Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2003
В салоне здоровенного “Боинга” было занято всего тринадцать мест. Впрочем, роковое число абсолютно не волновало ни экипаж, ни пассажиров регулярного рейса Москва—Астана. Хорошенькие стюардессы разносили еду и напитки, двигатели монотонно ревели, навевая дрему…
Сегодняшний Казахстан множеством черт и деталей настолько похож на Россию, что в памяти неизбежно всплывает определение “близнецы-братья”, хотя и употребленное пролетарским поэтом совершенно по иному поводу. Как и Россия, Казахстан — многонациональное и многоконфессиональное государство. На его территории проживают представители 120 национальностей и народностей, 30 религиозных конфессий. Наиболее крупные национальные группы — казахи, русские, украинцы, уйгуры, курды, узбеки, немцы, татары, корейцы, поляки. Самые значимые религиозные объединения — мусульмане, православные, католики.
Как и в России, в Казахстане сейчас период относительной экономической стабильности, основанной на богатстве природных ресурсов — нефти, газа, минерального сырья, по запасам которых Казахстан занимает шестое место в мире. Как и у нас, там тоже неторопливо идут экономические реформы, приватизация промышленности осуществлялась из чиновных кабинетов и потому в стране немедленно появились собственные олигархи, не забившие в прежней жизни своими руками и десятка гвоздей; имеются пропрезидентское парламент-ское большинство и оппозиция, живо обсуждаются законы о партиях, земле, выборах, печати; политические противники едко критикуют в прессе друг друга, президентское окружение и — намного реже и осторожнее — самого президента.
Точно так же, как в России, здесь существуют области-доноры и дотационные территории, безработица в экономически отсталых районах, местные чиновники с удовольствием берут взятки, а зарплата педагогов и врачей достаточна лишь для того, чтобы гарантировать себя от неконтролируемого похудания.
Но на этом сходство кончается, дальше идут различия.
Самолет приземлился в Астане глубокой ночью, и все двенадцать моих спутников очень быстро исчезли, укатив в автомашинах встречающих. А я остался на площади аэропорта вдвоем с милиционером, который там был еще до меня. И на мой вопрос, как доехать до Астаны (а туда восемнадцать километров), милиционер сразу показал на машины частников. На всякий случай я спросил про рейсовое сообщение аэропорта со столицей и снова получил положительный ответ. Автобус будет, хотя — только утром. Делать было нечего, и я быстро сговорился с терпеливо ожидавшим пареньком-казахом, чтобы он довез меня до гостиницы.
“Волга” тронулась, и только тут я обнаружил, что в салоне мы с водителем не одни. За моей спиной тихо сидел еще кто-то. Мне стало грустно, потому что я хорошо знал, что именно так на моей родине, особенно в Москве, грабят бестолковых, легкомысленных приезжих из других стран и регионов. Возможных решений было два: попросить остановиться на секунду и быстро убежать в ночную степь или положиться на судьбу. Из оружия у меня при себе были иголка с ниткой и крохотные маникюрные ножницы. Их я и приготовил на случай отражения нападения. Водитель вел машину молча, что в моем понимании усугубляло ситуацию. Но до самой Астаны никто на меня так и не напал. А когда мы въехали на ярко освещенные улицы столицы, я убрал иголку и, прокашлявшись, осторожно спросил про второго пассажира. “Да это брат мой, — смущенно ответил водитель. — Завтра ему в школу не идти, вот и попросился со мной. Очень любит кататься”.
Уже на следующий день я узнал, что водители на пассажиров — как это принято в Москве — не нападают. И пассажиры на водителей тоже. Это не в местных традициях.
На взгляд дилетанта, не изучившего должным образом проблему, какой должна быть столица государства, Астана выглядит потрясающе. Наверное, так выглядят (или выглядели первые несколько лет) отстроенные на новом месте Канберра и Бразилиа. Так мне кажется, хотя я там никогда не был. Я полюбил Астану с первого взгляда жителя другой столицы — Москвы, переполненной людьми, автомашинами, выхлопными газами, уличной преступностью, бомжами, попрошайками и малолетними беспризорниками. А также партийными митингами и политическими шествиями, периодически осложняющими и без того напряженную дорожную обстановку.
Ничего этого в Астане нет. Прекрасные здания из стекла, бетона и камня. Широкие проспекты, просторные площади, украшенные полосками вечнозеленого кустарника. Подтянутые милиционеры в блестящих, как зеркало, сапогах и каракулевых шапках, и полное отсутствие профессиональных нищих. Правда, весь этот блеск несколько тускнеет на расстоянии полутора-двух километров от центра: Астана строилась не в голой степи, прежде это место носило разные названия — Акмолинск, Целиноград, Акмола. О том, что город имеет почти двухсотлетнюю историю, напоминают глинобитные домики окраин со стенами, ушедшими в землю почти до окон.
