все-таки было, особенно среди интеллигенции.
Поэтому приход к власти Шеварднадзе, сумевшего перебороть конкурентов из лагеря “первой леди”, был встречен с энтузиазмом, и в первую очередь, интеллигенцией. Еще в бытность министром МВД Шеварднадзе начал говорить о необходимости борьбы с коррупцией и прочими “нарушениями социалистической законности”, а в начале своей деятельности в качестве первого секретаря поднял такую кампанию, что казалось, взяточничество и теневая экономика будут изжиты в Грузии скоро и навсегда. Поначалу были осуществлены и конкретные деяния — посажены несколько крупных теневиков и бывший министр финансов. Говорили, что новый лидер хотел завести дело даже на своего предшественника вместе с супругой, но якобы получил внушение от Суслова: “Товарищ Мжаванадзе всегда был, и будет оставаться коммунистом”.
Среди арестованных теневиков, или, как их еще называли, “цеховиков”, были довольно колоритные фигуры. Например, один из них, самый известный и явно талантливый бизнесмен, среди прочего, наладил массовое производство пользующихся бешеным спросом двухрублевых нейлоновых авосек, умещавшихся в кошельке, регулярно выполнял планы, а сверхприбыль брал себе; он был страстным поклонником тбилисского “Динамо”, и грузинские болельщики старшего поколения до сих пор с благодарностью вспоминают, как он переманил из московского “Торпедо” Славу Метревели, чем весьма поспособствовал завоеванию тбилисской командой титула чемпиона страны. А во времена после Гамсахурдиа и перед вторым пришествием Шеварднадзе ему предложили портфель министра финансов, но бывший магнат наотрез отказался.
В общем, в республике повеяли ветры перемен, но первые порывы скоро ослабли, паруса обвисли, и воцарился штиль. Оказалось, что новое руководство вовсе не собирается что-нибудь менять в корне, ибо номенклатурная система была уже общесоюзной (а нюх на негласные правила игры Шеварднадзе не подводил до самого последнего времени), в тюрьме же оказались те, кто имел несчастье в свое время не скрывать пренебрежения к провинциалу из глухого гурийского села. Что ж, история, в том числе советская, знает множество подобных примеров.
Итак, через два-три года после прихода к власти Шеварднадзе номенклатурно-теневая система быстро оправилась и расцвела пышным цветом. Появились целые отрасли, к примеру, “соки”, принадлежность к которым надежно маркировала человека: когда о ком-нибудь говорили, что он работает в “соках”, всем было ясно, что данный индивид напичкан дензнаками до отказа. Правда, потом этими самыми соками где-то в Заполярье отравился целый город и контору разгромили уже по указке из Москвы, но это детали, центр теневой экономики тут же переместился в “шерсть”.
Пара характерных анекдотов тех времен: Грузия стала выпускать неплохого качества сигареты. Из соседней республики приехала делегация табачников для обмена опытом и задала вопрос: “Мы в свои сигареты кладем сено и навоз, а вы что кладете?” — “Кладем сено, навоз и табак”. — “Ах, табак тоже кладете?”
Некое предприятие начало выпускать консервы из перепелятины. Приезжает комиссия, спрашивает: “Неужели чистую перепелятину выпускаете?” — “Признаемся, подмешиваем немного конины”. — “И сколько подмешиваете?” — “Ну-у, здесь все честно, одна перепелка, один конь…”
Тем временем начала вырисовываться стратегическая линия Шеварднадзе: он решил резко улучшить пиар республики, ну и свой заодно, на всесоюзном уровне. В Грузии вдруг стали производить колоссальное количество вина и чая и страшным образом перевыполнять все мыслимые планы. Признание не заставило себя ждать: республика дважды была награждена орденом Ленина, а сам Шеварднадзе — Золотой Звездой и званием кандидата в члены Политбюро. Надо, однако, сказать, что данное “экономическое чудо” ныне вменяется Шеварднадзе советского образца в качестве едва ли не самого тяжкого греха, ибо именно с его высочайшего распоряжения началась массовая фальсификация вина и чая, что вызвало резкий рост героев Соцтруда на душу населения, но ввергла виноделие и чаеводство в Грузии в глубочайший кризис, слабые признаки выхода из которого появились (без помощи Шеварднадзе) лишь в последние годы.
