В воспоминаниях и жалобах постороннего. Повесть
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2002
Сынам холода
Советская власть — это национальная форма абсурда.
Довлатов
Холодно, товарищи, холодно!
Блок
Господи, какое все стало. Какое все стало. Стекло, бетон, неоновые вывески.
Провинциалы говорят: в Москве — как за границей. Вы, москвичи, счастливые… А помнишь, как все начиналось?
Часть 1
Начало
Когда это было, какой это был год?
1990-й, 91-й? Или 92-й? Я еще ничего не делал, никакого бизнеса, был в полной жопе, отец присылал раз в полгода сто баксов, плюс зарплата в научной конторе, куда можно было ходить не очень часто — так я и жил, в общем не очень тужил, покупал книги, читал журналы, переживал за судьбу молодой демократии, решал, что все-таки делать в конце концов…
Эмигрировать или оставаться?
Говорят, что все крупные современные состояния формировались именно в это время. Через деньги КПСС, КГБ, торговлю компьютерами, обмен валюты, МММ, нефтишку, газ, инвестиционные фонды и прочее…
Мы же с друзьями (и врагами, кстати) все спорили о судьбе России.
Представляю, как они над нами смеялись…
Точно, я все вспомнил, ты приехал как раз летом 92-го, в июле или в июне, —стояла страшная жара, ненавижу московское лето, впрочем московскую зиму тоже не скажу, что люблю, в этом городе всегда одно и то же время года — не поймешь, что на дворе, было совершенно нечем дышать, и мы сняли тебе квартиру на Щербаковке, в грязно-белой одиннадцатиэтажке, восьмой этаж, двухкомнатная конура, клетка, хозяйка уехала на юг, к морю, а я, не помню уже почему, торчал в Москве.
Окна приходилось все время держать открытыми, внизу полоскалась листва, открывался кое-какой вид, промышленный пейзаж, дома, трубы, мы целыми днями торчали в этой квартире, приходили какие-то люди, твои родственники, знакомые, вид у многих был как в дрянных фильмах той поры — попросту говоря, уголовный, говорили о делах, пили, как я понимаю, приносили наркотики, но это в основном происходило уже без меня, по вечерам, ночью, и я только изредка натыкался на какие-то пустые шприцы и ватки в мусорном ведре.
Однажды пришел какой-то необычайно худой подвижный человек с волчьим лицом, и с ним два амбала в синих кожаных куртках (какой изыск!..), чей-то двоюродный брат, вор в законе, как сказали мне позже, суммарный срок в местах не столь отдаленных — двадцать лет.
Собирались заниматься сигаретами, где-то купили несколько коробок с “Мальборо”, тогда это была еще редкость, да и стоило недешево, коробки сложили в детской, под кроватью, было непонятно, прячут их или нет, и постепенно таскали оттуда. Я тоже получил пачку или две (эх ты, жадина…), пачка давала ощущение причастности к какому-то таинственному делу, к бизнесу, я пару раз достал ее из кармана на работе, угостил коллег, таинственно усмехнулся на вопрос “разбогател?”.
Господи, какой фигней все оказалось на самом деле…
До сих пор не могу понять, чего было больше во всем этом, привычного советского раздолбайства, понта или действительно чего-то темного…
А может романтики?..
Глядя на нынешнюю Москву, на физиономии, мелькающие по телевизору, про романтику сразу и не вспомнишь…
Ладно, идем далее. (Но по ходу надо все же определиться, чего я хочу — сделать посмешнее или попротивнее…)
С тобой приехал твой друг, компаньон, телохранитель, владелец первого (его слова, я не отвечаю) в вашем городе ларька, то есть пионер, первооткрыватель, в нормальном месте был бы портрет в городском музее, кстати, симпатичный такой парень, после Москвы хотел открыть мастерскую по ремонту обуви, звали Зураб.
Он мне сказал, что твой отец продал какую-то квартиру родственников где-то в провинции, чтобы собрать тебе денег на московский бизнес. Или это уже не ты, и я что-то путаю? А ты где-то занял? Сколько? Десять тысяч, пятьдесят или сто?.. И опять я не помню, сколько это было в тогдашних ценах: много, мало, очень много?
И что главное: эти, чужие, последние, занятые деньги ты сейчас просираешь, шикуешь, бросаешь на ветер в огромной, чужой, пыльной, мчащейся, равнодушной Москве.
— Почему “просираешь”, почему “выбрасываешь на ветер”?
— Потому что, потому что!.. — делая большие и несчастные глаза, горячо говорил твой компаньон и телохранитель, а также владелец первого в вашем городе ларька, Зураб, — ты посуди сам, Серый, в два часа дня встали, опять встали в два, ладно, включили телевизор, я пошел в магазин, купил еды, он смотрит телевизор, еще не умывался, спрашивает: пепси-колу купил? Я говорю, пепси-кола, дорогой, стоит слишком дорого, я купил лимонад… Он вскочил, сумку схватил, выбросил в окно, кидается на меня с кулаками, кричит: я же просил тебя купить пепси-колу! я же просил!.. Устроил настоящую истерику — покупай ему пепси-колу… Я боялся — сумка упала кому-нибудь на голову, не дай Бог, какие неприятности будут… Обошлось, упала на асфальт, осколки, вода, только соседка раскричалась, грозила вызвать милицию…
Вам, москвичам, трудно его понять, подумаешь — пепси-кола, а у нас же ничего этого нет, война…
Говорит Зураб. Я ему предлагал — дорогой, давай купим билет, я возьму в каждую руку по коробке сигарет, сяду в самолет, отвезу, продам, вернусь обратно с мандаринами, не пустым же ехать, продам здесь, чистый навар с одного рейса 1400 рублей* — что, плохо?
Он говорит: нет, теперь так не работают, теперь надо по-другому. Я говорю: как по-другому? Он говорит: скоро увидишь.
А сам вечером поехал в казино “Ленинградское”, у трех вокзалов, вернулся утром бледный, как смерть, руки трясутся, говорит: Зура, я проигрался, я думаю: сейчас я его убью, сколько?! Он говорит: 900 рублей, столько мы заплатили за квартиру за месяц…
До утра сидел в комнате, свет не включал, молчал, плакал, я уже стал беспокоиться — что с ним, потом ко мне пришел, отдал бумажник, кейс с деньгами, гово-
рит, — все, выдавай мне в день пятьдесят рублей, не больше, а если буду просить или в казино соберусь, бей по морде без разговоров, ты же умеешь… Два дня жили нормально, зарядку по утрам делал, говорит: мы с тобой должны жить, как спортсмены, нам надо дело сделать, газеты читал, думал, — я радуюсь, он же в университете отличником был, сейчас что-то придумает…
В пятницу пришли эти два пидараса из посольства, что деньги из него тянут, — дорогой, поехали к какой-то Нине!..
Потом в посольство, потом в Совинцентр на Краснопресненской, а там же казино, давай поиграем, и опять проигрался… Мне звонит, кричит: пойди продай “Мальборо” в ларек, привези сюда денег, мне неудобно перед людьми, я говорю — нет, он тогда визжит: не приедешь, убью, какое ты право имеешь, деревенщина, так со мной разговаривать и мне перечить?!..
(Он когда нервничает, говорит, что он — князь. У нас дома, если всех слушать, кто себя князем называет, получится, что половина населения — князья и еще процентов тридцать — графского достоинства… На нормальных людей остается не больше пятнадцати процентов…)
Проиграл 500 рублей. Все-таки меньше, чем в первый раз. Эти двое из посольства привезли его домой, смеются еще, сволочи — зачем играешь, если не умеешь?!..
Пресс-атташе и зампосла молодой республики в Москве, у одного папа в бывшем ЦК, у другого мама. У русских есть хорошая пословица — не в свои сани не садись, я говорю, а этот дурачок не понимает. Ему нравится, что с ним такие люди общаются… Пыль им в глаза пускает.
Говорит: я — бизнесмен… Какой он бизнесмен, Серый, он просто интеллигентный пидарас, сын кандидата наук, нервный мальчик из университета, вот и все…
Я познакомился с упоминавшимися выше господами. Пресс-атташе был высок, черноволос, кудряв, моложав и очень опытен. В белокурой красоте его юной подруги было что-то кукольно-порочное. Он любил рассказывать хохмы из жизни молодежных лагерей и фестивалей дружбы в бывших соцстранах, на которых он часто бывал в прошлом по комсомольской линии. Почему-то мне казалось, что он сотрудничает с органами.
Но с какими? — утешал я себя тогда. — Их — не имеют ко мне отношения, наши реформируются… и не имеют отношения к нему, он теперь все же иностранец, высокопоставленный сотрудник иностранного посольства…
Зампосла был посерьезнее, он, если продолжить мою “шпионскую линию”, в органах не служил, он ими командовал. Серый костюм, белая рубашка, не то безжалостное, не то просто жесткое лицо, также опыт работы в комсомоле, но я же говорю, уже посерьезнее, в идеологическом отделе, в ранге инструктора ЦК ЛКСМ. Сбоку, под мышкой цивильного пиджака торчала кобура на ремне.
— А кобура-то зачем? — удивлялся я, — разве республике кто-то угрожает?..
Он усмехался: его страна боролась с сепаратистами — мало ли что. Пресс-атташе говорил, что сепаратистов поддерживает Москва. Зампосла отмалчивался. Как-то, видимо, убедившись в моей безобидности, а может, сорвав куш в казино, выпив, уезжая к каким-то девицам (наверное дорогие, красивые, я завидовал), в хорошем настроении сказал: Москва всех поддерживает.
Я не поверил: какая гадость!.. Тогда еще можно было во что-то не поверить…
Дольче вита
Ох, как же все смешно было.
Однажды, не помню уже зачем (но не к зампосла, его, по-моему, к тому времени уже отозвали…), мы все приехали в посольство вашей республики, оставшееся еще со времен, когда она была ССР, красивый особняк в старой Москве.
В обширном холле, отделанном мрамором, в глубоких, опять же еще советского стиля креслах, сидело несколько мужчин. Мы беспрепятственно прошли через холл к лифту. Пахло столовой и еще чем-то. Как будто дымком. На картине, висевшей в холле, зрел виноград и голубело в солнечных лучах море. Я обратил внимание на странный, сонный вид присутствующих.
— А они все под кайфом, — сказал сопровождавший меня твой земляк, наш общий приятель, — обколотые, травки обкурившиеся, понимаешь?..
В коридоре запах усилился. Я был растерян: как же так? Это же посольство?!.
Приятель странно посмотрел на меня: ну и что? В номере, куда мы вошли, сидела компания. Девочки были русские.
— Из театрального, — шепнул мне твой приятель. — Могут дать…
Девочки смеялись. Потом одна из них стала читать Бродского. Кто-то принес “Мартини”. Потом пили, трепались, потом они все куда-то поехали, к кому-то на квартиру, продолжать… Дипломатическая жизнь.
Я не поехал, мне надо было домой. Я подумал, что, может быть, во всем этом есть какой-то мне недоступный тайный смысл…
Месяц прошел быстро, хозяйка квартиры вернулась с юга загоревшей до черноты, улыбающейся и веселой, я в очередной раз подумал, чего я тут сижу, в этой Москве?..
Надо было сьезжать с квартиры, ну не то чтобы торопили, а надо было. Довольно быстро нашли другую, по газете, как называлась, уже не помню, вроде нынешней “Из рук в руки”, отставник-офицер Советской армии уезжал с молодой женой в деревню, строить новую, счастливую, фермерскую жизнь…
Для переговоров ты позвал меня: “чтобы он не думал, что у нас одни черные”, для солидности.
Скороговоркой пропущу подробности: секунд-майора с сединой, молодую хозяйку с бл…ским взглядом, маму хозяйки слегка в безумии, оборванные обои, запах мусоропровода на лестнице… На новой квартире, оф кос, должна была начаться новая жизнь, ты даже купил, чтобы, как я понимаю, новая жизнь началась поскорее, еще в дороге, даже при сборах, новые импортные чемоданы. То есть нет, я вру, купил два чемодана и дорожную сумку, а один, один чемодан приехал с тобой из дома, фирменный, кожа, желтые замки, чей-то подарок, говорил ты, тети-певицы или дяди-академика, но Зура потом сказал, что ты купил у общего знакомого, известного в вашем районе фарцовщика; интересно, сколько же это стоило?.. 250? 300 рэ? Месячную зарплату доктора, кандидата наук или только старшего инженера?
Неважно, все это неважно, новая жизнь должна была начаться поскорее, все нетерпеливо ожидали ее начала…
Договорились, что ты переезжаешь через месяц, как только молодая семья переберется на новое место, ты был так доволен, что начал собирать чемоданы заранее.
А теперь я должен немного отвлечься…
Чемодан артиста
С чемоданами (а точнее, с чемоданом) и вообще с переездом вышел какой цирк, причем, что самое интересное, совершенно мимо общего желания, все-то ведь хотели, чтобы все было, как минимум, хорошо! Странно…
То есть это был даже не цирк, не песня, это был греческий хор и античная трагедия в лицах, первобытная инициация и полная, стопроцентная фигня, хотя впрочем, вот опять я думаю, то есть и теперь, спустя столько лет, уже почти всерьез, что во всем этом был какой-то сокровенный, скрытый от нас всех смысл, смысл и тайное значение… Новая жизнь начиналась в полном бреду.
Так вот, переезд. Чемоданы сложили, на дорожку выпили, ты почему-то очень волновался, как все будет, приставал ко мне и к Зуре, подкалывал, кривлялся и просил:
— Только чтобы все было нормально.
— Но что может быть ненормально, — удивлялся я, — что? Сейчас я выйду, поймаю машину, ты же знаешь, я делаю это хорошо, недорого, Зура погрузит вещи, отвезем, потом еще один рейс за остальным, ты посидишь пока здесь, а хочешь, езжай с нами, вот и все, что может быть?..
Но ты не переставал издеваться:
— Я, — сказал ты, — знаю, как это у вас делается, вы же ничего, ничего не в состоянии сделать хорошо, чтобы я не волновался, а потом, этот Зура, он специально поехал со мной сюда, в Москву, чтобы подорвать мое дело, он наверное кем-то подослан, ха-ха-ха, или, может быть, это судьба, моя несчастливая судьба подсунула его мне!..
Вы жили вместе уже месяца два, и градус отношений был соответствующий…
Кстати, в прессе тогда вовсю шла дискуссия о замене названий. Переименовывали улицы, станции метро и даже целые города. Метростроевская стала Остоженкой, метро “Проспект Маркса” — “Охотным рядом”, Свердловск — Екатеринбургом, мужественный Собчак (царство небесное…) отчаянно боролся за то, чтобы Ленин-
град называли Санкт-Петербургом. Коммунисты и прочие яростно сопротивлялись, область пока оставалась за ними — Ленинградская…
Ретрограды!..
Из-за этой смены названий ты волновался еще больше. Ты же ничего нового не знаешь! Запутаешься!.. Как теперь ездить?!
Ты так нервничал перед переездом, что в конце концов занервничал и я, но потом себя остановил, стал убеждать, ну что, что может быть, это же элементарная вещь: поймаем машину, погрузимся и поедем, ехать полчаса, ну что может быть?
И действительно, довольно легко поймали машину, с Зурабом быстро погрузились, да там и грузить-то нечего было, два чемодана, этот и еще один и сумки, и поехали, я еще радовался, что дешево поймали, белый раздолбанный “жигуль” вел молодой парень, рассказывал анекдоты всю дорогу, Таганка, Павелецкая…
Тихо спокойно подъехали, расплатились, выгрузились у подъезда, парень попрощался и уехал, я говорю Зуре — ну вот, видишь, что тут такого?
Он заулыбался: да, действительно, стали носить вещи к лифту, и вдруг, смотрю, он хватается за сердце и бледнеет, а потом с каким-то гортанным криком (он же мингрел, горец) помчался на улицу, а потом по дороге из двора, я подумал: что такое, что?! Побежал было за ним, потом остановился — а вещи? Вернулся, перенес все один, поднял на лифте, занес в квартиру, все запер, потом спустился во двор, смотрю, а Зура там сидит, закрыл голову руками и качается на месте.
— Конец, Серый, конец…
Я говорю:
— Что такое?!
А он:
— Один чемодан забыли под сиденьем!!!
Ты можешь быть доволен, так ты его запугал, бедного, что он боялся тебе даже звонить, не то что идти домой. Я по счастью, на всякий случай, автоматически, запомнил номер машины, я часто так делаю, начал его успокаивать, ничего страшного, найдем, но он только качался, нет, это все, ты его не знаешь, он меня съест живьем…
Вот до чего ты довел человека…
Господи, как же ты обрадовался, когда мы тебе позвонили… Как обрадовался. Ты орал, что нам ничего нельзя поручить, что мы решили тебя разорить, что я сделал все это специально, что ты так и знал, что получится какая-нибудь ерунда, что теперь ты не уволишь Зуру, пока он не отработает тебе чемодан, а он, — а мы знаем, сколько он стоит?! — Зура будет работать еще пять, десять лет! — ты задыхался и орал на том конце как резаный, не желая слушать, что я запомнил номер, что, мол, ничего страшного, найдем…
В конце концов мне все это надоело и я с каким-то прямо-таки наслаждением послал тебя подальше и повесил трубку. Я надеялся, что ты сожрешь телефон на том конце или хотя бы перекусишь провод…
Пользуясь случаем, должен тебе сказать, что до сих пор считаю, что это получилось в очень большой степени из-за того, что ты гнал такую отрицательную волну. Что называется, накаркал. И не думай, что я шучу; тебе, как выпускнику механико-математического факультета должно быть известно, что от взгляда, по последним исследованиям японцев, изменяются даже электронные орбиты, и можно себе только представлять, какие ядерные реакции происходили вокруг под воздействием тех тараканов, что в таком количестве, ты уж меня прости, водились…
Ну, и так далее.
Деньги
…Потом они оба, и зампосла, и атташе куда-то исчезли.
— Деньги кончились, — сказал Зура. — Почуяли, что денег больше нет… Им нужны только деньги.
Я смеялся. Странные, странные люди… Да и не может этого быть… Какие деньги?..
Я не могу понять сейчас, как я мог быть настолько близорук, а точнее, слеп и глух, как я мог быть тогда таким идиотом, как долго не понимал тогда, что к чему. Что к тем трем стихиям, о наличии которых я слышал, что там? — огонь, вода, медные трубы — прибавилась четвертая или пятая.
Как я не услышал железных шагов новой жизни?..
— Деньги, — назидательно говорил ты, — деньги валяются под ногами, надо только уметь их поднять.