Но и там бродить вечерами вполне безопасно. Уличная преступность, да и преступность в целом находится на столь низком уровне, что регулярная телепередача, аналогичная нашим многочисленным “Криминальным хроникам”, и соответствующие разделы газет выглядят весьма убого. Ни тебе заказных убийств, ни гангстерских разборок. Местные жители шутят: “Мы фильмы ужасов не смотрим, вместо этого включаем какой-нибудь российский канал”. И добавляют уже вполне серьезно: “Как вы только можете так жить? Это же кошмар какой-то!” Кстати, привычные москвичу российские каналы принимаются на всей территории республики: ОРТ, РТР, НТВ и еще три или четыре дециметровых. Так что за несколько дней, проведенных в Астане, привычное для москвича постоянное ожидание агрессии ушло из моей души, оставив чувство легкого стыда.
В Казахстане не воруют столь беспредельно, нагло и безнаказанно, как это происходит на территории северного соседа. Республика вообще избежала нашей повальной криминализации: уголовников не пускают ни к рычагам управления экономикой, ни в парламент даже после замены малиновых пиджаков на классические смокинги, бандитские “крыши” практически отсутствуют, а гуляющий до времени на свободе криминал занимается сугубо криминальным бизнесом — от торговли крадеными в Европе автомобилями до наркотиков.
Но — самое главное! — народы, национальные группы и диаспоры, религиозные конфессии Казахстана уживаются друг с другом удивительно мирно.
Тут, кстати или некстати, вспомнилось еще одно определение из прежних времен, рожденное идеологами КПСС: “Казахстан является лабораторией дружбы народов Советского Союза”.
Президенту Нурсултану Назарбаеву невозможно отказать в исключительной дальновидности: межнациональные распри стали бы для республики с населением всего в 15 миллионов человек катастрофой, с которой не сравнилась бы никакая Чечня. Хотя начало суверенитета Казахстана, казалось бы, не предвещало ничего хорошего. Сейчас о событиях десятилетней давности ни чиновники, ни простые обыватели либо не говорят, либо вспоминают как о далеком прошлом. Вспышки или, скажем мягче, проявления казахского национализма, конечно же, место имели. Их истоки следует искать как в далеком, так и менее отдаленном прошлом республики. Естественно, в национальной памяти осталось жесточайшее подавление восстаний местного населения накануне российских революций 1917 года. В качестве карателей тогда выступали казацкие части — понятно, что возрождение казачества в новейшие времена у аборигенов никакого восторга не вызывало. Человек с лампасами и нагайкой в сапоге на улицах Алта-Аты воспринимается странно. Немало проблем принесло и массовое переселение в республику русскоязычного населения во время целинной эпопеи. Помимо специалистов сельского хозяйства и будущих ударников колхозного труда народ туда хлынул разный. Да и вообще отношение русских к коренным жителям как к младшим братьям по разуму и статусу вплоть до распада СССР было вполне очевидным, в чем я не раз убеждался во время командировок того периода. Впрочем, этим самым имперским самомнением представители великого русского народа грешили практически во всех республиках бывшего Союза — от Прибалтики до южных пределов. Ну можно ли сейчас представить, что прибывающий на постоянное место жительства в Америку или любую европейскую страну иностранец не озаботится изучением государственного языка? Даже если он стар или беспредельно туп, так уж дети его освоят язык беспременно! Однако наша печальная правда заключается в том, что лишь редчайшие из русскоязычных, на протяжении двух и трех поколений проживавших на территории национальных республик отягощали себя изучением языка и культуры коренного населения. Увы, это главный признак колонизатора, “братья” так себя не ведут.
Последствия колонизаторского стереотипа поведения неизбежны. Они наступают рано или поздно, свидетельством тому история мировой цивилизации, и ничего нового в этом отношении у нас не произошло. В Казахстане не было жесткого вытеснения русскоязычных, как, к примеру, в Прибалтике. Несмотря на распространенное мнение, события 1986 года в Алма-Ате — одни из первых в СССР “перестроечных” массовых волнений — не имели национальной окраски, хотя очень многие и тогда, и даже теперь желали представить их именно так. Это было ярко выраженное антисоветское, антикоммунистическое выступление. Тем не менее атмосфера ожидания национальных чисток, особенно после провозглашения независимости, способствовала существенным изменениям в составе населения страны. Более миллиона русских выехали из республики в течение 90-х годов прошедшего века, и пик миграции пришелся на 1994—1995 годы. Продолжали (и продолжают) выезжать немцы. Впрочем, тут причины иные, сугубо экономические.