Шеварднадзе оказался хорошим фондрайзером. Он сумел выбить большие деньги на осуществление помпезных проектов — постройку “комсомольского городка” Борис Дзнеладзе (Б.Дзнеладзе считался основателем комсомола в Грузии), пышное празднование 200-летия Георгиевского трактата (согласно которому был установлен протекторат России над Грузией); о масштабах последнего можно судить по тому, что два, скажем так, члена оргкомитета, причем не высшего ранга, отхватили на брата по 350 тысяч рублей (говорю по словам одного из них).
Рассказывая о том периоде, нельзя не вспомнить весну 1978 года, когда были опубликованы проекты новой конституции СССР и союзных республик. Ну, конституция так конституция, никого это особо не волновало, но внезапно прошел слух, что в проекте грузинский язык лишается статуса государственного, а единым государственным языком объявляется русский. Начались волнения, особенно среди студенчества. Создавались комитеты, писались петиции, напряжение нарастало и достигло пика 14 апреля, когда перед университетом собрались несколько тысяч студентов из разных вузов, а вокруг Тбилиси начали стягиваться войска с бронетехникой. После митинга у университета студенты двинулись к Дому правительства, где собралась вся верхушка республики во главе с Шеварднадзе. Я сам участвовал в шествии и никогда не забуду пожилых людей на тротуарах, со слезами говоривших: “Дети, остановитесь, они такого не прощают…”
Колонна демонстрантов заполнила весь проспект Руставели, обстановка накалялась, стали раздаваться призывы ворваться в здание правительства; внутри здания также царило напряжение; как говорили очевидцы, Шеварднадзе заметно волновался и поминутно выходил из зала для консультаций с Москвой. И вот, когда стало казаться, что трагедии не избежать, последовало объявление по радио: в проект новой конституции республики внесено изменение — грузинский язык объявляется государственным наряду с общесоюзным русским (кстати, соответствующая статья была заодно добавлена в конституции Азербайджана и Армении, где вопрос вообще не обсуждался). Ликование было всеобщим и незабываемым, незнакомые люди обнимались друг с другом, все смеялись, плакали и пели, и всех переполняло чувство победы. О роли Шеварднадзе мало кто вспоминал, в лучшем случае признавали — да, он молодец, что сумел не допустить кровопролития, но победил-то грузинский народ! И лишь некоторое время спустя кто-то задался вопросом: а читал ли кто-нибудь, кроме Шеварднадзе, пресловутый проект? Если же и читал, то понял бы угрозу? Не могу ничего утверждать, но если за апрельскими событиями 1978 года стоял, как его окрестили, Белый Лис, то тогда, как мне кажется, этого человека не всегда побуждала к действиям только лишь жажда власти…
Было еще много событий, в которых Шеварднадзе играл положительную либо отрицательную роль, но сейчас речь не о них. Главное, что грузинский лидер завершил построение системы власти “осеннего периода” СССР в Грузии. Нельзя сказать, что шеварднадзевский режим уж очень сильно отличался от общесоюзного, но в Грузии альянс правящей номенклатуры с теневиками был более рельефным и прямо-таки бросался в глаза (помните реплику персонажа-грузина из пьесы Горина и Арканова “Маленькие комедии большого дома”: “Грузины не все богатые”?). Попасть в номенклатурную обойму, партийную или комсомольскую, означало пользование всеми благами, которые только способен был предоставить советский сервис; это означало власть, влияние, богатство и радости земные. Следовало лишь хорошо знать правила игры, что, естественно, не имело ничего общего с “идейностью” в советском смысле; показательно, что в постсоветской Грузии в отличие от многих других стран с советским прошлым партии коммунистического толка политической силой так и не стали.
И вот что важно. Номенклатурные привилегии были практически пожизненными, самое худшее, что грозило номенклатурному товарищу, — снятие с работы и синекура в каком-нибудь институте. “Уверенность в завтрашнем дне”, в том, что Система вечна, несокрушима и всегда будет заботиться о своих верных чадах, — это важная черта номенклатурного менталитета, и с ней мы еще встретимся.
Характерной особенностью кадровой политики Шеварднадзе была профилактика дворцовых переворотов; он хорошо помнил, что сам пришел к власти в результате одного из них. Поэтому ключевые посты отдавались людям, на которых, как правило, имелся серьезный компромат. Тактика оказалась весьма успешной: внутриаппаратная возня, разумеется, шла, но за место поближе к Шеварднадзе, а не за сам трон.