Если ты выигрывал, а это хотя и редко, но все-таки бывало, то в доме появлялись физические проявления денег, — этой новой, таинственной субстанции, — странный, похожий на тягучий соус белый ликер “Авокадо” в необыкновенной, красивой формы бутылке, шоколадное печенье под названием “Орандже”, соленая рыба лосось.
Я представлял себе деньги, валяющиеся под ногами в виде картины из детства: вдоль нашего переулка у метро “Динамо” росли столетние дубы и осенью, в октябре, во время листопада вы шли по листьям, как по мелкой воде — утопая по щиколотку, и они шуршали у вас под ногами… Десятки, полтинники, сотни… Доллары, фунты, марки…
Позднее, в 70-х, дубы срубили, а вместо них построили две бетонных коробки — одну якобы для Союза композиторов, другую для кого-то еще…
Странное дело, начинаешь “философствовать”, но вместо осмысления, глубины и спокойной мудрости из-под пера льются одни иронические (и еще хорошо, если иронические) жалобы… Где же радость по поводу и без повода, радость, как у знаменитого мудреца из книги, которую купил недавно, — такая, что ему нужно было смотреть на часы, чтобы остаться здесь, а не уйти в иной мир, мир без времени, во время молитвы…
— А на что я, собственно, жалуюсь? — спрошу я себя, глядя на мелькающие, как их назвать — лица, морды? — в телевизоре.
Да, “Мерседесы” (не знаю, сколько стоят, меня бы устроил и “Фольксваген”) да, играют в гольф (это знаю, сколько стоит, недавно узнал: $ 20 тыс. в год, и это просто за право пользоваться, а содержание одного детского сада обходится в $ 20 в год…). Стоп, что-то я не про то…
Я про то, что вы представляете, с чем и с кем надо сталкиваться в будни, играя по выходным в гольф за $ 20 тыс? В каком, пардон, дерьме плавать? А может быть, впрочем, это я себя утешаю в своем безделье, и в этих “Мерседесах” хотя бы иногда сидят вполне приличные и даже милые люди, просто их трудно разглядеть за тонированными стеклами?..
Опять я не о том… Может и сидят. Хотелось бы, во всяком случае, на это даже не надеяться — верить.
Тогда о чем я?
О том, что, может быть, и мне запоздало и нелепо воскликнуть: нас предали!.. А вы помните господа, как плыл над толпой, запрудившей улицу Горького в каком
году — 89-м? 90-м? — трехцветный флаг, как падал последний апрельский (прошлогодний) снег, как плакали многие, готовясь дать последний и решительный бой каким-то БТР, стоявшим на улице Герцена и подтягивавшимся к Кремлю, как плакал и ваш покорный слуга, правда несколько в стороне от основных событий, удерживаемый сердобольной подругой Мариной у подъезда гостиницы “Пекин”, удерживаемый от того, чтобы не пойти на приступ? Приступ чего? Стенокардии? Кто с кем боролся? Не помню уже. Да и какая разница теперь?..
— Измена! — закричал Мальчиш-Кибальчиш, — Изме-е-на-а-а!!!
И где-то далеко-далеко, в стане Красной Армии, в ответ запели трубы…
В нашем случае, разумеется, трубы поют только в руках пионеров из КПРФ, по Тверской, весьма похожей, по описаниям, на главные улицы нормальных западных городов: Нью-Йорка, Парижа, Тайбэя, Токио… Ну да, Москва — это скорее русский Тайвань, Гонконг, Остров Крым, Симфи, — неожиданно воплотившиеся аксеновские сны, — предел мечтаний оппозиционной интеллигенции семидесятых… Какие сны?! Проснитесь, господа! Ущипните себя! Мимо сверкающих витрин “Prada” и “Bulgary” мчатся всамделишные новехонькие иномарки, триколор в уменьшенном виде полощется над входом в суперотель вместе с корпоративными флажками, а настоящий сдан в Английский клуб, он же Музей Революции, подруга Марина ушла из жизни при странных обстоятельствах на собственной даче несколько лет назад.
Царство небесное…
Нас предали!..
Впрочем… разве мне кто-то что-то обещал?
Вот. Ведь самое смешное то, что, как мне помнится, нам или мне лично уж точно, никто ничего не обещал… Я (мы) все придумал (придумали) себе сами.
И это самое смешное.
И потом, потом, ведь все не так уж плохо… То есть все просто более-менее хорошо.
Вот я сейчас сижу за столом, так сказать, набирая эти строки на клавиатуре своего пусть старенького, но настоящего “Dell” и, поднимая голову, вижу книжные полки. На них — книги. Большинство из них куплено именно в последние годы.
Хорошо, что я их покупал, что не поддался мысли “на фиг это все теперь надо”. Ё-мое, вы только посмотрите — Введенский в двух томах, Мисима “Золотой храм” и “Исповедь маски”, Кафка в четырех, Гессе в восьми и Бунин (без малейших купюр) в шестнадцати томах… А?!
Недавно поспорил с одним старым хреном, собирателем книг. Говорит, что в последние годы перестал их покупать — неинтересно, мол, все есть. То ли дело раньше, когда надо было доставать, вытаскивать каждую книгу буквально из-под земли…
— Чепуха, — говорил я, — многие книги, вышедшие в последние годы, тоже давно превратились в раритеты, их не достанешь… Вот например, тот же Введенский… А Мандельштам, перепечатка Нью-Йоркского издания?… 1500 рублей, не меньше! Потом подумал: ну причем тут это? Зачем нужны теперь эти его обрезанные, прополотые, просочившиеся сквозь бетон советской поры книги — за перевод Мережковского в знаменитом литпамятниковском Бодлере боролись десять лет,
ё-мое, как отсидеть, только за что, за что?!
А помните, например, Вячеслава Иванова в так называемой “малой серии” “Библиотеки поэта”, знаменитый символист, формат — специально чтобы прятать под полой или хранить под подушкой, стоил на рынке тридцать красных советских рублей, в начале реформ я его купил за десятку, и радовался как дитя, теперь это просто памятник, памятник нашей подземной жизни, не продашь и за билет на метро, сопливая молодежь не понимает, на филфаке (сам проверял, на фил-фа-ке!..) не знают, кто такой!..
Более того, во всех магазинах — двухтомник того же Иванова, все периоды, без купюр: римский, бакинский, бери — не хочу…
Никто не берет… Говорил с издателем из Питера — тот жаловался: полный убыток, не покупают! Говорят: плохой комментарий. Говорят: были бы деньги…
А, скажете, — вот! Деньги…
Но я отвечу: что, не найдешь 100 рублей, если так уж любишь Иванова? Только не говори, не говори, прошу тебя: да и кому он нужен, этот Иванов?.. Промолчи великодушно, ибо что нам еще останется в чистом плюсе, да в чистом поле, от этих странных лет, кроме хорошей личной библиотеки и спасенной души в конечном счете…
Не виллы же на Малых Антильских островах.
Они у тех — из телевизора… А, кстати, было бы неплохо…
И опять вру, ёрничаю, все не то, все не так. Не совсем так, точнее. Не в виллах же дело!..
Заработать стало можно, поехать, куда хочешь, вот я, например, я — был в Париже! А кто я, собствено, такой?!..
Когда пару лет назад работал в газете, деньги были. Как-то весной, жена уговорила, пошли, купили путевку и поехали. Когда брал билеты в какой-то конторе на Чистых прудах, все думал — сплю. Чуть было не рассказал о своих ощущениях негру-таможеннику в аэропорту “Орли”, но усилием воли сдержался.
То есть можно, стало можно нормально жить. Разрешили.
Были бы деньги…
Перечитал сейчас последний абзац и стало смешно: я что здесь, доказываю, что жизнь стала лучше, стала веселее?
Ты, впрочем, с самого начала верил в присутствие во всем этом чего-то высокого, какого-то разумного начала, но выражалась твоя вера как-то странно: например, еще в 1992 году ты был убежден, что Горби, Боря, Клинтон и Коль (или не Коль, а Тэт-
чер? — неважно…) — давно обо всем договорились…
Давно. И обо всем. И что все теперь идет по заранее разработанному и намеченному плану.
Я спорил… Правда, вяло. В то лето было жарко, а я говорил: не очень люблю жару, даже вечером единственным желанием было принять холодную ванну, о чем тут еще спорить, к тому же твои аргументы выглядели просто анекдотично.
Впрочем даже наивная, на мой взгляд, вера хоть в какую-то детерминированность мира легко психологически объяснима, да? Ибо, грубо говоря, так легче… В таком мире и самому проще найти свое место и цель…
А также, добавлю, любовь и необходимость.
Любовь
Кстати, о любви. Быстро, месяца через два после твоего приезда, еще на Щербаковке, появилась девушка. Звали Ира. Кажется, ты познакомился с ней в каком-то кино, потом сводил в “Пиццу-хат”, пару раз прокатил на такси — и все, она влюбилась.
Пришла пора, она влюбилась. Ах, няня, няня, я влюблена…
Хочу сделать официальное заявление. Вот оно.
…Бедные русские девушки — Иры, Тани, Светы, Лены, Оли!.. В нашей бл…ской стране, где никто никому не нужен, как легко вы пропадаете, как легко пропадает, отцветает и блекнет ваша удивительная, несравненная, божественная красота. Ни за грош…
Вот “наша” Ира, прожила с тобой года три, вытирала тебе сопли, стирала, готовила еду, работала бесплатным курьером, секретарем по твоим делам, и что? Ты ее послал, бросил, а в виде компенсации — порядочный человек! — дал пару раз долларов по сто пятьдесят… А она взяла. И ведь хорошенькая, прелесть!
Козел, ты мне жаловался, что однажды, еще в самом начале, дал ей денег, а она, какая приземленность, купила на них стиральную машину, чтобы стирать тебе рубашки!..
О, многострадальная Русь… О, rus!..
Об этом писали все, даже Бердяев и Пушкин.
Потом ты бросил ее, женившись на своей, разумеется, землячке (у вас так принято, будь вы хоть трижды из профессорской семьи…), — кажется, подруге детства, а может, я что-то путаю, не подруге и не детства, а однокашнице из университета, странной девочке, нашей ровеснице, кстати красивой, но с совершенно отсутствующим взглядом.
Чем больше я приглядывался к ней, тем больше убеждался, что, находясь физически рядом с нами, так сказать, “витально” она отсутствует. Впрочем, может, с тобой иначе и нельзя? Какой нормальный человек сможет долго находиться с тобой рядом? Не могу себе такого даже представить…
Женщины…
Помню еще, уже правда позднее, по времени не Ира и не совсем еще жена, году в 94-95-м, сидели в каком-то “Макдоналдсе”, вдруг издалека заметили двух девиц. Одна показалась ничего, между столиков ходил фотограф, никто не хочет сфотографироваться на память?
Широким жестом, сохраняя брезгливое выражение лица, подозвали фотографа, снимите вон тех девушек, на память, фотографию отдадите им, скажете, от нашего столика. Пятнадцать баксов, таких цен наверное нет даже в Нью-Йорке, жмот, взял у меня, видишь ли, нет мелочи, потом, разумеется, “забыл”…
(Впрочем, твоя мелочная жадность и жадность тебе подобных — это вообще отдельная песня, об этом чуть позже…)
И все (я был потрясен), готово…
Та, что нам “понравилась”, при ближайшем рассмотрении оказалась слишком худой, кожа да кости, правда, на лицо ничего, но это было даже не важно, важно было то, как она звонила потом: каждый день, недели две, записывалась на автоответчик, передавала через меня, что звонила, кажется, Надя, Надежда… (не помню точно имя), опять записывалась…
А ведь снова ничего не было. Фотография в “Макдоналдсе”, потом стакан вина в каком-то недорогом кафе, часовая автомобильная прогулка на твоем неновом “Фольксваген-Джетта” по Москве, и все…
А, вот, забыл! Еще ты сводил их в какой-то полузакрытый (в смысле, платный…) бассейн, кажется, бывшая “Чайка”, там немного прибрались, принесли фикус в кадке и сделали платный вход, и все, в те времена еще не было никаких фитнес-клубов и прочих сегодняшних изысков, было жарко, лето, ты сводил, ну и чтобы посмотреть, наверное, товар, как говорится, лицом, вот и все! И она готова была стать твоей.
Так дешево! Почти задаром!..
Продолжая, как обещал чуть выше, знаменитые размышления Скотта Фицджеральда о богатых (помните? — “они не такие, как все…”), добавлю свое, может быть специфически русское.
Знаете, я заметил, русские богатые, они вас покупают либо задаром, либо очень дешево, одним обещанием, даже не обещанием — Наде, Надежде! из Макдоналдса 1994 года, вот никто же ничего не обещал… — а я бы сказал, запахом или энергетическим полем, может быть идущим от их денег…
Платят случайно разбогатевшие бедняки, дают взаймы, угощают, занимаются благотворительностью, раскидывают свои деньги направо и налево, доказывают всем и самим себе, что у них есть, есть деньги! Русские богатые же никому, никогда и ничего просто так не дают. Увы.
Экономикс
Где-то к этому времени относится одна замечательная коммерческая идея. Я не вижу, чем она принципиально отличалась от Зуриного мандаринового бартера, видимо, в тот момент у тебя сдали нервы, и ты засуетился.
Если вкратце, то (внимание, вот вам глава для русской версии Самуэльса) кто-то, где-то, случайно тебе сказал, что вроде бы его друзья видели, что в Киеве “Мальборо” и вообще импортные сигареты в розницу стоят в два раза дороже, чем в Москве.
Сегодняшнее, ироничное покачивание головой: вроде бы, его друзья, видели…
А тогда на сцене снова возник чемодан. На этот раз обычный, советский, страшный, из красной клеенки, кстати, кажется, каких-то моих знакомых, до отказа набитый блоками “Мальборо”.
Ну, что можно сказать… Когда я приехал на Киевский, выяснилось, что ты взял нам СВ, что было для меня большой неожиданностью (честно говоря, я ехал “люксом” первый раз в жизни), и на меня произвели большое впечатление:
а) по-настоящему чистое и накрахмаленное белье; б) живые цветы в вазочке на столике; в) общая чистота в вагоне; г) вежливость проводниц.
Перечисляю так подробно потому, что все это происходило осенью 1992 года. Тихо тронулись, проводница, постучавшись, принесла чай в заварном чайнике. Было так хорошо, что утром не хотелось уходить.
Кроме того, присутствие Зуры, для солидности надевшего темные очки (хотя поезд уходил в девять вечера) внушало уверенность — при мне была охрана.
— Зура взял с собой пистолет, — сказал ты, отведя меня в сторонку на перро-
не, — на всякий случай…
“Мальборо” мы увидели сразу, в вокзальном киоске. Стоило оно не в два раза, но все же гораздо больше, чем в Москве. Я подошел, предложил. Киоскер, разумеется, отказался. Мы пропустили два ларька и опять подошли. И опять не взяли. Тут меня осенило. Возможно Джорджу Соросу стоило профинансировать небольшой фильм по материалам нашей поездки. Для музея Дарвина и начинающих бизнесменов.
— Да они сами ездят! — воскликнул я. — Вокзал-то, вот он!..
Собственно говоря, дальше неинтересно. Мы оставили чемодан в камере хранения и поехали в центр.
Зура, кстати, очень смешно пообщался с сотрудниками камеры (я не успел вмешаться, а потом было поздно) сказал, что в чемодане золото и если что — московская мафия им ой-ой что сделает, пасть порвет…
Здоровенные армяне-носильщики, работавшие в камере, долго смеялись: золото, такой легкий?.. Про сигареты с сомнением покачали головами: да вряд ли, здесь все сами ездят… Но посоветовали съездить на Крещатик. К счастью (потом объясню, почему к счастью), они, видимо, сразу оценили нашу безобидность и (или) приняли за обычных балаболов, играющих в “крутых”, таких всегда много — и чемодан наш не открывали — после Зуриных заявлений я поддался психозу (или заигрался) и положил под крышку тайную ниточку…
Киев мне очень понравился, такой зеленый, тихий после Москвы, понравились небольшие улочки, идущие от Крещатика вверх, на холмы, мы классно и очень дешево пообедали в небольшом кафе на одной такой улице, сигареты взяли только в одном месте, два блока, очень дешево (а мы честно предлагали в каждый ларек и магазин по пути) и часов в семь вечера пошли на телеграф звонить тебе — отчитываться о проделанной работе.
Я стал уговаривать Зуру что-нибудь соврать и остаться на один день, мне очень хотелось еще побродить по городу, может быть зайти в какой-нибудь книжный, но он трясся от одной мысли об обмане:
— Нет, Серый, если он узнает, он меня убьет, — повторял Зура на все мои уговоры, — не надо, он и так нервный. Если разрешит — останемся…
Разумеется ты “не разрешил”. Ты даже не стал слушать о наших приключениях в Киеве.
— Не берут? — сказал ты, — я так и думал. Просто надо было проверить…
О задержке еще на один день не было и речи.
— Срочно приезжайте в Москву, — сказал ты. — Тут возникло одно дело… — это не телефонный разговор. — Срочно в Москву! Я жду вас не позднее двенадцати дня!..
В трубку мне была слышна музыка и чьи-то голоса. Вообще вся наша поездка местами сильно напоминала какой-то советский роман или фильм на производственную тему. Командированные специалисты звонят в Главк… Поэзия Днепрогэса. Интересно, а тогда какие-нибудь министры… траву курили? У вас — уверен, что да…
Я повесил трубку.
— Ну что? — с ужасом спросил меня Зура, побоявшийся даже подойти к кабине и наблюдавший, как я разговариваю, издали. — Кричал?.. — Я сказал, что нет: — Пьет там с кем-то… — Пусть пьет, Серый, — сказал твой верный Санчо, — ты не представляешь, какие у него нагрузки… — Я сказал, что представляю.
— Он говорит, что завтра в двенадцать будет нас ждать, — добавил я, и это была моя ошибка, так как Зура сразу посерьезнел и выразил готовность тотчас ехать за билетами.
Надо было соврать, надо было соврать и остаться — говорю я тебе и себе из августа 1992 года, с киевского почтамта, от будок телефонных автоматов, где бедные граждане независимой Украины и других недавно образовавшихся стран СНГ куда-то звонили по своим бедным срочным делам.
До сих пор помню симпатичную девушку, стоявшую боком в соседней будке и что-то говорившую своему невидимому собеседнику. По-моему, она плакала, а может быть, это мне сейчас кажется, для пущей романтичности, я иногда думаю, что с ней стало, где она; а может быть, это моя тень плачет в телефонной будке в конце осени 2000 года по безвозвратно ушедшей молодости, наивности и совпавшим с ней временам первых лет ельцинской свободы?..
Билетов в Москву на, прошу прощения, ранние поезда не было, и мы взяли на дорогой международный экспресс Бухарест — Москва, уходивший из Киева ночью и прибывавший в Москву в полпервого, на целых полчаса позднее назначенного “начальником” срока.
