Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2003
Если автору, как замечает Александр Куприянов вслед за Львом Толстым, абсолютно невозможно ответить на вопрос, о чем роман, то уж критику никак не уклониться от такого простого и недвусмысленного читательского вопроса. Впрочем, доброжелательный автор дает наводку: “То ли о любви залетного вора по кличке Клык к сельской дурочке по имени Лягунда, то ли о тотальной потере веры…”
Роман-таблоид — а что это такое, любознательный читатель узнает на последних страницах — первое крупное произведение А.Куприянова. Тем не менее роман сколочен уверенной рукой. Как замечает по ходу повествования литературный двойник автора Купердонов, от лица которого и ведется повествование, “вялых и бессильных книг писать не стоит”. Сюжеты детективный и филологический или, точнее, авантюрно-лирический, переплетаясь, создают прихотливую, информационно насыщенную, полярно эмоциональную — от крайней грубости до проникновенного лиризма — ткань повествования.
Герои романа, представленные уже на первых страницах с резкой, шаржированной и запоминающейся определенностью — “бздюшеглоты тибетские”, — сохраняют тем не менее способность к развитию и углублению. Движение идет от поверхностного шаржа к потаенной человечности, отыскиваемой даже в таких, казалось бы, навсегда отлившихся персонажах, как поэт-уголовник Клыкарев или криминальный авторитет Мустафа.
В современной мировой литературе наряду с узко-“специализированными” — любовные, детективные, семейные, военные, фантастические романы — существует и активно развивается такой тип повествования, который можно определить как “универсальная беллетристика”. Образцы его мы находим у самых разных авторов — от француза Мишеля Уэльбека до русско-израильской Дины Рубиной. При всех различиях едины они в честном стремлении привлечь к себе максимальное количество читателей, оставаясь одновременно в кругу достаточно значимых размышлений и тем. Впрочем, авторы заботились об этом во все времена. Достаточно вспомнить Достоев-ского. Но сегодняшняя многослойность и пестрота мира заставляют и писателя, создающего прежде всего товар, соответствовать этой пестроте и разнообразию вкусов и мнений. Продаюсь — значит существую, и от этого никуда не деться.
В какой-то степени эти тексты порождены современной журналистикой, ее эклектической широтой и той же ориентацией на самого разнообразного и — главное — массового читателя. Литература словно принимает вызов журналистики и дает свой, не менее впечатляющий ответ. В течение года, например, тираж последнего романа М.Уэльбека достиг миллиона экземпляров. Восхищая одних, возмущая других, соединяя снобов и профанов, авторы этого направления добиваются максимального коммерческого эффекта.
Ориентацию такого плана мы находим и у А.Куприянова. Его романный двойник Купердонов ревниво относится к читательскому успеху детективов некоей Морилиной. Хотя, в сущности, ее-то произведения и являются таблоидами — товарами повышенного спроса, создаваемыми по шаблонам. Но шаблон учитывает вкус доминирующего читателя. Роман же А.Куприянова, пожалуй, только хочет быть таблоидом, но обращен, несомненно, к более продвинутой и основательно начитанной публике. Хотя, конечно, читатель “попроще” будет следить только за детективным сюжетом, пропуская то, что ему не нужно. Но картинки — от умиляющей берестяной посуды и деревянных церквушек до садистской графики Макса Эрнста — в любом случае рассмотрит, тем более что они тоже помечают эмоциональное поле романа. Не оставит без внимания и план местности на внутренней стороны обложки. Книжка с картинками, как мы помним из детства, всегда интересней, чем без. Тем более что читателя ждут и крутой детектив, и лавстори, и тюремные байки о Пушкине.
Но все эти невинные ухищрения призваны замаскировать — чтобы читателя не отпугнуть — главное: трясину (отыграем образный ряд романа) современной публицистики, обращенной к самым разным сторонам нашей жизни, от криминальных до лингвистических. А для начала читатель должен взять в руки книгу, полистать, пробежать пару страниц. Лично я начал общение с “Лягундой” с размышления о прилипчивом штампе “как бы”, очень точно — ничего не утаишь от языка — характеризующем сегодняшнюю реальность. Он “придает опасный, если не сказать — жутковатый смысл нашему бытию. “Как бы” предполагает, что на самом деле все вовсе не так! Нам как бы платят зарплату, мы как бы мечтаем о хорошей жизни, Государственная, грубо говоря, дума как бы создает законы… А в действительности — что?!”.
Публицистику, то есть размышления автора о судьбах страны, мы находим не только в прямых высказываниях по ходу сюжета. Она явлена и в самом сюжете, в образах героев, всегда реалистичных, привязанных к месту и времени. Хотя реализм того сегодняшнего розлива, который на грани с натурализмом, а часто и за гранью, вероятно, по мысли автора, только и позволяющей подчеркнуть смысл, сгущаемый до символа.
Деревенская дурочка, косноязычная Марьяна, называющая себя Цаэна Агуша, то есть Царевна-Лягушка, в просторечии просто Лягунда, и является главной героиней романа. Наивно-простодушная, невинно-чистая, живущая в гармоничном мире природы — лес, озеро, болото, она всюду своя, — встречается наконец с цивилизацией в образе уголовника Клыка. Какую царевну он смог бы открыть в ней, открывают фантастические главки его бредовых видений. Марьяна возродила в нем поэта. Он, в свою очередь, вдохнул в нее свое уголовное начало. Лягунда становится этакой жрицей Зоны Активного Обалдения (ЗАО) в государстве Бахмара, наладившего производство товаров повышенного спроса. На ней лежит ответственность за создание и выпуск живых таблоидов-тинейджеров. Остается только снабдить их клеем “Момент” — и новая партия подростков готова к жизни.