Не так давно приезжавший в Казахстан с визитом президент Польши Квасьневский заявил о том, что выступает за возвращение в страну поляков, насильно переселенных в свое время в Казахстан. Было объявлено, что вначале историческая родина примет сто семей. Естественно, это вызвало серьезный конфликт в польской общине: желающих попасть в заветную сотню было намного больше. Вскоре, впрочем, оказалось, что акция по переселению имела скорее рекламный характер. Около трех десятков семей действительно уехали, но тем все и закончилось. Экономическое положение современной Польши далеко от процветания, жилье переселенцам вроде бы предоставили, как обещалось, а работу — нет, там и так безработица, остальные потенциальные реэмигранты от планов переселения отказались.
Сейчас русские составляют около 30 процентов населения Казахстана. Статистика отмечает не только прекращение их оттока. Наметился процесс возвращения: только за последний год в республику вернулись 50 тысяч человек. И дело не только в том, что России они оказались не нужны, хотя это действительно так — российское правительство, увлеченное глобальным реформированием экономики, демонстрирует готовность полностью обойтись и без собственного населения. Казахстан встречает реэмигрантов если не с распростертыми объятиями, то уж никак не равнодушно.
Общественное согласие объявлено в Казахстане основой внутренней политики. Это не просто декларация, процесс государственного строительства в республике в значительной степени определялся именно этой идеей. Министерство, вобравшее в себя несколько прежде самостоятельных структур — госкомпечать, радио, телевидение, кино, архивы и прочее, так и называется: Министерство культуры, информации и общественного согласия.
Далеко не последнюю роль в жизни республики играет Ассамблея народов Казахстана. Оказывается, подобная структура (по крайней мере номинально) существует и в России, хотя ее значение и результаты деятельности, видимо, соответствуют весьма скромной известности. Ассамблея же — общественно консультативный орган, председателем которого является сам президент Назарбаев. Ассамблея объединяет культурные центры, представляющие все этнические и религиозные группы страны, ее задача — выработка рекомендаций в сфере межнациональных отношений, которыми должны руководствоваться государственные органы.
Как бы то ни было, за десять лет суверенитета в Казахстане не было ни одного более или менее серьезного конфликта на этнической или религиозной почве. Заместитель председателя Ассамблеи Павел Атрушкевич (белорус по национальности) говорит, что возникающие спорные вопросы чаще всего решаются методами народной дипломатии. Во время суда в Турции над курдским лидером Оджаланом представители курдской общины Казахстана собрались организовать серию антитурецких акций. Действия эти для правительства Казахстана были крайне нежелательны. Отношения между Казахстаном и Турцией развиваются наилучшим образом, а гражданам Республики Казахстан, кстати, при въезде в Турцию даже не нужно оплачивать визу. К тому же турки и курды в Казахстане многие годы живут бок о бок в одних населенных пунктах, в одних и тех же кварталах. Трагический и кровавый опыт размежевания некогда добрых соседей, к сожалению, всем нам хорошо известен на примерах Баку, Нагорного Карабаха и Ферганской долины, еще одного повторения допустить было нельзя. Тем не менее в Алма-Ату курдов съехалось немало, в том числе и из соседней Киргизии. Устроили шествие по центральной улице в сторону турецкого посольства. Правоохранительные органы в тот момент несколько растерялись: разгонять — некрасиво, пропустить — невозможно. Потенциальный конфликт был вполне мирно предотвращен членами Ассамблеи, пошедшими “в народ”.
Наиболее заметные противоречия, как ни странно, изредка возникают внутри национальных общин. В русской диаспоре, например, долгое время за право представлять русских долгое время боролись две организации: Русская община и Русский центр. Впрочем, нет, не странно. В русской общине Таджикистана картина была точно такая же, да и не только там. Желающих поруководить в подобных случаях всегда находится сколько угодно. Конфликт тоже улаживался на уровне Ассамблеи, ему пришлось посвятить отдельный “круглый стол”. Сейчас это уже история, Русский центр свое существование фактически прекратил.
Из российских средств массовой информации мы знаем о судебном процессе двухлетней давности, когда к уголовной ответственности была привлечена группа казаков из Усть-Каменогорска, обвиненных в подготовке вооруженного восстания с целью отделения области от Казахстана и присоединения к России. Звучит весьма сурово. Обвиненные своих целей не скрывали, при аресте у них было изъято даже какое-то количество оружия, а в результате они были осуждены и приговорены к различным срокам лишения свободы. Некоторые наши газеты едва не объявили их узниками совести и заговорили о преследовании в Казахстане русских по национальному признаку. Но издалека любое событие чаще всего выглядит в тех цветах, которыми окрашен взгляд обозревающего. В Астане я заводил разговор об этом деле буквально со всеми, с кем встречался, вне зависимости от национальности. Удивительно, но реакция вначале была практически одинаковой: с полминуты собеседники вспоминали, о чем идет речь. Казахи затем сдержанно обижались: “В Усть-Каменогорске вообще одни русские живут, кто их там станет притеснять?” Русские столь же сдержанно комментировали: “Обсуждать всерьез перспективы какого-либо “казацкого восстания” попросту неудобно, потому что смешно”.
