Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2003
Большая российская игра в наперстки
Про дефолт 1998 года периодически вспоминают и задаются вопросом: не будет ли подобного вновь? Чтобы не гадать, а знать и понимать, стоит обратиться к предыстории и к механизмам, ведущим к подобным катаклизмам.
Существует распространенная практика: государства, которым не хватает средств, заимствуют их на свободном рынке. Когда это обоснованно?
Во-первых: если денег действительно не хватает.
Во-вторых: если долговые обязательства размещаются под меньший процент, чем средняя рентабельность экономики. В противном случае возникает пирамида, которую некоторое время можно поддерживать за счет размещения все больших объемов обязательств, но тогда она работает уже не на помощь бюджету, а сама на себя, выкачивая из государства все соки и ресурсы, а затем неминуемо рушится.
Россия приступила к массовому размещению государственных казначейских обязательств (ГКО) в 1995 году. Была ли в том необходимость?
Конечно, денег всегда не хватает. Но то, что не было никакой необходимости в заимствовании, подтверждается следующим обстоятельством: объем средств, противозаконно изымавшихся в этот период нашим правительством из федерального бюджета, значительно превышал объем заимствованных средств. Остановимся только на том самом явном и крупном, что выявила Счетная палата России.
Первое. Летом 1995 года правительство разместило более шестисот миллионов долларов “временно свободных” валютных средств на счетах в ряде частных банков. Причем разместило под процент (уже с учетом разницы в уровнях инфляции валют) меньший, чем в это же время давало на рублевые кредиты, размещая ГКО на свободном рынке.
Второе. В 1995 году правительство противозаконно изъяло из федерального бюджета свыше одиннадцати триллионов тогдашних рублей на так называемое “восстановление народного хозяйства Чечни”. По тогдашнему курсу — два с половиной миллиарда долларов США. Ни на какое “восстановление” ничего не пошло — деньги осели в банках. Кстати, помните, за хищение этих средств с пафосом осудили некоего Беслана Гантемирова? Ему вменялись в вину лишь два с половиной миллиона долларов. Да и за них в конце концов простили. А за два с половиной миллиарда долларов — так никто и не ответил.
Третье. Из федерального бюджета 1995 года также противозаконно правительством была изъята уже просто астрономическая сумма — более чем тридцать семь триллионов рублей — на незаконные “компенсации” в связи с отменой льгот (также изначально незаконных) по беспошлинному ввозу спиртного и сигарет. Еще минус девять миллиардов долларов.
Сколько получилось всего лишь по этим трем примерам? Более двенадцати миллиардов долларов в одном только 1995 году. Много это или мало? Это почти половина всего федерального бюджета 1995 года. И это более половины всего федерального бюджета года, например, 1999-го. И это существенно превышает объем средств, заимствованных в 1995 году нашим правительством. Так для чего же запускалась пирамида ГКО? Для того, чтобы хоть частично скомпенсировать разворовывание госсредств…
1995 год был особый — год перед выборами президента. И тогда мало кто верил, что Ельцин удержится. А значит — хватай, что успеешь. Успели немало. И главное — страна на три года была ввергнута в гигантскую финансовую пирамиду, обескровившую не только бюджет, но и всю экономику страны.
Специалистам про эту пирамиду все было ясно с самого начала — рисковый характер вложений был очевиден. Размещение гособязательств производилось под сверхвысокий процент — более ста процентов годовых, что даже с учетом инфляции в несколько раз превышало возможную рентабельность реального сектора экономики. И, естественно, пирамида почти сразу стала не добавлять средства в бюджет, а вытягивать их из бюджета.
Кто мог играть в такую игру с государством? Во-первых, те, кто мало понимал, что происходит (эти в основном пострадали). Во-вторых, те, кто более или менее понимал, но готов был рисковать, рассчитывая успеть вовремя выйти из игры (и многие успели). В-третьих, те, кого заставляли играть, например страховые компании, — их просто принудили законом значительную часть средств держать в государственных ценных бумагах (эти были обречены). В-четвертых, те, у кого имелась более или менее обоснованная уверенность в том, что их вовремя предупредят (некоторых предупредили, а части зарубежных игроков, если кто помнит, перед самым дефолтом практически официально была дана возможность вывести средства из игры). И, наконец, в-пятых, — и это самая важная катего-
рия — те, кто имел доступ к информации и играл беспроигрышно. Именно последняя категория и была движущей силой авантюры, в том числе на протяжении 1997 и первой половины 1998 годов, когда пирамида стала уже просто неким водоворотом, мощно отсасывавшим средства из бюджета. Куда уходили средства? Понятно — в карманы этих игроков. Кто же они, эти — в рамках современной российской морали — столь удачливые предприниматели?
Вряд ли мы в ближайшее время получим поименный список этих счастливчиков. Ведь, по утверждению бывшего Генпрокурора России Ю. Скуратова, зафиксировано, что на рынке гособязательств играли члены правительства, а также члены семьи (в родственном смысле) президента Ельцина.
Но важна и другая информация, полученная Счетной палатой. В ходе проверки были выявлены, а затем на заседании Коллегии Счетной палаты никак не опровергнуты представителями Минфина, ответственными за организацию размещения государственных долговых обязательств, факты того, что государственные бумаги продолжали размещаться уже и после момента официального прекращения приема заявок.
Все ли понятно? Ясен ли откровенно мошеннический характер выявленного механизма размещения государственных долговых обязательств? Да еще и с учетом данных Скуратова о том, что играли не мальчики с улицы, а люди, наиболее приближенные к президенту, и непосредственно члены его семьи?
В чем суть процедуры? Вы подаете заявку, предлагая государству в долг любую сумму и под любой процент. По итогам конкурса Министерство финансов должно набрать заранее объявленную сумму среди предложений, запрашивающих наименьший процент. Если точка отсечения оказывается, например, на уровне ста процентов годовых, то запросившие сто один процент останутся ни с чем; запросившие девяносто девять процентов — именно их и получат; а те, кто для надежности запросил поменьше, например лишь семьдесят, — получат лишь свои семьдесят процентов годовых. И заранее точка отсечения неизвестна.
В чем главный интерес игрока? Угадать, какова будет точка отсечения. И подать заявку, запросив лишь на самый минимум меньше. Одни — гадают,
другие — узнают после того, как все заявки приняты. Понятно, зачем и у кого принимались заявки после официального прекращения их приема?
Виновные в подобном в любой западной стране понесли бы жесткое наказание — ведь они не просто преступили закон, но еще и подорвали доверие к государству. У нас же на Коллегии Счетной палаты представители Минфина, не дрогнув, пояснили, что у них такая компьютерная система, что получить информацию о произведенных заявках и определить затем свой оптимальный заказ невозможно. Вы верите?
А я верю: возможна такая замечательная комьютерная система, что мальчик с улицы, если ему предоставить возможность подать заявку после окончания их приема, воспользоваться этим преимуществом не сможет. Но у нас-то играли не мальчики с улицы…
Какой же вывод из этого для нашего рынка ценных бумаг? Вывод простой. Есть основания предполагать, что и здесь выявленное — лишь верхушка айсберга очевидно жульнического механизма.
Для справки: в 2001 году, спустя менее чем три года после дефолта, уже при новом президенте новое правительство запланировало вновь разместить на внутреннем рынке гособязательства — примерно на сто тридцать миллиардов рублей. Понравилось, и в 2002 году запланировали разместить уже почти на двести миллиардов рублей…
Есть ли какая-либо объективная необходимость в этом втором походе по тому же кругу теперь, в сравнительно новых условиях? Рискну утверждать, что абсолютно никакой. Достаточно сказать, что недобор средств прибыли на госпакеты акций крупнейших российских предприятий, в том числе монополистов, таких, как “Газпром”, РАО ЕЭС, “Лукойл” и других, существенно превышает те суммы, которые президент и правительство намерены взять в долг на внутреннем рынке. То есть если бы дело было лишь в нехватке средств в бюджете — достаточно было бы всего лишь навести элементарный порядок в управлении госсобственностью.
А для чего же тогда это делается вновь?
Ответ каждый может дать сам, если учесть отсутствие данных о том, что принципиально изменен механизм заимствований, а также о том, что кого-либо из организаторов прежних махинаций наказали или хотя бы отстранили от дела…
И с наперсточниками тоже можно играть, но это дело — уж очень на любителя острых ощущений…
Бери и владей
“Газпром” периодически оказывается в центре скандалов. Журналисты увлеченно демонстрируют потрясенным зрителям схемы увода компанией каких-либо активов или платежей, но при этом ни слова о том, почему же это возможно и безнаказанно?
“ЛИБЕРАЛЬНОЕ” РЕШЕНИЕ
Контрольный пакет акций “Газпрома” (около тридцати семи процентов) принадлежит государству. Как государство управляет этим пакетом? Очень просто. У нашего правительства, оказывается, много других важных дел — ему не до таких мелочей, как управление госпакетом акций какого-то там “Газпрома”. И в нарушение Конституции и Гражданского кодекса контрольный пакет акций “Газ-прома” был передан правительством… в доверительное управление.
Кому же и на каких условиях?
Подсказка: в 1997 году соответствующим договором занимались не какие-то бюрократы из тех, что, по утверждению наших правых, все эти годы так и стремятся к “партноменклатурному реваншу”, а наши известнейшие “либералы”: Немцов (тогда первый зампред правительства) и Кириенко (тогда министр топлива и энергетики). И подпись последнего стоит под договором от имени всего правительства.
Раз самые-самые наши либералы этим занимались, да еще и, как позднее единодушно утверждала пресса, “с компьютером в голове”, так уж, наверное, они и конкурс нормальный провели, как это принято в странах с либеральной рыночной экономикой? И проверили, чтобы доверительный управляющий не имел личных интересов, как это опять же принято в цивилизованных странах? И чтобы он никак не был связан с менеджментом компании? И, наверное, в договоре четко оговорили требования к управляющему госпакетом акций, а также критерии оценки результатов его деятельности? Соответственно и мотивировали — в зависимости от результата работы компании? Это же нам, наверное, тогда повезло, коль за дело взялись “профессионалы западного уровня”?
