Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2002
Есть “они” и есть их жертвы.
“Они” — не будем темнить — это партийная знать, члены Политбюро, жирующие на казенных харчах аппаратчики плюс вездесущие бойцы невидимого фронта иже с ними. Иными словами, “номенклатура, которая правит страной”, короче — “гады”.
А жертвы — это все те, кого они достали: интеллектуалы, счастливые обладатели запретного “Доктора Живаго”, поклонники философии Хайдеггера, реставраторы старинных церквей, томящиеся в ожидании защиты аспиранты или остепененные, но что проку, младшие научные сотрудники.
С одной стороны — сливки, а с дру-гой — цвет общества.
И далее по заданной программе:
там сановная спесь, атеистическая скверна в обличии марксизма-ленинизма, скрытая и явная русофобия, хула на патриотов, подковерные игры, икра столовыми ложками;
здесь сладостные посиделки на диссидентских кухнях, бесстрашные — того и гляди заметут — анекдоты про Никиту и Брежнева, любовь к отеческим гробам, воспарения к отвергнутым властью идеалистам и скромная закусь под четвертинку.
Допускаю, что реальная диспозиция была не столь наглядна. Материализм, по-моему, не обязательно влечет за собой богохульство, но что это меняет? Условный противник тоже разгорячает эмоции, доводит их до белого каления. А молва питает настроения и готовит почву.
Роман Игоря Аверьяна “Тень Титана” — слепок с повседневных настроений 60-90-х годов. Он всходит на дрожжах пронзительной обиды. В общем и целом за державу, а если более адресно, то на “них”. Ибо у них есть все: спецмагазины, спецпайки, просторные, хотя и казенные, с инвентарными бирками дачи, заграничные поездки — и не в какую-нибудь занюханную Болгарию, а куда подальше: в Австрию, Германию или Штаты. И эта обида растравляет в сердце подвизающегося на поприще реставрации аспиранта Сергея Лопухина не только протест, но и по-человечески объяснимую ревность. Ведь “они”, сиречь — гады, сиречь — монстры, вдобавок ко всему еще и бесы-искусители, разжигающие как чувство ущемленности, так и желание преодолеть его.
Правда, сам Сергей не из числа обездоленных. Напротив, из разряда благополучных. Как-никак сын директора большого завода, ветерана-фронтовика, вся грудь в наградах. Однако в институт, а следом в аспирантуру герой романа пробился (поверим ему на слово) не по родительской протекции, а токмо благодаря таланту. И прописался в столице, у Красных Ворот, тоже без блата. Удача, фарт? Вопрос, с чем сравнивать? Если с родимым Никольским Посадом — пожалуй, а если с тем, что есть у “них”, — мизер.
Интеллектуальное превосходство над функционерами — вещь утешительная, но эфемерная. Оно светит, да не греет. В аспирантуре или после нее — все одно маета, “неопределенное и мутное существование”.
В подтексте, в укромных уголках повествования, изначально спрятано искушение сделкой. Идея обмена. Пойти на соглашение с власть предержащими, но так, чтобы оставить их с носом. Прикинуться лояльным, своим в доску, и вести при этом свою игру. Отдать пешку, чтобы завладеть инициативой.
Двойная мораль? Ну и что? “Они” же не церемонятся, не посыпают голову пеплом, не стыдятся своих привилегий. А коль можно им, то и с ними можно. Таким же макаром. Элементарная тактическая хитрость. И нечего разводить антимонии — на войне как на войне.
Да, отец Леночки Новиковой, Алексей Анатольевич, то еще сокровище. Черносотенец, догматик, “гриб замшелый”, к тому же еще отпетый интернационалист, “русский народ” не любит. Однако при всем том завотделом ЦК, Герой Соцтруда, без пяти минут советский полпред в ООН. Такой тесть на полу не валяется. Не просто завтрашняя родня — козырная карта, туз. Противно, но перспективно. А Леночка с ее любовью, с ее телячьими нежностями — что ж? Накладные расходы, плата за допуск в сферы, вовремя подвернувшийся трамплин для прыжка. Тем более не тургеневская барышня, сама липнет. Понятно, психологический напряг, понятно, выть хочется от надвигающегося брака по расчету. Зато горизонты какие! Для обитателя заштатного Никольского Посада прямо-таки запредельные. А чтобы снять стресс, расслабиться, так домработница есть. Маруся. Молодая, отзывчивая, кровь с молоком.
