Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2004
Милена Макарова — поэт, переводчик. Родилась в 1972 году в Риге. Училась на филологическом и историко-философском факультетах Латвийского университета. Занималась журналистикой. В 1997 году вышла первая книга стихов «Амальгама». Лауреат поэтических конкурсов Союза писателей Латвии и посольства России. Дважды стипендиат Фонда культурного капитала Латвии. Публиковалась во многих периодических литературных изданиях. Стихи также переводились и публиковались на латышском языке. С 1998 года — член Союза писателей Латвии.
Как переводчик дебютировала участием в международном культурном проекте «Литературный экспресс Европа-2000» — переводы стихов Аманды Айзпуриете.
Составитель и переводчик сборника поэзии молодых латышских поэтов «Тысяча и одно отражение». (2001). Книга переводов сказок Мары Циелены «Сказки про двоих» (2003).
* * * И я услышал свой голос... Рей Брэдбери Телефонная карта похожа на джокер, И последнее слово сегодня за нами, В той игре, где осколочки льда и ожоги Притворяются звуками или словами. А пока что всего только горсточка чисел, По законам гематрия иль по законам Зазеркалья, того, что не снилось Алисе, Но что может присниться в бреду телефонном. Вот и Брэдбери прав. Сколько надо стараться, Перебрать проводов и пройти подземелий, Чтобы призрачный хор, как в «Летучем голландце», Зазвучал, чтобы призраки разом запели. Чтобы голос, который знаком до предела, От сияния глаз до биения плоти, Неожиданно вдруг отделился от тела, И фантомом бродил, и струился в полете. Телефонная карта похожа на джокер Из магнитной, цветной, говорящей колоды. Но все также струятся подземные токи На исходе последнего времени года. * * * Начертан день как палиндром На мраморной купели храма. И год не вычеркнуть пером, Он выстроен как анаграмма. Выходит текст из берегов, Но все-таки уравновешен Архитектурою слогов И логикой созданий грешных. Слова не птицы. И не впрок Искусство древнего авгура Тем, для кого устроит Бог Полет живого каламбура * * * Ожиданье грозы переходит в желание счастья. Сердцевины деревьев болят в ожиданьи ударов. Птицеловы расставят большие блестящие снасти, Птеродактили молний — ну чем не прекрасный подарок? Сердце — камень, конечно же, груда больного базальта. В этом каменном веке уже ничего не случится. Если только шаманка с глазами прозрачнее смальты Не оденется в перья свирепой от древности птицы. * * * Cum tacent clamant — Кричат молчанием (лат.) И бешенство от чувства немоты, И редких слов безжизненное тренье, И на губах — о как права латынь! — Запекшаяся яркость впечатлений. Что это значит «превратиться в слух», Чтоб каждый звук впивался, как осколок, Когда невыразимо черств и сух Глагол и путь его так долог? Где тот огонь, что должен отпылать, Спасти, согреть или целебно выжечь?.. Но только снежная страницы гладь Нездешним холодом тебя пронижет. * * * Писать письма — значит обнажаться перед призраками. Кафка. «Письма к Милене» Только ты разберешь этот почерк с готическим прошлым, Только ты не устанешь от этих взлетающих строчек. Я осмелюсь тебе написать и не быть осторожной В обнаженьи своих миражей и своих одиночеств. На бумаге, нежнее, чем пепел, появятся знаки, Водяные, как лилии, светлые, как откровенье. Стоит к светлым глазам поднести эту малость бумаги... И забыть на минуту, что в замках живут привиденья. * * * Так алмазы живут в кимберлитовой мгле Или корни деревьев в зернистой земле. Так и радуга спит, обращенная в снег, По которому тихо идет человек. Так и скалы ночуют в объятьях ветров, А волхвы оставляют один из даров Все тому же, кто вышел встречать снегопад В кимберлитовой мгле, поглотившей закат. Так и птицы навек улетают с земли, Так рисует уход несравненный Дали. Но деревья все пьют из подземных глубин, И ушедший в закат остается один. * * * Демонический ветер разносит живое в клочки. В колыбели качнется кусок бесприютного света. Нет, любовь не слепа, у нее золотые зрачки, Этим зреньем она спасена и навеки согрета. Инкунабула чувств. Поклоненья пятнадцатый век. Что висит на цепях? Да все та же бесценная книга. Инкунабула чувств, от которых немыслим побег, Как от крови, готовой сгуститься до цвета индиго. * * * Зима, и ничего, кроме зимы, Той прозы, что бела и нелинейна, Что оставляет привкус сулемы, Там, где обещан пряный вкус глинтвейна. Повествованья смутная канва, И на губах — кристаллы рафинада. То настоящее, в котором не права, То прошлое, которого не надо. Противоядье поглощает яд, А ты защитный круг очертишь мелом, Нащупывая смысл бытия, Как антрополог — «брегму» и «глабеллу». И каждый день так первозданно чист. Но холоднее жидкого азота Чернила, испещряющие лист, Звенящие лакуны и пустоты.