Рискую разочаровать наивных приверженцев нашего доморощенного весьма шумно самоназванного либерализма, но ничего подобного не случилось. Почему? Наверное, их страшно пытали — чем еще объяснить, что все случилось наоборот? Или, может быть, просто наш “либерализм” — не такой, как на Западе, а какой-то совсем другой?..
Контрольный пакет акций “Газпрома” под здравицы о новом слове в экономической политике наши великие реформаторы передали в управление не кому иному, как самому объекту управления — “Газпрому”. По существу это означает: с точки зрения права принятия решений — лично управляющему
(Р. Вяхиреву); а с точки зрения ответственности за принятые решения — обществу с ограниченной ответственностью.
Представьте себе собрание акционеров “Газпрома”. Управляющий делает доклад о том, как здорово работал “Газпром” в прошедший период. Рассказывать при этом можно о чем угодно, например о скупке контрольных пакетов акций газет, журналов и телеканалов, строительстве развлекательных центров в Москве и т.п. И понятно: ведь государство как крупнейший акционер не поставило перед концерном и его руководством цели деятельности, считая достаточным лишь указание на основную деятельность в Уставе РАО. Да и никакие критерии оценки работы руководителей РАО государство не определило…
Заслушивается отчет аудиторской фирмы и идет обсуждение. Но кто выбирал и нанял конкретного аудитора, чей голос был решающим? Того же управляющего. Кто определяет регламент обсуждения и принимает решение о прекращении прений, если акционеры задают “не те” вопросы? Опять тот же управляющий. После чего логично перейти к утверждению годовых отчетов, бухгалтерских балансов, счетов прибылей и убытков, распределения прибылей и убытков. Вот здесь нашему управляющему все-таки приходится предварительно получить согласие на голосование со стороны правительства. Но уж если правительство такой договор подписало, то разрешение проголосовать — тем более подписывает без проблем. И после этого можно с полным правом и легким сердцем решить, признавать ли работу управляющего удовлетворительной или не очень. Голосуют акционеры, представляющие (в условиях распыленности акций среди мелких акционеров) в лучшем случае процентов 50—60 от всех акций. Чей голос является решающим? Государства. Кто голосует от имени государства (от нашего с вами имени) 35 процентами голосов за то, чтобы признать работу руководства “Газпрома” не какой-то там удовлетворительной, а совершенно замечательной? Правильно — тот же самый управляющий, деятельность которого обсуждается.
И особенно замечательно, что за выполнение этой тяжелейшей работы по самоуправлению и самоконтролю государство обязано выплачивать “Газпрому” еще и немалые деньги — два процента от причитающихся государству дивидендов! Это, кажется, как раз Кириенко говорил, что мы — бедная страна? Зато какое, оказывается, щедрое правительство…
А как иначе, если только не со смехом сквозь слезы, читать пункт договора о том, что за убытки и упущенную выгоду государства, ставшие результатом управления акциями без должной заботливости об интересах государства, ответственность несет доверительный управляющий и несет ее собственным имуществом? Если вы думаете, что подразумевается собственное имущество управляющего, то ошибаетесь — ни Вяхирев, ни Кириенко ни за что не отвечают. За ущерб, нанесенный “Газпрому” и соответственно государству как его акционеру, ответственность своим имуществом несет… “Газпром”!
Видел ли мир когда-нибудь подобный абсурд?
ПРОКУРАТУРА — НА СТРАЖЕ ПРОИЗВОЛА
Несколько раз упомянута фамилия управляющего, но ее можно было бы использовать и как нарицательную — фамилия с тех пор уже сменилась, и не в ней дело. Управляющий “Газпромом” — он, что ж, на госслужбе не состоял, значит, о государстве больше других заботиться и не обязан. Да и в записные либералы включить не просился. Герои здесь совсем другие люди: президент страны
Б. Ельцин, председатель правительства В. Черномырдин, зампред правительства
Б. Немцов и министр С. Кириенко. Последние двое, кстати, еще и публично преисполнились гордости за то, какой они хороший сделали договор, — вроде бы как до них был еще хуже…
По результатам анализа договора доверительного управления 35 процентами акций РАО “Газпром”, заключенного 20 декабря 1997 года нашим правительством с объектом управления — самим РАО “Газпром”, Счетная палата РФ подготовила заключение, утвержденное Коллегией Счетной палаты 22 мая 1998 года. А председателю правительства страны, которым к этому моменту как раз и оказался основной фигурант этой криминальной истории С. Кириенко, было направлено представление, в котором мы предложили правительству в месячный срок по согласованию с “Газпромом” разорвать этот незаконный договор и, как это положено по Конституции, принять госпакет акций “Газпрома” к управлению правительством.
Плюс, оцените еще одну ситуацию, выявленную ранее. “Газпром” — организация, более чем наполовину государственная, то есть более чем наполовину принадлежащая нам с вами. Кроме того, “Газпром” имел в 1996 году крупные долги перед федеральным бюджетом, то есть опять же перед нами с вами. Все это не помешало председателю правления “Газпрома” Р. Вяхиреву противозаконно принять решения о перечислении средств из прибыли концерна (в том числе наших с вами, уважаемый читатель) в избирательный фонд кандидата в президенты
Б. Ельцина, являвшегося одновременно действовавшим президентом. В благодарность за что, надо полагать, наше доброе правительство предоставило “Газпрому” отсрочки по платежам в федеральный бюджет. И в благодарность, надо полагать, и за это, и за многое другое, о чем мы даже и не догадываемся, правительство затем заключило с таким надежным и проверенным управляющим противозаконный договор о том, чтобы он взял все это и владел как хочет…
Что это, если не самый что ни есть прямой и очевидный криминал?
Разумеется, мы предложили Генеральному прокурору привлечь участников этих мошеннических операций к уголовной ответственности.
В предложенный ему срок председатель правительства С. Кириенко не выполнил предложение Счетной палаты по добровольному расторжению правительством ранее заключенного им вышеописанного противозаконного по форме, криминального и абсурдного по существу договора — не для того подобные сделки заключаются.
Мы повторно обратились к Генеральному прокурору с предложением уже ему принять предусмотренные законом меры — выступить в суде с иском в защиту государственных интересов о расторжении противозаконной сделки.
Как вы думаете, каковы были ответы?
В ответах Генеральной прокуратуры нам сначала сообщалось, что факты изучаются, а затем нас проинформировали о том, что проверка по фактам финансирования руководством РАО “Газпром” избирательной кампании по выборам президента РФ поручена… председателю Центральной избирательной комиссии (как будто бы председатель ЦИК уполномочен возбуждать и расследовать уголовные дела…); а по вопросу о незаконном договоре доверительного управления госпакетом акций “Газпрома” решение “о рассмотрении вопроса о расторжении договора и проведении конкурса в соответствии с федеральным законодательством” предложено принять… президенту РФ, то есть тому самому лицу, в чьих в том числе интересах осуществлялись преступные действия. И это все — вместо надлежащего возбуждения уголовных дел и выступления в суде с иском о расторжении незаконной сделки…
Когда нам рассказывают о борьбе с организованными преступными группировками, с отмыванием преступно нажитых денег и их уводом за границу и т. п., у меня на все это “обнадеживающее” словоблудие остаются вопросы примерно одного типа, например: по фигурантам вышеописанной просто кристально прозрачной и совершенно очевидно криминальной истории хотя бы уголовное дело, наконец, возбудили?
Думаю, даже на одном приведенном примере с “Газпромом” читатель может составить какое-то минимальное представление о том, что такое Счетная палата России, созданная нами (я был одним из ее создателей и соавтором соответствующего закона, а затем — заместителем ее председателя) в 1995 году вопреки позиции и действиям тогдашнего президента Б. Ельцина. И чем нам приходилось заниматься в Счетной палате — чьи действия расследовать и соответственно с какими противниками сталкиваться? Удивительно ли, что все основные СМИ, зависимые от президента и правительства либо напрямую, либо опосредованно (через полугосударственные “Газпром”, РАО ЕЭС России, “Лукойл” и т.п.), “как по команде” тщательно и последовательно создавали о Счетной палате представление как о “сумрачной прокоммунистической конторе”, да еще и полной “некомпе-тентных и политизированных сутяг”…
И если теперь — такая тишь и гладь, а руководство Палаты те же СМИ теперь хвалят за “профессионализм” и “конструктивность” — к чему бы это? Власть заработала честнее? СМИ стали независимей?
ЩеДрость — за наш счет
Ныне управляющим “Газпромом” стал другой человек, но изменилось ли что-нибудь? Мне, к сожалению, о каких-либо принципиальных изменениях в самом механизме управления “Газпромом”, кроме публично высказанных еще лишь намерений наконец-то взять под госконтроль его внутренние расходы и освободить от “непрофильных” активов (предприятий и производств, не имеющих отношения к основной деятельности по добыче, переработке и транспортировке газа), — неизвестно. Если что-то принципиально изменилось, то я был бы искренне рад — значит, наши усилия не пропали даром.
Пока же известно, что в 2002 году “Газпром” являлся безусловным лидером “с непреодолимым отрывом” среди всех не только российских, но и зарубежных компаний, работающих на российском рынке, по расходам на… рекламу, а также на “благотворительность” и “спонсорство культуры и спорта” (газета “Время новостей”, N№ 229 (665) от 11 декабря 2002 года). И на 2003 год предусматривается дальнейший существенный рост этих расходов. Хотя в какой-то степени может обнадеживать сам факт того, что какая-то дискуссия на тему о целесообразности таких расходов в совете директоров “Газпрома” (где большинство — представители государства), похоже, началась и что какие-то ее отголоски появились в прессе…
При этом, разумеется, не хватает средств на профильную деятельность и инвестиции, и потому предлагается повысить тарифы на газ для населения на
20 процентов, а для предприятий — на 40. Причем важно понимать: эта льгота для населения (меньшее, чем для предприятий, повышение цены) само население слишком радовать не должна. Для нас — граждан — лучше было бы наоборот. Почему? Да потому, что дополнительные расходы на газ для предприятий окажутся заложены в цену практически всех товаров и услуг, которые мы с вами покупаем. И соответственно через этот механизм из наших карманов будет изъято средств несопоставимо больше, чем через прямой рост тарифа для населения…
Но даже если рост тарифа и ограничат, например, двадцатью процентами — что это меняет? Почему я должен не сам выбирать для себя объекты благотворительности и спонсорства и не довольствоваться тем, что оплачиваю своими налогами социальную политику государства, а еще и вынужден оплачивать “благотворительность” и “спонсорство” полугосударственной компании-монополиста?