“Вы производите токсикоманов!” — возмущается Клык.
Ему возражают, что “гениальность метода, разработанного нашим генеральным конструктором Лягундой, состоит в простом постулате: из уродов нельзя создать полноценных людей, из полууродов — можно… Только не надо спешить! Знаете, это как в сказке про Царевну-Лягушку: не надо раньше времени сдирать лягушачью кожу — нить судеб сама приведет к результату”.
Очевидно, что Россия, по мысли автора, и есть та лягушка, с которой постоянно сдирают кожу раньше времени.
Главки, посвященные деятельности ЗАО “Пирус” (пир усопших), дают представление о сегодняшней атмосфере различных закрытых акционерных обществ. Именно в этих главках ирония автора превращается в сарказм. Но их пролистываешь: детективная струя увлекает читателя вслед за Клыкаревым, уходящим от преследования. Только исчерпав собственно детективный сюжет, опять возвращаешься к филологическому. Вероятно, эти видения стоило давать в менее напряженный период повествования, уже после гибели героя, когда он кажется самому себе самому новым Иисусом — в стилистике его любимого романа “Мастер и Маргарита”. Хотя, возможно, это бы не спасло, на мой взгляд, роман перегружен литературно-философ-скими и библейскими реминисценциями.
Вообще уголовник Клыкарев — человек образованный, ведь ворует он не что-нибудь, а книги — редчайшие и очень дорогие издания, список которых приводит автор на нескольких страницах. Ради этой “кражи века” он становится даже аспирантом Пражского университета — акция задумана его куратором Мустафой. Да и попал в уголовники Толик Клыкарев с филологического факультета — за юношеские вирши (но по обвинению в скотоложестве). Видимо, гуманитарная закваска и не дает ему переступить последний барьер — оружия не применяет, крови никогда не проливал.
Краткий любовный союз уголовника и невинной дурочки на личном уровне соответствует такому же периоду в жизни простодушной России. Но у нее он, пожалуй, несколько подзатянулся. Даже выдающийся питерский следователь по особо важным делам, разматывающий кражу веку, консультируется периодически с Мустафой, пребывающим в Испании. В конце концов не без помощи следователя самые ценные экземпляры из похищенного так и не возвратятся в родную библиотеку. Именно он расстреливает с вертолета готовых сдаться властям незадачливых исполнителей этой акции. Возрождение к новой жизни, наметившееся с неожиданной любовью к Лягунде, для Толика Клыкарева не состоялось.
Лягунду наследует Купердонов. Ребенок, которого ждет Марьяна, не совсем чужой. Ведь в какой-то мере Клыкарев и Купердонов — братья по духу, филологи. Как иронически замечает автор: “В России каждый второй филолог”. Ну а вторая половина, естественно, уголовники. Сложись жизнь немного по-другому — Купердонов стал бы Клыкаревым, а Клыкарев — Купердоновым. В сущности, эту пару К—К можно рассматривать как расщепление первого К — авторского. Ведь не зря же герой — тоже сын учительницы и капитана, как и сам автор, да и прошлое портового хулигана А.Куприянова, о котором сообщается в аннотации, чувствуется в напористых характерах обоих героев. Тем самым писатель настаивает на том, что в каждом человеке дремлют амбивалентные и часто исключающие друг друга возможности.
Так о чем же все-таки этот иронично-саркастический, лирико-публицистический, сентиментально-садистский и хулиган-
ский роман? Ну конечно, о России — о вечной Царевне-Лягушке, которая никак не дождется своего принца и готова отзываться всей душой на самую малую ласку. Будущее ее автор видит все же с интеллигенцией, с тем же Купердоновым, нанявшим ей на деньги Клыкарева логопеда. Лягунда учится говорить — то есть адекватно являть себя миру. Так что бандитские деньги не пропадают, идут в дело. В масштабах страны этот факт тоже обнадеживает — все остается людям.
Так что есть в романе и хеппи-энд. Марьяна сидит у окна мансарды и работает над произношением. Сексуально озабоченный Купердонов энергично расчищает дорожку от снега. “Радостно картавит снег под его огромными валенками, неожиданно ярко пробегает лучами по февральскому насту солнце — будто тысячи своих секретиков заложила вокруг дачи Лягунда. Что может быть чище нашего бахмаринского снега? Ну разве что волны вашего Эгейского моря, Ксенофонт”.
А если в двух словах сказать о том времени новых испытаний, выпавших наивной и неловкой стране в конце века, то это и будут те самые “Едрубил писерма”, вынесенные в заглавие. Они расшифровываются так: Ельцин ДРУг БИЛла, ПИрамида СЕРгея МАвроди. Создание Купердоновым новых имен и современная расшифровка старых, особенно древнегреческих, вызывают даже смех, с которым, как известно, мы прощаемся с прошлым.
Александр Куприянов. Лягунда. Роман-таблоид. — М.: Вагриус, 2002.