Зура страшно волновался и хотел даже брать плацкарту, чтобы только успеть, но тут я уперся и сказал, что точно не поеду в Москву и как должностное лицо, менеджер, не отдам ему чемодан с “Мальборо”, если он не возьмет СВ. СВ было только на ночные поезда.
Помню еще, как подозрительно оглядел нас еще не привыкший к новым пассажирам дед-проводник и спросил, будем ли мы брать белье, и как Зура, высунувшись из купе, на весь вагон добавил к моему “а как же” свое:
— С ворами дело имеешь!..
(Забыл, откуда это, по-моему, какой-то фильм тех лет…)
Тут дед вдруг испугался и все утро носил нам бесплатный чай.
А чай нам пригодился, так как где-то у Подольска экспресс остановился и простоял почти два часа. Мобильных телефонов тогда не было и позвонить мы тебе не могли, и слава богу, а то бы разбудили, потому что страшно нервничавший Зура, не слушая мои призывы “не волноваться”, по прибытии оставил меня “с товаром” на перроне, а сам как сумасшедший помчался в телефон-автомат — звонить! И минут через десять вернулся расслабленный и улыбающийся: спит…
Было почти три часа дня.
О “срочном деле”, разумеется, никто не вспоминал.
Уже в машине, по дороге домой, я вдруг вспомнил о том, что ты мне сказал на перроне при отьезде. Первый раз за всю “командировку”…
— Пистолет!..
Я видел, как Зура что-то прятал в купе на верхней багажной полке, еще когда ехали туда — наверное это был он! А потом?! Мы его забыли!.. Я шепотом спросил об этом Зуру.
— Где пистолет?!
— А, — Зура беззаботно улыбнулся, — я его в чемодан сразу убрал. Зачем он нам? В Киев же ездили, не в Карабах! Это шеф дурака валяет, сунул мне его зачем-то. Как мальчишка, в войну играет.
— Он что, так там все время и лежал? В чемодане?! — спросил я.
— Ну да.
— И в камеру хранения мы его тоже сдавали?
Зура удивился:
— Конечно. Серый, что так волнуешься, все на месте, никто не взял, я проверял… — Он засмеялся: — Все хорошо, Серый!.. С ворами дело имеешь!..
Я поклялся себе, что еду в командировку по твоим делам последний раз.
…Кстати о пепси-коле. Хочу закончить эту линию. Много месяцев, даже лет спустя, почти как у Дюма-отца, я спросил тебя, что тебя так разозлило, “Буратино” и “Буратино”, невинный лимонад, — я осмелился пошутить, — что такого?
— Понимаешь, — сказал ты, — этот идиот принес его как раз тогда, когда я собирался ехать по делам к какому-то начальству, рано встал, умылся холодной водой, сделал зарядку, вынул из кофра хороший костюм, заказал по телефону такси, а он приносит лимонад “Буратино”…
Ты понимаешь?!
Караван “Кэмел-трофи”
Потом все же из тумана неожиданно возникла какая-то фура, набитая “Мальборо”, она должна была проехать через превратившуюся в бардак страну и, перевалив через Большой Кавказский хребет, очутиться в одном гараже на окраине твоего родного города, у твоего компаньона, нет, не Зуры, другого, из местного комсомола. А он уже продавал бы фуру на месте.
Впрочем тебя это уже не касалось, тебе надо было, чтобы она попала в тот проклятый гараж, через тогда вроде бы еще мирную Чечню, через воюющую Осетию, или тогда воевала Абхазия? Не помню уже, да и неважно, у вас все время кто-то с кем-то воюет, это не я, это Важа Пшавела еще написал; и вроде кому надо ты заплатил, а может, братец-волк договорился со своими или со всеми, не знаю, ты не говорил, а я не хочу об этом думать, не хочу знать…
Впрочем, при том, что “не хочу знать”, все же, чисто изобразительно, интересно, предметно — как это происходило, шоферу дали “пропуск”, например коробку от “Беломора”, и там было написано, как в “Белой гвардии” у Булгакова: “атаман Ураганъ”?..
В общем, не помню уже как, но машину загрузили и она ушла, а мы стали ждать звонка — два, три, четыре дня… Ты здорово нервничал, брат — братом, а ведь начиная с южной границы Ставрополья на каждые десять километров трассы есть свой начальник и свой абрек с ружьем…
Тут ты нам все припомнил — и чемодан, и безрезультатную поездку в Киев, и пепси-колу, и даже квартиру на Щербаковке, — оказалось, очень плохо, что мы ее сняли, плохая квартира! — все…
Причем странно, сейчас то есть это кажется странным, но тогда я не осознавал серьезности момента, мне все казалось игрой, мы играли в эту фуру, в бизнес, в деньги, которые были заперты в ней на слабый, легко сбиваемый прикладом обычного охотничьего ружья замок, а вообще-то были дела поважнее, вот, например, тогда это было или я путаю, и это было потом — публикация Синявского в “Октябре”, — “Прогулки с Пушкиным”, — оскорбление это русского народа или нет?.. В конце концов?!.
В прессе опять шла острая дискуссия.
Не знаю, плакать мне сейчас или смеяться?
Потом наконец позвонил твой компаньон с “места”: дошла… Я просто вижу и сейчас, как будто был там, этот гараж или ангар на пригорке, южную пыльную дорогу к нему, какие-то чахлые деревья по бокам, а там, ха-ха-ха, в гараже, никто даже и не знает, что там…
Стали ждать денег. Тут, как я только теперь понимаю, тут-то все и началось. Внесли, так сказать, десерт. Ты орал что-то по-своему в телефон, куда-то бегал, кому-то звонил, опять орал, грозил…
— Обещали расплатиться сразу, как приедет, — обьяснил мне Зура, — а теперь тянут.
— Наверное, плохо договорились, — сказал я. — Как это может быть, чтобы обещали — и не сделать?
Потом выяснилось, что по-настоящему твой комсомолец ни с кем не договорился, так, что-то наговорил тебе, наобещал с три короба, тоже хотел, наверное, чувствовать себя при деле, бизнесменом, потом он позвонил и сказал, что кто-то проломил стену ангара — ночью, бульдозером, но, слава богу, на шум прибежали соседи и то ли все было цело, то ли пропало всего несколько коробок.
Тогда я не обратил на это внимания, а сейчас думаю: это сколько же получает-
ся — несколько коробок?..
Не думаю, повторяю еще раз, до сих пор не думаю, что этот Павел Корчагин был сознательным жуликом и все спланировал заранее. Я однажды слышал его по телефону (тебя не было, и я остался отвечать на звонки) — нет, это был голос молодого советского раздолбая, нет, не мошенника…
Как ни странно, я не помню, чем закончилась эта история, я же говорю, я считал все это игрой, а может быть, я наконец уехал из Москвы в отпуск в конце августа, но, наверное, все как-то разрешилось, так как когда я через две недели приехал, о фуре больше не говорили. Наверное, как-то ее продали… Брат помог, отец, родственники…
Не в этом дело.
Вот какая странная мысль мне приходит. Честное слово, может быть, я полный идиот, но она приходит только сейчас, буквально несколько абзацев назад и спустя лет пять после описываемых событий, так что будем считать ее нашим общим достижением, господин учитель…
Что за мысль?
О, все очень просто: я вдруг подумал, что ты в те далекие годы начинал делать свое дело, вот и все, вот так нелепо, глупо, смешно, через пень-колоду, с родственниками, обалдуями и бандитами, с истериками и аминотриптилином, на папины, дядины, тетины или неважно чьи деньги, но что-то там пропихивал, устраивал, организовывал, просирал прибыль в кабаках и казино и опять зарабатывал, пока было можно, пока государству было не до тебя, ловил этот редкий, редчайший момент, когда Государству Российскому было не до тебя…
Ведь это точно раз в сто лет бывает, а то и реже.
Так что запоздало, десять лет спустя, но все-таки лучше, чем никогда, — хочу попросить у тебя прощения: за то, старое, когда приезжал, шутил над тобой, валял дурака, играл в бизнес, не понимал, что все как всегда в жизни: одновременно и нелепо, и — простите мне этот высокий стиль — очень серьезно…
Qui pro quo
У меня, кстати, есть смягчающие обстоятельства, потому что я, чем тогда занимался я?.. Тем же, чем всегда, как сказал современный писатель Яркевич (недавно купил и очень понравилось), — я дрочил.
Книги, газеты, ТВ, семинары в Литературном институте, где я тогда учился (так и не доучился), споры с такими же, как я, “писателями”, но “почвенного” направления, девушки…
Или в середине “а” — др-а-чил?
Как, кстати, правильно? Ожегов молчит.
Вообще, друзья, позвольте немного отвлечься от печальных размышлений, русское дрочение, шире, русский онанизм — это, я вам скажу, тема, это тема тем! это почти академическое исследование, на месте правительства я бы давно организовал целый институт для изучения этой проблемы.
Но пока правительство занято более важными делами, мне придется отдуваться за всех самому, и я еще, надеюсь, порадую научную общественность своими трудами по данному вопросу, так что не забывайте пролистывать “Известия Академии Наук”, серия “Общество”, а может быть, даже “Доклады” этой же организации…
Вот только не знаю, по правилам, чтобы попасть в эти почтенные сборники, нужна рекомендация действительного члена Академии…
И вот я не знаю, кому дать на рецензию мою будущую книгу? Академикам Панченко, Велихову, семиотику Иванову, знатоку древних славян Рыбакову?..
Новый Уолден
Что было потом? Странно, опять не помню. Впрочем, как же — жена майора вернулась из деревни. С фингалом под глазом.
Что случилось? Рассказала грустную историю своего фермерского хозяйства — майор вскоре запил, делами интересовался все меньше, жили в основном на деньги, которые ты присылал за квартиру, в поле работала одна мама, потом майор стал ее поколачивать. Маму?! И маму тоже, но в основном ее. Маму только когда вступалась. Она терпела год, потом взяла ребенка и уехала. Такие невеселые дела.
Невеселые вдвойне, потому что надо было снова искать квартиру, только устроились в этой, и опять искать другую.
А где?..
Сейчас будет неожиданный пассаж.
Господи, прости меня, но как я не люблю Москву. Я понимаю, что это немодно, что это неблагодарно наконец — в других местах еще хуже, а последние годы город стал просто красив, особенно в центре, но так есть и что я могу поделать?..
Раньше, лет этак пятнадцать назад, о, каким я был патриотом… Я любил, я обожал бродить по московским улицам — Чистые пруды, Бульварное кольцо до Кропоткинской, в переулках между улицей Горького и Арбатом прошла моя первая любовь, и один из чудом сохранившихся деревянных львов в нашем подьезде еще хранит (лет пять назад проверял — было…) закрашенное несколько раз во время ремонтов, вырезанное перочинным ножом на левином лбу, как оказалось, очень надолго, имя моей первой возлюбленной.
Вот, как лирично…
Потом, я даже не могу точно сказать, когда, году в восемьдесят седьмом, восемьдесят восьмом или восемьдесят девятом — что-то изменилось, ушло из этих улиц, со знаменитой Горький-стрит, даже из переулков, ау, хипари минувших лет, где вы, мальчики и девочки с площади Пушкина и Маяковки?..
То ли машин стало больше и испортилась экология, то ли изменился сам дух города, сильно разбавленный СО2, то ли просто я стал старше, устал и утратил большую часть былой романтичности…
Просто этот город теперь не для жизни. Он для бизнеса, для политики, для делания карьеры, славы и денег, он для схождения с ума и проматывания всего самого главного, что только есть в жизни, он для чего угодно, но не для обычного, обывательского существования, тихого, как у карася в пруду.
За этим надо ехать в деревню, к теще в Тулу или бабушке в Воронеж, в Прагу, Париж, Лондон или на Балеарские острова, но, увы, в Москве вы этой жизни больше не найдете…
Город стал чище, светлее и одновременно будто покрылся тонкой прозрачной коркой, вроде ледяной и, когда я иду теперь по своему обычному маршруту, от Дома книги на Новом Арбате, через бывшую Герцена и бывшую Алексея Толстого по Бронной к площади Пушкина, я силюсь почувствовать то, что чувствовал когда-то, то же ощущение покоя, родства и единения с окружающей “городской природой” и — не могу…
Это я к тому, что надо было искать квартиру. А где? В каком районе лучше? — спрашивал ты, но я не мог тебе ответить. Вот я вырос на Белорусской, учился за “Минском” на Горького, хорошо знаю дворы до улицы Чехова и дальше, к Цветному бульвару — этот район вроде ничего, но снимать там очень дорого, на Белорусской тоже дорого, так что честное слово не знаю… В новые районы ты не хочешь… Я попробую поспрашивать на работе…
— Что вы за народ, москвичи, — кипятился ты, — неужели ты не знаешь своего города?! Если бы ты у меня спросил, где тебе снять квартиру у нас, я бы тебе сразу сказал!..
У меня были тогда личные проблемы, я, как говорится, заблудился в трех соснах, и, когда ты пошутил, предлагая переехать, я вдруг подумал: а что? Может, правда поехать на время к вам?.. В творческую командировку, сменить обстановку. А тебе сдать квартиру? И деньги будут…
Так и не решился.
Чемодан: апофеоз
Да, никак не могу закончить “Песню про чемодан”. Так сказать, последние куплеты, просим…
Бедный Зура, ты так его доставал, что он в свободное от “работы” время ходил по магазинам и искал что-нибудь похожее.
Похожее здесь курсивом потому, что ты ему сказал, что второго такого больше нет, что это эксклюзивный образец, сделанный специально чуть ли не для зама, зава или сына первого секретаря (тетя-певица была забыта), и дитя рабочей окраины почему-то поверило в весь этот закомплексованый советский бред и, получив, с месячной задержкой (впрочем сейчас это не срок, даже смешно), попреками и издевательствами первую зарплату, стало ходить по московским магазинам и искать “похожий” чемодан — только чтобы ты успокоился…
Разумеется он скоро нашел, хотя в Москве еще не было ни одного приличного “бутика”, но ведь и у тебя же был не “Samsonit”, ты уж меня прости, откуда знать вашим фарцовщикам 1991 года эту фирму, да и зачем, когда такие, как ты, отдадут 400 рублей того же года и за китайскую подделку…
Так вот, Зура нашел неплохой чемодан, не хуже твоего, честное слово, — синяя кожа, желтые, блестящие замки, прочная металлическая ручка и магазин в престижном районе: Кутузовский проспект, у Триумфальной арки!.. По-моему, он назывался чуть ли не “Париж”, продавцы и охрана уже были в униформе, в общем, все как у людей, можно приглашать публику и корреспондентов, и вот — торжественный момент, премьера — вы поехали смотреть…
Следующий кадр: волнующийся Зура и делающий капризно-брезгливо-высокомерно-усталую физиономию ты.
Кстати такое выражение лица — уж ты меня прости — фирменное блюдо вашей национальной кухни, и можешь сколько угодно обвинять меня в национализме, но так как я это много раз видел, то почти утверждаю…
И вот…
— Какой позор, Серый, — рассказывал потом Зура, — какая сука, он устроил истерику прямо в магазине… Подошли к полкам, — который? — говорит, что не видит, я, дурак, подаю, а он как швырнет этот чемодан прямо на пол, стал что-то визжать, девочка-продавщица испугалась, вызвали охрану, чуть ли не ментов, ну, он, конечно, тут же утихомирился, он же трус, нас вывели — продолжил орать уже на улице…
И знаешь что, дорогой, позволь один, один раз задать риторический вопрос, это имеет прямое отношение к предмету нашего повествования, ко многому, очень многому в деятельности и, пардон, жизнедеятельности, отечественного капитала…
Я вот тут все это вспоминаю, пишу и в который раз, опять думаю: зачем ты орал?.. ЗАЧЕМ?!. Зачем прилюдно унижал Зуру, выставлял на посмешище себя… Зачем вся эта х…ня? Столько х…ни, целое море, зачем?!
Ну хорошо, ты болен, тяжелое детство, тебя надо лечить. А остальных? — а подавляющее большинство? — а, страшно сказать, ВСЕХ?..
Нет ответа.
Может быть, это просто реакция на стрессы, присущие, так сказать, новой реальности и тяжелое наследие социализма?.. Говорят, через два-три поколения пройдет… Мол, как у евреев в пустыне, надо сорок лет. Да?..
Молчание.
Потом, впрочем, чемодан нашелся. Сработала вспомогательная линия.
Ведь мы же запомнили номер машины, точнее, я запомнил, я же говорил, по-моему, что всегда это делаю при перевозках, на всякий случай, пошли в ГАИ, не сразу, ты боялся, скажут: а-а, “кавказ”… Вышлют из Москвы, депортируют, сдерут бабки, потребуют сделать визу…
Но после истерики в “Париже” мы с Зурой пошли, потому что ничего другого не оставалось, ты бы его сожрал, обглодал, как бразильская пиранья, живьем до кости, и, видимо, даже менты это поняли и Зуру пожалели, они же тоже люди, и через две недели, и, по-моему, энной суммы, но, впрочем, этого точно не знаю, если что-то происходило, то происходило без меня, так что утверждать не буду, в милиции сказали адрес владельца “жигуленка”, милого беленького услужливого мальчика, который нас отвозил.
— Ай-на-нэ!.. Ай-на-нэ!.. — поет Зура, — есть все же хоть какая-то справедливость на этом свете, точно есть! Ах, Серый, ты бы видел, как побледнел этот говнюк, когда я догнал его на лестнице в его подъезде, полдня стерег во дворе, и он стал белый, как снег, когда меня увидел.
И я его ударил один раз всего или два, не стал бить, противно было, да и соседи выскочили на шум, потом вышла его мать, вынесла мне этот хренов чемодан, деньги какие-то совала, но я не взял, объяснил ей, какой пидор ее сынок и что мне пришлось из-за него перенести, извинился за шум и ушел…
Вот… Я не видел финала, не видел последней серии, хеппи-энда: как вручалась находка, но уверен почти на сто процентов, что ты был, конечно, с одной стороны, обрадован, но больше — ручаюсь! — разочарован…
Впрочем, к тому времени жизнь придумала новые песни, фура, о которой я писал, уже ползла, уже карабкалась через хребет Большого Кавказа, надо было менять квартиру, кончались деньги, привезенные из дома, а главное, появился некто Георгий, старый студенческий друг, а ныне трудящийся Востока.
Шутка… Трудящийся как раз Запада, в смысле житель благоустроенной страны Голландии, где этот Георгий работал официантом в русском ресторане и, главное, умеют же люди устраиваться: постигал азы кинодокументалистики при местной Академии Искусств…
Но это уже новая глава.
Европа
Итак, идея.