И почему сначала — рост цен на газ, а когда-нибудь потом — избавление от “непрофильных активов” (телекомпании НТВ и др.)? Почему не наоборот?
Предполагается потратить в 2003 году около 70 миллионов долларов на рекламу. Что именно мы оплачиваем как “рекламу”? Газ — рекламировать не требуется. Значит — имидж “Газпрома” и его управленцев, а также “работу” со средствами массовой информации, депутатами и руководителями государства. Читай: чтобы никто не мешал “Газпрому” залезать в мой и ваш, уважаемый читатель, карман. И чтобы СМИ “учитывали реалии” — чтобы все было шито-крыто. Чтобы “Открытие «Газпрома»” в журнале “Итоги” N№ 20 (310) от 21 мая 2002 года — исчерпывалось лишь красивыми фотографиями руководителей и сотрудников на рабочих местах, а также зубоврачебного кабинета, столовой, бассейна, обувного магазина и галереи с портретами руководителей. И неудивительно: ведь журнал “Итоги” — один из “непрофильных активов” “Газпрома”…
Мы с вами сами же платим деньги за то, чтобы нас и дальше грабили и оболванивали…
И ведь все это вопросы не только наших расходов на газ, не только состояния наших кошельков и счетов, но вопросы возможностей инвестиций в развитие “Газпрома”, вопросы конкурентоспособности всех товаров, в стоимость которых закладывается цена на энергоносители. А значит — вопросы конкуренто-
способности всей нашей экономики.
Есть ли основания считать, что при такой системе управления руководители полугосударственных компаний действуют в интересах государства? А в интересах иных акционеров? И кто из имеющих доступ к информации о реальных механизмах управления “Газпромом” и РАО ЕЭС в здравом уме станет вкладывать свои личные деньги в такие акционерные общества? И откуда тогда взяться развитию?
О введении в России конкуренции
между разными цветами светофора
Почти целый год мы наблюдали бурные дискуссии о том, как реформировать электроэнергетику. Причем среди оппонентов правительства, не согласных с его планами, оказался даже советник президента страны по экономике, как можно догадаться, имеющий достаточный доступ в наши СМИ, включая центральные телеканалы. И уж в такой-то ситуации вроде бы все должно было бы выйти наружу и стать ясным: кто, что и как собирается делать? И главное — зачем: то есть чем новое будет отличаться от старого в лучшую сторону? Или, иначе говоря, должно было стать понятно, что качество электричества (стабильность частоты и напряжения, а также запасы мощности) повысится, а тарифы если не снизятся, то уж, во всяком случае, не станут расти произвольно, а будут отражать обоснованные издержки и минимальную прибыль энергетиков при оптимальном характере самого производства и перетоков электроэнергии. Стало ли это понятно? И действительно ли предложенная и уже утвержденная правительством программа реформирования электроэнергетики именно это нам принесет?
Но начнем с предыстории.
СВОЙ СРЕДИ ЧУЖИХ?..
Вопрос: чьими голосами может быть введен в Совет директоров акционерного общества его будущий председатель, если более половины акций этого акционерного общества принадлежит государству?
Ответ, выявленный в свое время Счетной палатой России, мог бы стать событием общественного значения и стал бы таковым в любой другой стране. Но не у нас — для нас это оказалось нормой. Эта “норма” такова, что о ней стоит напомнить: в Совет директоров РАО ЕЭС А. Чубайс на собрании акционеров
4 апреля 1998 года был введен голосами… исключительно иностранных акционеров, преимущественно (более двух третей от общего числа голосов, поданных “за”) — голосами такой небезызвестной организации, как “The Bank of New York I. N.”.
Вопросы для самопроверки: чьи интересы этот член Совета директоров отстаивает в российском энергетическом монополисте? И главное — что это за интересы, если от того, что супергигантом управляет их ставленник, иностранные акционеры никакой легальной выгоды не получают — ни роста курсовой стоимости акций, ни реальных дивидендов?
Дополнительная информация: на момент составления списка участников собрания акционеров пятнадцать из семнадцати иностранных юридических лиц, голосовавших за нашего “героя”, включая давший основные голоса “The Bank of New York I.N.”, вообще не являлись акционерами РАО ЕЭС и по закону не имели права голоса на собрании акционеров. Но для них пошли на нарушение закона — предоставили право голосовать на собрании иностранным юридическим лицам, по закону еще не имевшим права голоса на этом собрании акционеров. Благодаря чему иностранные компании получили возможность ввести А. Чубайса в состав Совета директоров РАО1.
1 Более подробную и детальную информацию можно получить из отчета, опубликованного в «Бюллетене Счетной палаты Российской Федерации» N№ 1 за 1999 год.
И еще пара вопросов. Как коллегия представителей государства в РАО ЕЭС России во главе с небезызвестным гражданином Кириенко, представлявшая собственника более половины акций РАО, после этого могла избрать прямого ставленника зарубежного капитала на пост председателя Совета директоров российского стратегического монополиста? Можно ли подобное хотя бы даже представить в США, Франции, Германии, Китае? И как представители государства после этого (или даже независимо от того) допустили введение в Устав РАО нормы о практической невозможности смещения этого руководителя со своего поста, что бы он ни вытворял?
Стоит ли после этого удивляться:
— постоянному росту тарифов на электроэнергию;
— веерным отключениям электроэнергии у потребителей, включая значимые социально (больницы) и стратегически (военные) объекты;
— отсутствию у государства реальных доходов от своей собственности на контрольный пакет акций РАО ЕЭС;
— реформированию РАО ЕЭС (подробнее об этом — ниже), по существу эквивалентному даже не его уничтожению как предприятия-монополиста, а ликвидации всей высоконадежной единой электроэнергетической системы страны как одного из немногих безусловно положительных факторов для развития всей остальной нашей экономики?
ИЛЛЮЗИЯ КОНКУРЕНЦИИ
То, что нам обещают светлое будущее, в котором генерирующие электростанции будут конкурировать друг с другом и вследствие этого если не снижать, то хотя бы не завышать тарифы произвольно, — это, похоже, все услышали. Так же как и рассказы об инвестиционной непривлекательности нынешнего РАО ЕЭС России и, напротив, о будущей чрезвычайной привлекательности генерирующих компаний, в которые все, включая иностранный капитал, так и кинутся вкладывать свои средства. Как же можно возражать против такой замечательной перспективы?
Что ж, в таких заоблачных мечтаниях можно пойти и дальше. Вам не нравится качество воды в водопроводе (ржавая или хлорки много, напор маленький и подается с перебоями), и вы раз — и подключаете непосредственно к одной лишь своей квартире другой или третий водопровод — из числа конкурирующих. И запах этого газа вам не нравится (то ли слишком много ароматизатора добавили, то ли не того качества) — пожалуйста, подключаете туркменский. А губернатор региона или президент страны вам не нравится — не двигаясь с места в физическом смысле, переводите свой дом под юрисдикцию Швейцарской Конфедерации…
Абсурд? Конечно. Но неужто кто-то всерьез предполагает, что при обещанной нам конкуренции электростанций граждане — потребители электроэнергии, а также предприятия и организации будут сами решать, от какой электростанции им покупать электричество, — примерно так, как мы покупаем на городском рынке творог или молоко: сегодня на пробу у одной хозяйки возьму, завтра — у другой? Или за нас это будет решать кто-то другой — администрация региона или района, а также разнообразные посредники, в свою очередь перепродающие энергию нам? Если администрации, то есть чиновники, то чем чиновник — посредник, покупающий для нас электроэнергию, лучше чиновника — производителя электроэнергии? И почему эти чиновники, в отличие от нынешних, вдруг начнут действовать в наших интересах и тем поощрять добросовестную конкуренцию? А почему бы им не вступать, как это у нас водится, в разнообразные сговоры с потенциальными поставщиками электроэнергии и тем самым разрушать их нарождающуюся добросовестную конкуренцию, сводить абсолютно на нет смысл всей затеи? А если посредники будут частные, то предполагается, что они тоже будут конкурировать, то есть к каждому городу и селу — по несколько ЛЭП, а внутри к каждому дому — дублирующие сети, принадлежащие разным посредникам? Если же посредники будут монополистами, то — остаются справедливыми все те же резоны, что и применительно к монополистам-администраторам…
О какой же конкуренции и, главное, на каком рынке идет речь? Практически остается конкуренция только на двух рынках: один составят предприятия и объединения — сверхкрупные потребители электроэнергии, типа заводов по производству алюминия, прямому восстановлению стали, железные дороги и т.п.; другой — зарубежные потребители при поставках электроэнергии на экспорт.
Станет ли от такой “конкуренции” выше качество поставляемой нам электроэнергии и ниже тариф на нее для большинства потребителей — для нас с вами?
Итак, по целому ряду причин, включая технологические, а также в силу отсутствия сейчас и в обозримой перспективе необходимого избытка электроэнергии обещаемая конкуренция окажется липой. Это очевидно для всех, кто сколько-нибудь разбирается в проблемах электроэнергетики. То есть лучше от такой реформы явно не станет. Но важно и другое — не станет ли и хуже?
КАКОЙ ТАРИФ ПОРОДИТ ТАКАЯ КОНКУРЕНЦИЯ?
