Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2004
В этом году исполнилось бы 100 лет основателю и первому директору Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН, академику Анушавану Агафоновичу Арзуманяну (1904—1965 гг.) — выдающемуся ученому-экономисту в области мирового хозяйства и международных отношений.
Он внес большой вклад в возрождение, становление и организацию экономической науки послесталинской эпохи. Под его руководством были созданы ценные труды и разработки, выращена плеяда высококвалифицированных специалистов, что позволило в дальнейшем основать и развить другие очаги академической науки: Институт Африки, Институт международного рабочего движения, Институт США и Канады, Институт Латинской Америки, Институт Европы. При непосредственном участии академика А.А.Арзуманяна были созданы Отделение экономики, Центральный экономико-математический институт, Институт экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения РАН.
Анушаван Арзуманян родился в Армении и с юношеских лет был вовлечен в политическую жизнь. Вплоть до Великой Отечественной войны в соответствии с традициями той революционной эпохи он активно участвовал в процессе экономического и культурного становления Армении. Именно в эти годы он сложился не только как опытный политический деятель, педагог, экономист, но и как неординарная личность. Предлагаемое читателю эссе — о малоизвестных страницах биографии академика А.А. Арзуманяна, отражающих вечную борьбу чести с предательством.
Директор института, академик, академик-секретарь Отделения экономики и член Президиума Академии наук СССР, депутат… все это было “после”, а что же было “до”, в начале жизни Анушавана Арзуманяна, которая могла прерваться еще на первых нотах “до”? Откуда взялся в этом человеке, всегда говорившем вполголоса, тот внушающий уважение прочный внутренний стержень, который чувствовали в нем и ценили все знавшие его люди? В жизни А.А.Арзуманяна отразились многие судьбоносные вехи XX века; до академической карьеры он уже достойно пережил ряд драматических событий и потрясений — революцию, тюрьму, войну, сталинщину.
Несколько фрагментов из биографии “до”.
Фрагмент первый — 1918 год. Четырнадцатилетнего Анушавана вместе с двумя десятками других детей родители везут домой на летние каникулы из реального училища города Шуши. Дорогу перекрыли турки — грабеж, резня детей и женщин казались неизбежными. Только из уважения к отцу Анушавана, Ага Петросяну — известному и почитаемому в тех краях человеку, удалось предотвратить трагедию. Турки его узнали, дорогу открыли да еще приставили вооруженную охрану до самого города Кафана.
Фрагмент второй — 1921 год. В Кафан привезли мед для голодающих. Руководители местного партактива мед взвесили, “выявили” ничтожную недостачу и прилюдно (Анушаван видел) расстреляли “расхитителей”. Cемнадцатилетнему комсомольцу Арзуманяну поручили отвезти один бидон меда в дом для сирот. Там он столкнулся с не меньшей мерзостью: через приоткрытую дверь сарая увидел, как смотритель-старик насилует сиротку. В этот день судьба дважды ударила его наотмашь, наверно, для того, чтобы жизнь никогда больше медом не казалась.
В смятении чувств и порыве гнева Анушаван мог, но не сорвался, удержал случай: оружия в руках не оказалось.
Фрагмент третий — 1937 год. Наверно, тот день с “горьким медом” вспомнился арестованному А.Арзуманяну, когда в ноябре 1937-го во внутренней тюрьме НКВД АрмССР его подвергли “шоковой психотерапии” — провели мимо нескольких убитых, с лиц которых были откинуты простыни, и он узнал в них двух своих близких товарищей.
В конце мая 1965 года в Москве я пришел в больницу на улице Грановского навестить больного Анушавана Агафоновича и отрапортовать об окончании школы. Он дочитал какие-то бумаги, принесенные Левоном Степановичем Шаумяном, протянул мне и без всякого оттенка “наказа” сказал: “Прочитай и запомни”. Это был даже по временам “оттепели” неслыханный документ — заявление Лариной с текстом письма ее мужа Н.И.Бухарина. По настоянию Николая Ивановича она, как известно, выучила письмо наизусть и многие годы удерживала в памяти. А сколько таких документов стерло время?
Эта последняя встреча с дядей (через полтора месяца он умер) приобрела для меня глубинный смысл сейчас, когда возникла возможность ознакомиться в Службе национальной безопасности РА с делом обвиняемого А.А.Арзуманяна. Перед чтением сильно волновался: ты полностью уверен в человеке, образ которого превратился в семейный символ, и в то же время знаешь, что в страшные годы сталинщины можно было “обломать” почти любого, а некоторых и вовсе не нужно было ломать. (Из головы не шла обезоруживающая мысль: даже тот, кто во время Тайной вечери ел с Христом из одной чаши, стал предателем.)
Арест произошел 10 ноября 1937 года в Тбилиси.
Из постановления, утвержденного одиозным Амаяком Кобуловым: “Рассмотрев дело по обвинению Арзуманяна Анушавана Агафоновича по ст. 58/10 и 58/11 УК ГССР, —
Н А Ш Е Л:
Арзуманян был арестован НКВД ГССР на основании требования НКВД АрмССР.