(Почти сценарий детектива. Курсовая работа.)
Оne:
Имеем страну Голландию. Край непуганых идиотов, доверчивых голландских козлов, только и знающих, что нюхать свои тюльпаны да кокаин из своего же Суринама… Козлы.
Тwo:
За 5 тыс. км от всего этого имеем не менее романтическую, чем Суринам, но совершенно измученную коммунизмом и товарными дефицитами европейскую страну, например Грузию. Georgia, по-английски, Джорджия, какой-то Марк Твен или Колдуэлл… Чувствуете, много солнца, много зелени, много смешного, жарко, то есть почти США и даже лучше, духовнее, потому что христианство приняли гораздо раньше Америки, даже раньше Армении, раньше всех, про Россию и говорить нечего.
Далее. Имеем часть Грузии, state of Georgia, лучшую ее часть, потому что южную, потому что cамую красивую, самую теплую (везде жарко, а там не жарко, а тепло), самую стабильную, назовем ее А… Андалусия. Островок стабильности в океане нестабильности, управляемый бывшим Первым секретарем ЦК местной компартии, а теперь Первым Президентом края, господином N.N., ура!
Three:
“Ура!” в том смысле, что там своя власть — а) то есть можно хотя бы о чем-то договориться в обход Москвы и вашей столицы — б) то есть для непонятливых: меньше ртов надо обслужить.
И, мало того, у островка стабильности есть своя граница с другим государством и свой морской порт (но — строжайший контроль!.. — В.)
Мелочи: есть родственники и, соответственно, есть процентов сорок-пятьдесят “в плюсе”, что тебя не кинут, ну и плюс островок стабильности.
Все это в сумме очень много для того, чтобы начать свое дело в бывшем СССР.
Теперь суть.
Берем в глупой, милой, доброй, благоустроенной Голландии что-нибудь полезное, непортящееся и общепринятое даже в нашей Африке, например те же сигареты, презервативы, консервы, спиртное или шоколад, дальше банально: грузим в трейлер (фуру) и отправляем родственникам… Но! (sic!) и в этом бриллиант! не через царящий на родных просторах бардак (воспоминание о проломившем стену бульдозере было еще у всех очень cвежо), а в обход, через освободившуюся Европу, на юг, в Болгарию, Стамбул и дальше морем, минуя все посты, кроме собственно “андалусских”, прямо на место. А?!
Для того времени это было посильнее “Фауста” Гете.
Дорого?
Дорого, конечно, зато спокойно.
Four:
Выбор пал на шоколад и сладости, во-первых, из-за относительной безобидности предмета: сигаретами, и особенно спиртным, даже в Америке занимается мафия и потому, что непортящийся продукт, и еще потому, что в ту далекую пору у тебя дома этим никто еще особенно не занимался. И еще потому, что, кажется, друг Георгий, находясь в стране Голландии постоянно, кого-то знал из известной всему миру шоколадной компании, штаб-квартира которой располагалась по соседству, два часа хорошей езды на машине, не то в Бельгии, не то в Великом Герцогстве Люксембурге, или в Княжестве, кто их знает, кто они там… В общем, был где-то рядом.
То есть, видимо, сыграло свою роль то, что были какие-то первоначальные завязки. Впрочем, насчет завязок, знаю неточно, а врать не буду, да это и не важно…
Five:
Представьте себе все это, прочертите на карте воображаемый маршрут и удивитесь смелости и полету творческой мысли выпускников мехмата и школы искусств.
И это после семидесяти лет утюжки гусеницами “софьи власьевны”, грозных статей за спекуляцию в УК (особо тяжкое преступление!.. спекулировать может только государство!..) и обработки гербицидами по радио и телевидению. Откуда пробилось?..
Непостижимо.
И поехали.
Факс (о, это красивое, новое в то время слово, факс…) в Бельгию (все просто кончают: куда факс? в Бельгию?! О-о-о!!!) — факс в Болгарию (ну, это не так романтично), опять в Бельгию…
Факс оттуда (опять все кончают: откуда факс? Из Бельгии?!. О-о-о!!!) — сначала ходили на Центральный телеграф, денег-то не было, потом купили свой аппарат…
Рost Scriptum:
Спустя несколько лет после описываемых событий, осенью 98-го года, автор и герой нашего повествования сидели на кухне у одной общей знакомой, пили чай, говорили о текущей политике и вспоминали о былом.
Затронули и историю с шоколадом.
Я, рассказав, что сейчас пишу именно о том времени, попросил напомнить мне кое-какие детали.
Думаю, будет интересно привести здесь, так сказать, дайджест нашей беседы, возможно, это что-нибудь дополнительно прояснит для читателя, так как не все в моем изложении — воображении, как оказалось, точно соответствует действительности.
Хотя, что удивительно, в общем направлении и даже во многих частностях — я не ошибся. Особенно интересным, на мой взгляд, это выглядит, так сказать, в “историческом контексте”, раз уж мы тут ко всему прочему пытаемся набросать исторический очерк, в связи с вышеупомянутым 1998 годом и прочим…
Вопрос. Старик, а почему все-таки шоколад?
Ответ. Ни почему. Просто так. Наверное потому, что я люблю шоколадки. Ведь тогда они продавались в любой булочной, и Ира, и я часто их покупали.
И однажды я, от нечего делать разглядывая фантик, обнаружил там после “ингредиентов” (никаких консервантов!..) телефон представительства. Потом вспомнил, что в Голландии живет Георгий. Ну и все.
Или Георгий сам в это время появился в Москве… Не помню.
— Слушай, а что, он правда учился там кинодокументалистике?
— Да ты что… Нет, конечно. А что, он говорил, что учится? Трепло. Просто болтался. Толком нигде не работал даже. Мне пришлось высылать ему с какими-то московскими девочками, которые туда ехали, триста долларов, чтобы он купил себе приличный костюм и сделал визитные карточки, перед тем как идти к этим фирмачам…
— А что на карточках?
— Как что? Менеджер. Даже главный менеджер моей фирмы, ТОО “Вертикаль”, в странах Бенилюкса… Там был забавный случай, когда мы договорились, и они послали первый транспорт, хочешь, расскажу?
Я сказал, что конечно, хочу…
“…Дело было в том, что они послали транспорт не как мы придумали, из Болгарии морем до места, а через Турцию. Они решили, что так будет дешевле. Турция тоже ведь европейская страна!
Вообще, как я понимаю, эти шоколадники решили просто попробовать, как это, торговать с какой-то Georgia, которая тогда была даже не членом СНГ!
Абсолютно свободная страна, к тому же объявившая о своем полном нейтралитете! Ни в НАТО, ни в CEATO, ни в Варшавском договоре… Швейцария!..
В общем, почти путешествие к Островам пряностей.
Ну и проехали они всю Европу, стукнулись слегка где-то на горной дороге в Турции, но ничего, едут дальше, это же такая уважаемая всеми, известная фирма, на рекламных буклетах пишут “Аnno 1869.”, с турками у них отдельный договор и, разумеется, на грузино-турецкой границе их задержали.
На нейтральной полосе. Весь поезд. Три фуры по тридцать тысяч долларов каждая…
И, кстати, для меня тоже это был сюрприз, так как бельгийцы, сволочи, заставили меня, как я понимаю, для страховки, одну фуру полностью, слышишь, полностью, тридцать тысяч долларов! — оплатить.
А дальше пошла сугубо наша специфика…
Потому что оказалось, что граница-то грузинская, а пограничники русские. Зеленые фуражки. Братская помощь начинающим свободным странам. И документы нужны, соответственно, русские. Или советские, кто его знает.
И самое пикантное в том, что оформляется все это в Москве. Или в Анкаре. Или в Тебризе. Или еще где-то поблизости, где есть русское консульство. В Никосии.
Но никак не в местечке Капи на непонятно чьей — российско-турецкой границе.
Ты представляешь себе лица менеджеров-бельгийцев, когда им позвонили в Люксембург водители из местечка Капи и сказали об этом?
Нет, честное слово, если бы не эти сумасшедшие деньги, которые я заплатил, заняв где только можно, да еще опять при помощи отца (он у своих друзей занимал), я бы просто очень весело посмеялся над этой шуткой.
Ведь это же фирмачи, европейцы, да к тому же имеющие уже небольшой опыт работы в Восточной Европе и бывшем Союзе, да они с ног до головы обложились бумажками, даже задницу наверное прикрыли какой-нибудь справкой, ну казалось бы, что еще нужно! И вдруг такой прокол…
Граница грузинская, а виза (или что там надо было) российская. Они же решили, что раз им никто ничего не сказал, то виза либо вообще не нужна, либо делается прямо на границе, как, например, у турок.
Дети… А им говорят: езжайте в Москву.
Ну и шоферы, они же хоть в Африке, хоть в Бельгии шоферы. Они каждые два часа звонят в офис в Брюссель и рассказывают всякие ужасы, которые с ними и вокруг якобы происходят.
Что вокруг бегают сплошные динозавры и чуть ли не людей едят. Чтобы заплатили побольше за форсмажор-то…
И все восточно-европейское отделение компании в результате два дня стоит на ушах. Да…
Вообще, конечно, в нашей бывшей стране было чем гордиться. Ведь этим кондитерам вся Восточная Европа и весь третий мир задницу лижут — милости просим, мы так счастливы, что вы к нам приехали… Чуть не целуют.
А у нас всем все по хрену: что фирме двести лет, что контракт чуть ли не в ОБСЕ заверен — идите, говорят, куда подальше! Не нужны нам ваши шоколадки! Виза есть?! Нет?! Пошли вон!..
Брестская крепость!
Короче, сплю я как-то дома на диване, промозглый такой осенний день, в такие дни лучше вообще с постели не вставать…
И вдруг Ира меня будит. Говорит, там тебя Зиммелейн спрашивает (это главный менеджер по СНГ) — а?! во куда зашло!..
Я взял трубку, а там меня так вежливо-вежливо, я бы сказал, даже осторожно спрашивают: господин такой-то, не могли бы вы приехать к нам сейчас?.. Если вы, конечно, не очень заняты.
Я, ясное дело, занервничал, думаю: что, мать вашу, еще случилось?! (Я же гово-
рю — после этой истории с проламывающим стену челябинским трактором вообще стал очень нервный…) Ладно, говорю, ждите.
Хватаю такси, приезжаю, а они там какие-то испуганные. Кто их напугал: я, турки, российские пограничники, вообще стиль нашей жизни, ее, я бы сказал, непобедимо-иррациональное б…ство — непонятно…
Описывают мне ситуацию, так, мол, и так, не знаем, что делать, может быть, вы, господин Д., лучше разбираетесь в местной специфике?
Специфике…
А от ближайшего города до Капи тридцать километров. И этот город еще при советской власти считался приграничным городом, вообще-то. И что самое главное, в чем им и мне повезло, что как раз в то время мой отец поехал туда к нашим родственникам. Погостить и вообще, он же у меня оттуда родом…
Единственная проблема — как туда позвонить. 1992-й год. Специфика… связи-то нет. По городу сложно дозвониться, а тут из Москвы. Ну ладно, дай, думаю, попробую. Спрашиваю у бельгийцев: можно позвонить?
— Конечно, конечно…
Пододвигают телефон. И представляете? С первого раза соединяют. И отец оказывается дома и берет трубку: — Але, — говорит…
Он потом смеялся, говорит, телефон полтора месяца молчал, ни одного звонка, и тут вдруг “але, говорите, вас вызывает Москва…”
В общем, через час или полтора машины прошли. Завелись, двинулись, нейтральная полоса, шлагбаумы, КПП, побережье, и еще через полчаса были на месте.
Это был просто аншлаг. На меня сбежались смотреть все сотрудники восточно-европейского филиала. Фирмачи не просто обалдели, они обалдели полностью, на сто, двести и даже на триста процентов. Я, естественно, там и так выпендривался, как мог, но тут…
По-моему, они решили, что я родственник местного Президента. Или генерал КГБ. Или, по меньшей мере, сын генерала…
Они боялись на меня дышать, разговаривали при мне, понижая голос и дали (это же для них вообще святыня) следующий товар с 35% sale, который я тут же получил, буквально за воротами, продав всю партию каким-то лихим москвичам…
Этой истории мне на два года хватило. Два года я потом жил благодаря этим шоколадкам! Дилером был. По Островам пряностей…”
Вопрос. А, кстати, как Георгий?
Ответ. Ничего… Так себе…
Году в 95-м, не в последнюю очередь, на шоколадные деньги, он таки поступил в Школу искусств, но не в Голландии, а где-то в Америке, по-моему, в Лос-Анджелесе, чуть ли не в Голливуде, на отделение тележурналистики, отучился, но не смог или не стал там задерживаться, у него же все-таки семья здесь, вернулся, сейчас работает на телевидении, родился второй ребенок…
Я говорил с ним месяца три назад, он жаловался, что живут тяжело, света нет, горячей воды нет. Ничего, так себе…
Детские травмы
Я тут подумал: а может быть, все дело в каких-нибудь детских и юношеских травмах? У всего (еще раз) народа?
И, что парадоксально, особенно у наиболее деятельной его части… И наша активность, как компенсация, борьба, герилья, унзере кампф?
Помнишь, ты как-то рассказывал, что в школе у вас в классе был такой хулиган, который всех третировал, ну и тебя в том числе, и даже тебя в особенности, потому что ты был самый толстый в классе и, вообще, папа — кандидат наук, ну вы понимаете, интеллигентный мальчик…
И вот тебе это надоело, а скорее всего больше не было сил терпеть, и ты решил прекратить издевательства и однажды, когда хулиган во время перемены вдруг дал тебе подножку, ты схватил с земли кусок кирпича и пошел на него, хотя внутри у тебя все тряслось, ты боялся, очень боялся, этот козел был необыкновенно сильный и старше, второгодник, что ли…
И вот ты пошел на него с дурацким булыжником в руке, и, если бы он стал сопротивляться или отнял бы у тебя кирпич, что бы ты стал делать? Тебе бы пришел просто конец, но он естественно (и слава богу) вдруг отступил, испугался и даже убежал. Ликуй Исайя, ликуй!..
И, знаешь, что я подумал? Ну, разумеется, то, что я собираюсь сказать, — страшная банальность, ты понял: мы все, все подобны тебе, толстые, неуклюжие мальчики и девочки, а наше государство — это тот хулиган-второгодник, который все время норовит дать подножку или хотя бы приклеить жвачку на спину…
И все наши начинания, весь этот наш бизнес, даже “искусство”, где-то читал, не помню, что даже адюльтер при социализме становится формой свободного предпринимательства, так вот, все это отчасти — нелепый кусок кирпича в руке толстого мальчика, от отчаяния начинающего сопротивляться.
Ах, как все это тоскливо, как противно, как действительно холодно, товарищи!
Как холодно…
Кстати. Не знаю, уместно здесь или нет, ведь это твое жизнеописание, но и в моей жизни (и, наверное, у многих героев и потенциальных читателей этой “повести”…) был точно такой же хулиган, здоровенный парень, старшеклассник, откуда-то из Средней Азии, беспощадно третировавший всех, как он говорил, слюнтяев и мелкоту, всех, кто не мог или боялся дать ему сдачи…
Но у меня вышло не так красиво (характер другой), хотя и не менее символично и поучительно. Тут маленькая предыстория.
Тяготение к бумагомаранию у автора этих записок проявилось довольно рано, практически с детства, я это говорю только к тому, что еще в те далекие годы посещал какой-то литкружок, организованный местной газетой. (“Местной” потому, что я только родился в Москве, а вырос “в провинции”, на Дальнем Востоке. Еще когда-нибудь напишу об этом…)
И здесь неожиданный вираж. В кружке, кроме меня, занималась одна очень симпатичная и талантливая девочка, художница, делавшая смешные рисунки к русским сказкам, их, по-моему, тогда даже собирались использовать в какой-то детской передаче на областном телевидении, а за девочкой — вот тут внимание — ухаживал не то что даже школьный, а районный хулиган и даже не хулиган, а как говорят в Сибири и на Дальнем Востоке — бич, это по отношению к обычному хулигану, примерно так же, как полковник по отношению к лейтенанту в армии, его боялись все в районе, даже десятиклассники, а не то что салаги вроде меня.
Что уж его привлекало в нашей Лене (я даже помню, как ее звали…), не знаю, очень может быть, что за брутальной внешностью скрывалась тонкая душа, может быть, они были знакомы с детства, но сейчас не это важно, а важно то, что я, через четыре-пять занятий, оказался лично знаком с главным хулиганом нашего района.
А? Вот вам и литература.
Ну, а дальше, я думаю, все ясно.
После очередного унизительного “пенделя” при девочках и очередных отнятых двадцати копеек, отложенных на марки, на святое! (забавно и заодно оправдаюсь: я долго, несколько месяцев, крепился и ничего не говорил другу нашей Лены, возможно, я, как всегда, надеялся, что все уляжется как-нибудь само или что у моего гонителя проснется совесть…) я не выдержал и на очередном заседании литкружка наябедничал этому страшному Диме, лицемерно призвав его к сдержанности.
Он усмехнулся — не ссы. Кто, этот чукча?! Больно бить не буду.
Увы. Как все-таки просто устроен человек. Человек — это зверь. Как быстро он понимает силу. Хлопанье циркового кнута. Бича. На место!..
Самое смешное, что я еще и побаивался идти в школу после этого, а уж увидев в коридоре своего недруга, внутренне приготовился к самому худшему…
Каково же было мое удивление, когда вместо обычного подзатыльника или толчка или, в лучшем случае, словесной гадости он широко улыбнулся и… поздоровался со мной за руку.
Под его глазом красовался здоровенный синяк (или это я уже сейчас придумываю, для пущей наглядности?). На глазах у всех… Это была настоящая виктория.
Хотелось бы сказать, что я не подал ему руки или театрально помедлил с рукопожатием, но не могу. Я был так поражен, что тоже поздоровался с ним.
Но, не знаю (возможно, это позднейшие напластования), к моей победе примешивалась (или даже примешивается? ха-ха…) горечь.
Как все оказывается просто… Надо было хотя бы не подавать ему руку, да?..
Зачем я это рассказываю?.. Так, басня. Пусть будет…
А вот еще деталь для кабинета врача, еще одна “метафора из жизни”… Может быть, в этом сундучке то самое яйцо?
Мы возвращаемся к тебе. Опять школа. Выпускные экзамены. Или какие-то промежуточные, но очень важные.
Нет, скорее всего, это все же выпускные, так как с кем-то в вашем Университете все уже обговорено, ты должен поступить, а то армия, причем очень возможен Афганистан (на дворе начало 80-х) и за неделю до экзамена… ты ломаешь на улице, на футболе, руку. И как-то непросто. Вот так не повезло.