Предусматривается, что в результате реформы генерирующие мощности, способные продавать свою продукцию с прибылью и соответственно привлекательные для инвестиций, — станут частными, а федеральные сети — полностью государственными. Но у ГЭС (гидроэлектростанций), АЭС (атомных станций) и ТЭС (тепловых станций) слишком значительно разнится себестоимость производимой электроэнергии. При этом заменить все ТЭС (с более дорогой электроэнергией) на АЭС и ГЭС никто в обозримой перспективе не собирается. И если даже предположить, что реальная конкуренция производителей на рынке электроэнергии каким-то чудесным образом все-таки будет обеспечена, то стоимость продаваемой на таком свободном рынке электроэнергии будет базироваться не на средневзвешенной себестоимости производимого на электростанциях разного типа, как это было заложено в основу ныне разрушаемой единой энергосистемы, а на себестоимости производимого на тепловых электростанциях, причем даже не на крупных и более эффективных, а именно на самых неэффективных — ведь значительного резерва мощностей нет.
Конечно, сверхприбыли будущих собственников ГЭС и АЭС (если последние когда-либо будут приватизироваться), а также сверхприбыли собственников крупных и эффективных федеральных тепловых станций теоретически можно изъять через соответствующие акцизы. Но, во-первых, станут ли это делать не на уровне ныне декларируемых намерений правительства, а на самом деле? То есть для того ли приватизируют электростанции, причем, как показывает весь наш предшествующий опыт, — далеко не в случайные руки, чтобы затем у “своих” извлекать сверхприбыли в пользу государства? И, во-вторых, даже если справедливость в данном случае в виде исключения почему-то вдруг и восторжествует, экономике-то от этого не легче: вся экономика облагается дополнительным налогом — в стоимость всех товаров и услуг будут закладываться максимальные издержки самых неэффективных производителей электричества.
ЗАЧЕМ НАМ ПРЕИМУЩЕСТВА БОЛЬШОЙ СТРАНЫ?
А ведь подлинный вопрос — не только в производстве электроэнергии, но в доставке ее потребителям в определенное время. Ведь складирование электроэнергии, ее хранение — невозможно. А на вывод тепловой электростанции из рабочего режима уходит треть суток. И столько же — на ввод в режим. И чем крупнее (и эффективнее) электростанция, тем продолжительнее период набора и сброса нагрузки. А для атомных электростанций вывод из рабочего режима и вновь ввод на полную мощность — еще в несколько раз больше. То есть выключать на ночь — невыгодно. Но и освещать вселенную — как это вынужденно делают ночью во всей Европе — для нас нерационально. Именно эту проблему, наряду с общим существенным повышением надежности поставок электроэнергии, и решала все еще частично действующая Единая электроэнергетическая система, охватывающая шесть часовых поясов. Система обеспечивала постоянную работу на полную мощность инерционных и наиболее эффективных атомных и крупнейших тепловых электростанций и перетоки энергии из регионов с суточным минимумом потребления в те регионы, где в это время потребление на максимуме. Этим обеспечивалась экономия и генерирующих мощностей, и энергоресурсов за счет использования самых эффективных станций и ночной электроэнергии, которая в противном случае просто пропадала бы зря. Средние и малые — менее эффективные — тепловые станции и теплоэлектроцентрали включались в зимний период и компенсировали сезонные колебания спроса. А гидроэлектростанции, осуществляющие набор и сброс нагрузки быстро, использовались как регуляторы мощности. И вот предлагается, образно говоря, ввести конкуренцию между врачами, пожарниками и милицией, то есть между теми, у кого с точки зрения оптимального энергоснабжения — совершенно разные функции…
В отличие от электростанций, федеральные сети предполагается оставить государственными — и то слава Богу. Но только при таком подходе откуда возьмутся средства на инвестиции в федеральные сети — на их поддержание и развитие, если все прибыли от производства электроэнергии и поставок ее потребителям будут в частных карманах? Развал же федеральных сетей приведет к уже и принципиальной невозможности перетекания электроэнергии между регионами, расположенными в разных часовых поясах, и к закладыванию стоимости пропадающей ночной электроэнергии в тариф уже навсегда.
И пусть даже мы сумеем создать конкуренцию между независимыми производителями электроэнергии (что, как указывалось выше, в нашем случае практически невероятно), но смогут ли соответствующие гипотетические плюсы скомпенсировать фактически осуществляемый отказ от оптимальной модели производства и перераспределения электроэнергии? А повышенный тариф, соответствующий себестоимости производства электроэнергии на самых неэффективных станциях, и плюс напрасный расход лишней электроэнергии ночью — все это оплатит потребитель, причем — вновь повторюсь — оплатит снижением эффективности и конкурентоспособности всей экономики.
Таким образом, демонополизация, проводимая формально, то есть не приводящая к возникновению реальной конкуренции производителей, но ограничивающая право государства регулировать их деятельность, — это благо или зло? А что есть демонополизация, проводимая как разрушение единой системы оптимального производства и перераспределения по стране специфического товара, потребность в котором циклична, а производство которого — инерционно и который в то же время нельзя хранить ни секунды?
Для монополистов право на произвольное установление тарифов и соответствующая “реформа” — благо. Для потребителей электроэнергии — для всей экономики страны — безусловное зло: и перерасход топлива на неэффективных станциях, и “выравнивающие условия конкуренции” акцизы на электроэнергию атомных и гидроэлектростанций, и сверхприбыли игроков на якобы свободном рынке электроэнергии — все это окажется включено в цены на российские товары.
Таким образом, у будущих премьеров будет объективно больше оснований говорить нам: а что же вы хотите, страна-то — бедная…
Поспорил старенький автомобиль
На протяжении длительного времени действовали весьма существенные барьеры, защищавшие наше автомобилестроение от внешних конкурентов. Теперь принята еще и программа развития отрасли, предусматривающая усиление защиты нашего производителя, с тем чтобы вывести его на новый уровень. Хорошо?
Кому-то хорошо. Но возникают вопросы.
Вопрос первый: действительно ли автомобилестроение у нас — это именно та отрасль, которая насущно нуждается в дополнительной защите? На самом ли деле при полном порядке в производстве, сбыте и бухгалтерии у автопроизводителей не хватает доходов на инвестиции в развитие? Ответа нет.
То есть то, что производство и “жигулей”, и “волг”, и “газелей” весьма рентабельно, — известно. Что миллионы долларов на разработку новой “волги”, подозрительно похожей на потерявший спортивную форму то ли “линкольн”, то ли “ягуар”, оказались выброшенными на ветер — тоже известно. Кто же этот шедевр купит за тринадцать тысяч долларов? А вот насчет того, что не хватает средств на модернизацию производства… Кто делал полный госаудит? Никто. Да и неприлично у нас считается в чужой карман заглядывать. То есть из нашего с вами кармана изымать деньги — прилично, но дать нам заглянуть в их карманы — ни-ни.
Вопрос второй: где гарантии, что эти меры временные? Принят ли закон, определяющий это на пятнадцать лет вперед, с оговоркой о неизменности условий? Или заключили гражданско-правовой договор между автопроизводителями и обществом, по которому общество уже сейчас платит больше за старые иномарки, а значит, и за свои “жигули”, а автопроизводители гарантируют всем своим имуществом создание за определенный срок конкурентоспособных автомобилей и затем отказ от госпротекции?
Вопрос третий, наивный. Государство продавало автомобильную отрасль за бесценок в период, когда серьезных заградительных барьеров не было и отрасль была существенно менее прибыльной. Теперь подарок частным собственникам — жесткая таможенная защита от ввоза подержанных зарубежных машин делает наших производителей монополистами, а значит, резко поднимает стоимость их собственности. За что такой щедрый подарок? Почему не наоборот? Сначала создать условия, перспективу, а потом продать и получить реальную цену — на наши общие нужды. И намерено ли государство теперь каким-то образом (регулированием рентабельности и т. п.) изымать у “счастливчиков” сверхприбыли?
И четвертый вопрос, напротив, — совсем не наивный, проистекающий из знакомства с предшествующей практикой деятельности нашей власти: а эти меры будут на самом деле для всех? Или кому-то, весьма не случайному, будут даны эксклюзивные права на льготу по уплате пошлины, как это делали с ввозом спиртного и сигарет якобы ради развития спорта? Или пошлину будут платить все, но некоторым ее потом будут возвращать в виде “компенсаций”, как это делали, опять же, с ввозом спиртного и сигарет? Или придумают еще что-то новенькое? Ответа и на этот вопрос у нас нет. Но есть основания кое-что предполагать: ведь никто из тех, кто организовывал и проворачивал за наш с вами счет подобные аферы раньше, до сих пор не только не наказан, но даже и не отстранен от государственных дел…
И пятый вопрос: даже если и смириться с прошлым и наивно предположить, что теперь-то все будет всерьез, тем не менее, а с экономической точки
зрения — ради чего все это? Гарантируют ли автопромышленники, пусть не всем своим имуществом, но хотя бы чем-то, целевое направление сверхдоходов на инвестиции в развитие? Где гарантии, что не будет допущено просто паразитирование на госпротекции? Может быть, введены механизмы регулирования государством рентабельности их работы на этот период? Нет.
Но, может быть, в модернизации производства и выводе его на конкуренто-способный уровень на мировых рынках заинтересованы сами автопроизводители? Как это ни парадоксально, но, несмотря на всю кажущуюся естественность этого, тем не менее, похоже, у них есть и другие мотивы.
Дело в том, что в условиях временного (во всяком случае, так обещают) высокого уровня таможенной защиты вложение всех сверхприбылей в модернизацию производства — игра рискованная, с неизвестным результатом. Может быть, получишь прибыли потом — лет через пятнадцать, а может быть — и нет. Ведь на мировых рынках победы или даже относительного успеха в конкурентной борьбе никто никому не обещает. Более того: гипотетическая победа в будущем на мировых рынках (включая российский, если таможенная защита будет снята) — это нормальная рентабельность в двенадцать — пятнадцать процентов годовых, а отнюдь не в двадцать пять — пятьдесят процентов, как сейчас у нас в любом “нормальном” бизнесе. Так не проще ли делать вид, как будто бы что-то модернизируешь, а сверхприбыли, полученные за счет госпротекции, — скачивать в офшоры? Перефразируя известную пословицу, приходится задаться лишь риторическим вопросом: журавль, причем весьма добротненький, в руках — не лучше ли весьма сомнительной синицы в небе?