Если судить по результатам опросов общественного мнения, Казахстан — страна религиозных людей. 67 процентов казахстанцев считают себя верующими и только 5 процентов честно объявляют себя атеистами. Ситуация, хорошо знакомая и нам, быть атеистом сейчас вдруг стало так же неудобно, как всего 15 лет назад регулярно посещать храм. Правда, более половины верующих признаются, что в церкви и мечети не ходят. Из общего числа верующих половину составляют мусульмане, 23 процента — православные, 7 процентов — католики. Солидный тридцатипроцентный остаток распылен между четырьмя десятками прочих конфессий — от последователей иудаизма, буддистов, лютеран и баптистов до свидетелей Иеговы и мелких сект.
Ходит народ в храмы или нет, но в республике сейчас насчитывается более полутора тысяч мечетей и 300 христианских приходов. По признанию ряда зарубежных экспертов, в Казахстане действует один из наиболее либеральных на постсоветском пространстве закон о свободе совести и религиозных объединений. В нем нет даже, как в аналогичном российском законе, упоминания об исторически сложившихся конфессиях. Неудивительно, что в республике стало появляться огромное количество различных религиозных миссионеров из-за рубежа: регистрировались по приезде они только как иностранцы, о целях и задачах визита у них никто не спрашивал, что вызывало обеспокоенность Министерства информации и общественного согласия. Сложившийся баланс межконфессиональных отношений мог оказаться серьезно нарушен.
В последние годы построено много мечетей, в том числе и частным образом, что также создало некоторые проблемы. Возводя мечеть на свои средства, “новые казахи” иногда называли ее в честь родственников — деда, отца, дяди. Каноны ислама запрещают именовать храмы именем человека, недовольство в таких случаях высказывало и духовное управление мусульман Казахстана, и Министерство общественного согласия: затратили немалые усилия, дабы избежать деления мусульман по национальному признаку, а тут грядет клановое, родовое деление! Дело в том, что и сейчас официально зарегистрированных в республике религиозных объединений насчитывается более 2700.
Решаются эти проблемы неторопливо и спокойно. Министерство выходит в парламент с законодательной инициативой о соответствующих поправках в закон, парламент рассматривает, отправляет на доработку, вновь рассматривает… Но дело не в этом. Главное, на мой взгляд, в том, что любая потенциальная опасность кризиса не остается не замеченной государством.
Папа Римский Россию не посещал. Хотя, как известно, против такого визита не возражал. Противоречия между православной и католической конфессиями разрешились властью в пользу первой. А в Казахстане Папа был. В контексте сложных отношений РПЦ и Ватикана глава православной епархии Казахстана архиепископ Алексий формально занял соответствующую позицию, хотя его полномочные представители присутствовали на официальных церемониях, посвященных визиту Папы. Недавно отец Алексий получил новое назначение и отбыл из Казахстана, где провел более десяти лет. Провожал его лично президент Назарбаев, он вручил священнослужителю государственный орден за заслуги в деле сохранения национального согласия…
И тут, видимо, возникает необходимость ремарки. Я вовсе не стремлюсь создать у читателя впечатление о Казахстане как о земле обетованной, где мудрая власть и благодарный народ сливаются в непреходящем экстазе взаимной любви. Проблем здесь более чем достаточно, и к ним придется возвращаться еще не однажды. Но власть — если она действительно власть — обязана работать, оправдывая хотя бы минимальные надежды своего населения.
Мой друг, мудрый человек, врач Иосиф Ласкавый как-то с печальной иронией сформулировал по аналогии со знаменитыми законами роботехники А.Азимова три закона существования чиновничества:
1. Главная цель деятельности чиновника — максимальное обеспечение собственного благополучия.
2. Чиновник занимается делами государства в той степени, в которой это не противоречит Первому закону.
3. Чиновник заботится о благе народа в той степени, в которой это не противоречит Первому и Второму законам.
Шутке этой уже почти двадцать лет, но сегодня она уже не вызывает улыбки, превратившись для современной России в самый настоящий канон. С единственной, пожалуй, коррективой: Третий закон вообще можно вычеркнуть за ненадобностью. Результаты действия этих законов россияне испытывают на себе уже в течение десятилетия — от тотальной криминализации, псевдореформ и дефолтов до Чечни. Единственная возможная защита от них — жесткий контроль за деятельностью чиновника, сверху или снизу — это уже зависит от особенностей государственного устройства. Печальный опыт последнего десятилетия показал, что совершить мгновенный прыжок от советской модели к демократии западного образца так же невозможно, как из каменного века в капитализм. Попытка эта обернулась для нас почти тотальным распадом институтов управления на всех уровнях сверху донизу со всеми вытекающими последствиями. Выпущенный на “вольные хлеба” российский чиновник — от министра и губернатора до участкового — может только красть, изредка отвлекаясь от своего главного дела, чтобы обвинить Москву и погоду в отсутствии тепла и света в квартирах избирателей на подчиненных территориях.