В общем, еще болело, а уже надо было идти сдавать. И главное, потом выяснилось, что можно было что-то перенести, как-то договориться, сдать потом и в Университете, кажется, тоже можно было что-то сделать, но вы же понимаете, что сдавать даже школьные экзамены “потом”, это значит сдавать их одному, а в Университете тем более нельзя, и этот знакомый, с которым договорились, он вроде бы тоже потом уходил в отпуск или куда-то уезжал…
В общем, родители настояли, ты встал и пошел на этот проклятый экзамен и конечно сдал его и поступил на свой мехмат, но, видимо, ощущение сдавания экзамена со сломанной рукой и следы швов на коже остались на всю жизнь.
Такая вот даже патетика…
Ты потом говорил, что испытывал нечто подобное при посещении государственных организаций (ну, это по нынешним временам, опять совершеннейшая банальность…), и особенно при подписании некоторых договоров, особенно если знал, что “за партнерами” кто-то есть. За тобой, конечно, как я понимаю, тоже почти всегда кто-то был (например, братец-волк), но, не вдаваясь в подробности, скажу, что, видимо, к нему можно было обратиться не всегда, если ты так нервничал…
Астрология
Раз уж мы заговорили о психологии и травмах детства… Смежные дисциплины.
Тут недавно произошел занятный разговор в одной компании. Модная тема: астрология. Черты характера и прочее. Вы кто? Овен. А вы? Близнецы. Ну, все понятно. Что понятно? Все.
Тема нашла свое оригинальное продолжение в реплике одной симпатичной молодой дамы.
— Черты характера того или иного знака, — сказала дама, — возможно, определяются временем зачатия. Это же элементарно: вычтите девять месяцев из своего Дня Рождения и вы узнаете время года вашего настоящего появления на свет. Рожденные в осенние месяцы зачаты зимой, откуда же у них возьмется веселый нрав, рожденные зимой зачаты во время весеннего авитаминоза, ну а редкие весенне-холерические господа зачаты летом.
Мне очень понравилась эта теория. (Все-таки, что значит женский взгляд!..) Посвящение в начале этих записок приобретает почти буквальный смысл: сынам холода! Ты ведь родился в ноябре, скорпион, скверный знак: в зимнем холоде, февральской тоске зачат и в холоде же и рожден…
А поскольку по статистике дождливых и холодных дней в российском календаре много больше, чем солнечных, даже летом, то и, соответственно, среди населяющих нашу страну людей преобладают, условно говоря, сумрачные типы…
Может быть, хотя бы это что-то объясняет? Жестокость, бессмысленное вранье, вообще большое количество разнообразного, упоминавшегося выше житейского безобразия, сопровождающего любое начинание?..
Просто у нас везде все время идет снег. Или холодный дождь. Ну, в лучшем случае, ветрено…
Мне эта мысль кажется занятной. А вам?
Путешествия Синдбада
После истории с автопоездом дела стали налаживаться.
Уверовав в твою близость к высшим сферам, бельгийцы, сделали тебя дилером. Тебе не хватало только чалмы и верительных грамот от султана Брунея, а все остальное фирмачи тебе дали. От разноцветных печатей рябило в глазах.
Ты снял приличную квартиру, офис, купил автомобиль — новую, сверкающую “Мицубиси”; телохранитель и компаньон Зураб, как не оправдавший доверия, был давно отправлен домой и заменен длинноногой русалкой-секретаршей и вышколенными громилами из московской охранной фирмы. Ты собирался даже перевезти в Москву сестру с детьми… Думал о родителях. То есть все было хорошо, все налаживалось, почему-то не налаживалось одно — жизнь.
Все шло по-прежнему, деньги ничего не изменили — поездки в казино, бессонница, истерики, игры с укольчиками и травкой, обострилась старая болезнь — астма (по-видимому, нервная одышка — автор), тебе становилось все хуже, а тут еще плюс черная московская осень и зима со слякотью и мокрым снегом… И друзья повели тебя по московским врачам.
Тут тебе сильно не повезло. Поскольку к тому времени мы поссорились, твоего покорного слуги не было рядом и некому было направить тебя по единственно верному пути (а в твоем случае особенно) — венскому, психоаналитическому, и ты пошел в неправильном направлении, а в твоем случае просто губительном — тебя начали пичкать антидепрессантами.
А поскольку времена были еще довольно дикие (где-то 1994-95 год), а деньги ты платил немалые, кормили тебя препаратами как проверенно-зубодробительными, отечественного происхождения, так и весьма экзотическими (некоторые из них позднее были даже запрещены ВОЗ). Плюс к тому, ты, разумеется, не доводил до конца ни одного курса.
После полугода такой жизни ты окончательно сошел с рельсов. Впрочем, на твоем месте это сделал бы любой, даже много более здоровый человек…
Произошло это, я уже говорил, как раз к ноябрю-декабрю, к черной московской поздней осени, любимому времени всех астеников и психов.
По твоим позднейшим скупым рассказам и по рассказам немногих уцелевших рядом соратников (из тех, кого я смог отыскать), я понял, что тебе стало просто очень хреново… Решался вопрос о клинике. Клинике не в смысле Мишеля Фуко, а в смысле стационара. И тут нашлась в Москве какая-то добрая душа и посоветовала твоим съехавшимся родственникам в кои-то веки использовать твои деньги тебе во благо — повезти тебя на юг, к теплому морю, к солнцу, да и путешествие само по себе у
нас — лекарство от всех болезней.
Конечным пунктом была выбрана медицинская Мекка — Израиль, точнее израильский Институт неврозов и расстройств психики в Тель-Авиве.
Почему именно он, а не, например, какая-то европейская больница?
— Ну, во-первых, — рассказывал мне ты много позднее, — чисто обывательски: евреи — хорошие врачи, да? Во вторых, очевидно, из-за все той же неграмотности советчиков: больше ничего не знали…
В-третьих, знаете, что я вам скажу по секрету? Как человек в каком-то смысле опытный?.. Какая разница… Никакой.
Перелет
Конечно, перелет был отдельной песней. Какой невроз без симптома?.. И какой же симптом не принимает форму фобии, хотя бы небольшой?
Ты всегда боялся летать. А уж в таком состоянии и подавно.
Почему-то никто не догадался посадить с тобой в самолет медсестру (по сравнению с тем, что ты платил охране, не говоря уж о просаживаемых суммах в казино, это ничего бы не стоило…) или, на худой конец, научить твоего отца, сопровождавшего тебя, делать уколы. Точнее, всего один укол — успокоительный. После взлета. Но этого сделано не было и где-то над Черным морем, в районе Севастополя, ты попросил себя высадить.
К сожалению, этот факт — единственное, что я знаю о полете.
Но и этого немало, чтобы домыслить все остальное: как ты сначала тихо грыз своего бедного отца, потом вызвал бортпроводницу, как высказал ей свое пожелание, как она сначала думала, что ты шутишь, потом обалдела, потом, возможно, пригласили второго пилота, которому ты предложил десять тысяч долларов за вынужденную посадку, но тебе вежливо отказали: без серьезных на то причин — нельзя, неустойка остальным пассажирам выльется в сто тысяч…
Почему хотя бы в тот момент тебе не предложили укол? Или хорошую оплеуху?
Ах да, права личности. Ты же, разумеется, летел не “Аэрофлотом”, а израильской “Эль Аль”… Потом ты ненадолго утихомирился, потом опять стал буянить, вскочил, побежал по салону, обученные израильские секьюрити уже приготовились к прыжку, но ты, видимо, понял это и сел, опять пилил своего бедного отца…
А за окном тем временем светило солнце и, простите мою навязчивость, но чем дальше к югу продвигался самолет, тем ярче оно светило, тем более синим и сверкающим становилось море внизу, коричнево-бурой и высохшей — земля, на которой никогда не бывает снега, появилась зелень…
Боже мой, я, ни разу не бывавший дальше Ялты, смотрящий в теленовостях, как цветут чем-то розовым деревья в секторе Газа, сейчас, не видя, уставился на экран своего компьютера. Вместо него голубое, залитое солнцем море, крошечный корабль на нем, приближающийся берег с белой полосой прибоя, пляжи и дома из белого и розового камня.
Юг, Палестина… Неужели ты не увидел этого в иллюминаторе? А сообщение бортпроводницы: температура за бортом двадцать семь градусов тепла? В Москве декабрь, снег, слякоть…
Вот вам мелодрама, истерика и банальность в одном абзаце: упасть на колени, сбежав с бетона взлетной полосы, прижаться лицом к этой теплой, сухой, горячей, растрескавшейся от солнца земле, пахнущей сухой травой и пылью, и долго стоять вот так, на коленях, как эскимос у костра, еще раз простите мне этот неуместный пафос, и не в Палестине даже, прости меня Господи, дело, просто — греться…
Кстати, позднее выяснилось, что тебе все же сделали укол. Но не сразу, какое-то время ты (видимо, сначала) крепился, потом не давался.
А после укола заснул. Поэтому и не видел ни голубого моря, ни полосы пляжей, ни розовых домов, ни пальм… Так было запланировано, чтобы ты очнулся в аэропорту. Ну а там-то откуда кайф? Аэропорт как аэропорт, вроде ташкентского. То есть кайф был, но в виде отходняка после снотворного, ломки…
Но зато потом ты все оценил…
Я несколько раз, стремясь застраховаться от случайностей твоего настроения, да и не без личного интереса, спрашивал тебя: что тебя вылечило? Или кто?
И каждый раз ты мне отвечал:
— Солнце. Погода. Там другая погода, понимаешь?..
Знаете, я прошу прощения за некоторое утрирование этой темы, но я бы придал твоему высказыванию расширительное толкование. У нас слишком плохая погода. Слишком. Отсюда большая часть личных и государственных проблем.
Холодно, товарищи, холодно! — не случайно эти слова вынесены в эпиграф. Блок сказал, не кто-нибудь. Великий мистический поэт России. Революционная поэма “Двенадцать”. Надо уважать классику. Гениальные слова, я бы даже поместил их на российском государственном гербе. Ну, хорошо (смягчим) — на одном из гербов. Для неофициальных приемов.
И можете обвинять меня в непатриотизме…
Qui pro quo
Теперь о другом. Все думаю: как несправедливо устроена жизнь. (И не смейтесь…) Не только у нас, вообще… на планете Земля. Вы позволите немного публицистики?
Тема такая…
Вот посмотрел вчера вечером по ТВ новости. Новость № 1 — вопрос об отстранении президента США от должности, грубо говоря, за интрижку с секретаршей, новость № 2 — освобождение в Австрии крупного российского мафиози и его триумфальное возвращение на родину. Освобождение за отсутствием улик. Обвинение не нашло ни одного свидетеля. Самоубийц нет. Было даже неудобно за корреспондента в аэропорту и телекомпанию: возвращающегося подчеркнуто уважительно называли только по имени-отчеству — Александр Николаевич…
Подумал без видимой связи. Вот ты ездишь на “Мерседесе”, да? А я на старом “Москвиче”. Почему? Денег нет? И это, конечно, но уж на новый-то “Москвич”, особенно по кризисным ценам, за $ 2000, а лучше старый “Фольксваген” — “жук”, народный автомобиль, мечту московских “стиляг” трех поколений как минимум, мечту папы и мамы ( заодно отработать таким образом карму…), мог бы накопить? Мог.
И ты тоже мог бы не выпендриваться и ездить не на “мерсе”. А скажем на плебейском “Дэу” или демократической “Шкоде”. И лишние деньги сразу бы появились. И отдал бы их мне…
Но нет.
Простите, но какова все же связь, скажете вы, дорогой читатель, между делом Моники Левински и “Мерседесом” какого-то московского грузина?
Отвечаю: самая непосредственная. Во-первых — все в мире связано. А во-вто-
рых — поясняю на примере.
Однажды в час пик ехали мы с тобой по Кутузовскому проспекту. Куда-то торопились. По каким-то делам. Естественно, опаздывали. Ну и попали в обычную для этого часа пробку при съезде с моста у московского Белого Дома на набережную. Москвичи знают это место. Если вы там встали, то это минимум на полчаса. Ну вот. За пять минут проехали десять метров.
Что бы предприняли в этой ситуации вы? Правильно, то же, что и я, стали бы ругаться и ждать. А что тут сделаешь еще? Но не то наш герой…
Следите за рукой. Постояв пару минут, он нетерпеливо бьет ладонью по баранке, выезжает, непрерывно сигналя, сначала в левый ряд, потом дождавшись, когда отвернется мент на углу и прервется встречный поток машин (их в обратном направлении, с набережной на Новый Арбат немного), выскакивает на встречную полосу и, обойдя всю очередь (машин 50…), мчится к светофору, где, не переставая сигналить, выезжает на набережную на красный свет.
— Хей-хо! — говорит он, отжимая педаль газа.
Ослик Иа на заднем сиденье в это время грустно качает головой:
— Вот так, вот так, — говорит он, — а я бы стоял сколько положено.
— Конэчно… — наш герой смеется. — Но то ты.
Скажете, блатная, дешевая романтика? “Брат — 2”, знай наших?.. И причем тут президент Клинтон? Это только у нас, мы же понимаем вашу мысль, преуспевают в жизни те, кто может выехать когда надо на встречную полосу…
Иа кивает:
— Да. Я тоже хотел бы так думать.
Но эта история с девочкой-секретаршей Моникой как-то вдруг (еще раз говорю: не смейтесь!) поколебала мою уверенность, что только у нас. Ведь Уильям просто, извините, просто пару раз спустил ей на платье… И республиканцы его сожрали. За одну палку! Или две…
А нашего мафиози австрийцы — отпустили. Ну и что, что это разные страны? Запад, он и есть Запад, хоть Австрия, хоть Америка, какая разница… А — не хочу ставить в один ряд — братья Кеннеди? Застрелили — и концы в воду. Никто ничего не знает. А Мерилин Монро? Как я люблю таких женщин… Нет в мире справедливости! Нет!
Тьфу! — читатель плюется. — Да у вас какая-то каша в голове, дорогой автор!..
Автор и не отказывается. Каша…
Три поросенка
Здесь будет интересно вспомнить одну историю. Как-то ты рассказывал, как сын твоего приятеля (4 года) смотрел по телевизору мультфильм “Три поросенка”. Когда волк провалился в печную трубу кирпичного дома, мальчик вдруг заплакал. Что такое?
— Волка жалко.
— Как, почему, а поросята?! Он же их съест!..
— Все равно жалко волка.
— Потом я подумал, — задумчиво сказал ты, — он прав. Действительно, жалко. Эти поросята. Понастроили домов…
Мир глазами волка, но не как мы все привыкли, “степного”, а “серого”.
Иа на своем заднем сиденье вздыхает, покачивает головой — где это у Есенина: железный конь идет на смену крестьянской лошадке…
Идем далее.
— Куда?
— Ну куда можно пойти после такой истории? Только в Палестину…
Прибытие на Святую Землю
В аэропорту, по твоим рассказам, вас с отцом встречал какой-то аргентинский еврей — своих, что ли, мало?.. Жестикулируя и улыбаясь, излучая оптимизм, — ты же типа душевнобольной, он посадил вас в микроавтобус и повез в отель.
“…Когда я понял, — рассказываешь ты, — что он везет нас в отель, мне стало плохо. Я-то ведь хотел — в больницу, лечиться. А он — в отель. Опять на консультацию…
Я этих консультаций — еще в Союзе выше крыши наелся…
Но сначала я не подал виду и скандал устраивать не стал: во-первых, еще не отошел после самолетного снотворного, все в полусне, а во-вторых, как опытный скандалист, решил осмотреться, заграница все же, хоть и одни евреи кругом, а мало ли что, вдруг нельзя?..
Осмотрелся. Смотрел в окно, на улицы, на людей и уже к отелю понял: можно. Хоть и форпост Запада на Востоке, а все равно — сначала Восток, потом форпост, то есть за насилие и скандал, а также отклонение от общего ранжира сразу не посадят, будут разбираться.
Как я все сделал… м-м-м… закачаешься. Комедия “Гамлет, принц Датский…”
Папа, он же меня хорошо знает, кажется что-то заподозрил, не отходил от меня ни на шаг, но я обманул и его.
Когда мы вечером сели в лифт, чтобы пойти немного пройтись по городу, я нажал на кнопку “вниз” и выскочил… Сволочь, конечно. До сих пор помню его лицо и медленно закрывающиеся двери лифта. Прости меня, папа.
Ну вот, выскакиваю я, значит, из лифта, делаю коридорной лучезарную smile и к окну. Испугались? Напрасно… Суицид — не мой профиль…
А там в отеле на каждом этаже — маленький холл: журнальный столик, кресла, телевизор, пальма в кадке и мини-бар. Прямо гостиница “Советская”, 1982-й год, только телевизоры не “Рубин”, а “Тошиба”.
А времени нет, папа-то сейчас лифт остановит и вернется!..
Подошел я к окну, посмотрел вниз, типа пейзажем любуюсь, а сам проверяю: никого внизу, под окном нет?
Все, что было дальше — прошу поверить, чистый экспромт. Если бы меня за десять минут до того спросили, что я буду делать, я бы сказал: не знаю!
Нужно было что-то очень сильное, что-то, так сказать, экстраординарное…
Вообще, сначала я хотел взять в заложники горничную.
Но потом сообразил, что мне за это может попасть. Посадят еще. Да и девушку стало жалко. Хоть я и “скорпион”, но не до такой же степени …
Так вот, смотрю я вниз, убеждаюсь, что там никого нет, быстро наклоняюсь, хватаю одно из кресел и послав коридорной еще одну smile — с размаху выкидываю его в окно…
Каково?!.. Что тут было…
Израильтяне же все на палестинских террористах повернутые. А тут непонятно что: шум, звон стекла, осколки и что-то со страшным грохотом обрушивается на землю. Все, кто был на улице, о коридорной я даже не говорю, попадали на тротуар как подкошенные, закрыли головы руками и лежат, не шевелятся. Наверное, подумали бомба.
И кресло, развалившись, тоже лежит посередине улицы. Спинка отдельно, ножки отдельно. Слабая оказалась мебель. Турецкая, видимо…
Тут отец наконец доехал, в кнопках этажей запутался на нервной почве. Но что он теперь мог сделать?.. Дал мне по морде, конечно. В принципе, молодец, правильно… Еще раз прости меня, папа.