Правда, подразумевается, что своими деньгами автопромышленникам рисковать не нужно: под такие условия средства найдутся — наши или зарубежные инвесторы не замедлят вложиться в наш автопром. Так ли?1 И в чем при этом заинтересованы сами автопромышленники? Взять чужие деньги без каких-либо реальных обязательств (льготный целевой кредит либо эмиссия акций) — это с удовольствием. Но только затем эти деньги становятся уже почти своими. И как с ними поступить? Пустить на модернизацию производства с неизвестным конечным результатом, да плюс еще необходимостью возвращать кредит с процентами либо делиться прибылью с акционерами? Или сейчас скачать в какой-либо офшор, а там — разберемся? Если же речь идет о приходе так называемого стратегического зарубежного инвестора, который не полный идиот и деньги принесет лишь на условиях установления своего полного контроля над производством и сбытом, — вам бы на месте нынешних собственников это понравилось?
1 Объем публикации не позволяет описать здесь многочисленные принципиальные препятствия для инвестиций в российскую экономику — такие, как наша финансовая система и организация работы Центробанка, стабильность прав собственности, наш рынок ценных бумаг, особенности корпоративного управления и аудита и т.п. О них будет рассказано в книге «Ложки дегтя в бочке меда».
Единственная надежда в этой ситуации — на приход в страну крупных зарубежных производителей, таких, как “Форд”, “Дженерал моторс”, “Фольксваген” и др. Причем приход не на наши нынешние предприятия в качестве компаньонов, а с созданием принципиально новых производств. И здесь ключевой вопрос в том, будут ли соблюдены требования не только окончательной сборки машин в России, но и производства на нашей территории и руками наших работников не менее пятидесяти — семидесяти процентов всей суммарной стоимости автомобиля. Пока это предполагается обеспечить лишь на уровне соглашений (мы вам — обязательства лет через пять задействовать определенный процент российских мощностей, вы нам — льготы), что уже продвижение. Беда лишь в том, что эти соглашения, как это у нас водится, в принципе могут быть через какое-то время и пересмотрены.
Более целесообразны не индивидуальные соглашения, а строгие и единые для всех долгосрочные нормы и правила, установленные законом. В этом случае госпротекция перестает быть таковой лишь для производителей конечного продукта (например, автомобиля), а становится механизмом защиты значительной доли национальной экономики, вовлеченной в производство этого продукта. И способность той или иной отрасли быть “локомотивом развития” можно оценить по тому, какое количество “вагонов” обеспечивающих отраслей они способны за собой “вытягивать”, производство какой суммарной стоимости на нашей территории и силами нашей рабочей силы они должны обеспечить.
Но есть и другая сторона вопроса. Приход крупнейших мировых автопроизводителей в нашу страну с созданием на нашей территории крупных производств, включающих значительную часть основного технологического цикла, возможен тогда, когда в России будет спрос на эти новые автомобили. То есть когда население будет иметь возможность покупать машины стоимостью от десяти до двадцати тысяч долларов. Сегодня же есть огромный спрос на машины стоимостью от полутора-двух до пяти-шести тысяч долларов (старые иномарки и новые отечественные), максимум — до десяти тысяч, а также на дорогие модели с мощными двигателями и в шикарной комплектации (как новые, так и подержанные), цена которых — от пятнадцати (за подержанную) до ста тысяч долларов и более. В спросе же на новые машины стоимостью от десяти до двадцати пяти тысяч долларов, на народные автомобили по западным меркам, то есть на те, которые могут выпускать крупнейшие мировые производители, приди они в нашу страну, — явный провал. Некоторый спрос в этом ценовом диапазоне есть в Москве. Еще чуть-чуть — в нескольких крупнейших центрах. И все. Но это — не тот спрос, который обеспечит сбыт крупному производству.
В чем причина такой особенности спроса — не секрет. Это прямо следует из реально проводимой в стране социально-экономической политики, результатом которой является чрезвычайное по западным меркам социальное расслоение и специфическое распределение доходов. Отсутствие в стране массового среднего слоя с платежеспособным спросом на новые современные массовые автомо-
били — вот ключевое препятствие развитию нашего автопрома. И оно отнюдь не устраняется принятой программой развития автопрома и соответствующим повышением таможенных пошлин на зарубежные машины старше семи лет.
Какой же из этого вывод? Вывод прост. Подобные запретительные пошлины на ввоз готовой продукции, в том числе подержанной, можно и нужно вводить там, где платежеспособный спрос уже есть. В наших условиях это должно быть распространено на ввоз в страну дорогих и высокопрестижных моделей машин. Причем с программой последующего не снижения, а напротив — повышения пошлин на эту роскошь. Это позволило бы на первых этапах пополнить бюджет — спрос на сверхдорогие автомобили в Москве существенно больше, чем в ряде таких европейских стран, как Австрия, Норвегия, Финляндия и др. И стоимость машины, включая размеры пошлины, на этот спрос влияет мало. Не было бы удара и по карману каких-либо слоев населения. И плюс возможно стимулирование создания на нашей территории соответствующих производств — при наличии уже значительного спроса и для исключения его падения в преддверии дальнейшего повышения таможенных пошлин на предметы роскоши.
Нынешние же действия нашей власти — превращение элементарного средства передвижения в роскошь — ведут лишь к дальнейшему ухудшению положения именно средних слоев, реальному ухудшению качества массово эксплуатируемого на наших дорогах автопарка (не секрет, что старая иномарка стоимостью от трех до семи тысяч долларов по качеству и безопасности лучше такой же по цене новой нашей машины) при росте сверхприбылей у еще одной весьма ограниченной категории сверхбогатых. Обещаемого экономического эффекта — модернизации и интенсивного развития автопрома с выходом на конкурентоспособный уровень — на этой основе ожидать не приходится.
И еще одно важное замечание — о степени универсальности используемого метода. Предположим, все было бы сделано разумно: таможенные барьеры были бы введены на самом деле в интересах развития экономики, а не обеспечения сверхприбылей нынешних собственников — на совсем другие категории автомобилей, прежде всего на новые, а не подержанные. И плюс были бы введены жесткие механизмы управления со стороны государства: регулирование рентабельности автопрома на период действия заградительных пошлин и контроль за направлением сверхдоходов именно на инвестиции в развитие. Можно ли было бы использовать этот метод и в других отраслях?
Можно. Но надо трезво понимать, что этот метод может обеспечить лишь так называемое догоняющее развитие — уменьшение отставания от развитого мира. И для массового автомобилестроения этого, может быть, и достаточно. Прорыв же на передовые рубежи в тех сферах, где это стратегически целесообразно, требует иного — стимулирования научных и технологических разработок, а также производства, контролируемого своим государством и своим национальным капиталом. А есть ли у нас таковой? Есть ли у нас капитал, всей своей предысторией, своими жизненными интересами связанный именно с развитием нашей страны, усилением нашего государства, а не напротив — с его дальнейшим ослаблением и безнаказанным разворовыванием? А есть ли у нас государство, способное хоть что-то контролировать в наших общих интересах? А есть ли у нас общество, способное строить такое государство? Эти ключевые вопросы придется оставить пока открытыми…
Время ли платить налоги?
ПРОГРЕСС ПО-РУССКИ — ОТКАЗ ОТ ПРОГРЕССА
Самым большим достижением последнего времени в нашей стране считается так называемая плоская шкала подоходного налогообложения, в соответствии с которой все граждане платят в качестве налога одинаковую долю от своих доходов — тринадцать процентов от совокупного дохода. Причем подается это с акцентом не на одинаковый уровень налогообложения и для бедных, и для богатых (чем мы действительно отличаемся от всего мира), а прежде всего на якобы небывало низкий уровень налогообложения — цените граждане свою добрую власть!
По логике авторов и приверженцев этой системы, такое налогообложение должно вести к тому, что люди перестанут скрывать свои реальные доходы и соответственно начнут их открыто декларировать, а затем и вкладывать деньги в развитие (в ценные бумаги, банковские депозиты, покупку недвижимости и тому подобное)1 . Обоснованны ли подобные предположения и надежды? И является ли такая система подоходного налогообложения действительно выгодной большинству граждан, а также действительно ли она существенно и положительно влияет на экономику?
1 Как-то в начале осени 2002 года я слушал по радио выступление одного из бывших министров финансов нашей страны А. Лившица, который привел следующие данные: оказывается, в результате мудрых реформ наши налогоплательщики стали теперь чуть ли не самыми дисциплинированными в мире — собираемость налогов в нашей стране якобы дошла до рекордного уровня в девяносто четыре процента! Вы, уважаемый читатель, в это верите? А ведь как удобно: сравнивать собираемость налогов не с оборотом товаров и услуг, а только лишь с тем, что прошло по «белой» бухгалтерии. При таком подходе, честно говоря, я даже удивляюсь, почему только девяносто четыре процента, а не все сто…
Попробуйте вы, уважаемый читатель, встать на место того, кого наша “социальная реклама” упорно и настойчиво уговаривает “выйти из тени”. Какой будет логика ваших действий?
Наверное, если вы раздумываете, покупать ли вам новый автомобиль стоимостью, например, двадцать тысяч долларов, квартиру стоимостью, например двести тысяч долларов, дачу или загородный дом стоимостью, например, еще семьдесят тысяч долларов, в таком случае тринадцатипроцентный подоходный налог намного убедительнее склоняет вас к готовности официально вывести из тени соответствующую сумму, нежели налог, например, тридцатипроцентный. Но станете ли вы при этом выводить “на свет божий” суммы большие, нежели те, что необходимы вам для крупных покупок, — показывать и все свои остальные реальные доходы? Естественный ответ: зачем? Будет в государстве порядок и соответственно не будет возможности скрывать доходы — покажем. Но пока доходы скрывать реально возможно — зачем же с них платить лишний налог, пусть даже и тринадцатипроцентный?