Я уже писал на страницах “Дружбы народов”, что 60—80-е годы прошлого века были, возможно, самым беззаботным периодом в истории Грузии; общереспубликанские потребности с избытком дотировались из Центра, денежных мест было много, цвели искусство и спорт, приезжие пили дешевое вино и поражались “несоветской” атмосфере легкомыслия и веселого вольнодумства, царящей в стране. Советскую власть ругали, не понижая голоса, но того, что она доживает последние годы, не мог себе представить никто. Что же касается самого Шеварднадзе, его не любили, но воспринимали в качестве неизменного атрибута неизменной системы.
Не могу удержаться, чтобы не рассказать еще один анекдот того периода. Едет Шеварднадзе по сельской местности на своем “членовозе”, видит, в каком-то дворе стоит точно такая же машина с точно таким же номером — “00-01”. Останавливается, спрашивает хозяина, откуда, мол, машина. “Да вот, пошуровал немного в Москве”. — “А номер?” — “А это в Тбилиси пошуровал… А сам-то ты кто?” — “Я первый секретарь ЦК республики”. — “Да-а, ты тоже круто пошуровал…”
* * *
В перестроечные годы Гавриил Попов опубликовал глубокий анализ номенклатурной системы и среди прочего выделил ее два принципиальных порока.
Первое — эта система затратна, притом настолько, что даже невообразимые ресурсы СССР оказались недостаточны для ее выживания. И второе — из-за острой конкуренции и страха “подсидки” каждое следующее поколение правящей элиты уступает предыдущему в интеллектуальном отношении. Запомним это.
В 1985 году Шеварднадзе стал министром иностранных дел СССР. При его преемнике на посту лидера республики, Джумбере Патиашвили, поначалу ничего особо не изменилось, но потом начались всем известные события, которые я лишь вкратце перечислю: взрыв национальных движений, трагедия в Тбилиси 9 апреля 1989 года, приход к власти Гамсахурдиа, развал СССР, получение Грузией независимости, вооруженные конфликты в Южной Осетии и Абхазии и их последующее отпадение, гражданская война, свержение Гамсахурдиа, безвластие и разгул вооруженных группировок, наконец, возвращение Шеварднадзе. Вначале Шеварднадзе вошел в состав Военного совета вместе с Китовани и Иоселиани, игравшими главную роль в свержении Гамсахурдиа и контролировавшими плохо организованные, но неплохо вооруженные группы. Вскоре Военный совет был преобразован в Государственный совет, а еще несколько месяцев спустя Шеварднадзе стал единоличным лидером и до выборов именовался главой государства. Китовани с Иоселиани были как-то незаметно оттеснены от власти, а потом и арестованы (первый с обвинением в государственной измене за самовольную попытку организовать вооруженную экспедицию в Абхазию, а второй за организацию покушения на самого Шеварднадзе; арестовали также лидеров неформальных вооруженных групп). Наконец, в 1995 году были проведены парламентские и президентские выборы, Шеварднадзе выиграл их с большим преимуществом и стал легитимным президентом независимой Грузии.
Период от прихода к власти Гамсахурдиа до возвращения Шеварднадзе был ужасен. Как уже говорилось, скоропостижной кончины СССР никто не ожидал, в обстановке разрушения привычных ориентиров в стране воцарились страх и растерянность; люди не знали, что делать с новообретенной свободой, а потому с восторгом и облегчением передали ее Звиаду Гамсахурдиа, который изо всех сил пытался напялить на себя облачение Моисея. Очень скоро выяснилось, что библейские одежды пришлись не впору, что Гамсахурдиа и его окружение, кроме митингов, организовать ничего не могут, раскол в обществе усилился, и первый президент Грузии был свергнут. Основной силой в стране стали полу- и полностью криминальные “братства”, которые немедленно начали терроризировать население и сбывать в Турцию все ценное, до чего доходили руки. А еще — конфликт в Южной Осетии, начавшийся при Гамсахурдиа, и назревающий конфликт в Абхазии.