Очень быстро, максимум минут через пять, послышались сирены, подъехали солдаты и полиция, у них это сразу, а через полчаса прибыл наш аргентинец, весь белый…
Скандал вышел, конечно, страшный, пришлось все оплатить, стекло, кресло, раму, моральный ущерб администрации отеля, моральный ущерб коридорной, хорошо, прохожие ничего не взяли…
Но один плюс был налицо: на этого аргентино-израильского козла было приятно смотреть. Никаких денег не жалко…
Могу поспорить, такой облом у него был впервые. Привык, сволочь, что из Союза безответное быдло или урки-бандиты приезжают. И те и другие ведут себя за границей тихо, и тех и других он научился различать. А тут такой странный случай…
Первое время он вообще ничего не мог сказать, только трясся, улыбался криво и все повторял: что случилось, что случилось? Боялся, гад, что и с него что-нибудь возьмут… Зато на следующий же день все наши пожелания были выполнены.
Хотите в госпиталь? Пожалуйста! Что же вы сразу не сказали?..
Постельный режим? Да ради бога!..
Когда прощались, я недодал ему сто долларов, не жалко, из принципа, думаю: скажет что-нибудь или нет? Так представляете, промолчал!
Проводил нас до госпиталя, попрощался за руку:
— Может быть, еще что-то нужно?.. Нет? Ну, тогда всего хорошего, выздоравливайте…
И укатил, сияя, наверное благодарил своего аргентинского бога, что так дешево отделался от нас.
Мнимый больной
Что за госпиталь? — О-о-о… Вообще, конечно, сейчас бы я никому не пожелал туда попасть. Если, разумеется, у вас доход не 30 тысяч долларов в месяц.
Если такой, то можно.
Сколько я там оставил? Тысяч 6-7, не меньше. За десять дней. И имейте в виду, это сейчас кажется, что, мол, это ничего, подумаешь, шесть тысяч, а в девяносто пятом году это было чего, и еще как!..
За каждый шаг — рубль. В смысле бакс.
Увидел вас врач в коридоре, поздоровался, поинтересовался, как дела, — 50 долларов. Боже упаси ему отвечать, ответите — получается разговор, 100 долларов. Присели с врачом на кресла, поговорили — 150. Лучше делайте вид, что вы его не заметили, газетой прикройтесь или еще чем-нибудь.
Молодцы израильтяне! Примерно четверть суммы (если не треть) из такой вот ерунды и получается… Хотя, конечно, жаловаться грех, кое-что они со мной сделали. Всего обследовали, выслушали, все анализы, электронный микроскоп, еще что-то — аппаратура, как везде на Западе, на высшем уровне.
Вообще там хорошо, как в раю или у мамочки в утробе: чистота, тишина, все улыбаются, палата, разумеется, отдельная, телевизора нет, телефона нет, в коридорах никого, даже отца пустили только один раз, в окно зелень, пальмы из сада, цветы какие-то заглядывают, птицы поют, машин не слышно…
Рай…
То есть полный покой. Абсолютный, как в космосе.
Я даже уходить не хотел. Они мне все сделали дня за три-четыре, лечащий врач пришел, говорит: у вас все в порядке, мистер Д., выписывайтесь, с психологом будете встречаться амбулаторно, три раза в неделю. Они хоть и дерут деньги, но не жулики же, просто так держать не будут.
А я — нет, я себя плохо чувствую, вот здесь болит, тут колет, посмотрите еще там, только не выгоняйте. Он плечами пожал, ушел. У них же там даже богатые люди деньги считать умеют, все поскорее выписаться хотят, а тут такой странный господин, готов платить ни за что.
Так что еще дней пять я там просто так лежал. И не то чтобы даже не хотел уходить, а как-то… боялся. Отчетливо боялся.
Но потом они нашли верный ход, честные и остроумные люди, эти израильтяне в госпитале, не то что у нас, они показали мне аккумулированный счет, а там — семь тысяч баксов — пришлось срочно выписываться…
Одиссея капитана Блада
Что было потом? Я же говорю, Одиссея… Большое путешествие Синдбада.
Израиль — Ливан — Средиземное море. Средиземное море — Кипр — Греция — Турция…
Где-то я недавно читал, кажется в “Онегине”. Путешествие — лекарство от русской хандры. И от грузинской, и даже от армянской, наверное, тоже…
Ты, кстати, взял с собой кинокамеру и наснимал несколько штук видеокассет: Иудея, Вифлеем, Иерусалим, Баальбек, Ларнака, Афины, острова в Ионическом море, Новый Афон…
Я смотрел некоторые — здорово, настоящее кино, прямо Вендерс — литовские проститутки в Тель-Авиве, прохожий араб в длинном халате в Иерусалиме, вид порта Лимассол с моря, бар на корабле, направляющемся через Средиземное море в Италию…
Народу почти никого, пусто, зима, не сезон: наш герой, его отец, греческая пожилая пара, на пенсии решили попутешествовать, какой-то праздношатающийся шотландец (крупный план: длинные волосы, русая борода, не то пустые, не то грустные глаза, тянет джин чрез трубочку, увидев кинокамеру — улыбается и машет рукой…), еще какие-то люди на заднем плане, приглушенная музыка, бармен за стойкой…
В Афинах ты остановился и просидел весь остаток зимы: конец января, февраль и март. Ничего не делал, снял за 25 долларов в день огромные апартаменты с балконом-террасой, бродил по городу, сидел в кафе, ездил по античным древностям, два раза был в Новом Афоне, опять снимал…
На видеопленке крыши (“апартаменты” были на седьмом этаже, для Афин это высоко), дождь, какие-то вечнозеленые деревья, газетный киоск в центре города, где продаются русские газеты, православные монахи в черных рясах, опять крыши, порт, корабли, античные развалины и синее-синее южное небо в погожие дни…
Часть 2
Снова Москва
Ну вот, собственно и все. Или почти все.
Когда ты вернулся в Москву, от фирмы “Вертикаль — 92” ничего не осталось, или почти ничего, одни долги, куча счетов и факсы от бельгийцев: почему вы не отвечаете, г-н Д.? Г-н Д., мы никак не можем с Вами связаться?..
Им же никто не сказал, что ты уехал лечиться.
Разве можно в нашей стране на кого-то надеяться? Когда парень — земляк, которого ты оставлял в лавке главным вместо себя, узнал, что ты вернулся, он сбежал на два месяца домой. — Я едва его нашел, — смеялся ты, — хотя по большому счету он даже ничего не украл, просто ничего не делал, жил припеваючи: машина, секретарша, ресторан, спортклуб… Я сначала хотел его убить, потом пожалел, Бог с ним, еще молодой…
Машину пришлось продать, с офиса съехать, девочку-секретаршу уволить.
Она даже плакала, бедная, готова была работать на пол-оклада, говорит: я привыкла к вам, Давид Николаевич.
— Хорошая девочка, я ее ни разу не трахнул, даже на прощание, представляешь?!
А потом в плавное течение нашей повести “вмешалась” техника. У меня что-то случилось с компьютером. Я перепугался, что все слетело, все мои “жалобы”, в панике позвонил тебе, ты ведь все же у нас в прошлой жизни математик, ты приехал, пытался что-то сделать, не вышло, поехали чинить компьютер к твоим друзьям, пересмотрели все файлы, и так получилось, что ты прочел эти записи.
Хотя ты знал, что я веду “дневник”, ты, я так понимаю, разозлился, больше ничего мне не рассказываешь, только сказал:
— О себе пиши! Ты на себя посмотри! Все переврал, на самом деле все было по-другому… интереснее!
Я стал оправдываться: да это не о тебе… Не только о тебе. Это обо мне. У Флобера: госпожа Бовари — это я, помнишь?.. Это о нас, все поколение… Или время… Хочу проследить… Ты не понял.
Но ничего не помогало:
— О себе пиши!
Я месяц подождал, потом позвонил, осторожно спросил, — а что ты делал, когда вернулся из Греции? Ты начал было рассказывать:
— Что делал, что делал… Денег не было ни копейки, это там, в Европе, можно существовать без денег, а в Москве, ха-ха-ха, при социализме — нельзя. Было от чего выздороветь. Больше в Андалусии продавать было нечего… Шоколад кончился.
И тут, черт возьми, я задал тебе какой-то вопрос, какую-то мелочь, надо было молчать, и ты осекся:
— А-а, опять!.. Шпион! Я тебе уже сказал: смейся над собой!..
— А я и смеюсь над собой! — сказал я.
И решил: ладно. Раз ты не хочешь “давать показания” — не надо. Обойдемся без тебя. Надо же “повесть заканчивать”. Кое-какие факты у меня есть, кое-что додумаю сам, осталось-то — совсем немного.
Но если где-то навру и напишу не то — ты сам виноват.
Я думаю, мне осталось возвращение в Москву, начало работы — и, как я понимаю, визит первого чиновника — или визит к первому чиновнику.
То есть приходит, наверное, такой тихий, незаметный, что-то проверяющий или разрешающий (газ, водопровод, медицину) человек в дешевой кожаной куртке — и все, абзац, как говорил Голсуорси, — конец главы, дальше совсем другая песня.
А ведь раньше-то, году, кажется, в 92-м, я видел, я помню, как к одному знакомому издателю в офис приходил какой-то депутат, кажется, из Мос- или Рай- (?!) совета: как шелудивый пес с голодными глазами, в идиотском широкоплечем бежевом пальто — мол, и он тоже, как люди, в пальто… Топтался в железных дверях…
И как, не вставая с вертящегося кожаного кресла, мой знакомый здоровался с ним, двадцатисемилетний молодой человек — с седым дяденькой: да вы проходите…
Как быстро, как быстро седых демократических дяденек сменили прежние начальственные рыла семь на восемь, как быстро вся эта сволочь опомнилась и опять стала хозяевами жизни, сейчас он будет тебе топтаться в дверях, жди…
Ты будешь сидеть три дня у него в приемной по любому, самому пустяковому вопросу!..
Года два-три продолжалась лафа: свобода, либерте, фратерните — все, конец, аллес… Неужели все?
Ну, “все, конец” — это публицистика, а на самом-то деле я же не знаю, как конкретно было, и главное — что было… Знаю, что какое-то время ты занимался чем-то вроде арматуры на окна, потом дружил с какой-то государственной конторой…
Но это вообще, а деталей-то у меня нет. Жизнь-то (или Бог), она ведь, говорят, в деталях. Так что пусть читатель не обессудит, но далее у нас будут в основном разрозненные фрагменты — ввиду отсутствия связных показаний главного свидетеля.
Такие “Опавшие листья — 2000”. Или даже “Уединенное”. И тоже — 2000.
Придется ведь придумывать, что, мол, наш герой хотел прорыть, как у твоего любимого Абуладзе, подземный ход от Москвы до Дели и далее, в Сингапур.
Что самое смешное, эта шутка с подземным ходом недалека от истины, наверное, особенно она была актуальна, когда вы с телохранителем — компаньоном Зурой открывали первый, по Зуриным словам, в вашем городе ларек на главной ули-
це — я думаю, для того времени деяние вполне сопоставимое с подземным ходом в Индию. Даже если Зура преувеличивал и ларек был не первый, а второй — в порядочной стране ваши портреты давно красовались бы в городском музее на видном месте.
В непорядочной же стране на это надеяться не приходится. В непорядочной стране, в ближайшие двадцать лет, вам с Зурой можно надеяться только на меня.
Так что начнем.
Павел Иванович
Ну, вот, например, интересная деталь — в первый год несоветской власти ты ездил на наемных машинах, договаривались прямо на улице, обычно на “Волге”, для солидности, советское прошлое давало о себе знать — а на чем же еще должен ездить приличный человек! — потом, во время сотрудничества с бельгийскими шоколадниками, я уже говорил, была “Мицубиси” и далее разнообразные иномарки.
А вот после “кризиса” 1998 года, в год Примакова и его “красного правительства”, то есть относительно недавно, ко мне с поручением от тебя опять заехала государственная черная “Волга” с мигалкой, по твоим словам, из Белого дома.
Что занятно, от перемены мест слагаемых сумма не меняется — черная “Волга” заехала ко мне — одолжить для тебя… 200 долларов на три дня (200! на три дня!..) — тебе срочно понадобился сканер “Epson”.
Для чего тебе был срочно (сito!) нужен сканер, не постигаю, а ты не сказывал; и как может не хватать человеку, которого возит персональная черная “Волга”, двухсот долларов — это великие тайны российского большого бизнеса, причем деньги ты, разумеется, отдал не через три дня, а через полгода, и с большим скандалом. Мне даже стыдно рассказывать об этом.
Пока повторяю: несмотря на “членовоз” — 200 долларов.
И это в принципе утешает, ибо значит, что у Англии нет вечных врагов и вечных друзей, а есть одни только вечные проблемы…
С этой “Волгой” связана одна смешная история.
Как-то, кажется зимой 1998 года, ты позвонил.
— Что делаешь?
Я собирался на книжную выставку, в ЦДХ.
— Можно мне с тобой?
Иногда, в зависимости от настроения, ты можешь быть воплощенной деликатностью… Я говорю:
— Конечно, поехали.
— Хорошо, буду. Я прямо туда приеду, встретимся в зале.
На выставке я случайно встретил старых друзей — художников, познакомил тебя. Церемонно поздоровались за руку.
— Очень приятно, ….
— Я хочу здесь купить кое-какие кассеты, — сказал ты, — подождешь?
Я согласился.
— А что за кассеты?
— Да так, эротика… Меня попросили, — почему-то ты застеснялся.
Свидетельствую, что ты часто смотришь и покупаешь хорошие фильмы, так что стесняться было нечего.
Мы встретились у выхода, и мой приятель предложил поехать в недавно открывшуюся модную кофейню. Он был на машине и сказал, что это рядом.
— Я тоже на машине, — сказал ты и подошел к уже известной читателю “Волге”. Шофер соскочил со своего места и открыл перед тобой дверцу. Я подумал, что это, конечно, было срежиссировано заранее.
— Он у тебя кто? — спросила меня подруга знакомого, когда мы тронулись.
Я неопределенно покрутил рукой:
— Бизнесмен…
У Каменного моста через Москва-реку, возле “Ударника”, как всегда была пробка. Потом вдруг движение вообще перекрыли, через Боровицкие ворота кто-то ехал.
— Ну все, теперь на полчаса, — сказал приятель.
Пошел снег, смеркалось. Начальство задерживалось и движение все не открывали. Все покорно ждали. Как вдруг сзади нас раздалось характерное завывание.
Едут!..
Ошиблись. Знакомая мне черная “Волга” с включенной мигалкой выехала из общего потока и прошла, приседая на большой скорости, по пустому Каменному мосту в сторону Боровицких ворот и дальше, к Манежу.
Мент-регулировщик дернулся было к ней, но потом передумал и отдал честь. Мои друзья переглянулись:
— Правда, он кто?..
Я тогда подумал, что наше дело правое и мы победим, что национальное российское безумие не одолеть никаким розовым премьер-министрам и красным директорам…
Москва, Кремль, Боровицкие ворота, пустой мост, падающий снег… Как в кино.
По мосту мчится черная персоналка, фельдъегерская тройка, слышен крик: “Пади! Пади!..”
А кто же в тереме живет, кто в тройке сидит? В тереме, как обычно, мышка-норушка да лягушка-квакушка, а в тройке сидишь ты, все тот же ты, Павел Иванович Чичиков, во фраке брусничного цвета с искрой и пакетом видеокассет “Плейбой поздно ночью”. Да на козлах, вместо Селифана, не то холуй из КГБ, не то охрана.
Вот так, почти в стихах получилось. И расступаются в страхе другие народы…
Самое главное — что, по-моему, за последние сто пятьдесят лет ты совершенно не изменился.
И, разумеется, ни в какую кофейню не приехал… Видимо, был экстренно вызван в Кремль.
Дима-Боб
Тут как раз позвонила общая знакомая, которую ты не любишь, поэтому не скажу кто, а ты не догадаешься, так как не любишь, увы, многих, и, узнав, что я пишу о тебе мемуар, напомнила один замечательный эпизод.
Вернемся немного назад.
Ты помнишь, у тебя работал твой давний, студенческий друг, московский грузин, симпатяга, творческий человек и большой раздолбай, называвший себя по кавказскому обыкновению, почему-то на английский манер: Боб.
Почему Боб?..
На самом деле, его по-моему, звали Дима.
Поскольку, как я понимаю, его служба у тебя была отчасти твоей дружеской благотворительностью, а отчасти гордостью — у Боба в то время с минуты на минуту должна была состояться театральная премьера в одном из московских театров, делавшая его имя как минимум известным, а ведь приятно, когда у тебя работает такой человек, у других-то такого нет?..
(Плюс, я думаю, было дополнительно приятно то, что вот премьера — премьерой, а зарплату не он — тебе, а ты — ему…)
Впрочем, возможно, я клевещу. Прости.
Обязанности Боба были предельно просты. Ему надлежало через день приходить к тебе в офис, нажимать там на какую-то кнопку (так выразилась знакомая, о женщины! — я так понимаю, отправлять или принимать факс), брать этот факс, еще какие-то бумаги и относить все это кому-то в “Совинцентр” на Красной Пресне.
За это ты платил ему в 1995 году ежемесячно не то 250, не то 300 долларов. Даже по тому курсу для творческого человека — деньги немалые.
К зарплате прилагались: пейджер — для связи, которым Дима-Боб очень гордился (напоминаю, на дворе 1995 год), вишневого цвета пальто-реглан, в просторечии называемое “плечами”, галстук-бабочка (вот этого я не понимаю, мне кажется, это уже слишком), белоснежная сорочка и лаковые черные ботинки, — визиты в “Совинцентр”, с его хрустальными лифтами, зимним садом и ресторанами подразумевали “соответствующий уровень”.
Приличный костюм у Димы-Боба, по-моему, был.
Идиллия продолжалась несколько месяцев. Потом ты куда-то уехал и, поскольку Дима-Боб был твоим старым другом, которому вроде бы можно было доверять, ты оставил его старшим на хозяйстве.
И тут все сорвалось. То ли Дима в отсутствие шефа, как и положено творческому человеку, загулял, то ли проспал назначенное время, то ли что-то случилось независимо от него, но что-то случилось. Застряли какие-то фуры, кто-то чего-то не получил вовремя, в общем, аврал. Ты приехал и, как за тобой водится, не разбирая правых и виноватых устроил всем страшный скандал, а затем уволил невиновного Диму-Боба.
Тем более, к тому времени премьера уже прошла, фанфары отгремели, а игра “не он мне, а я — ему” быстро надоедает, по себе знаю — хотя что я опять, при чем
здесь я…
Самое интересное в этой истории то, что, уволив его, ты отобрал все:
пейджер, что в общем-то можно понять,
вишневое пальто-реглан,
бабочку,
и даже
лаковые ботинки,
которые к тому времени
уже изрядно поизносились.
Впоследствии вы помирились, но уже без приема на работу и оклада.
Теа culpa…
Талантливый мальчик
Прошлой ночью звонок, по автоответчику, возьми трубку, это я.