Тем не менее — скажет сторонник такой системы — мы установили, что для реализации основных жизненных потребностей нормального представителя среднего класса именно такая система целесообразна, — ведь хотя бы триста тысяч долларов из тени будут выведены, и для бюджета почти сорок тысяч долларов (если квартира покупается не впервые в течение жизни и соответственно основная доля расходов на нее налогом облагается) лишними не будут!
Что ж, готов согласиться с тем, что для реализации некоторых основных потребностей среднего класса (об уровне этих потребностей можно спорить, но не в этом дело) лучше, чтобы с соответствующих доходов платился налог сравнительно небольшой. Но ведь из этого еще вовсе не следует, что это должны быть именно тринадцать процентов, что это — налог небольшой. Почему за основу для сравнения надо брать исключительно нашу же прежнюю действительно драконовскую систему, при которой прогрессивный рост налогообложения осуществлялся с невиданной быстротой именно в диапазоне доходов среднего уровня? И тем более, из этого вовсе не следует, что шкала налогообложения для всех категорий налогоплательщиков должна быть именно такой — вообще без прогрессивного изъятия сверхдоходов.
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО?
Рассмотрим в рамках нашей системы подоходного налогообложения положение четверых граждан. Одного — с доходами поскромнее, ближе к средним по нашей стране (пусть это будет Иван); другого — с доходами, соответствующими западному среднему классу (назовем его Петр); третий у нас — “топ-менеджер” в полугосударственной корпорации (назовем его Анатолием); четвертый — еще более “успешный” предприниматель, но почему-то тоже управляющий не созданной “с нуля” частной фирмой, а компанией полугосударственной — назовем его условно Вагитом.
Итак, какая у нас средняя зарплата по стране? Даже если включить в нее все “серые” и “черные” заработки, то она, тем не менее, не превышает двести долларов в месяц. И даже при весьма успешных вариантах развития на перспективу средняя зарплата в России еще многие годы не будет превышать сумму в триста, максимум — четыреста долларов в месяц. При таких доходах всерьез говорить о покупке на свободном рынке квартиры или дома смысла не имеет. Поэтому и соответствующих льгот, связанных с необложением налогом средств, потраченных на строительство жилья, у Ивана не будет. И с этих небольших денег у Ивана изымаются целых тринадцать процентов в подоходный налог.
А что же Петр, у которого средств существенно больше? Его ежемесячный доход составляет несколько тысяч долларов — сколько ему надо вывести из тени?
Квартиру или дом на Западе обычно продают в кредит на тридцать лет. Это позволяет нам принять условно, что и у нас прилично зарабатывающий человек покупает квартиру в среднем примерно раз в тридцать лет (далее можно обновлять и улучшать, но это не покупка новой квартиры с нуля; мы для простоты расчета предположим, что наш Петр улучшает свое положение не постепенно, а покупает сразу хорошую большую светлую и теплую квартиру в Москве — двести тысяч долларов). Загородный дом, например, за семьдесят тысяч долларов — тоже примем для расчета на тридцать лет. Машину, например, за двадцать тысяч долларов состоятельный человек покупает раз в три-пять лет, но при этом примерно за полцены продает предыдущую; значит, примем десять тысяч на четыре года. Добавим еще небольшую, но хорошую лодку или яхту — десять тысяч долларов на десять лет или двадцать тысяч на двадцать лет. Теперь давайте все это просуммируем и вычислим годовые затраты. Что получаем? Выходит двенадцать с половиной тысяч долларов в год. Для того, чтобы иметь возможность расходовать такие средства на жилье и личный транспорт, необходимо иметь доход примерно в два раза больший — около двадцати пяти тысяч долларов в год, что соответствует чуть более чем двум тысячам долларов в месяц. Много это или мало? На Западе это нижний уровень среднего класса.
Но это вовсе не то, что наш Петр должен вывести из тени — показать ему нужно лишь то, что связано с заметными крупными тратами, — около тысячи долларов в месяц. Правда, для покупки квартиры ему придется либо показать доходы как крупные разовые, либо брать дорогой и у нас невыгодный кредит. Но, с другой стороны, показать однажды разовый доход вполне можно, так как с основной доли стоимости квартиры налог вообще взят не будет. Результат: даже если Петр в течение трех лет будет показывать все свои доходы, тем не менее эффективная ставка налогообложения для него, с учетом необложения налогом средств, потраченных на квартиру или дом, окажется ниже тринадцати процентов, то есть ниже, чем у более бедного Ивана!
У Анатолия даже официальная зарплата — несколько десятков тысяч долларов в месяц, что делает долю расходов на дом, которые не облагаются налогом, несущественной в сравнении с доходами даже за три года, а тем более за пять или десять лет. И он платит налог почти как бедный Иван — почти тринадцать процентов от официального дохода.
И Вагит — при доходе около полутора сотен тысяч долларов в месяц — платит как Иван — тринадцать процентов от суммы показанного дохода.
НЕ ВЕЗДЕ КОТАМ — МАСЛЕНИЦА
Что ж, если это либерально, то уж точно — только в российском понимании. Не будем сравнивать себя с социально ориентированной даже при самых наилиберальных правительствах Европой и даже с США — здесь все ясно. Возьмем для сравнения страну, “классическую” в проведении именно либеральных
реформ, — Чили: что платили бы наши герои там?
Иван с его средней по России зарплатой в Чили платил бы подоходного налога ноль процентов. А если бы его зарплата увеличилась в два раза? Умножаем на
два — опять ноль. А если в три раза? Даже если бы наш Иван получал в три раза больше, чем сейчас (что составляло бы заработок, почти в два раза превышающий зарплату министра нашего правительства), в Чили он все равно подоходный налог не платил бы вообще. Потому что все, что менее 550 долларов США в месяц, в Чили налогом вообще не облагается.
А что же Петр, к которому обращены воззвания с призывом “выйти из тени” в благодарность за всего лишь тринадцатипроцентное налогообложение? Если Петр будет показывать доходы по минимуму, то в Чили он подпадет под ставку, более чем в два раза меньшую, чем у нас, — 5 процентов. Такова ставка, по которой берутся налоги с сумм, превышающих 550 долларов, но не более 1650 долларов в месяц. А если Петр покажет доходы ближе к среднему уровню западного среднего класса? В этом случае он попадет под ставку 10 процентов (которой облагаются зарплаты от 1650 до 2750 долларов в месяц) или даже 15 процентов (с сумм от 2750 до 3850 долларов США в месяц).
Ага — обрадуется сторонник либерализма по-русски (то есть, как всегда, — за счет самых обездоленных) — это уже все-таки больше, чем у нас! И бьет по среднему классу!
Являются ли в нашей стране граждане с доходом более трех тысяч долларов в месяц именно средним классом — отдельный интересный вопрос. Точнее, вопросом это может быть хоть в какой-то степени применительно к Москве. Во всей остальной России подобная постановка вопроса — явно неуместна. Но даже и применительно к этой категории наша тринадцатипроцентная ставка по сравнению с чилийской оказывается вовсе даже и не льготной. Ведь 15 процентов там берут не со всей суммы, а только с той ее части, что превышает порог в 2750 долларов. В целом же со всей суммы эффективная ставка оказывается не более… 8 процентов! И даже если Петр будет получать зарплату в пять тысяч долларов в месяц, и с сумм, превышающих 3850 долларов с него будут брать налог в 25 процентов, а с суммы, превышающей 4950 долларов, — 35 процентов, то даже и в этом случае эффективная ставка (уровень платежа со всей суммы) окажется ниже наших “льготных” тринадцати процентов!
А вот Анатолию в “истинно либеральных” Чили не только не позволили бы приватизировать основное национальное достояние — горнорудную промышленность, но даже если бы и допустили до управления чем-то полугосударственным, то явно не стали бы ему там платить зарплату на два порядка больше, чем у министра правительства. Если же где-то в другом месте нашему Анатолию, тем не менее, удалось бы заработать такие деньги, то пришлось бы раскошелиться на уплату налога существенно больше, нежели у нас: с дохода более 6600 долларов в месяц налог в Чили берется по ставке уже 45 процентов, что делает эффективную ставку налогообложения даже для минимального дохода в этом диапазоне уже не менее 18 процентов. Если Анатолий получает 10 000 долларов в месяц, то эффективная ставка составит уже 27, если 20 000 долларов — 36, если 30 000 долларов — 39 процентов.
Ну а уж Вагиту с его доходов (которые в Чили, управляй он там государственной горнорудной компанией или чем-то полугосударственным, разумеется, не могли бы столь разительно контрастировать с доходами руководителей такого уровня на государственной службе), даже если бы он там и сумел зарабатывать полторы сотни тысяч долларов в месяц, налог пришлось бы платить, разумеется, не по тринадцатипроцентной ставке, а по совокупной эффективной почти в сорок пять процентов. В европейских же странах уровень налогообложения для таких сверхдоходов был бы еще значительно выше. Но кто скажет, что это несправедливо? Даже в весьма и весьма либеральной стране Чили справедливость и обоснованность подобного подхода и практики обществом признается и никем всерьез не оспаривается.
СОБРАТЬ НАЛОГИ ИЛИ “ЗАМОЧИТЬ В СОРТИРЕ”?
Последний “наш” аргумент в этом случае звучит по-детски наивно: но ведь если и мы так сделаем, то есть введем соответствующую современному уровню цивилизации прогрессивную шкалу налогообложения доходов граждан, то у нас “они” никогда из тени не выйдут? Что ж, надо быть последовательными.
Представителей первых двух категорий наших героев — петров и тем более иванов, — если следовать схеме налогообложения, рассмотренной нами на примере страны, проведшей “образцово либеральные” реформы, как мы выяснили, выводить из тени нашим методом вовсе даже и не нужно. Введите для них чилийский вариант налогообложения, и они с удовольствием выйдут на свет сами.
Остается вопрос: что сложнее — вывести из тени несколько десятков, сотен или пусть даже тысяч наших анатолиев и вагитов или “замочить в сортире международных террористов”? Ответ однозначен для меня, но не для сторонников такого специфического русского либерализма. Они скажут, что с международным терроризмом бороться, конечно, легче. Хотя один из представителей нашего правительства — руководитель Финансовой разведки Зубков, похоже, считает иначе. Во всяком случае как минимум на протяжении двух дней 13 и 14 октября 2002 года утверждение этого руководителя цитировалось на всех основных российских телеканалах: “Мы видим все буквально до копейки”.
