Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2004
Улдис Берзиньш — поэт, переводчик. Родился в 1944 году в Риге. Почетный член Латвийской академии наук (1993). Учился на историко-филологическом факультете Латвийского государственного университета (1961—1964), закончил факультет восточных языков Ленинградского университета (1971). Стажировался в Институте стран Азии и Африки в Москве (1973—1974).
Стихи и прозу переводит со славянских, семитских, иранских, германских и других языков. Автор поэтических сборников на латышском языке: “Piemineklis kazai” (“Памятник козе”) 1980; “Nenotikusie atentati” (“Несостоявшиеся покушения”) 1990; “Kukainu soli” (“Шаги насекомых”) 1994; “Nozagtie velosipedi” (“Украденные велосипеды”) 1999; “Maijs debesos” (“Май на небесах”) 2002.
Лауреат многих республиканских и международных литературных премий. В 1995 году удостоен высшей государственной награды Латвии — Ордена трех звезд.
I
— (Змеятся травы, реки стынут студнем. Почва ходит, извергает камни. Эй, Абдулхай Уляшев, сон скажи.)
— Я встал в полпятого, зашаркал тапками. В окне бельмо рассвета, ветры в ветках. Смял простыню, укутал глотку, увидел сон: в железах, в волчьих шкурах он Скачет, под копытом река гадюкой вьётся, тщится впиться. Те, сорок, вслед за ним. Вселенский рев и воздух мертв — так напердели кони. (Ни с места время, солнце зудит, подвешенное к небу.) Они, ликуя, слезли с седел. С огнем к костру, с ножами к стаду. Он меня Заметил, пальцем Указал, явился одноглазый и мне швырнул баранью ляжку да кожаный мешок (в мешке буза). Как пес я жрал. Жир по рубахе тек, марал ширинку. Пил, как кобыла, язык калило — потом был Призван; по его изрытому лицу вши ползали, белея, словно овцы на далеких склонах. Ноги подкосились, под пальцами заблеяла струна и плотью вспыхнул рот. Я избранным запел на свадьбах, сходках, играх. Нечесаные люди шатались под моим окном, давно избитые Глаголы ворочались во рту, вдох застревал, язык смердел. В моих словах ожив, они Гнались за другом друг и Гробили друг друга. За сотни лет сон измотал меня, изъездил: ночью мучил, утром крючил. Я ушел в бега, в Москве между созвучий скрылся: в загаженных вокзалах и концертных залах, мотался по углам, а почему бы нет? Эй! Хорошо! С кочевниками распрощаюсь, по струганым подмосткам заскольжу, как Фигаро: я тоже из Адамовых сынов, как ты, но только узкоглазый! А на четвертом курсе отворятся уши, распахнется сердце. Свободной дикой птицей станет прославленный мой тенор, не раз на всех известных сценах слышен, но в руки не возьмешь — вихрит вокруг луча. Подую в первые ряды, как буря в травы…
II (смерть Манаса)
— (Восстали остовы, и кости задергались в земле. Солнце тупо, время глухо. Знатный род идет и гонит табуны, они, тропы не видя, тонут в окоеме. Я сомненье чую в узких твоих глазах, эй, Абдулхай Уляшев, сон скажи второй.)
— Я был ребенком на земле моих отцов и на орлов глядел, потом трава меня объяла, солнце встало, глубина отерпла (полчаса до полдня; пусто, тишь — кузнечик дохнет), мимо три народа проскакало, раскинулись. Перхота от вытоптанных трав, от пыли. Эй ты, народ, что с полуслова понимаешь, ты не думай, что солнце в небе все по кругу: нет, не так. Миг завершается и валится с недвижного лица — горой Встает! Горой! Я видел, гной тек у него обратно в язвы, он пешим был, бежал я долго, даль темна, тень длинна. “Пой, пес, дай сил тебя Догнать и Растоптать!” Ломал он скалы, вслед Метал. “Не я ль тебя Кормил, ты, червь, не я ль Поил, так где твой жидкий голос?” Уйдя в глубины по колено, Хрипел и Бил плетьми, выл воздух. Что шаг, то год. Мой волос сед и голос нем. Я оглянулся у реки: собака и верблюд бесились над его застывшим телом.
III (рождение Манаса)
— Я увидал, как у лачуги старуха доит кобылу. Крикнула старуха, прибежал старик, и мальчик родился, и горы застонали под новой тяжестью — в тот миг цикл зачался, вокруг меня Глаголы взвихрились. Молчи, дыханье! На полуслове прерван, нет и не будет записан этот длинный сказ. Ай, мальчик! Останься маленьким, Гляди на птиц.
1976
ноги Кришьяна Валдемара
Гони меж каменных ног в
разверстье сладкую вонь бен-
зина и жести, надежду, что ме-
чется над глубиной на ощупь и
делает воду хмельною; смешно?
запрокинет шею невольно каж-
дый, ныряя в твой мощный
угольник, накинув мелкую
сеть (на грядущее?!), Ригу за
ванты тащи все пуще, снова в
газетах о беге времени, нет
парика, град лупит по теме-
ни.
1984
статический момент
Сам, дитя Иисус, жена,
Божье око, вышина;
радуга, дуга, большак,
волость, церковь и кабак;
век пахать и век служить,
молча голову сложить;
серый крест и сирых скоп,
конь, вороний грай да гроб.
1971