— Спишь? Слушай, тут есть одно предложение: хочешь заработать 10 тысяч долларов?
Я говорю:
— Ладно… И ты меня из-за этого среди ночи разбудил? Совесть имей…
— Я серьезно, тут есть один план. Так хочешь 10 тысяч, я не понял?
И далее, товарищи мне излагают материал, за который какой-нибудь продажный журналист (жаль, я не журналист) или газета (и жаль, я не газета) очень дорого бы дали.
Помните, в первой части была деловая схема 1992 года? Ну, made in киношкола? А теперь, как говорится, “прошло десять лет” — деловая схема “Россия — 99”, просим!
Оказывается, у нашего Дон Кихота есть один родственник. Тоже из Ламанчи. Очень умный мальчик. Можно сказать талантливый… (Цитата). И этот “талантливый мальчик” работает в одном… хм… как бы это назвать… столичном учреждении.
Так целомудренно рассказываю, потому что, во-первых, боюсь, — правда, что особенного я расскажу, все и так это знают, я говорю общеизвестные вещи, можно сказать, банальности — и, во-вторых, не очень-то эта точность нужна по сюжету — я же не репортаж в литгазету делаю, а повесть пишу. Так что не в “боюсь” дело.
И вот, в это госучреждение по роду его деятельности поступают некие товары и предметы, как раньше говорили, народного потребления. И не только народного. Промышленного тоже. Потому что учреждение занимается тем, что отбирает эти товары у всяких недобросовестных торговцев и предпринимателей. Для улучшения, так сказать, качества обслуживания.
Теперь смотрите.
Сначала отбирает, потом складирует, описывает, а потом продает. Но уже добросовестным торговцам и предпринимателям, коих выбирает по своему усмотрению, руководствуясь строжайшими критериями объективности.
А что же с ними еще делать-то, с другой стороны, с товарами этими, солить, что ли?! Ясно, что нет.
Далее деньги поступают в государственную казну и тут же, так сказать, cito, препровождаются всем нуждающимся: пенсионерам, многодетным семьям, учителям, врачам, в офшорные банки (шутка) и так далее далее, и тому подобное.
А propos, вышеупомянутое госучреждение продает эти самые товары, надо сказать, довольно дешево. По идее организаторов — чтоб быстрее продать, потому что нуждающиеся ведь ждут! Учителя, врачи…
Настолько дешево, что иногда, за право купить эти товары, между добросовестными торговцами и предпринимателями начинается нешуточная борьба.
В которой побеждают естественно, честнейшие и достойнейшие.
И вот, твой родственник, медленно и настойчиво продвигаясь по служебной лестнице в этом учреждении, наконец занимает достаточно высокий пост.
И, по счастливому совпадению, тут же вспоминает о тебе. Точнее о твоей фирме. И правильно, вы же родственники!.. И делает тебе предложение принять участие в? — не угадали (тут комар носу не подточит) — в конкурсе. На право реализации.
А что такого? На общих основаниях…
— Ну, хорошо, но причем тут вы, дорогой автор? — наконец спросит читатель.
На этот вопрос я отвечать уже не могу, не разглашая чужие технологические, а может быть даже и государственные (ну уж полугосударственные — точно) секреты (а?! — и правда, страшно!..), но намекну:
— Во всяком деле нужен посредник, андестэнд?
Хотя на самом деле, это неважно, при чем и зачем тут такая мышь, как автор.
Да просто так, за компанию! А может, просто тебе ночью захотелось потрепаться или похвастаться…
Для интересующихся сразу замечу, что из этого дела ничего не вышло. Во всяком случае, ты о нем больше ни разу не вспоминал, ни на следующее утро, ни на следующий день… (Хотя и обещал мне срочно позвонить с утра — чтобы дать дальнейшие распоряжения…)
Эти 10 тысяч долларов мелькнули по моему небу, как метеор, и пропали. Я даже желание загадать не успел.
То ли твой родственник с кем-то плохо договорился, то ли на это самое следующее утро ты встал в плохом настроении и нахамил, кому хамить не следовало, то ли элементарно передумал брать меня в долю.
В общем не получила эта история продолжения.
И неважно, и слава богу, с другой стороны… Нас же она интересует с чисто эстетической точки зрения, правда?
Заодно хоть какие-то иллюзии у меня останутся…
Анжелика
Что-то уж совсем грустно получается. Надо что-нибудь веселое рассказать. Вот, например… Помню, ты в очередной раз подключился к какой-то телефонной компании и тебе дали новую игрушку — пейджер. Какую-то супернавороченную модель.
Ты активно его использовал, от всех требовал, чтобы тебе “сбрасывали” на него сообщения, поминутно доставал, нажимал какие-то кнопки, машинка пищала…
Однажды в понедельник, тяжелый день, все еще не проснулись и за полдня не пришло ни одного “месседжа”.
Ты забеспокоился и, чтобы проверить, — вдруг не работает, — позвонил себе сам и надиктовал телефонистке следующее сообщение:
— Дорогой Н.! Люблю, уважаю и восхищаюсь тобой!
— А подпись? — видимо засмеявшись (голос-то мужской), спросила девушка.
— Подпись?.. — ты задумался. — Подпись — Анжелика.
Видный деятель партии и государства
Забежим немного вперед.
Вопрос. А что ты делал, когда …* кончились?
Ответ. Ну-у, это уже 99-й год. Совсем близко…
Есть у меня такой знакомый мальчик, еще по Университету, Миша Н., сын нашего известного писателя. Он сейчас в Санкт-Петербурге живет, занимается театром, очень талантливый мальчик, женился недавно на петербургской девочке, у них маленький ребенок.
Звонит мне недавно и говорит:
— Что делаешь, дорогой?
— Да ничего, — отвечаю, — не делаю. Думаю пока.
Он смеется.
— Есть одна идея, — говорит, — надо встретиться. Вот я в конце недели буду в Москве, тебе позвоню.
Встречаемся и он излагает мне суть дела.
— Ты, — говорит, — обратил внимание, что люди стали в кино и в театр ходить? Сам-то в Москве куда-нибудь ходишь?
— Да так, — говорю, — в “Кодак-Киномир” тут ходил как-то, в “Киноцентре” иногда бываю… А по театрам, нет, не хожу. Не любитель…
— Ты, — сказал Миша, — был и остаешься темным горским крестьянином. “Не хожу…” Все, наверное, дома в Интернете порносайты просматриваешь… Не надоело? И излагает мне свою идею.
New. One:
— А почему, — говорит, — ты ходишь только в “Кодак” или “Киноцентр”?
— Потому что там фильмы хорошие, публика интеллигентная и вообще хорошо.
— Вот! — говорит. — Там хорошо. В этом вся идея и заключается… А насчет “интеллигентной” публики — это ты свои советские замашки брось, важно, чтобы публика была “чистая”, ну, в худшем случае “приличная”, понял?
— Понял, — говорю…
New. Two:
У него в Петербурге есть одна знакомая девочка. Можно сказать, подруга детства.
И эта девочка, так получилось, очень хорошо знает одного видного политического деятеля, условно говоря, левого направления. Впрочем направление здесь особой роли не играет, будь он хоть анархист, какая разница — направление мне Миша сообщил просто так, для общего развития.
И Миша тоже этого деятеля несколько раз видел и, можно сказать, с ним знаком.
New. Three:
И вот Миша, я, Мишина подруга и этот политический деятель создаем сначала в Питере, потом в Ленинградской области, а потом, может быть, даже и в Москве (но это совсем далекие планы…) сеть хорошо оборудованных кинотеатров, типа “Кодак-киномир”. Но не в центре, а на окраинах, в спальных районах, чтобы людям в выходные дни не надо было ехать на Невский, чтоб элементарно с кайфом сходить в кино.
Хорошо оборудованные кинотеатры будут создаваться на базе старых, обосранных советских “Встреч” и “Таджикистанов”, что не потребует больших затрат и выгодно с точки зрения “промоушена”, народ-то их знает…
Так сказать, новое вино в старых мехах. Просто, как все гениальное.
Зачем твоему Мише понадобился ты, этого мы говорить не будем, чтобы опять не разглашать чужие коммерческие тайны, но вот зачем вам нужен политический деятель, этого автор по наивности действительно сначала не понял.
New. Four:
— Зачем он вам нужен? — как последний, оторвавшийся от жизни идиот из партии “Яблоко”, спросил автор.
New. Five:
— Как зачем, — мне показалось, что ты даже рассердился, — а деньги кто даст?! На все же деньги нужны!
— А у него есть? — усомнился автор, — он же левый и вообще откуда?..
— Ты дурак или притворяешься? — презрительно спросил ты. — Какая разница, левый он, правый или вообще центральный?! Деньги есть даже у коммунистов, деньги есть в бюджете, другое дело, что коммунисты мне и Мише денег не дадут.
Должен честно признаться: тогда я не поверил тебе. Я засмеялся. Уважаемый человек, часто мелькающий по телевизору, и какие-то кинотеатры, московские грузины… Смешно. Зачем ему это?
— Как зачем? — ты удивился. — У него же дети. Потом он уже не мальчик. Надо о пенсии подумать. Что он, всю жизнь в Думе просидит? Советский Союз ведь кончился, персональных пенсионеров больше нет… А мы люди приличные, сразу видно — не мафия, нас с бандитами по всей Европе искать не надо будет…
Но видимо, политический деятель все же не был уверен в последнем факте на все сто процентов, так как через несколько дней ты мне позвонил довольно поздно и сказал каким-то странным голосом:
— Что делаешь? Можно я заеду?
А приехав, рассказал следующее.
Fire:
“…Миша позвонил и говорит:
— Давай встретимся. В клубе “Самолеты”, знаешь?
(Это довольно паршивое московское место, где собирается всякая богемная шантрапа, но только с деньгами. Люди из телевизора, богатые журналисты, мода, просто пидарасы по жизни…)
Я пришел. Стою, жду. Минут пятнадцать стоял, никого нет, — ну ладно, — ду-маю, — погода хорошая, тепло (дело было летом), сел за столик на улице.
Вдруг вижу, подъезжает такая “Ауди” — ой-ой, последняя модель, вся длинная, как сигара, с государственным номером, открывается дверь и оттуда выходит Миша.
Ну, думаю, пижон! Поймал такую машину… Только я это подумал, открывается вторая дверь и оттуда выскакивает охранник, как черт из табакерки, двухметровый шкаф, а за охранником выходит М-в, известный политический деятель левого толка…
— Признаться, — сказал ты, — я совершенно обалдел. Материализация духов. Я его вижу через день в программе “Время”, а тут он со мной за руку здоровается. Главное, я ничего не соображал и только одна мысль у меня билась: как хорошо, что в последний момент я надел пиджак. Хотел же в майке идти. Как хорошо то, что я пиджак надел…
Сели за столик, заказали что-то, беседуем. Я ничего не понимаю, только улыбаюсь, а Миша — щебечет, как щегол.
Единственное, что я мельком почувствовал, — это удивление. Оказывается,
М-в очень маленький. Маленького роста. Кстати, и полпред Киреенко, говорят, тоже маленький. Отчего это? Наполеончики, самоутверждаются?..
В телевизоре-то — все гиганты…
Через полчаса М-в улыбнулся и ушел.
Администрация клуба еще мне понравилась. У нас бы все сбежались и стали глазеть, как на слона в зоопарке, а некоторые бы еще и пальцами показывали — что вы хотите — Африка… А тут официант даже глазом не моргнул. Будто у них все правительство ежедневно бывает. В конце только попросили разрешения сфотографировать М-ва на память: почетный гость, а может, надеются, что фотография в случае чего поможет.
И все.
М-в еще пошутил: за фото гонорар будет?
Да. Ну вот, М-в пожал мне на прощание руку и ушел. Впереди охрана, сзади Миша — он пошел их провожать. Потом вернулся и говорит: все на мази. Ты ему тоже понравился. Кажется, все нормально…
Потом допил кофе и говорит:
— Слушай, я только боялся, что у нас денег не хватит. Какого хрена ты счет попросил сразу? Потом бы расплатились. У меня в кармане было всего четыреста рублей — вдруг бы не хватило?.. У тебя было что-то?
Я удивился:
— Я счет попросил?!.. Надо же, не помню…
М-в, разумеется, ничего не предложил, я думаю, даже не подумал, что надо заплатить, — он, наверное, вообще забыл, как это делается и как российские рубли выглядят…
Просто ушел величаво и все”.
Ты сказал, что, попрощавшись с Мишей, в полном беспамятстве прошел пешком от Пушкинской аж до Проспекта Мира, где тогда проживал, и все думал, какая странная штука жизнь — бог с ним, с делом, вот с М-вым теперь знаком, мог ли кто-то, когда-то, подумать такое…
Я пошутил: дорогой, как знать, может быть, и ты тоже станешь государственным деятелем… А что, например, в “Союзе Правых Дел” или в “Моем Отечестве”…
Но сейчас пишу и думаю: маловероятно, конечно, истерика подведет, что-нибудь выкинешь, разорешься не к месту — и все, “канэц палитической карэры”, как говорил твой знаменитый земляк, но вообще — кто знает…
И в этом “кто знает?..” я вижу одну из главных шуток в получающейся у нас такой несмешной — второй части.
Химчистка
Судя по всему, наше повествование подходит к концу. Завершаются сюжетные линии, реки впадают в море, герои возвращаются в родные места, но только поселяются этажом выше. Помните чемодан вначале, глава “Чемодан артиста”? Теперь “Чистка одежды”. Почти чистилище. И тоже артиста, разумеется…
Ты собирался уезжать домой на Новый год. Естественно, опаздывал. Куча дел, подарки… А поскольку надо было еще зайти в ресторан, “пообедат”, не успел “отдат почистит адэжду”.
И очень нервничал. Как всегда, от волнения у тебя появлялся сильный акцент.
Завтра самолет в двадцать два часа — значит, к семи надо вызывать такси, а надо еще встретиться с Богданом Григорьевичем и какой-то дамой, “которая должен позвонить сам”, значит, надо быть дома, а Левана, — еще один твой друг, земляк и очередной оруженосец, очень милый интеллигентный грузинский мальчик-химик, — как назло, в это время не будет дома.
— А мобильный?..
От смущения ты забыл дать даме номер мобильного, и вообще это такой разговор, лучше без свидетелей…
А с Богданом Григорьевичем надо перед отъездом встретиться обязательно.
Примечание автора. Богдан Григорьевич — это какой-то таинственный, ни разу не воплотившийся в физическое тело телефонный персонаж, герой автоответчика и разговоров с друзьями. Воплощенный Адальберт Шамиссо.
Первый вопрос всем: не звонил ли Богдан Григорьевич?.. Нет?! Почему?!.
На мои попытки узнать, кто это такой, ты сразу переходил на иностранный язык, а то и просто выходил в другую комнату: не твоего ума дело! Других описывай! Шпион…
Двадцать седьмого декабря я заехал к тебе вечером, на чашку чая, попрощаться, с участием выслушал все жалобы на цейтнот и на здоровье, которое не позволило тебе пренебречь обедом, и вдруг, неожиданно для себя предложил помощь: а давай я почищу!.. У меня рядом с домом есть “Еврохимчистка”. Вроде делают хорошо, я как-то пользовался, и вообще, у их подъезда — одни иномарки.
Мы помолчали. Ты, видно, как и я, сразу вспомнил про чемодан, потому что сказал:
— А-а-а… Я знаю, ты опять хочешь надо мной поиздеваться… Нервы мне хочешь потрепать перед отъездом…
Эх, мне бы сразу понять, чем все это пахнет, вспомнить соображения Гегеля и Маркса о том, как движется история, но я с необъяснимым упорством (и, главное, нарастающим внутренним знанием, что из этого получится!) опять сказал:
— Почему? Отдам завтра днем, они за два часа почистят, там есть такая услуга. Тебя же цена не смущает?
Ты сказал, что тебя смущает не цена, а известное всем мое желание над тобой издеваться. Разумеется, вспомнил всуе (а я почему-то постеснялся —?!) историю с чемоданом. Сказал, что дашь мне 20 долларов (даже 30!) премиальных, если я отнесу твою одежду с утра.
Подумав еще пять минут, ты сказал, что ты не мазохист (?), чтобы доверить мне такое важное дело, но что, если я все сделаю хорошо, ты изменишь свое мнение обо мне и о жизни вообще!.. Но — конечно это невозможно — чтобы я все сделал хорошо… И, в конце концов, что-то сказал Левану, и он, буддийски улыбаясь, вынес мне портплед с вещами.
Я взял его со странным чувством. С одной стороны, я просто (честное слово!) хотел тебе помочь. Если у тебя нет времени, а я живу рядом с чисткой — почему нет? Вечером ты или твой Леван заедете перед Внуково (кстати, вам по пути) — и все дела. Но, с другой стороны, мне почему-то все время хотелось усмехнуться, как напроказничавшему школьнику. Почему?..
Я опять (но уже не так уверенно, как пять лет назад (пять лет прошло!.. ё-моё…) спрашивал себя — ну что, что может быть?! Санитарный день? И сказал тебе об этом.
— А если будет санитарный день?
Тогда ты взял справочник “Желтые страницы” и позвонил в круглосуточное отделение этой фирмы, и тебе там торжественно пообещали, нет, даже поклялись, что у них — что вы! (девушка засмеялась) — санитарных дней не бывает. Как же клиенты?! Нет… — До сих пор, во всяком случае, не было, — отчего-то добавила она.
И мы с Леваном хором, зачем-то (зачем?!) стали уговаривать тебя лечь спать, а не ехать в четыре часа ночи с этим портпледом на другой конец Москвы. Еще менты привяжутся, не надо…
Чудная была сцена: мы уговариваем, приводим какие-то резоны: дорогой, зачем, поздно, ложись, и потом — там же милиция, а у тебя нет регистрации, мало ли что?!
Ты сопротивляешься, — нет! я поеду! пусть милиция! Пусть отдам лишние двести рублей! Зато вещи почищу!.. Приеду домой чистым!
(Ау, психоаналитики… Мне все хотелось спросить, от чего именно ты пытаешься очиститься перед свиданием с семьей, но помня о том, что завтра у тебя тяжелый день, перелет, — сдержался).
Через двадцать пять минут уговоров…
Причем параллельно я думал: что, блядь, происходит, что я делаю, хочешь себе интересную, полную приключений жизнь — и ради бога, пусть, пусть у тебя менты ночами деньги отнимают… Ну, Леван, так сказать, по должности, по зову сердца в этом участвует, а я?..
Еще через полчаса ты нехотя согласился передоверить дело мне.
Все было обставлено очень торжественно: ты даже вызвал мне по телефону такси, хотя можно было свободно выйти на улицу и проголосовать, так было бы в два раза дешевле, а когда я приехал домой, позвонил — хорошо ли я доехал?..