Впрочем, Леночка Новикова для героя романа несостоявшаяся партия. Фальстарт. Слишком хлопотно, слишком обременительно, братья-диссиденты в шоке. Хотя скандальный разрыв помолвки, бегство из-под венца на манер гоголевского Подколесина тоже испытание тяжелое — вся диссертация разом зависла. С кремлевскими умельцами не забалуешь. Не 37-й год, конечно, но трепка нервов за дерзкое “не могу поступиться принципами” обеспечена.
Может быть, я и хотел бы войти в положение героя, даже посокрушаться. Ещё бы, такие неприятности, такая комбинация накрылась. Одно останавливает: а как же девушка, Леночка Новикова эта самая. Каково ей быть преданой, опозоренной? Однако проза Аверьяна на чужой боли не зацикливается. И это практично. А то начнёшь цепляться к Лопухину, скатишься в старомодный ригоризм, и страдальческий ореол жертвы режима потускнеет.
И все-таки отчаянная подколесинская коллизия в “Тени Титана” не более чем разминка, черновой прогон, репетиция. А работа набело связана здесь не с дрогнувшим Сергеем, а с его новой пассией Таней, Татьяной Егоровной, — золотым пером “Молодежной газеты”. Уж она-то без комплексов, и ее оружие не только статьи, но и стати. Именно этой литературной даме суждено в романе подстраховать Лопухина и вывести его, а заодно и себя, на орбиту.
А как? Да никакого секрета, кроме, разумеется, женского. Бесхитростный бартер. Только на более высоком уровне. С участием уже не разобиженного Алексея Анатольевича, а его непосредственного куратора — всемогущего члена Политбюро Са-ева. Она ему — райское наслаждение, сеанс умопомрачительного секса, он ей — монаршее покровительство, поддержку творческих замыслов, а вдобавок — опеку над стушевавшимся Лопухиным, включающую в себя гарантированную защиту кандидатской, престижную должность в загранучреждении и ускоренное вступление в ненавистную КПСС.
Если и грехопадение, то с оттенком жертвенности. С достоевщинкой, с надрывом и вызовом. Гореть так синим пламенем, пропадать так с музыкой. Даже конспиративное имя, под которым героиня вступает в логово похотливого цековского динозавра, исполнено значения. Удавиться можно. Не кто-нибудь, а Сарра Абрамовна Каценеленбоген. Каково, а? Поистине уничижение паче гордости. Но сквозь гордыню проступает не лик страдалицы, а хищный прищур Родиона Раскольникова. И сверхзадача такая же: конвертация постыдного в стартовый капитал.
Кстати, если мало “Преступления и наказания”, извольте, можно притянуть за уши и другую классику. “Фауста”, например. Этакая сделка с дьяволом при сводническом посредничестве будущего кандидата в члены Политбюро Петра Пригоды. Тот и свидание устроил, и на стреме стоял. Сам, лично. Шефу спокойнее, а себе очко для карьеры.
Можно сказать — деловой контракт, а можно более витиевато — успешная реализация “безумного проекта улучшения жизни”. Причем не в усеченном, а в максимальном варианте. Вместо какого-нибудь заурядного НИИ, светившего Лопухину после аспирантуры, — руководящее кресло в совместном с восточными немцами предприятии “Титан”. Вместо убогих деревянных рублей — свободно конвертируемая валюта. Для неизнеженного советского человека — прямо-таки волшебный сон. Никаких очередей, никакой давки за дефицитом. Хотя меценатство “от Мефистофеля” не без запаха серы. В свое время доктор Фауст оставил расписочку кровью. Лопухин тоже. Правда, но это детали, не кровью, а чернилами — на вербовочном бланке, обязывающем сотрудничать с органами. Ну да Париж стоит мессы, пусть даже черной.
Контраст положений — сюжетная пружина романа Игоря Аверьяна. Из гря-
зи — в князи, из тени — в свет, с задворок — в президиум. Не очень по-диссидентски? Так уж, простите, работа такая. Инакомыслие инакомыслием, а служба службой. И Сергей Лопухин, он же агент Подсолнух, и его супруга Татьяна Егоровна, она же Сарра Абрамовна Каценеленбоген, хочешь не хочешь, а вынуждены соответствовать.