То, что столкновение в Абхазии предопределено, стало ясно за несколько месяцев до начала боевых действий. Признаков было много; вот один эпизод. Грузинские СМИ сообщили, что российские военные раздали абхазскому населению большое количество автоматического оружия. Комментарий российской стороны был таков: на российскую базу в Абхазии напали неизвестные лица и действительно похитили около тысячи стволов; персонал базы не оказал сопротивления, чтобы избежать жертв…
Из социальной психологии известно: мало что вызывает такой стресс, как неопределенность; каждое общество вырабатывает вместе с соответствующими институтами собственную защиту от неопределенности — законность, идеологию, диктатуру, наконец. В начале 90-х ничего такого в Грузии не было и в помине. Поэтому, когда начались разговоры о приезде Шеварднадзе, большая часть общества восприняла это известие с надеждой и энтузиазмом. В то время Шеварднадзе был фигурой мирового значения, герой перестройки, разрушитель Берлинской стены, которому самые влиятельные политики Запада в один голос пели осанну и называли своим другом. В Грузии дружеские связи значат очень много (я сильно подозреваю, что Шеварднадзе, сам будучи грузином, весьма переоценил действенность своих личных связей с ведущими западными политиками), так что можно было надеяться — человек с такими друзьями сможет поставить страну на ноги и решить имеющиеся проблемы, если не все, то самые насущные. В общем, общественную поддержку Шеварднадзе получил, а его старые грехи были преданы забвению.
По приезде в марте 1992 года Шеварднадзе удалось довольно быстро прекратить кровопролитие в Осетии (хотя конфликт полностью не урегулирован до сих пор), но в августе вспыхнула война в Абхазии, имевшая тяжелейшие последствия. Здесь не место для подробного анализа этого конфликта, отмечу лишь, что мало кто предъявлял претензии Шеварднадзе за его действия в период войны (правда, в послевоенный период за его действия, вернее, отсутствие таковых в отношении решения абхазской проблемы, критики было предостаточно), более того, многие считали, что он многое сделал для прекращения боевых действий, в частности, в июле 1993 года добился соглашения о прекращении огня и отводе тяжелой техники из зоны конфликта, гарантом которого выступила Россия; грузинская сторона начала отвод и сдала затворы от артиллерийских орудий россиянам, Шеварднадзе призвал местное население, покинувшее дома, к возврату в родные места, и его призыву многие последовали; 1 сентября даже начались занятия в школах, но 16-го соглашение было нарушено, начался штурм Сухуми, которому грузинской стороне противопоставить было нечего, и 27-го числа город пал, результатом чего явились вступление Грузии в СНГ под угрозой продолжения военных действий за пределами Абхазии и несколько сот тысяч беженцев, не говоря уже о погибших. Российские СМИ начали было обсуждать, что же случилось в Абхазии, кто взвешенно, кто со злорадством, но очень скоро внимание переключилось на октябрьские события в Москве, и Шеварднадзе с Абхазией были временно забыты. Ну а в Грузии ответственность за Абхазию до сих пор полностью возлагается на Россию.
Естественно, абхазская трагедия стала шоком, от которого Грузия еще долго не оправится, тем не менее среди большей части общества Шеварднадзе не потерял кредита доверия. И вроде бы дела пошли на лад. Вооруженные бандформирования были обузданы, парламент принял конституцию, появилась национальная валюта, был утвержден проект нефтепровода Баку—Тбилиси—Джейхан, заработали кое-какие предприятия, множились независимые СМИ, магазины и рестораны росли как грибы. Так продолжалось три года, с 95-го по
98-й, но потом движение застопорилось. Бюджет, и без того скудный, не выполнялся из года в год, подвижек с замороженными конфликтами не было, зарплата и пенсии задерживались месяцами, свет давали несколько часов в день, да и то в городах, западные кредиты пошли на убыль, коррупция стала совсем неприкрытой.