Я себя чувствовал так, будто мне поручили не джинсы и старое пальто, а шкатулку с фамильными бриллиантами.
Я даже разозлился:
— Не настраивай меня на какой-то идиотский, иррациональный лад! — опять сказал я по телефону (короткая память…), когда ты принялся умолять меня встать в девять утра и подойти к открытию чистки. — Я две недели назад чистил срочно какие-то вещи для своей подруги, и они все отлично сделали за два часа. Сейчас три часа ночи. Четвертый… Ты понимаешь, что такое завтра встать в девять?.. И главное — зачем?! Я встану как всегда, в одиннадцать-двенадцать и подойду туда к часу, что ты волнуешься, все будет нормально!..
Однако ты продолжал волноваться и уже в десять утра что-то кричал мне на автоответчик (я сквозь сон слышал), и в двенадцать…
Но тут уж я, каюсь, из вредности не подошел.
Что тут говорить…
Когда я в два часа дня вошел в прекрасно отремонтированное, украшенное цветами помещение фирмы “Диана-Плюс”, мне сказали, что фирма приносит мне свои извинения, но — именно сегодня срочная чистка не работает.
И самое интересное, уже когда я туда шел, я был почти уверен, что так получится. Нет, я разумеется, не знал, что в какой-то там сложной импортной машине что-то сломается именно в этот день и час, но что что-нибудь будет не так — мне было совершенно ясно.
Я вышел из чистки. Шел мокрый снег. Конец декабря, что вы хотите… Все в жизни повторяется. Не буду описывать ни твои крики по телефону, интересующиеся могут найти их в первой части, ни скорбно-иронически улыбающегося Левана, заехавшего ко мне вечером за вещами…
Лучше скажи, почему так вышло, ведь ты-то знаешь, почему, ведь я искренне хотел тебе помочь?.. Разумеется, у меня есть своя версия.
Неужели… Неужели ты не хочешь, чтобы все было хорошо?.. Не верю. Зачем тебе (вам?..), чтобы было плохо?
Прошу тебя, если вдруг прочтешь эти мои записки, ответь мне. Сбрось письмо на е-mail или позвони. Только честно, ладно?
Собственно говоря, этим можно было бы и закончить, почти оптимистично, но у меня в запасе есть еще одна история, которую совершенно необходимо здесь привести.
Раз уж мы заняли такую гражданскую позицию.
А поскольку эта история будет последней по счету, мы анонсируем ее как “Эпилог”. Итак, эпилог “Повести о русском бизнесе”.
В Горках
Некоторое время назад ты с семьей арендовал номер в престижном пансионате под Москвой.
Звал к себе, в гости. Я приезжал, приезжал Дима-Боб, другие герои нашей истории.
Если вы, читатель, спросите, хорошо ли там было, — скажу: хорошо, но я бы там больше недели — двух провести не смог. Да, вокруг замечательно, природа, сосны, но внутри…
Помните, раньше были всякие дома отдыха Совмина, какого-то таинственного четвертого управления, всяких ЦК, МК и прочее?.. Мраморные холлы, ковровые дорожки, хрустальные люстры с висюльками — и грудастые коридорные, на лицах которых были написаны их воинские звания?
Чаадаев, помнишь ли былое? Бр-р-р…
Сейчас, конечно, все уже не то… То есть аксессуары, так сказать, те же, а вот духа нет. Тот дух, слава богу, улетел. Или спрятался в бутылке “Советского шампанско-
го” — а ну, какая-нибудь добрая душа выпустит к какому-нибудь празднику…
Во всем чувствуется какой-то упадок, хотя все содержится в чистоте, так и хочется добавить — кажется, что персонал ждет, а вдруг хозяева вернутся? Причем, неважно, какие хозяева — любые — лишь бы хозяева. А пока по ковровым дорожкам ходят временные постояльцы или даже и.о.
Но кажется, я опять впадаю в “публицистику”…
Значит, приехал я к тебе в гости, и на следующий день, утром, после завтрака, мы вышли погулять.
Дело было зимой 1998-99 года. Падал мелкий снежок. В дверях столкнулись с каким-то человеком в спортивном костюме.
— А-а… В., гамарджоба, гутен таг, барев дзес, здравствуй!.. — вы даже обнялись.
Ты что-то сказал по-своему и представил нас:
— В., С…
Пожимая холодную и мягкую (кошачью?), даже слишком мягкую для такого крупного на вид мужчины руку, я подумал: что у него в лице? Что-то странное, какая-то неопределенность, как у подростка, и одновременно какая-то детская жестокость.
— C. — писатель, — сказал ты, — будь осторожен, он все записывает… А это
В., — ты на минуту замялся, — бизнесмен…
— Лицо кавказской национальности без определенных занятий! — В. засмеялся, и я понял, на кого он похож. На твоего давнего друга — зампосла!
В лице В. тоже было нечто раплывчато-волчье. Волки смеются. Тогда я не подумал, что мы и наша история движемся по кругу или спирали, а сейчас, ночью, два года спустя, записывая эти “воспоминания”, я даже не понимаю, я просто отчетливо вижу это.
Просто то, что раньше было весело или казалось таковым, сейчас веселым не выглядит, а выглядит безнадежным и, прости меня, иногда даже немного страшным.
Вы немного поговорили о каком-то Георгии Петровиче, про какие-то акции, перешли на язык Ламанчи, потом В. неожиданно спросил у меня:
— Ну, а как вы считаете, можно голосовать за Явлинского? *
Я удивился:
— Я? А что? Думаю, да… а почему вы спрашиваете у меня?
В. пожал плечами и засмеялся:
— Так… Я у всех спрашиваю. Вы же писатель — интересно узнать, что вы думаете. Вы считаете, он серьезный человек? У него может что-нибудь получиться… — В. помедлил, — здесь?
Я не мог понять, шутит он или нет.
— Это разные вещи, — сумничал я.
В. искоса на меня поглядел и сказал после паузы:
— Миша говорит, что вы пишете роман о бизнесе?
— Повесть. Даже заметки…
— А-а… — сказал В. — Заметки… Строительство Байкало-Амурской магистрали? Хотите историю? Заходите ко мне вечером, попьем чайку, поговорим, кое-что расскажу, думаю, вам будет интересно…
Когда он ушел, я спросил:
— Он бандит?
Ты махнул рукой:
— Какой бандит… Так, шалопай, больше артист.
Ты выдержал паузу, потом засмеялся:
— Для таких, как ты, он — “новый русский”.
— Это ты его попросил рассказать мне сказку? Зачем?
— Нет, клянусь, он сам. Даже странно… Ты что, боишься? Не бойся. Он наврет тебе с три короба… Кстати, ты удивишься, но он когда-то учился в университете. В МГУ. Не то на философском, не то на филологическом… Так что можно сказать, твой коллега…
В номер заходить не пришлось, немного погуляв по дорожкам, мы вышли к автостоянке (ты что-то забыл в машине) и снова столкнулись с В. Признаюсь, я был неприятно поражен размерами его “Мерседеса”. На багажнике красовались металлические цифры — 600, на ветровом стекле какой-то пропуск с триколором..
— В., куда ты?
— Так, надо встретить одного друга в Шереметьево. Второй раз еду, уже ждал его вчера. Даже не переодеваюсь, вот, так и буду в спортивном костюме.
И далее, не спеша стряхивая щеткой снег с крыши “Мерседеса”, шутливо переругиваясь с тобой и дурачась, В. в виде хохмы ни с того ни с сего рассказал нам нелепую историю, в духе какого-нибудь телесериала.
Я так и не понял, это был просто разговор или спецвыпуск для меня.
На всякий случай кратко пересказываю ее здесь. Ведь моя задача летописца ничего не упустить, а что уж там важно, что нет, читатель разберется сам.
Заранее заявляю, что не несу никакой ответственности за изложенные факты. Как мне показалось, эта история в понимании В. имела какую-то связь с его вопросом “Получится ли что-нибудь у Явлинского?..” и, возможно, была рассказана “специально”, но скорее всего я усложняю и все это был обычный треп. Итак… История В.
Архитектор Жан-Мишель
Георгий Петрович (неизвестная мне важная персона, чуть раньше вы о ней мельком говорили) решил построить своей семье коттедж под Москвой. Из Германии вызвали архитектора.
Говорит В.
“Вначале это был очень хороший мальчик, порядочный, исполнительный и работящий. Поездили по Подмосковью, выбрали место. Он составил проект, смету, все как положено. Начали строить.
Георгий Петрович был им очень доволен. Так доволен, что совершенно перестал следить и проверять и даже сделал управляющим строительства… Я помню, еще в пример нам его ставил: смотрите, пьяницы русские, как надо работать!..
В руках у немца оказались кое-какие деньги. Если быть точным — около 50 тысяч долларов… Большую сумму Георгий Петрович, даже полностью доверяя, никому не дает. Даже себе… Ха-ха-ха! Шутка.
Что делать, деньги есть деньги.
И действительно — деньги есть деньги — в один прекрасный момент немец… пропал. Причем наша секьюрити довольно быстро выясняет, что он не уехал, а сидит в России. Что такое?.. Георгий Петрович (что значит, человек старой закалки) даже расстроился.
Говорит, — дело не в деньгах, я любил его, как сына. Может, у него тут баба? Или долги? Мальчик запутался, и ему надо помочь?
Ну, наши ребята чуть не заплакали: Георгий Петрович, вы удивительный человек. Какой наивный… Вам надо быть не просто депутатом Российского Парламента, а спикером Совета Федерации. Немец вас кинул, а вы хотите ему помочь…
Георгий Петрович говорит, — да, видно, устарел я… Время изменилось. В наше время такого не было. Когда найдете, не трогайте его без меня.
Немца через месяц нашли в каком-то клубе.
И что вы думаете? “Мальчик запутался”? Все очень просто, все потратил на травку, сука… Оказывается, баловался этим делом еще на родине, в фатерлянде, а здесь, когда пошли шальные деньги, — втянулся и вошел во вкус. Тот, кто его посоветовал, конечно имел потом с Георгием Петровичем неприятности, но от этого, как говорится, не легче.
Когда увидел наших ребят в одном кабаке на Новом Арбате — побелел.
Рубик ему так ласково и говорит: поедем на дачу, Ваня-Миша, отдохнем… (Его Жан-Мишель звали, он из Эльзаса родом.) Немец говорит — нет! Стал ментов звать… Думал, наверное, здесь Германия, сейчас все кинутся ему на помощь… Мафия, мол, help me… Майами, телефон полиции 09. А менты, им чего? Сами, говорят, наркота проклятая, разбирайтесь…”
Здесь В. остановился и посмотрел на тебя:
— Интересно?
Ты в этот момент доставал какие-то вещи из машины и только засмеялся:
— Давай-давай, ври дальше…
— Я не вру, — сказал В., — вот товарищ писатель подтвердит.
…Привезли его к нам, оставили, даже чаю дали, так он пытался в номере повеситься, представляешь?! А ведь его никто даже пальцем не трогал. И дело даже не в Георгии Петровиче. Что мы, не люди? Отработает, он же не бомж. Хорошо, охранник случайно заглянул, — видно, Бог его разбудил тогда…
Пришлось его родителям в Эльзасе дом продавать. А его мать, представляешь, не хотела, пусть, говорит, сам выпутывается, козел (перевод с немецкого). Оставьте, мол, меня в покое, он мне еще дома надоел.
Георгий Петрович все удивлялся: надо же своего ребенка так не любить… — а еще Европа. Потом отец его приезжал, долго беседовал с Георгием Петровичем, они договорились о рассрочке и процентах, и забрал сына.
— Я одно время даже думал, — сказал В., — купить, что ли, у них этот дом (за форс-мажор могут дать приличный sale…), поселиться в Эльзасе, все забыть и стать приличным человеком?.. — В. засмеялся. — Но и это еще не все, — сказал он…
В это время к В. кто-то подошел. Какой-то высокий, плотный мужик в спортивной куртке.
— Это не вся история, — сказал он, поздоровавшись, и обменялся с тобой чуть небрежным, как мне показалось, рукопожатием. — Ты забыл про открытки!..
— А я и не говорю, что это все, — сказал В.
Открытки
(Вариант окончания истории архитектора Жана-Мишеля, рассказанный непредставившимся человеком в спортивной куртке).
“…Все правильно, — сказал мужчина, — немца нашли в одном одном ресторане в стиле “ля рюс”, но не в Москве, а в Санкт-Петербурге. Почему-то он решил, что в Питере люди из Москвы его не найдут. Телевизора насмотрелся…
И точно, долго бы искали, если б он сидел тихо. Нормальный человек, он что бы сделал? Из России свалил. Пока бы его в Европе нашли… Потом, даже если бы нашли — там совершенно другой расклад.
Хотя Георгий Петрович абсолютно законопослушный человек, через Интерпол он бы этого Ваню-Мишу искать не стал.
А немец зачем-то приехал в Питер, остановился там в гостинице на свой паспорт, вечером пошел обедать, выпил, стал петь под балалайку с оркестром, прямо король с Арбата, кого-то задел, вышла ссора, его загребли менты, начали выяснять, кто та-
кой, — тут уж и до нас дошло.
Но самое интересное не в этом, — сказал наш инкогнито, — самое интересное, не то, что у него не было денег, а то, что на наркоту он потратил только часть, вот как! А часть — вы не поверите (так же, как мы не поверили), — и довольно значительную часть, он потратил на какие-то старинные русские открытки. Вот когда это выяснилось — все действительно обалдели. Открытки!!!..
Георгий Петрович, когда ему сказали, был как громом поражен. Первые несколько минут вообще ничего не говорил, вызвали даже медсестру, думали, ему плохо, но он ее отослал: не надо… Потом говорит — мои деньги!.. И опять молчит.
Оказывается, немец собирал эти проклятые открытки еще со студенческих времен. И именно русских у него было мало. Такой досадный пробел… Причем, что интересно, стали смотреть его биографию, ну, в смысле анкету — там это, оказывается, было в разделе “хобби”, не обратили внимания… Подумаешь, открытки собирает. Это же не золотые монеты!..
Так что теперь Георгий Петрович у нас владеет одной из самых серьезных в СНГ коллекций старинных русских открыток. И, кстати, не собирается продавать. Гово-
рит, — значит, так Богу надо было, чтобы он моих 30 тысяч долларов потратил на открытки, и что потом передаст их в дар какому-нибудь музею. Пушкина или Русскому… Как Савва Морозов.
— А немец?
— А что немец. В. правильно говорит, когда его привезли к Георгию Петровичу, он сделался весь белый и стал плакать… Ему хорошенько поддали, получили, как я сказал, какой-то задаток с его родителей и отправили домой. Все настолько были в шоке от этих открыток, что с ним никто не стал связываться, а историю эту некоторое время бурно обсуждали в определенных кругах…”
— А что, — скажете вы, — такое окончание мне тоже нравится. Оптимистично и немного в лесковском духе. Так сказать, новая блоха, русское ноу-хау и загадочная немецкая душа в стиле рококо.
Еще вы можете спросить, почему я поставил эту историю во вторую часть, ведь она свободно могла быть и в первой?
Во-первых, из-за концовки. Из-за двух с половиной фраз в конце рассказа В., которые я пока не сказал. Интригую. Зачем?
Об этом чуть позже, сначала еще один эпизод.
Как я уже говорил, В. собирался в Шереметьево. Ты спросил:
— Зачем?
— Надо друга встретить. Хороший парень.
Почему-то я поинтересовался:
— Чем занимается ваш друг?
В. поднял брови. Наверное, вопрос был не совсем “корректным”.
— Он замминистра топлива нашей республики.
Когда они уехали, я спросил у тебя: правда — замминистра?
Ты искренне удивился:
— Конечно. А что?
— Какая связь может быть у замминистра с такими людьми?
Ты пожал плечами:
— Обыкновенная…
Finale
Так вот, обещанные две фразы в конце:
Видите ли, и в первом, и во втором варианте я сказал неправду. Точнее, неполную правду. Потому что полную сказать боюсь.
Потому что на самом деле не было никаких старинных открыток и никакого господина в спортивной куртке, никто не подошел, небеса молчали, охранник не проснулся и немец… повесился.
Хотя его действительно никто не трогал. И, возможно, не собирался. От страха… В тридцать лет! Глупо… И что самое “интересное”, В., рассказывая об этом, смеялся.
Я растерялся. По твоему лицу я понял, что и ты тоже.
— Что ты глупости говоришь?! — сказал ты В. — Болтун! Что ты его пугаешь?! И ты полушутливо толкнул В., видимо, чтобы доказать себе и мне (или хотя бы себе), что ты не боишься.
В. ответил тебе, и вы стали бороться в снегу, как дети или цирковые медведи.
Когда мы шли к корпусам, ты сказал сердито:
— Он все наврал тебе, я же тебя предупреждал! Теперь ты где-нибудь об этом напишешь, а он будет всем рассказывать, как над тобой посмеялся. Дурак!..
Поэтому я, кстати, и решился привести здесь эту историю, потому что надеюсь, что ты прав и господин с кошачьими лапами действительно все мне наврал, ведь ты же заранее предупреждал об этом… Зачем — отдельный вопрос, но, может быть, у них так принято?..
Мы выехали в Москву в тот же день. У тебя были какие-то срочные дела, да и мне надо было домой.
Твой “сто восьмидесятый” мягко катил по Минскому шоссе. Шел снег. Навстречу неслись машины. Было много иномарок. Ведь Минское шоссе — престижный загородный район, рядом “Рублевка”, Барвиха, Горки…
Между нами возник какой-то дурацкий спор про политику. Россия, Штаты; Кавказ, Чечня; Явлинский, Ельцин… Про Путина тогда еще не говорили.
Потом снег пошел гуще, стало плохо видно, и ты замолк. Когда мы въехали в Москву, уже темнело, на Кутузовском проспекте зажглись фонари, ярко светились витрины, и большая елка, оставшаяся после Нового года у дорогого магазина “Москва”, переливалась всеми цветами — красным, зеленым, синим, золотым…
Дикая история, рассказанная В., забылась. Глядя за окно, на желтый от света фонарей снег, казалось, что все спокойно, все будет хорошо, все постепенно нормализуется…
А я вдруг почему-то подумал (наверное, устал): а ну его все к черту. Не могу больше… Не могу. Уеду.
Вон, у соседей, дочка-студентка купила американскую рабочую визу на полгода. Сначала мыла там сортиры в отелях, потом устроилась кассиршей в супермаркет, а сейчас уже поступила в университет какого-то штата. Кстати, чуть ли не в Вермонте.
И мне еще не поздно. Можно даже в Вермонте… А?
У Киевской ты притормозил, мы попрощались, и я вышел.
1997 — 2001