Один — гнать план, готовить доверительную информацию, другая — нести крест партийного публициста. Двусмысленно, но положение обязывает. А как же иначе обеспечить прикрытие, противостоять “давёжу внешней системы” и сохранить суверенитет личности? Игра с огнем, но надо держаться. Как говорит Татьяна Егоровна то ли с гордостью, то ли с тяжким вздохом: “Мы с тобой коммунисты”.
Писатель словно бы испытывает своего Сергея Лопухина перепадами температур: вверх — вниз, столица — Никольский Посад, отечество — заграница. И над всеми этими контрастами-метаморфозами — светящийся нимб приобщения. К чему? К запретным плодам европейской цивилизации, к свободному миру, к чудесам рыночной экономики, к праздничным витринам Нюрнберга. Не эмиграция, не чреватое опасностями бегство за железный занавес, но прибавляющее бодрости романтическое приключение. Его камертон — то самое переполнившее Лопухина чувство эйфории, когда он впервые, без задремавших в отеле ангелов-хранителей из КГБ, остался поздним вечером “один на брусчатке капиталистического города”. И страшно от нарушения режима, и соблазн непреодолим. Что ни шаг, то потрясение и вызов. Пивная — больше чем пивная. Сосиски — больше чем сосиски. Они не только с кетчупом, но и с подтекстом. Вкусил — и пересек черту, разделяющую две системы. Вкусил — и “совершил кощунство”, да что там прибедняться — “потряс основы”. Может быть, и не святое, однако же причастие. Гражданский акт, переворот в сознании. Сомневаетесь? А зря. Хотите верьте, хотите нет, но молодой Лопухин, сын директора крупного, градообразующего предприятия, несостоявшийся зять партийного босса, “впервые в жизни ел так вкусно и много”. Я-то, положим, буквально по Станиславскому, не верю, но мало ли что? Мой скепсис можно и не принимать в расчет, он только отвлекает от подоплеки события, от скромного, тайного (а мужики-то не знают) противостояния тоталитарному левиафану.
Все это судьбоносное пиршество выписано в романе с пиететом перед немецкой кулинарией, с любовью, даже аппетитно: напитки, закуски, “мясо по-аргентински, которое ласкало нёбо
и язык”. И десерт тоже был восхитителен — сладкое желе под названием “Терами-су”. Не довелось, не пробовал, но охотно соглашаюсь. А теперь добавьте для полноты впечатления готовых к услугам барменов, пиво всевозможных этикеток — и получается что? Получается открытие мира. Загадочного, интригующего, манящего. И главное — не имеющего ничего общего со страшилками агитпропа. Подстриженные газоны, аккуратные виллы, приветливые, доброжелательные бюргеры. Тот же Балес, постоянный партнер Лопухина по переговорам, был нисколько не похож на плакатную “акулу империализма”. Какая там “акула” — интеллигентный, воспитанный бизнесмен. Не злопыхающий, а искренне удрученный советскими порядками, советской предрасположенностью к миражам: “Мы хотим денег для себя. А вы? Вы вкалываете ради чего? Ради какой-то абстрактной цели…”
Несколько таких задушевных бесед — и прозрение. И убежденное равнение на притягательный образец. И программная установка: нужна “не ре-, а э-волюция, и именно в моральной сфере”. Каюсь, последние слова принадлежат не Лопухину, а его дрожайшей половине. Но ни-
чего — они в тандеме. По крайней мере пока.
Можно было бы списать интенсивность этих прозрений на неофитский пыл, на флюиды ночного Нюрнберга, на головокружение от европейского шика, если бы… Если бы синдром Лопухина не повторился и в казусе с членом Политбюро Владимиром Григорьевичем Са-евым. Точь-в-точь.
Казалось бы, разные весовые категории. Один — вчерашний аспирант, дурь в голове, диссидентский хмель в крови играет, другой — матерый волк, твердокаменный ортодокс, профессиональный искоренитель крамолы, верный сподвижник дорогого Леонида Ильича. Позади не свежеиспеченные кандидатские корочки, а огни, воды и медные трубы. Было время — юным чекистом родного дядю-священника не пожалел, выдал его на растерзание бешеному комиссару с выразительной фамилией Мулерман. И это только цветочки. В тридцать восьмом году собственноручно спровадил в НКВД малахольного профессора-звездочета Волынова, помешавшегося на русской старине. Причем недрогнувшей рукой. И так всегда. Захотелось — и взял приступом очкастую барышню-учительницу из Хвалынска. Приспичило — и уволок в постель кремлевскую медсестричку. И хоть бы хны, когда та с горя взяла и повесилась, дура. В общем тот еще экземпляр. Кремень, мертвая хватка. А вот сломался. И где? Стыдно сказать, в нейтральной Австрии, на курорте Бад-Гостайн, под ласковым тирольским небом.