В дальнейшем арестованный в Грузии Г. (первый клеветник! — Г.А.) указал, что и Арзуманян входил в контрреволюционную организацию.
Вследствие этапирования арестованного Г. в распоряжение НКВД Арм. ССР расследование дела А.Арзуманяна в Грузии затруднено по следующим причинам:
1. Не представляется возможным учинить очную ставку между Г. и Арзуманяном.
2. Значительная часть связей АРЗУМАНЯНА арестована в НКВД Арм. ССР (восхищает “грамотность”. — Г.А.).
<…> в целях более продуктивного расследования дела (отвечали, стало быть, за “качество”. — Г.А.) —
П О С Т А Н О В И Л:
Арестованного Арзуманяна А.А. вместе с делом N№ 12 981 (как говорится, “с вещами”. — Г.А.) направить в распоряжение НКВД Арм. ССР в г. Ереван”.
Из показаний первого клеветника: “…Арзуманян воспитывал комсомольскую молодежь в духе национал-дашнакизма… был ближайшим соратником Ханджяна и не только знал всю его вредительскую и подрывную работу, но сам лично проводил к-р работу по установкам того же Ханджяна… Мукдуси и Арзуманян были почти одновременно завербованы Ханджяном, и оба знали друг друга как члены к-р организации”.
Не понятно даже, на кого в этом опусе больше клеветы, — на живого Арзуманяна или уже застреленного в кабинете Берии Ханджяна.
Мы не задумываемся над тем, с каких давних пор существует феномен “доносительства”. По мне, так самой древней профессией было именно оно, а не та профессия, о которой знают все. Вспомните вопрос Бога из книги Бытия: “…ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?” и ответ Адама: “…жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел”. Заметьте, Адама не спрашивают, кто ему дал яблоко, он сам с охотой называет жену, да еще уточняет, откуда она взялась. Немудрено, что Бог страшно рассердился, и вы знаете, чем все это кончилось!
Сотрудник Национальной службы безопасности в Ереване сказал мне, что родственники жертв репрессий в основном приходят узнать “кто?”: выявить доносчика, покрыть его и весь его род позором. Попробуйте осудить жажду мщения тех, чьих отцов и дедов расстреляли или “уработали” в лагерях. Случай с Анушаваном иной — он чудом остался жив, но ареста сына не перенес его отец. Он был подрядчиком, маркшейдером, а затем горным инженером-самоучкой в кафанских медных рудниках. Такое “непролетарское происхождение” обернулось для Анушавана “серьезными” обвинениями. Даже уже умершего отца не оставили в покое — следователи допрашивали его односельчан. Наверняка среди давших “правдивые показания” были люди, чьих внуков и детей в 1918 году спас наш дед.
Чаще всего нам вспоминается один “клеветник”, купивший свое благополучие за счет засекреченного в те времена навета. В деле есть и такие, которые после доноса еще прожили долгие годы с тайным клеймом на совести. Но в основном все складывалось страшнее: большинство доносчиков были и обвиняемыми. Родственники жертв, как, впрочем, и я, не подозревают, что при знакомстве с делами репрессированных могут наткнуться не на одну-две, а на вереницу фамилий, которые фигурируют в многочисленных допросах, очных ставках и оперативной переписке. Контора работала исправно, на коллективном подряде и в водоворот “чистосердечных признаний и раскаяний” затягивала людей косяками. “А в конце дороги той” была не “плаха с топорами”, а скоростная молотилка. Ведь в те времена боролись не с отдельными “врагами народа”, а с целыми классами, прослойками, многочисленными фракциями, уклонами, группами. Вспоминается карикатура моего друга Левона Абрамяна: на дорожном столбе укреплены многочисленные стрелки, указывающие разные направления, и вдруг одна из них начинает поедать остальные. На последней картинке остается единственная, очень жирная, с одышкой усталости указывающая, естественно, “правильное” направление.
Читаешь “Дело” и чувствуешь, что оказался в зазеркалье, где все смешалось, сместилось в абсурде вывернутого наизнанку человеческого сознания. А.Арзуманян, которому не раз приходилось участвовать в открытых обсуждениях, вести принципиальные споры даже с руководством республики — Ханджяном, Ионисяном, Аматуни, в версии НКВД оказывается в сговоре с ними, и вся их публичная дискуссия оценивается как маскировка и хитрая совместная игра с целью сохранения “вражеских кадров”.
В следственном деле Анушавана Арзуманяна (без учета клеветников на его отца) я насчитал десять (!) доносчиков. Все ведут себя по-разному: из одних вытягивают “факты” клещами, другие рапортуют по пунктам, как пионеры, ну, а третьих прорывает — заливаясь “канарейками”, они усердно помогают затягивать в трясину следствия все новые и новые жертвы. Слово “доносчик” чаще всего беру в кавычки, потому что ясно осознаю, какими методами добывались и фальсифицировались показания. Но как оправдать “клеветников по призванию”, о которых можно сказать: “Тебя принуждали к предательству, но почему же ты оказался первым учеником?” Можно представить состояние человека, которого вчерашние соратники в “чистосердечных показаниях” и очных ставках обвиняют в несусветных грехах, а потом сами внезапно проваливаются в преисподнюю.