Казахстану этой печальной участи удалось избежать. Государство рычагов управления не потеряло. Например, губернаторов областей — акимов — здесь не выбирают. Они назначаются президентом, который, естественно, может их и снимать. И Назарбаев, случается, не только снимает, но и отдает под суд за “воровство не по чину” — ситуация, в российской действительности немыслимая. Политические противники называют Нурсултана Назарбаева диктатором, его режим — номенклатурным, коррумпированным, автократическим, но что можно сказать с абсолютной уверенностью — так это то, что своей Чечни Республика Казахстан не получит.
Я приехал в Астану всего спустя три дня после завершения трагедии с “Норд-Остом” и, наверное, поэтому почти сразу услышал рассказ о том, что совсем недавно Казахстан стоял на пороге точно такой же трагедии. Оказывается, что среди неисчислимо расплодившихся в мире экстремистских террористических организаций существует уйгурская. Эта организация, базирующаяся за пределами Казахстана, ставит своей целью воссоздание уйгурского государства на территориях современного Китая, Казахстана и Киргизии.
Несколько лет назад четверо членов этой организации перешли границу республики, чтобы осуществить теракт в Алма-Ате. Они сняли частную квартиру в центре города, сделав ее своей базой. Доставили туда большое количество взрывчатки и оружия. Планы их сорвала не случайность, а нормальная повседневная работа сотрудников органов внутренних дел. Появление в жилом секторе чужаков не осталось незамеченным. Сотрудники милиции отправились проверить документы неизвестных. Видимо, у бандитов сдали нервы, они открыли огонь, один из милиционеров погиб. Прибывший к месту происшествия спецназ провел операцию, в результате которой террористы были уничтожены.
Чеченцы, кстати, и здесь представляют для местных властей определенную проблему. Как известно, Северный Казахстан стал основным местом сталинской депортации чеченцев в 1944 году. И хотя многие впоследствии вернулись на родину, чеченская диаспора в Казахстане оставалась весьма значительной. Немало семей вернулось в Чечню и в 1992 году, после одностороннего провозглашения независимости Ичкерии. Тем не менее в настоящее время в республике проживают около 100 тысяч чеченцев с паспортами граждан Казахстана. С 1994 года, после начала войны, чеченцы начали возвращаться в Казахстан уже в качестве беженцев-иностранцев. По данным Департамента миграционной политики, их число составило более 10 тысяч человек.
Один из высокопоставленных правительственных чиновников рассказал, что чеченскую диаспору сегодня можно было бы условно разделить на три группы. Первая — те, кто чувствует себя в республике вполне уверенно и уезжать никуда не собирается. Представители этой группы заняты традиционным для местных чеченцев бизнесом, например, торговлей автомобилями, всевозможной посреднической деятельностью и с Чечней свое будущее не связывают. Вторая — беженцы от войны, действительно несчастные люди, потерявшие все и зачастую не имеющие средств к существованию. И третья — самая немногочисленная и самая проблемная — криминалитет, которого война лишила привычных источников дохода. Как ни странно, зажиточные чеченцы-казахстанцы отнюдь не замечены в благотворительности по отношению к соплеменникам.
“Денег здесь своим не дают, а в Чечню на войну — отправляют”, — посетовал чиновник.
Казахстан отнюдь не торопится предоставлять чеченцам статус беженцев, не желая осложнять отношения с Россией и опасаясь нарушить баланс межнациональных отношений в республике. К тому же у государства просто нет на это средств. Власти осторожно заявляют, что приезжие чеченцы “не являются гражданами Казахстана, они у нас работают и живут в надежде на то, что смогут вернуться на родину, и мы тоже будем на это надеяться”.
Казахстан — республика президентская. Первый президент Казахстана — Нурсултан Абишевич Назарбаев, избранный в 1990-м и переизбранный после распада СССР в 1991 году, будет оставаться на своем посту как минимум до новых выборов 2006 года. Что бы ни говорили его политические противники, авторитет Назарбаева в обществе огромен. На последних президентских выборах в 1999 году, проходивших, как водится, под внимательным наблюдением международных правозащитных организаций, за него проголосовали 80 процентов избирателей. Как и Ельцин в России двенадцать лет назад, Назарбаев был единственным реальным кандидатом в президенты, но в отличие от Ельцина таковым остался и поныне. Огромный номенклатурный опыт, приобретенный в советские времена, Назарбаев употребил (опять же в отличие от Ельцина) на сохранение наиболее эффективных институтов власти и строительство нового государства.
