Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2003
Гутов Александр Геннадиевич родился в Москве в 1963 г. в семье учителя физики (отец) и инженера химического предприятия (мать). В 1980 г. закончил среднюю школу в Кузьминках и поступил в МГПИ им. Ленина на филологический факультет. К этому времени уже писал стихи. Закончил институт в 1985 г.
С 1986 г. преподает в школе № 1143 литературу и русский язык. Дважды становился победителем конкурса «Учитель года» Юго-Восточного округа, занимал призовое место в московском конкурсе. Участвовал в разработке новой программы литературного образования, выпустил методические пособия. В 1995 г. стал лауреатом премии московского мэра в области образования, в 2002 г. присвоено звание «Заслуженный учитель России», получил премию правительства Москвы в области образовательных технологий.
С 1997 г. выступает с чтением своих стихотворений в рок-кабаре Алексея Дидурова..
* * * Сын земли городской От макушки до пят, Заоконной тоской Насыщающий взгляд, Человек из толпы, Где локтем под ребро, Я рисунок судьбы Вижу в схеме метро. Мы в дороге молчим, Наши жесты скупы. Кто из нас отличим? Кто из нас вне толпы? Униформе под стать Мой потертый кожан, Трехэтажная «мать» — Не бомонд парижан. Я со всеми бегу В ежедневном броске. Я — иголка в стогу, Я — крупинка в песке. Я тепла хоть микрон Схороню в глубине, Как последний патрон Берегут на войне. И вагонную пядь — Свой короткий покой — Завоюю опять В плотной кладке людской. Отбой Сомкнувшись в шесть тугих колонн, О плац бьем сапоги. Идешь, зажат со всех сторон, Орешь какой-то гимн. Про то, что ветры веют с гор И кто-то на посту, Ревет в сто глоток страшный хор, Аж слышно за версту. Сержант — гармошкой сапоги, Снежок воротничка. «Не слышу, вашу мать, шаги, Хреновые войска!» Аллея, как назло, узка. «Сомкнуться и терпеть! Живей, еще я добр пока, И громче песню петь!» Допели — рад воротничок. Вот и кирпич казарм. «Минута — всем занять толчок!» — Кричит наш командарм. И вот шесть взмыленных колонн Одну штурмуют дверь. Сопенье, мат со всех сторон И несколько потерь. В сортир ворвался, как прибой, Саперный батальон. «Минута кончилась — отбой!» — Орет Наполеон. Тут и секунды не блажи. Сержант могущ, как Бог. Все по-уставному сложи: Портянки на сапог И в койку, разом, поскорей Уйти в короткий сон. И вдруг последний у дверей. Нет, не успеет он. Сержант осклабился слегка: «Подъем!» — и все в проход, Портянки, раструб сапога. Стоит понтонный взвод. Из-под пилотки на глаза Соленый льется пот. «Отбой!» — ну пронеслась гроза. Момент — и в койках взвод. «Подъем!» — не думай, ты — кремень, Все вытвержено в лоск: Хэбешка, сапоги, ремень. «Успел!» — подскажет мозг. «Отбой!» — портянки на сапог, Хэбе с пилоткой прочь, Последний в койку марш-бросок — И провалиться в ночь. Нам повезло, и наш сержант Нам не испортил дня. Я слышал, что какой-то Дант Служил здесь до меня. 5 апреля 1997 г. * * * Оскопленная роща средь камня и пыли, Суетливая площадь, где полгорода в мыле; Лишь один неподвижен и в роли мессии Вознесен и приближен к стеклянной «России». Пару жестов скупых, хоть при жизни раскован, От забав голубых высотой застрахован. В этом городе странном, бывшем красным когда-то, Словно рваная рана или алая дата, Я родился и выжил, эпохой дышал. Диаматы мурыжил, по стройкам шуршал. Я носил кирзачи, я видал города, Кое-что заучил, кое-что навсегда. Как чугунно тяжки были прежние годы, Где пытались в пески двинуть с Севера воды, Где старик, свой финал всем являя с экрана, Моих сверстников гнал в злое пекло Афгана, Где остригли тайгу, как у дома аллейку, Эпохальную выстроив узкоколейку. Но эпоха пришла необычной окраски: Обнажились тела и посыпались маски. Превращенья просты и предсказаны даже: Обернулись мечты ослепительной лажей, Превращенье в нахала юнца нахаленка, В золотого тельца — золотого теленка. Что