Признание считалось доказательством вины, и признавшиеся, как правило, умирали первыми. Расправа со “слабаками” была быстрой и безжалостной. Вот строчки из, пожалуй, самого страшного документа от 11 декабря 1938 года:
С П Р А В К А
“Материалами следствия установлено, что Арзуманян Анушаван являлся участником антисоветской националистической правотроцкистской организации Армении и проводил активную антисоветскую работу.
О контрреволюционной деятельности Арзуманяна давшие показания: <…> (перечисляется девять фамилий. — Г.А.) приговором Выездной Сессии Военной Коллегии Верховного Суда осуждены по 1-й категории” (!!! — Г.А.).
<…> Ввиду того, что обвиняемый Арзуманян не сознался, а по делу нет других свидетелей, могущих на суде подтвердить контрреволюционную деятельность Арзуманяна, следственное дело N№ 12 981 подлежит направлению на слушание Особого Совещания НКВД Союза ССР”.
Какая страшная судьба: сначала волей или неволей потерять честь, а затем быть расстрелянным и не известно где похороненным.
Я против публикации имен тех, кто клеветал на Анушавана Агафоновича, хотя некоторые склоняют меня к обратному: дескать, другим будет неповадно. Сомневаюсь. Вместо благотворного воздействия можно посеять новые семена ожесточения, ненависти и мести, из которых вырастут новые подлецы. Кому же нам мстить? Девяти разветвившимся семьям, которые известны в маленькой Армении многим и, скорее всего, свято хранят память своих близких? В XX “век-волкодав” судьбы жертв, доносчиков и мучителей переплелись в вязкой, кажущейся сейчас нелепой и примитивной борьбе “за светлое будущее”, причем, как оказалось, эта борьба шла по самым жестоким и кровавым правилам — правилам внутривидового соперничества.
Трудно подсчитать, сколько раз на протяжении почти двух лет заключения Арзуманян отрицал свою вину. Горы “компромата” и “свидетельских показаний” об антисоветской деятельности и вредительстве, бригады следователей во главе с самим наркомом внутренних дел Армении. Чудовищное давление на 33-летнего человека, но Анушаван выдержал и безошибочным чутьем выбрал единственно правильный вариант поведения — лаконичные отрицательные ответы на все обвинения: “не участвовал”, “не состоял”. Если бы вместо “сухого отказа” он ввязался в полемику контробвинений, следователи тут же поймали бы его на “недоносительстве” и “соучастии”.
Конечно, Анушавану Арзуманяну сильно повезло — он угодил в узкий просвет между расстрелом Ежова и приходом в НКВД СССР нового, “справедливого” руководителя Берии. И все это на фоне тогдашних “окликов” Сталина о перегибах в следственных органах и необходимости более внимательного рассмотрения дел обвиняемых по политическим статьям. Но все-таки главное Анушаван сделал сам. Прояви он хоть малую слабину — следствие свой шанс не упустило бы.
В декабре 1938 г. арестованному было объявлено об окончании следствия и направлении дела в Особое совещание при НКВД СССР. В протоколе по предъявленному обвинению рукой Арзуманяна написано: “С материалами следствия ознакомился и прочел лично. Дополнить к делу ничего не имею, кроме моего объяснения по поводу письма К. (прошу вложить в дело). С обвинением не согласен. А.Арзуманян”.
Уже 4 января 1939 г. из тогдашней “инквизиции” поступил редкий по неожиданности ответ следующего содержания. Из материалов дела “не видно, что Арзуманян состоял в к-р организации… а из допрошенных лиц никто не уличает Арзуманяна в антисоветской агитации… доказательств, уличающих Арзуманяна как участника к-р организации, в деле нет… Следственное обвинительное заключение не соответствует материалам дела, инкриминируемые вредительские действия не документированы.
На основании изложенного считаем, что виновность Арзуманяна материалом дела не доказана, а поэтому дело подлежит возврату на дополнительное расследование”.
Ну, вот и все — сизифов труд службистов закончен! Однажды ночью в мае 1939 г. Арзуманяна вызвали из камеры. Думая, что ведут на расстрел, он отдал смену белья сокамерникам и простился с товарищами. Когда же его привели к начальству и объявили об освобождении, он отказался выйти из тюрьмы, пока ему не вернут отобранный при аресте партийный билет. Ночью же вопрос “согласовали” с инстанцией и вернули. Мне рассказывали, что Анушаван вышел на свободу с одутловатым лицом серо-желтого цвета. Cмерть лишь коснулось его чела, но в тот раз прошла мимо.
По иронии судьбы, а, может быть, в наказ потомкам окна нашей квартиры в Ереване смотрят на огороженный высоким забором внутренний двор бывшего НКВД Армянской ССР. Глядя на зарешеченные окна этого мрачного здания, я постоянно пытаюсь угадать, где те самые окна следственного кабинета, где мучили человека, который никого не предал, не оговорил и тем самым спас свою жизнь, честь и душу.