Обвинения в том, что Назарбаев создал административную систему и саму Конституцию “под себя”, следует оценивать с большой осторожностью. Он не сделался пожизненным “казахбаши” и, похоже, не собирается им становиться. В стране нет независимых телеканалов — государство жестко контролирует важнейшую отрасль массмедиа, однако каждое утро прилавки газетных киосков наполняются десятками вполне оппозиционных президенту изданий (есть даже “Правда” с полностью сохраненным советским логотипом, только красного цвета), взахлеб критикующих действия его администрации и пропрезидентского большинства в парламенте. Самого президента, впрочем, ругают мало. Но, как мне показалось, прежде всего из боязни растерять читательскую аудиторию. Назарбаев в народе, повторяю, чрезвычайно популярен.
Мои подозрения косвенно подтвердились при знакомстве с сайтами казахстанской интернет-газеты “Навигатор”. Статьи с эмоциональной, но, к сожалению, бедной фактами и малосодержательной критикой президента положительных читательских откликов не набирают.
Самое уязвимое место президента — его “семья” (и тут, увы, опять напрашиваются аналогии с Родиной). Один из депутатов парламента — мажилиса, с которым мне довелось встретиться, понизив голос, доверительно сказал: “Президент наш — мужик хороший, да вот родственники его здорово подводят”. Историй о том, в какой роскоши живут члены “семьи”, как одна из трех дочерей Назарбаева звонком сотового телефона отменила рейс самолета, потому что не успевала к вылету, что и как “приватизировали” его зятья, об их личных виллах в Англии и Франции и так далее в народе ходит немало, и восторга они ни у кого не вызывают вне зависимости от степени их достоверности. Некоторым противовесом тут служит, правда, полное отсутствие обвинений Назарбаева в личной нескромности.
Европейская демократия Назарбаевым недовольна. Собственно, европейская демократия полностью довольна только собой и всегда очень удивляется, обнаруживая, что у существа, впервые спустившегося на почву демократии непосредственно с древесных веток, отчего-то не оказалось при себе смокинга. Это я не о Казахстане, не о казахстанцах — боже упаси! — о нас всех, нынешних эсэнгэвцах, бывших советских людях без смокинга, зато с чувством уверенности в завтрашнем дне. Естественно, включая себя. Я — такой же, как все, и полагаю, что знакомство с цивилизацией все же следует начинать постепенно — с жилетки.
Назарбаева обвиняют в преследованиях оппозиционеров, отсутствии в республике свободы слова и истинной демократии. Недавно группа депутатов Европарламента приняла специальную резолюцию по Казахстану. Впрочем, резолюций Европейский парламент принимал немало, поскольку из Страсбурга все видится намного лучше.
“Узников совести” сейчас в Казахстане трое: бывший аким Павлодарской области Галымжан Жакиянов, бывший министр энергетики и экономической стратегии Мухтар Аблязов и журналист Сергей Дуванов, осужденные соответственно, на семь, шесть и три с половиной года лишения свободы. Все они именуются жертвами политических репрессий, хотя первые двое осуждены за злоупотребление служебным положением и превышение полномочий, нанесшие государству значительный ущерб, а третий — за изнасилование несовершеннолетней.
Праведными были эти суды или нет — решать без тщательного изучения материалов уголовных дел невозможно. Расследование экономических преступлений — это десятки томов, тысячи документов, трактовать которые можно в весьма широком диапазоне. Скажу лишь, что Жакиянову вменялась в вину незаконная продажа акций государственных предприятий частным фирмам по заниженной стоимости, а Аблязову — “прощение” многомиллионных долгов частной фирмы государству. Сами факты действительно имели место, этого подсудимые не отрицали, мотивируя свои действия экономической целесообразностью. Но правда и то, что Аблязов и Жакиянов были лидерами основной оппозиционной Назарбаеву партии — Демократический выбор Казахстана, имеющей немало сторонников среди интеллигенции.
Не сомневаюсь, однако, что, если бы наши органы вовремя поймали Березовского, если б не прекращали, а довели наконец до суда уголовные дела на многих других видных реформаторов российской экономики, успевших странным образом немыслимо разбогатеть в процессе кризисов и дефолтов, мы бы тоже удостоились специальной резолюции Европарламента за преследование политиче-ских противников режима.
Но наш диссидент и оппозиционер Березовский некоторую часть из своих значительных средств тратит на борьбу с ненавистным ему режимом. Он выделяет деньги, которые расходятся по рукам в России, питая экономику страны. Поэтому от Березовского пока только польза.
Другие наши подследственные, вроде бывшего замминистра финансов Вавилова, братьев Мавроди и даже начальника Чукотки, мне нравятся гораздо меньше. Они не готовы финансировать общественно-политические движения в свою защиту. Ну, что ж! Тогда мы не станем за них заступаться. Кстати, репрессированные казахстанские оппозиционеры тоже люди не бедные, даже по европейским меркам.