И ладно бы веский повод — опала, идейный прокол, козни соперников или растрата; ни за что не догадаетесь. Просто выглянул поздним вечером в окно своего отеля, заметил воркующую парочку — и накатило. Живут же люди в свое удовольствие, обнимаются, целуются, щебечут возле собственного лимузина. Влюбленные, счастливые, сами себе хозяева, и плевать им на мнение партактива. Не то, что у нас. Поневоле задумаешься. Разве это наши классовые враги, угнетатели, “буржуа во плоти”, тот самый Карфаген, который должен быть разрушен? Абсурд. Но кого же тогда он клеймил целые десятилетия, с кем отчаянно боролся, чем стращал народ? Фантомами, химерами, призраками? Хоть поздно, хоть под старость, а наступила она, ночь правды. Беспощадной, убийственной: “Бездна, бездна! Вот она, в ночи, разрастается, близится… На что потрачена жизнь?!”
И теперь что? Каюк, банкротство, признание несостоятельности. Единственный выход — отречься. Единственная дорога — в монастырь, в монахи. Грехи замаливать, каяться. Хорошо еще, что перед отставкой, перед сложением полномочий успел замолвить словечко за “коротко стриженную шатеночку”, за мнимую Сарру Абрамовну, и защитить ее от цензурных церберов. Хорошо, но мало, не искупает. Все равно не отмажешься, “как был, так и остался презренным партийным бонзой, членом Политбюро, душителем “свободы””.
Что касается сладкой парочки, перевернувшей неожиданно ранимую душу Владимира Григорьевича, то тут без комментариев. Бывает. Только представьте — Альпы, горный воздух, тирольские напевы, а в Москве предстоящий Пленум, как не затосковать, не проникнуться отвращением? Скажете маловато, чтобы взять да отречься, завязать со своим революционным прошлым, скажете, что в Германии-Австрии тоже не все гладко, лучше не ворошить историю. Но это была бы аналитика, политология, а повествование развивается по другим законам. С одной стороны — сказки венского леса, с другой — компромат. Плотный, ядреный, убойный. И на самую партийно-правительственную головку, и рангом пониже — на ученый синклит лопухинского института или на доблестный штат “Титана”.
Уж что они там химичат на вверенном герою произведения режимном объекте — это не для открытой печати, подписка о неразглашении, да и не так занимательно. Колбочки-реторты, пробирки-порошочки, планы-отчеты, а в целом эка невидаль, сумел же Сережа Лопухин играючи овладеть отраслью. То ли дело быт, нравы! Не трудовой коллектив, а серпентарий, гадючник. Скопище фурий. Эта — ведьма-доносчица, эта — ведьма-барахольщица, эта — вылитая каннибалка, тот спит и видит, как напакостить ближнему. Не посильнее, чем “Фауст” Гете, но тоже впечатляет. Страсти как на шабаше, в разнузданную Вальпургиеву ночь. С драками, похотью, выяснением неуставных отношений, тасканием за волосы. Особенно если ближе не к полнолунию, но к получению талонов на машины или к продаже в русском отделе магазина заветного томика Булгакова с “Мастером и Маргаритой”. Не то что перед западными, а перед своими, демократическими немцами неудобно. С такими сослуживцами и в мизантропию впасть можно. Или в мировую скорбь. Или в апатию. И Татьяна Егороевна не избежит этой участи. Но уже впоследствии, когда в середине 80-х годов истечет срок контракта с Мефистофелем и будет израсходован отпущенный кредит на хозяйственное и духовное обзаведение.
А пока взлет, подъем, парад достижений, сбор плодов запланированного эксперимента.
