Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2002
При обилии печатной продукции особую силу обретает устный контакт автора с читателем. Аналог — живая музыка в эпоху торжества записывающих устройств. Презентация книги становится событием едва ли не более важным, чем ее выход. Непосредственная, мгновенная обратная связь с залом проясняет очень многое в тексте. Причем то, что невозможно симулировать.
Книгу Михаила Гронаса “Дорогие сироты” в клубе “Проект О.Г.И.” пред-ставляли друзья отсутствующего по уважительной причине поэта (Михаил работает и живет в США). Ситуация, на первый взгляд, не предпочтительная — иначе все московские поэты пользовались бы услугами друзей. Успех — несомнен-ный и, можно сказать, ошеломляющий. С него — успеха — и начнем.
Во-первых, стихи поэта, передоверен-ные другим поэтам, прозвучали все же в авторском чтении, если авторское чтение традиционно противопоставлять актерскому. Во-вторых, друзья, пристраст-ные и внимательные читатели, внесли в чтение элемент интерпретации, чего сам автор обычно не делает. В итоге четверо выступавших выстроили по меньшей мере три различных образа Михаила Гронаса. Сам поэт возник в перспективе как некоторая объемная фигура — это произвело глубокое впечатление. В-третьих — и тут мы уже подходим ближе к самим стихам, — читавшие не боялись пафоса, который автор обычно микширует. Стихи были проверены на мощность звучания — запас мощности оказался огромен.
Снова об успехе. Попадание в резонанс с модой воздействует, но вовсе не так, как стихи Михаила Гронаса. Он как бы вернул нам то, от чего мы все дальше отходили. Ощущение витаминной подпитки, так необходимой к весне. Некоего фермента, немодного, но своев-ременного.
На светлых пластинах небес
Проявляется тьма,
Внедряется бес
В богомольные наши дома.
и родной и родная приходят рыдая и делится клетка грудная
Неба багровый разрез, —
Замечаешь, кума:
Время проходит вразрез
С направленьем ума.
и родной и родная приходят рыдая и делится клетка грудная
Последовательно уточним. Рифма, крепко простегивающая стихи. Почти забытая прелесть силлаботоники. Ощу-тимый метр, попадающий в такт биению крови. Лейтмотив, усиленный повтором. То, что жадно любил Гумилев. Простая, жесткая, но не банальная мелодия. Нечто, зависящее не только от воли автора, но и от состояния воздуха поэзии. Либо это избыточно — и тогда наступает мораторий неопределенного срока действия. Либо этого недостает — и тогда возможен триумф Михаила Гронаса.
Мандельштам лучше Сергея Михал-кова. Сегодня этим тезисом сложновато удивить искушенного читателя “Дружбы народов”. А чем некоторые стихотворения Михалкова лучше некоторых стихотворений Мандельштама? Тем, что быстро запо-минаются наизусть. А теперь, дорогой читатель, напрягите свою память. Давно ли вами схватывались наизусть, с первого прослушивания, современные стихи?
ГЕОПОЛИТИКА SODAD
в общем в америке жить непаршиво хотя измерима общим аршином и ни третьего рима ни второй трои вроде не строят
а кстати и в рассее жить нехерово хотя платят мало смотрят сурово и не все фильмы в прокате
а чё тут
такого-то? уж поверьте что кабы надо я бы и на острове кабо верде где вертят задом, жил бы себе до самой смерти до упаду и всё тут!
ибо друг перед другом чего кривляться-то? ни севером югом и прочим блядством ни инью янью и прочей дрянью объяснить мы мира не можем
лишь Пустым и Порожним
мир объясним
и фиг с ним
Мне запомнилось.
Возникает искушение привлечь лукавую категорию простоты — нет, мы ведь уточняем, а не округляем предмет разговора. Вчерашняя телефонная беседа с тетей Валей была проще некуда, а вот ни слова не помнится. Запоминается неслу-чайное, магически (или интуитивно) совпав-шее по форме с некоторой вакантной спи-ралькой в мозгу. Мозг непрост. И Гронас непрост. Быстрое усвоение ведет к медленному перевариванию.
Возникает искушение завести речь о неоклассицизме — нет. Последнее проци-тированное (целиком, как и предыдущее) стихотворение отбивает охоту рассуждать в терминах ретроанализа. Условно говоря, если противоречие между жестко структури-рованным и свободным стихом переформулировать как противоречие между мелодией и свободой, Гронас философски выбирает свободу мелодий. Пальцы бегают по клавиатуре спонтанно, но мелодии живут в пальцах. Аналог в прозе — была ситуация, когда сюжетосло-жение вступило в конфликт с пластичес-ким письмом, когда текст создавался без замысла, здесь и сейчас (поток сознания лишь частность). И с необходи-мостью возник Маркес, его “Сто лет одиночества”. Произведение, где сюжето-сложение отошло в пластику прозы. В пальцы.
Какая там волна эмиграции? Мы уже сбиваемся со счету, как и должно быть при калькуляции волн. Ну и фиг с ними. Хотя это противоречит и моему жизнен-ному опыту, и моей жизненной стратегии, я склонен доверять лирическому высказы-ванию Михаила Гронаса. Многих проклятых вопросов типа где жить или в какой системе писать для Гронаса нет — они сняты внутри его организма, как для Заболоцкого не существовало конфликта между мыслью и чувством. Есть — противоречие между жизнью и смертью. Есть мужественная интонация, так востребованная здесь и сейчас. Впрочем, как везде и всегда.
Сразу после достопамятного вечера ко мне подошел Митя Кузьмин и спросил, что я думаю по этому поводу. Я ответил, что это, может быть, самая сильная русская поэзия сегодня. (Слово “силь-ная”, впрочем, я склонен трактовать не как синоним к “хорошей”, а буквально.) Тот мгновенный ответ был нужен мне из соображений почти что электричес-
ких — как разряд напряжения. Сейчас я повторяю его, подумав, и в очень спокойной обстановке. Никто не тянет меня за язык. Я вроде бы в здравом уме и твердой памяти.
Михаил Гронас пишет, может быть, самые сильные на сегодняшний день русские стихи. Почитайте ради любопытства.
Михаил Гронас. Дорогие сироты. — М.: О.Г.И., 2002.