Попытаемся выяснить, что же произошло. Как уже упоминалось, Шеварднадзе всегда лучше других улавливал витающие в воздухе политические тенденции, так что объявление им стратегического курса на построение демократического государства западного типа было логичным, тем более что симпатии к Западу в Грузии были всегда. Но вот чего Шеварднадзе никогда не понимал, так это значения экономики и западного принципа — правительство для экономики, а не экономика для правительства. Его стихией была тактика балансирования, подбора окружения с подмоченной репутацией, манипулирования аппаратными рычагами, иными словами, номенклатурная система. Другой системы управления он, по-видимому, не мог себе представить. И система была построена по образу и подобию старой. Под крыло Шеварднадзе собрались бывшие партийные и комсомольские функционеры (особливо последние), работники министерств и ведомств. Некоторые основали собственные партии и даже корчили из себя оппозиционеров, но перед выборами легко находили общий язык, создавая немыслимые альянсы, к примеру, социалистов с монархистами. Ведь партийная ориентация никакой роли не играла; главное было оставаться у кормила власти, навечно обеспечив себе более чем безбедное существование. Вот так и случилось, что “защитой от неопределенности” при режиме Шеварднадзе и в какой-то мере даже фактором стабильности стала коррупция. Налоговый кодекс был составлен таким образом, что законный бизнес оказывался себе в убыток. Госслужба или местечко в парламенте оказались гораздо выгоднее предпринимательства. Как мне как-то шепнул один банкир, 90% кредитных карточек, имевшихся в Грузии, принадлежало чиновникам, и с каждой ежемесячно снималось в среднем по 30—40 тысяч долларов. Короче говоря, старые правила игры были в значительной мере (но не полностью, об
этом — чуть ниже) восстановлены, только место коммунистической фразеологии заняла демократическая, которая тоже играла лишь роль фасада.
Кому не повезло, так это теневикам, плоть от плоти дефицитной советской экономики. Большинство из них были связаны с производством, советским, естественно, для которого не существовало проблем сбыта, маркетинга и других атрибутов рынка; в общем, теневая экономика советских времен, за малым исключением, оказалась неконкурентоспособной, и я знаю немало бывших магнатов, сводящих концы с концами лишь за счет сдачи внаем иностранцам домов, возведенных в беззаботные советские времена. На плаву остались лишь немногие, в основном те, кто сумел отхватить госзаказы или получил доступ к природным ресурсам.
Однако были и отличия, которые значительно ускорили конец эпохи Шеварднадзе. Во-первых Шеварднадзе допустил свободу слова, очевидно, недооценив ее силы. Как выяснилось, любимая поговорка грузинского лидера “Собака лает, а караван идет” (так он в свое время оценил деятельность академика Сахарова) к данному случаю не подходит: оппозиционные СМИ от “лая” перешли к чувствительным укусам, что явилось совершенной неожиданностью для “каравана”; ну а напоследок в ноябре прошлого года независимые телеканалы, особенно
“Рустави-2”, сыграли едва ли не решающую роль в событиях.
Во-вторых, за последние десять лет в Грузии заметно развился неправительственный сектор, финансируемый различными международными фондами. Демократически настроенная часть общества сосредоточилась в НПО; эти люди добывали гранты, проводили семинары и тренинги по всей Грузии, растолковывая людям их права, и их деятельность была небесплодна. Массовые выступления протеста против ущемления оппозиционных СМИ осенью 2001 года, приведшие к отставке двух одиозных силовых министров, и, разумеется, ноябрьские события прошлого года показали, что конституционные права в Грузии — не пустой звук и какой-то уровень осознания демократических ценностей в стране достигнут. Можно сказать, что недавние события дали ответ на главный вопрос, волнующий всех грантодателей, — каково влияние той или иной программы на общество в целом.
В-третьих, в окружении Шеварднадзе оказались люди не только номенклатурного мышления. С самого начала своего президентства Шеварднадзе призвал в союзники группу, как их называли, молодых реформаторов во главе с Зурабом Жванией и Михаилом Саакашвили. Продиктовано это было, вероятно, соображениями контроля над балансом сил и необходимостью создания демократического имиджа перед западными партнерами. Как бы то ни было, Жвания надолго стал спикером парламента, Саакашвили тоже сделался видным парламентарием, потом занял пост министра юстиции, а еще позднее был избран председателем Тбилисского городского совета (“Сакребуло”). По его инициативе началась судебная реформа, улучшились условия в тюрьмах, было сокращено количество государственных контролирующих органов. Правда, в общей картине все это мало что меняло, однако само присутствие в политике молодых реформаторов играло роль ускорителя падения режима Шеварднадзе.