ни год — то в итоге считай високосным, За афганский поход муки приняли в Грозном. Стали Крезы богаче, как обрушилась хата. Не усвоить иначе урок диамата. Декабрь 1997 г. — январь 2002 г. * * * В этом странном вертепе Все идет невпопад. Перелески и степи Меньше чьих-то палат. Промерзает до хруста В черных лужах вода, И в почете капуста, А рубли — как когда. В этом странном вертепе Барыши — с авантюр, На пророках не цепи — Пиджаки «От кутюр». Но волнуются Крезы, Хоть везде КПП, Первых нот «Марсельезы» Слыша звуки в толпе. А в моем Вавилоне, Где пространства — в обрез, Косяки, как в затоне, Пропускает Совбез. Тянет школьницу к травке, Прет охранник добро. Вот бы памятник Кафке Где-нибудь у метро. В этом странном Содоме Все реформы — в пике. Часть страны — сразу в коме, Часть страны — в столбняке. Что ни праздник — ни к месту, Что ни дом —█без ворот. Вольно Русту и Весту Среди наших широт. Тридцать первое декабря 2002 года Этой ночью святитель Никола По заснеженным тропам От Камчатки дойдет до Оскола И своротит к Европам. Вырвет нас из трясины мертвящей, Хватки буден бульдожьей, Запах хвои напомнит пьянящий, Шум волненья в прихожей. В сердце, может быть, тронет такое, Добираясь до сути, Тридцать девять прожитых с лихвою Очищая от мути. В нимбе искр, избавляясь от плена, Память — лучшее средство — Мне закатит, проворная, в вены Пару кубиков детства. Пусть еще позади перегонец, Что на счастье был скуден, Этот день, словно старый червонец, Среди мелочи буден. Нынче ночью, таинственно-длинной, Черт-те что обещая, Выйдет кто-то под маской козлиной, Стрелки на год смещая. Декабрь 2002 г. * * * А.А. Дидурову Ты — стареющий гид По московскому дну. За стеной твой Аид Точит зуб на струну. Бывший мальчик, хитрец, Что жевал лебеду, Ты — джинсовый скворец В коммунальном аду. Чай остыл на столе, Взгляд соседи косят: Обречен на сто лет — Отмотал пятьдесят. Не девятый ли круг, Не повторный ли срок? Стих жесток и упруг, Как взведенный курок. * * * Неловко новый день встречая В седьмом часу, Иду в сопровожденьи лая Каких-то сук. Меня обнюхав понемногу, Решили — свой, И Цербер уступил дорогу И снял конвой. Тропинка вьется средь подобных Двух гаражей, Как в древности средь монстров злобных Шел путь мужей, Что плыли по волнам пролива В какой-то край. А надо мной без перерыва Вороний грай. Краснеют острой буквы грани. Взгляд — на ходу: Орфей с гитарой об Афгане Поет в аду. Торговли мелочной авгуры Сулят товар, Мелькают тени, лица хмуры И слаб навар. И здесь же — быстрая работа, Взяв документ, С моей персоной сверит фото Мальчишка — мент. Он козырнет мне — знак, сулящий: Свободен путь. И это жизни настоящей Простая суть. Ноябрь 2002 г. * * * Горизонты сужая, Выплывают дома. Не своя, не чужая, В город вторглась зима. Не пейзаж после битвы — Прежний мир на юру. Как по лезвию бритвы, Ты идешь по двору. Горожанин со стажем И к тому ж пешеход, В муравейнике нашем Знаю: сутки — за год, Серый камень асфальта, Ветер бьет наугад, Как иконная смальта, На рекламе оклад. Здесь не рай, не пророки, В наши кущи — без виз, И покатость дороги Чуть заметная вниз. Но какие поэты И какая печаль, Но какие рассветы На Оке я встречал! Как в отчаянных спорах Мысль прорваться спешит, Листьев выцветших ворох Как под ветром шуршит. Чьи-то лица навстречу, С теплым светом из глаз. Мимоходом замечу: Жизни ход не угас. Бит и ветром, и градом (Хоть на ключ запирай) Мир, что кажется адом, — Наш единственный рай. Ноябрь 2002 г. * * * Все переменится: Время, пейзаж, Деньги, азы. Старые козыри выйдут в тираж Или в тузы. Вырастет девица. Грудью тугой Станет пленять. Все перемелется. Словно мукой, Выбелит прядь. Карты тасуются. Кто-нибудь сдаст — Выкрикну: «Вист». Годы спрессуются В тоненький пласт, Текста — на лист. Все перемелется: Мысли, слова, Шрамы, рубцы. Вырастет деревце, Брызнет листва, Крикнут птенцы.