Ситуация с Сергеем Дувановым несколько иная. Этого журналиста, действительно жесткого критика Назарбаева, арестовали после заявления соседки Дуванова по даче об изнасиловании ее 14-летней дочери. История весьма темная с самого начала. Мама с дочкой пришли к Дуванову как-то вечерком и попросили разрешения помыться в его бане. Помывшись, мама почему-то пошла домой, а дочка почему-то задержалась, тут-то все и произошло — так объяснили прессе в милиции на следующий день после происшедшего. История темная в обоих смыслах, потому что факт соития ни Дувановым, ни его защитой не отрицался. На провокацию в самом деле смахивает здорово. К тому же сама пострадавшая несовершеннолетняя по внешнему виду тянет на все восемнадцать. Единственное сомнение: зачем власти все это было затевать? Дуванов — не олигарх. Тем более, что ровно за два месяца до роковой помывки в бане его жестоко избили неизвестные, что было немедленно квалифицировано оппозицией как теракт в отношении известного противника режима.
Каждый день судебного процесса подробно освещала и комментировала оппозиционная пресса, за Дуванова заступились Европарламент (в том постановлении его тоже упомянули как политическую жертву режима) и даже Госдепартамент США. В общем, шум поднялся невероятный и — очевидно! — совершенно не нужный Назарбаеву.
Вот сейчас на основании пристального изучения хода процесса над диссидентом Дувановым я выскажу свое личное мнение, подкрепленное шестнадцатилетним стажем работы в милиции.
Сдается мне, что Сергей Дуванов не виновен в том, в чем его обвиняют. Но его и не “подставили”. Он сам “подставился” шантажистке (или шантажисткам), как сотни тысяч или даже миллионы мужиков во всем мире, пошедших по этапу по обвинению в сексуальном насилии после отказа решить вопрос с будущей потерпевшей мирным путем с помощью американских долларов или другой валюты.
Вина власти тут, напротив, несомненна и очевидна. Провокация ли, шантаж были использованы по полной программе. Юридически — не подкопаешься абсолютно! По доброй воле или по принуждению произошло то сокровенное таинство любви, ведомо только богу, если он есть, а также районному суду, поскольку он принял собственное решение. И, если спецслужбы тут ни при чем, Дуванова от шантажа власть обязана была защитить. Этого она не сделала, в том ее вина. Поступила она так не ради собственной безопасности, а скорее всего, в назидание прочим горластым несогласным. И это очень плохо.
Управлять страной президенту Назарбаеву несложно, поскольку 80 процентов мест парламента принадлежит президентской партии ОТАН. Вообще в нынешнем парламенте четыре фракции и одиннадцать парламентских групп, но такое положение после очередных выборов, видимо, не сохранится. Согласно новому выборному закону минимальный проходной балл для партий составит 7 процентов и в новом мажилисе мелким общественным объединениям места уже не найдется.
Находясь в стенах парламента, несколько часов внимательно слушал ход заседания по внутренней трансляции и обнаружил, что среди выступавших не было ни хулиганов, ни клоунов. К тому же никто из них ни разу не использовал слов из тюремного жаргона. Сравнение в этом отношении мажилиса с Государственной Думой говорит не в пользу казахстанской демократии. Парламентарии просто и скучно работали, совершенно не думая о возможных зрителях и слушателях.
Как-то в нашей прессе прочитал статью о дискриминации русских в бывших советских республиках, потому что им не разрешают создавать собственные партии. О Казахстане там тоже было. Это правда. По закону о политических партиях таковые запрещено создавать на национальной, религиозной и гендерной основе. Гендерной — это по признаку пола. Раньше в республике была Демократическая партия женщин Казахстана, а теперь ее нет. Потому что мужчин туда не записывали, нарушая тем самым их права. Сейчас эта партия переименована в Партию народной мудрости и туда начали принимать некоторых мужчин. Русской партии в Казахстане тоже нет, хотя попытка ее создания имела место. Реакция населения была резкой. Немедленно последовали заявления о создании казахской, уйгурской партий, а также мусульманской и т.д. Тут и поспело время для закона. Честно говоря, я не сразу осознал его глубину. В России подобного закона нет, зато у нас есть партии — Русское национальное единство, Русская народная партия, а вместе с ними погромы на базарах и охотничьи рейды стай доморощенных скинхедов за неграми-одиночками на московских улицах. И в Испании нет такого закона — там есть Партия басков, взрывы на улицах и отстрел невинных во имя великой национальной идеи.
И что бы ни говорили по этому поводу о Назарбаеве оппоненты вместе с Европейским сообществом, слушать их не очень хочется. Потому что настоящая забота о равенстве прав неизбежно влечет укрощение излишних амбиций отдельных групп своих граждан, как бы они к тому ни относились. Это и есть цена национального согласия, это и есть истинная мудрость политика, думающего не только о следующих выборах, но и о грядущих поколениях.