Режим этот был слаб: провинциальные власти самоуправствовали на местах, указания из центра игнорировались, вновь разгулялась преступность, в третьей грузинской автономии (кроме Абхазии и Южной Осетии), Аджарии, Аслан Абашидзе создал авторитарно-клановый режим, лишь номинально подчиняющийся Тбилиси (кстати, Абашидзе, тоже бывший номенклатурщик, оказался более дальновидным, не допустив ни гласности, ни сильных НПО, ни тем более реформаторов; потому-то его режим и пережил шеварднадзевский, правда, надеюсь, ненадолго).
Система номенклатурного управления, воссозданная Шеварднадзе, деградировала в точности по Гавриилу Попову: западные низкопроцентные кредиты, игравшие роль дотаций из центрального советского бюджета, стали иссякать, поскольку отдачи не было почти никакой, других же ресурсов не было, реформаторы, поняв наконец, что режим изнутри изменить невозможно, откололись от правящего блока и встали в непримиримую оппозицию, к ним вскоре присоединился и новый спикер, Нино Бурджанадзе, так что команда Шеварднадзе, с которой он подошел к ноябрьским парламентским выборам 2003 года, выглядела весьма
жалко — ни один из ее членов не имел хоть какого-то политического веса без своего лидера. Неадекватное восприятие ситуации властью выразилось также и в том, что она не осознавала опасности. Да, Саакашвили побаивались, но вера в незыблемость установленного порядка и в так называемый административный ресурс как средство его поддержания была столь велика, что никто не сомневался — необходимое большинство будет достигнуто, так же как оно достигалось в прошлые выборы, и все пойдет по-старому.
Но действительность оказалась иной. Саакашвили вместе с Бурджанадзе и Жванией, удалось развернуть невиданные по масштабам и организованности акции протеста по всей стране, и режим Шеварднадзе рассыпался в прах (как в свое время режим советский). При этом фальсификация результатов выборов была лишь предлогом; уже несколько лет и стар, и млад понимали — этот корабль плавать не может. Мне представляется, в Грузии произошел системный перелом: общество, будучи сложной системой, сделало попытку разом, как это часто бывает, выйти на новый уровень. Искренне надеюсь, что попытка будет успешной.
Я не буду излагать детали бескровного переворота, происшедшего в Грузии, поскольку сам многого не знаю. Было много разговоров о “сербском сценарии”, о роли Сороса и посла США в Грузии. Очевидно, сценарий существовал, и его автор, кто бы он ни был, великолепно знал грузинские реалии. Казалось бы, зачем нужно было отправлять Шеварднадзе в отставку, ведь всего через год с небольшим у него кончался второй срок и Грузия в любом случае избрала бы нового президента. Ответ, видимо, в следующем: важно было убрать Шеварднадзе вместе с его номенклатурной командой, которая, имея большинство в парламенте, еще долго бы тормозила любые реформы (любителям литературы укажу, что сценарии “бархатной революции” довольно точно описаны в “Королях и капусте” О.Генри, в главах “Дикки” и “Noir et rouge”).
Кто же пришел на смену Шеварднадзе? Президентом стал Михаил Саакашвили; Жвания и Бурджанадзе, очевидно, также займут ключевые посты в государственной структуре. Все трое молоды, энергичны, далеко не обделены умом и образованием. Недоброжелатели, а их, понятное дело, великое множество, утверждают, что новой командой двигала и движет страсть к креслу. Но даже если и так (в чем я позволю себе усомниться; как мне кажется, здесь имеет место так называемая проекция — тенденция приписывать другим свои собственные помыслы), все равно, совершенно ясно — новые власти Грузии осознают необходимость коренного реформирования государственной системы.
Как мне кажется, первоочередная задача новой власти состоит в том, чтобы выдержать натиск осколков номенклатурной системы, людей, которые пойдут на все, только бы сохранить место у кормушки. Сейчас по всей стране идут повальные и подобострастные изъявления лояльности и восхищения в адрес нового президента, причем нередко от таких фигур, у которых следовало ожидать хоть каплю достоинства. Как заметил один мой знакомый, Грузии грозит дефицит мыла… Пока что новая власть вроде бы успешно держит оборону, но в недалеком будущем, возможно, нажим усилится и примет более разнообразные и даже опасные формы.