Где логика? Если видят все “до копейки”, то зачем всего лишь тринадцати-процентный налог на сверхдоходы и навязчивые уговоры выйти из тени? Или, может быть, видеть-то они видят, но сделать что-то могут только иванам и петрам? А до остальных у “диктатуры закона” руки не дотягиваются?
Или с международным терроризмом бороться легче, чем с анатолиями и вагитами, так как он снаружи, а не изнутри, и не вкладывает деньги в наши избирательные кампании и средства массового дезинформирования граждан, и не имеет на содержании наших ключевых политиков и правителей, а значит, и не может столь эффективно препятствовать?
А если и международный терроризм тоже вкладывает, содержит и соответственно, как мы все это видим, весьма и весьма эффективно препятствует? Тогда остается и ему предложить выйти из тени, заплатив лишь тринадцатипроцентный налог?
В любом случае надеюсь, что при сравнении нашей “либеральной” системы подоходного налогообложения с чилийской должно быть очевидно, для кого она либеральная, а для кого и вполне людоедская и в чьих интересах в нашей стране осуществлен отказ от прогрессивного налогообложения личных доходов — исключительно в интересах узкого слоя самых богатых, составляющих около трех—пяти процентов населения. За чей счет? Разумеется, как всегда, за счет остальной основной массы населения…
Кстати, у меня к этим трем—пяти процентам по поводу изложенного выше особых претензий нет: они пролоббировали свой интерес и получили результат.
Нет претензий у меня и к оставшимся девяноста пяти — девяноста семи процентам: если их все устраивает — имеют право принять и повышенное обязательство. Например, платить по ставке пятнадцать или двадцать процентов, чтобы наших самых небедных — анатолиев и вагитов — от обязанности платить налоги вообще освободить. Вольным — воля…
ОБРАТНЫЙ ЭФФЕКТ
Стоит заметить, что с точки зрения условий для экономического развития система подоходного налогообложения вообще не является определяющей. Во всяком случае, если в нее не закладываются специальные стимулы для инвестирования в производство. Один из таких стимулов у нас есть — освобождение от налогообложения средств, израсходованных на строительство или покупку собственного жилья. Ну а если вы решили вложить свои средства не в собственное жилье, а, например, в строительство завода, моста, тоннеля или линии метро, разорванной в Петербурге уже много лет, — разве не надо такие инвестиции хотя бы частично стимулировать? У нас пока это не делается, хотя во многих других странах, в том числе в вышеупомянутой Чили, такие стимулы в той или иной форме используются.
А насколько эффективными могут быть такие стимулы? Как ни парадоксально, но пониженный уровень подоходного налогообложения крупных и сверхкрупных доходов скорее вреден, нежели полезен. И напротив, освобождение от подоходного налогообложения тех сумм из доходов граждан, что они направляют на развитие производства (прямое или косвенное — через акции предприятий), тем более эффективно в качестве одного из механизмов стимулов экономического развития, чем выше уровень налоговой нагрузки, от которой эти средства освобождаются. То есть, у нас введение подобных механизмов стимулирования частных инвестиций в развитие может стать эффективным только в том случае, если одновременно будут существенно повышены ставки налогообложения для высоких и сверхвысоких доходов. Для доходов в десятки и сотни тысяч долларов в месяц они могут и должны доходить до пятидесяти и более процентов.
ДВОЙНОЙ ЭФФЕКТ
Однако есть фактор, который для развития экономики значительно важнее подоходного налогообложения, — это более низкий уровень налогообложения прибыли предприятий, а также полное освобождение от налогообложения средств, направляемых на инвестиции в развитие. Высокий уровень налогообложения прибыли предприятий при отсутствии законной возможности эти средства сохранить — путем легального реинвестирования в развитие, наряду с несовершенством системы корпоративного управления и судебно-правовой системы, — существенное обстоятельство, препятствующее становлению более или менее цивилизованного рынка ценных бумаг. Наша ситуация провоцирует фактическое согласие акционеров на сокрытие менеджерами реальной прибыли предприятия — вроде бы как в их общих интересах — для защиты от непомерного налогообложения. Но одновременно это утаивание ударяет и по акционерам (кроме контролирующих ситуацию держателей контрольного пакета) — они не получают ощутимых дивидендов, они не получают роста курсовой стоимости акций, соответствующего реальной рентабельности предприятия. Так что если учесть специфику общественной психологии, идущую еще из прошлого, — готовность к сговору с мошенниками, якобы против ненасытного государства (барина), а также несовершенство правовой системы, то оказывается, что высокий уровень налогообложения прибыли предприятий может быть у нас значительно более мощным тормозом экономического развития, нежели, например, в странах Запада.
ПРОШЛОЕ НЕ УХОДИТ БЕССЛЕДНО
Желательно, конечно, было бы иметь еще более низкий налог на фонд заработной платы или вообще от него отказаться, а также уменьшить размеры налога на добавленную стоимость… Но так мы можем запросто уйти в область пустых мечтаний, во всяком случае, если сразу же прямо не укажем, за счет чего мы собираемся компенсировать соответствующий недобор налогов.
И здесь мы приходим к главному. А главным для экономики является вовсе не вопрос о том, сколько налогов мы хотим собрать, но вопросы другие.
Первый — сколько нам необходимо собрать любой ценой? И второй, еще более важный, — что мы хотим стимулировать той или иной системой сбора налогов?
Так сколько же нам надо собирать средств в налоги? А это зависит не только от наших реальных потребностей, но еще и от нашей предыстории.
Конечно, приятно, когда про тебя говорят, что у тебя щедрая душа. Несколько глупее выглядит, когда ты сам про себя это говоришь. Но еще глупее — прощать тех, кто тебя не просто обокрал в прошлом, но еще и загнал в кабалу на будущее.
И в этом смысле, прежде чем принимать закон о невозможности привлечения к ответственности бывших президентов и очередную амнистию орденоносцам (под которую своевременно подводятся и наши ключевые высшие должностные лица), не вредно напомнить гражданам-налогоплательщикам, что не менее четверти, а то и треть всех средств, которые они выплачивают государству (причем, не только через подоходный налог, но и через все прочие, менее заметные, в том числе косвенные), никоим образом не возвращается нам в виде развития инфраструктуры, содержания армии и милиции, социальной помощи неимущим, а идет прямиком на Запад — в качестве процентов по бессмысленно набранным долгам, гиря которых, привязанная к нашей экономике, весит около полутора сотен миллиардов долларов — более чем по тысяче долларов на человека…
Основные долги были набраны в течение двух периодов: во вторую половину восьмидесятых годов — в последний период существования Советского Союза и в девяностые — уже новой российской властью.
Здесь каждая сторона кивает на другую. Но нам это интересно? Нам должно быть важнее, что ни одна сторона толком за расходование набранных в долги средств не отчиталась. Отчеты об исполнении правительством бюджетов в последние годы существования Советского Союза были формальными и неинформативными. Хотя на этот период приходится значительное количество долгов, набранных в том числе в форме безответственно раздававшихся государственных гарантий по кредитам предприятий и объединений. Но несмотря на то что небольшая группа депутатов, включая и автора этих строк (в 1989—1991 годах я был депутатом Съезда народных депутатов СССР от Московского района города Ленинграда), выступала против утверждения таких отчетов, тем не менее большинство было вполне послушно, и серьезно отчитываться за расходование госресурсов власти не приходилось.
Еще большая вакханалия началась при формировании самостоятельной российской власти. Достаточно сказать, что вместо реформирования старой системы контроля и приспособления ее к новой ситуации, в 1990 году Верховный Совет России торжественно и даже под аплодисменты своим решением просто упразднил Комитет народного контроля России… И какие долги набирались в этот период уже властями России (в том числе, в форме госгарантий по кредитам), и как расходовались государственные деньги, в частности в 1990—1991 годах, — никто об этом перед обществом до сих пор не отчитался.
Но если кто-то полагает, что ситуация существенно улучшилась с приходом в конце 1991 года новой реформаторской команды, то это — глубочайшее заблуждение. Во всяком случае, материалы Контрольного управления Администрации президента, которым я руководил с марта 1992 по март 1993 года, а затем и уже независимой от президента и правительства Счетной палатой, к созданию которой мне пришлось приложить значительные усилия и которая создавалась при очень жестком сопротивлении “реформаторской” власти, ни о чем подобном не свидетельствуют.
Более того, если на момент крушения Советского Союза мы так или иначе имели сравнительный баланс того, сколько должны мы и сколько должны нам, то последнее десятилетие нашей жизни было ознаменовано уже совершенно несбалансированным и абсолютно необоснованным ростом долгов при столь же необоснованном стремительном “прощении” долгов, которые третьи страны брали у нас. Прощались они в том числе и при вступлении в “Парижский клуб”. Причем последнее было ознаменовано значительным количеством скрываемых от публики предварительно осуществленных масштабных сделок по продаже нашим правительством прав на долговые обязательства, разумеется, далеко не случайным посредникам за бесценок по сравнению с тем, какие суммы и косвенные выгоды получали затем новые держатели долговых обязательств.
Не менее важно обратить внимание и на другое: при попытке разобраться в ситуации с нашими долговыми обязательствами и выяснить, откуда же и что взялось, Счетная палата в конце девяностых годов установила, что, несмотря на столь аховое положение с долговыми обязательствами, у России и у ее правительства вообще не оказалось собственной системы учета наших долговых обязательств! Учет наших долгов ведет… зарубежная компания…
Вот вы, уважаемый читатель, если бы принадлежащее вам предприятие благодаря деятельности нанятых вами чудо-профессионалов менеджеров оказалось в условиях тяжелейшего долгового бремени, согласились бы, извините, плевать в потолок и довольствоваться учетом долга только лишь кредиторами и некоей зарубежной компанией или же попытались бы разобраться и сами? И главное — вы бы поверили, что ваши чудо-менеджеры, когда вы попытались во всем разобраться, не дают вам информацию лишь из-за лени и отсутствия данных, а не потому, что так удобнее, опять извините, наводить тень на плетень?