Одна из основных реформ, определяющих, как дальше жить государству и обществу, — земельная, началась в Казахстане раньше, чем у нас, и протекает несравненно успешнее. И хотя в мажилисе продолжаются жаркие споры о земельном кадастре, механизме запуска процесса приватизации земли, а критики предрекают массовые злоупотребления со стороны чиновников, принципиальное решение принято уже давно и окончательно: земля должна перейти в частные руки. Собственно, процесс, как говорится, уже пошел, и многие бывшие колхозы, преобразованные в ТОО, сегодня больше напоминают помещичьи хозяйства. С одним из таких помещиков я познакомился при довольно забавных обстоятельствах.
Как-то ужинал в ресторане гостиницы, за соседним столиком сидела компания казахов — четыре мужчины и одна женщина. Выпивали понемногу и беседовали о своем. В какой-то момент я обратил внимание на некоторую странность их общения: только что все говорили на казахском и вдруг одновременно перешли на русский язык. Спустя какое-то время снова заговорили по-казахски, а через несколько минут опять по-русски. Заинтригованный, я начал прислушиваться внимательней и скоро убедился в полном отсутствии очевидных причин смены языка общения. Тогда, не удержавшись, подошел и спросил.
Им понадобилось около минуты, чтобы понять смысл моего вопроса, удивиться, а потом они дружно рассмеялись. “Нам все равно, на каком языке говорить, — сказали мне. — Мы и сами этого часто не замечаем. Потому что казахский язык — родной, а русский — точно такой же, мы воспитывались на русской литературе, русская культура тоже наша, как и казахская”.
Небольшое отступление. Государственный язык Казахстана, естественно, казахский. Однако по Конституции республики русский язык употребляется наравне с казахским в качестве официального, на нем ведутся переписка и делопроизводство. К слову, заседание мажилиса, которое мне довелось услышать, велось полностью на русском языке. Два республиканских телевизионных канала вещают на одиннадцати языках, включая польский и узбекский.
Среди моих соседей по столу как раз оказался современный помещик. Он так сам и представился. Кустанайская область, Денисовский район, директор животноводческого хозяйства ТОО “Дос-Плюс” Кумар Галимов. Закончил московскую Тимирязевскую академию. Родился и вырос, кстати, в Самарской области и на родину этническую приехал по распределению после завершения учебы. Конечно, первым делом я его начал спрашивать о национальном согласии в его отдельно взятом бывшем колхозе.
“Когда вопрос стоит о собственности и реальной прибыли, проблемы национальности просто не существует, — сказал Галимов, недоуменно пожав плечами. — Главное — квалификация. Русские, немцы (так жалко, что многие уехали в Германию!) — наиболее квалифицированные кадры в хозяйстве. Конечно же, их ценим соответственно. Кстати, русские от нас не уезжали и не собираются. Я заинтересован в специалистах и делаю все, чтобы их удержать. Как и квалифицированных специалистов-казахов, кстати, я тут различий не делаю”.
Старый советский анекдот. Встретились два воробья на советско-иностранной границе. “Ты куда?” — “В Россию, у вас там бесхозяйственность, зерно на дорогах валяется, поклюю вволю. У нас-то все подбирают, капиталисты проклятые”. — “А ты-то зачем улетаешь?” — “Да просто почирикать хочется!”
До статуса земли обетованной Казахстану не близко, хотя зерном республика готова кормить пол-Европы. Установленный социальными ведомствами минимальный прожиточный уровень составляет в переводе на наши деньги около тысячи рублей в месяц, что не очень много, хотя и уровень цен в Казахстане ниже российского раза в два-три. Средняя пенсия чуть больше минимального прожиточного, средняя зарплата — примерно в три раза выше. Высокая безработица в южных областях, экономика, ориентированная на экспорт природных ресурсов. Чиновники берут взятки, из-за чего некоторые иностранные компании прекращают свою деятельность в республике, однако прямые инвестиции только США в экономику Казахстана с 1991 года достигли 13 миллиардов долларов. Чирикать что ни попадя тут, видимо, тоже пока не стоит, хотя общее количество газет и журналов самых различных направлений превысило 1700 (по одному изданию на каждые 9 тысяч населения).
Но вот зарплаты и пенсии здесь платят регулярно, города и поселки ни разу не вымерзали из-за ведомственных отключений, а общественный статус участкового инспектора милиции на порядок выше, чем любого бандитского пахана. Да и сами бандиты сидят тихо, не пытаясь трансформироваться в политических деятелей и отцов нации.
Сумму всех этих аргументов простой операцией сложения не вычислить. Не берусь, не умею. И не хочу. Потому что казахстанцам — так предпочитает называть себя вне зависимости от национальности подавляющее большинство жителей республики — немного завидую. В их жизни последние двенадцать лет было намного меньше отчаяния и страха перед этой самой жизнью, чем у нас. И намного больше согласия, какова бы ни была его цена.
Тем и закончу.