Есть, разумеется, не менее серьезные проблемы. Передо мной лежат результаты социологического опроса, проведенного среди жителей Тбилиси в ноябре-декабре прошлого года, то есть уже после отставки Шеварднадзе
(N. Sumbadze, G. Tarkhan-Mouravi. Public opinion in Tbilisi: In the aftermath of the parliamentary elections of November 2, 2003. Tbilisi, Institute for Policy Studies, 2003). Наиболее насущными проблемами тбилисцы считают безработицу (72,4%), коррупцию (48,2%), низкую зарплату и пенсии (41,4%), потерю территориальной целостности (41%). А вот надежды, связываемые с новой властью: сокращение коррупции (64,3%), экономический подъем (56,6%), восстановление территориальной целостности (47,1%).
В общем, ясна необходимость сильной экономической команды. Налоговый кодекс должен быть изменен, и это, видимо, дело решенное. Правда, определенную тревогу внушает то, что четкой экономической программы пока нет да и грузинский Кейнси на горизонте не виден, но, может, это дело времени, тем более что зарубежные консультанты имеются серьезные.
Что касается восстановления территориальной целостности, то эта проблема напрямую связана с сакраментальным вопросом о грузино-российских отношениях (признаюсь, здесь я выхожу из привычной для меня сферы, политология — не моя епархия; в свое оправдание скажу, что любой автор, пишущий о Грузии, тем более в российском журнале, не может не коснуться отношений между нашими странами).
То, что эти отношения оставляют желать много лучшего, ясно для всех. Сейчас снят не самый главный, но весьма чувствительный для России “эмоциональный” фактор, а именно Эдуард Шеварднадзе. В российском общественном сознании Белый Лис был персонификацией темных сил, разрушивших могучую державу, наводившую страх на весь мир. Кажется, по этой самой причине Россия никак не откликнулась на усердные попытки Шеварднадзе, верного своей политике балансирования, достучаться до кремлевских ворот. Когда же бывший президент, поняв бесплодность своих усилий, повернул руль на сорок пять градусов к Западу, устроив заодно России ответную пакость в виде Панкиси, с севера раздались удовлетворенные возгласы: “А мы что говорили!”
Итак, Шеварднадзе устранен, в Панкисском ущелье тоже вроде бы наведен порядок. К Грузии остается одна претензия — дружба с Западом, особенно с США. Причем вопрос ставится в виде альтернативы — или Россия, или Америка. Думаю, пока вопрос стоит таким образом, России как политической силе нечего рассчитывать на преобладающее место в грузинских умах. По данным уже цитированного опроса, 99% тбилисцев считают США дружественными по отношению к Грузии, Евросоюз — 40,2%, и лишь (или целых?) 14,3% — Россию.
Такие настроения понятны, ибо у Грузии есть две серьезные претензии к северному соседу. Первое — это военные базы. Грузия хочет, чтобы Россия их вывела, ну а Россия — нет. Впрочем, видимо, России все-таки придется выполнять обязательства, взятые на себя на стамбульском саммите, и свернуть базы. Процесс этот, конечно, будет долгим и трудным. Министр обороны Иванов уже запросил за вывод баз немыслимую сумму в полмиллиарда долларов (кстати, в госбюджет Грузии не поступало ни копейки арендной платы за российские базы). Все-таки, я думаю, рано или поздно проблема будет решена.
Более серьезно обстоит дело с Абхазией. Но и здесь, думается, можно найти выход из тупика (хотя пока абхазы стоят насмерть). Как мне кажется, политику России на Южном Кавказе за последние 10—15 лет питала следующая логика. Желая сохранить Южный Кавказ под своим влиянием, но не будучи в состоянии осуществить это экономическими методами, Россия способствовала разжиганию кавказских конфликтов, а затем использовала их в качестве мощного рычага политического давления на все три страны Южного Кавказа. После же появления капитала Россия начала экономическую экспансию. Так, системы энерго- и газоснабжения Грузии сейчас полностью монополизированы российскими компаниями. Если процесс продолжится, возможно, урегулирование конфликтов окажется в интересах самой России. Думаю, ради восстановления территориальной целостности Грузия поступится экономической независимостью, а там и абхазы дадут себя уломать (как сказал некий циничный англичанин, на протяжении всей истории большие страны вели себя, как бандиты, а малые — как проститутки).
Не знаю, посмотрим, что будет дальше. Но на сегодняшний день первые шаги новых грузинских властей дают лично мне повод для осторожного оптимизма, хоть я и не причисляю себя к безоговорочным их приверженцам.
От всей души желаю себе не обмануться в надеждах.
Январь, 2004