И другой вопрос: если кто-то, например ваш сосед, обворует вас и всех ваших родственников и друзей так, что вы окажетесь в долгах — по тысяче долларов долга на человека, — готовы будете это простить? Но если не готовы простить соседа, то почему готовы простить свою власть?
Причем речь не только об уголовном наказании. Представьте себе: в отчетах Счетной палаты Российской Федерации, в том числе в материалах, опубликованных в ее официальном Бюллетене, зафиксированы факты, когда деньги, взятые нашим правительством у международных организаций и банков в долг под высокий процент, направлялись затем не на развитие нашей экономики, и даже не на решение неотложных социальных задач, а на кудрявую жизнь приправительственных центриков и фондиков (Рабочий центр экономических реформ, Центр проектного финансирования, Центр приватизации, Бюро экономического анализа и другие), в ряде из которых весьма не случайные деятели, в том числе бывшие министры и их заместители, получали зарплату до десяти-пятнадцати тысяч долларов в месяц. Причем в отчетах Счетной палаты прямо указано, что какого-либо общественно значимого продукта за израсходованные таким образом многие десятки и сотни миллионов долларов мы с вами не получили. А на что же расходовались деньги, кроме суперзарплаты нашим незаменимым “профессионалам”? Деньги расходовались на щедрую оплату труда советников и консультантов: иногда отечественных, но еще более — зарубежных. Так, в тех же упомянутых мною материалах приведены примеры, когда один из таких фондиков заплатил некоей гражданке США двести миллионов долларов за консультации. Что же это за гражданка и что она нам такое незаменимое посоветовала? Может быть, это — выдающееся светило мировой науки? Отнюдь нет — совершенно неизвестная гражданка США, в списке Нобелевских лауреатов не числящаяся. Что это, если не прямое и наглое присвоение государственных денег? Так вот: практически никто из деятелей, прямо причастных к подобным аферам, не затерялся и от участия в управлении государством в прямой форме или косвенной — через полугосударственные предприятия-монополисты — до сих пор не отстранен.
Конечно, все можно простить. Вольному народу — воля. Хотя я ограбивших меня — не прощаю. И более того: в таком всепрощении со стороны наших граждан какой-то обнадеживающей логики, которая позволяла бы нам как-то выбраться из этой ситуации и больше в подобные не попадать, — не вижу…
Я не случайно поместил такую краткую информацию о ситуации с нашими долгами не в раздел о бюджете и бюджетной политике, а именно в часть, посвященную налогам. Почему? Да лишь потому, что наш человек привык считать все, что касается государственных средств и бюджета, все равно не своим, живущим какой-то отдельной от него жизнью. Мне же важно, чтобы читатель ощутил связь между предшествовавшей деятельностью наших великих реформаторов и объемом налогов (и прочих иных платежей), которые так или иначе из нас теперь выжмут. А значит, плюс еще вытекающее и из этого дальнейшее снижение конкурентоспособности нашей экономики.
Именно в силу предыстории мы будем и завтра, и послезавтра собирать в налоги больше, чем нужно. И этим снижать конкурентоспособность производимых товаров и услуг. Либо собирать столько, сколько нужно, но не вкладывать в развитие, в том числе в “человеческий капитал” (здоровье, образование
и т. п.), — с теми же последствиями.
Можно ли не платить по векселям?
Правда, есть одно решение, которое периодически предлагается нашими левыми силами, — отказаться платить. Логика на первый взгляд кажется вполне здравой: раз это были долги, набранные не нами, а антинародным режимом, раз неформально все признают, что это была помощь не России, а определенным политическим силам, обеспечение им возможности удерживаться при власти якобы в целях борьбы против “коммунизма”, — не платить, и все!
Но эта логика является здравой только в случае, если доводится до логического конца. А именно: мы досконально разбираемся в ситуации, показываем, кто, с каким нарушением правовой процедуры и с какой целью брал деньги в долг и на что расходовал; показываем, что те, кто деньги давал и содействовал их бессмысленному или прямо вредному для России использованию, одновременно осуществляли и незаконное вмешательство во внутренние дела нашей страны, в частности путем финансовой поддержки своих клиентов на выборах в российские органы госвласти, а также путем поддержки, например, переворота в России 21 сентября — 4 октября 1993 года… Мы доказываем притворность (это уже сугубо юридический термин) договоров о выделении России тех или иных средств; мы показываем, что эта власть не являлась свободно и сознательно избранной народом, а узурпировала полномочия в результате фальсификации президентских выборов, привлекаем к уголовной ответственности фигурантов, включая пособников-фальсификаторов… В этом случае в международном праве можно найти те или иные зацепки, которые позволили бы требовать от кредиторов отказа хотя бы от части требований.
Но до тех пор, пока мы всего этого не делаем и пребываем в мире и дружбе с теми, кто загнал нас и наших детей в кабалу, остается одно — затянуть пояс и работать: часть дня — на себя лично, часть — на государство (это должно бы соответствовать общественным нуждам) и еще часть — на зарубежных дяденек, щедро дававших нашим правителям в долг…
ЗАХОТЯТ ЛИ РУССКИЕ ПЛАТИТЬ НАЛОГИ?
И есть еще одна тема, которую нельзя оставить без внимания, — тема готовности граждан и предпринимателей платить налоги.
Когда мы читаем где-либо о том, как чуть ли не увлеченно и самозабвенно платят налоги в скандинавских странах, невольно напрашивается мысль о том, что они там все либо глупые и просто не догадываются, что от налогов можно уклоняться, либо какие-то извращенцы — налоговые мазохисты. В общем, в любом случае — чудаки. Так нам кажется с нашей кочки, сидя на которой мы самодовольно уверены, что по большому счету во всем мире — все так же, как и у нас. Но так ли это на самом деле?
В ноябре 1997 года посольство Швеции в России организовало примечательный семинар под названием “Демократический контроль над государственной властью”, участие в котором могло бы объяснить недоумевающим, почему же шведы с готовностью платят налоги, причем весьма высокие. Пересказать все, что происходило на семинаре, я здесь не имею возможности, да в том и нет нужды. Для понимания сути в данном случае достаточно просто перечислить последовательность тем выступлений.
Сначала — о конституционном устройстве и о конституционном контроле: о том, как общество гарантирует себя от попыток власти нарушать Конституцию. Затем — о парламентском контроле за властью: как представители общества (депутаты) в интересах налогоплательщиков контролируют работу власти. Затем — опять о контроле за властью, но только со стороны специального представителя общества — омбудсмена. И снова о контроле за властью, но уже финансовом — со стороны организации, аналогичной нашей Счетной палате1 . То есть сначала серия докладов о том, чем и как общество гарантирует себе, что каждая копейка, уплаченного налога, не будет растранжирена и украдена, а эффективно потрачена на общее благо.
1 В Швеции мне бывать не приходилось, поэтому о практике работы шведского финансового ведомства мне известно не так много. А вот в другой скандинавской стране — Норвегии я встречался в 1998 году с руководителем органа независимого финансового контроля за работой власти, и ряд эпизодов этой встречи весьма показателен. В частности, после знакомства со структурой и организацией деятельности органа я задал его руководителю такой вопрос: может ли он привести примеры типичных нарушений закона в работе высших государственных органов, которые они выявили за последние годы? Вопрос заставил моего норвежского коллегу призадуматься. После чего последовал ответ примерно такой: «Прямых нарушений закона со стороны правительства и его должностных лиц мы не выявляли уже много лет. Но и у нас есть серьезные проблемы. Так, несколько лет назад мы установили, что была допущена ошибка в расчете сметной стоимости строительства моста. В результате соответствующий министр едва удержался в должности».
Затем — опять о контроле, но уже не за властью, а за… средствами массовой информации со стороны специального омбудсмена по прессе. И это логично: иначе какой может быть общественный контроль за властью, если у общества, манипулируемого этой властью через СМИ, — мусор в голове?
И затем — о системе в целом. И об опасности для любого общества попасть в “социальную ловушку” — ситуацию, когда я даже согласен с полезностью того, на что пойдут мои деньги, но не хочу быть единственным дурачком, который честно заплатит налоги, — не хочу нести ущерб от своей честности в виде так называемой социальной ренты. Вам, уважаемый читатель, такая ситуация ничего не напоминает применительно к нашему обществу?
И только после этого на семинаре выступила Анирта Стен — глава государственного налогового управления Швеции, посетившая Россию для участия в таком семинаре лично. Но даже и ее доклад был посвящен не только фискальной стороне вопроса. Назывался доклад так: “Обязанность граждан платить налоги и обязанности государства по отношению к гражданам”. Содержание пересказывать не стану, но логика-то ясна: равноправное партнерство между гражданами и государством, гарантирующее налогоплательщикам, что государство не уклонится от выполнения своих обязанностей перед ними.
После этого уместно задуматься: шведы ли — налоговые мазохисты, или же, наоборот, мы — налоговые шизофреники? Или как иначе назвать состояние человека, который точно знает, что уплаченное им в виде налога будет разворовано, но, тем не менее, собирается “выйти из тени”?…
Публикация с авторскими сокращениями фрагментов из книг “О бочках меда и ложках дегтя” и “Российский гараж-сейл”, которые в скором времени выйдут в свет. Несколько слов об авторе. Юрий Юрьевич Болдырев известен своей политической и государственной деятельностью в период с 1989 по 2000 год. Он представлял Ленинград и затем Петербург на Съезде народных депутатов СССР и в Верховном Совете СССР, являлся членом Высшего консультативно-координационного Совета при Председателе Верховного Совета РСФСР, затем при Президенте России, возглавлял Контрольное управление Президента России, представлял Санкт-Петербург в первом (выборном) составе Совета Федерации России, был одним из создателей и руководителей Счетной палаты РФ. В 1999 году Русский биографический институт удостоил Юрия Болдырева звания “Человек года” — за борьбу с коррупцией и защиту интересов России в вопросе доступа иностранных компаний к национальным природным ресурсам.