Так что же при этом выпадает в осадок? История двух удачливых конформистов, сыгравших свою игру на вражеском поле? Лучезарный хэппи энд? А почему бы и нет? Ведь бизнес-план, основанный на джентльменском соглашении с Владимиром Григорьевичем Са-евым, выполнен с лихвой. Лопухин обрел искомое благополучие, вожделенный дипломатический паспорт, позволяющий с комфортом курсировать туда-сюда, потягивать в райской Баварии свое пиво, сочетая агентурную деятельность с глубоким отвращением к ней. Да и Татьяна не в накладе. Прогулки по уютным немецким городкам, осмотр музеев, ритуальный обход магазинов, а сверх того как награда, как высшая благодать сладкая каторга творчества. Работа взахлеб, вдохновенная или, говоря языком повествования, “накатистая”. Не для пропахшей партийными установками “Молодежной газеты”, а для души. Не очерки-статейки, а полновесная проза. И что ни книга, то триумф, сенсация. От издателей отбоя нет. И вьетнамцы просят, и провинциальный Иркутск, и “казашек один шустренький из “Жазусы” алмаатинской (видимо, опечатка — из “Жазуши” — Л.Т.) подсунул ей договор…”
Уж и не знаю, с чем сравнивать этот литературный дебют в застойные 70—80-е годы. Если брать гремевших тогда женщин-писательниц, то Виктория Токарева — явный недолет, Майя Ганина — мимо, Мария Павловна Прилежаева? Но у нее совсем другое отношение к ленинской теме. Из мужчин? Может быть, Солженицын, хотя вряд ли, его и вовсе не печатали. Трифонов? Не похоже, не та школа. Пикуль? Но элита никогда не привечала его. Однако дело не в прототипах, а в масштабе. Ну, очень значительная фигура. Властительница дум. Хвост за автографами, сумасшедший спрос, несколько номиналов за экземпляр на черном рынке.
Тут не просто имя, вошедшее в моду, но нечто знаковое. И обратите внимание — не в традициях знаменитых революционных демократов, которые, между нами, “разрушители, ниспровергатели, критиканы”, а на отечественной, национальной подкладке. С равнением на Столыпина, его конструктивный государственно-сберегающий ум, и, возможно, на державников-славянофилов, которые отважно противостояли порче народных нравов. Дерзость, конечно, а по маразматическим брежневским временам — почти что приглашение на казнь. Но спасибо цековским опекунам Татьяны Егоровны, обошлось. То ли они ничего не учуяли, то ли учуяли самое существенное — “роман-то антидиссидентский”. Зря, что ли, московский
друг — приятель Лопухиных Донат всполошился и стал намекать, что они переродились, что коммунисты их купили марками и “Волгой”. Но мнение Доната не в счет. Чья бы корова мычала! Пугает встречных-поперечных репрессиями, а сам прямо жаждет их. Потому как патентованный подстрекатель, провокатор, хуже того — штатный осведомитель. Самого Пашу Голодца, неукротимого обличителя, человека, похожего одновременно и на Белинского, и на Че Гевару, заложил. Подлость — понятно. Но заступаться за пламенного бунтаря тоже не тянет. Косит под народного заступника, а сам сплошная злоба, готов любого, кто не по нутру, “бить, бить, бить, пока морда не превратится в мясное месиво”. И падчерице Лопухина впоследствии, уже в 90-е годы, жизнь отравил — все соки из нее, юной идеалистки, выпил. Такой энергетический вампир. Или дракула, или упырь. Кто их там, нечистых, разберет, я не компетентен.
Роман Игоря Аверьяна “Тень Титана” плотно нашпигован внезапными превращениями. Гонителей — в гонимых, мучеников — в мучителей, партийных боссов — в монахи, Савлов — в Павлы. Это сюжетообразующий принцип, причем неукоснительно соблюдаемый. Не текст, а мины-ловушки. Если грянуло “за здравие”, то готовьтесь услышать “за упокой”. Сегодня — любовь до гроба, завтра — заявление на развод и праздник раскрепощенного секса. Сегодня — клятвы, завтра — отречения. Согла-
сен — бывает, согласен — эволюция, диалектика. Однако с оттенком ветренности, с этакой легкостью в мыслях. И в мотивировках.
Думаете, что Сергей Лопухин — европеец, западник, рыночник, а вот и не угадали. То есть был западник, но надоело. Потому как партнеры эти мнимые, мягко стелят, но жестко спать. Чуть расслабишься — надуют.
И Татьяна Егоровна, она тоже ошиблась. Уверовала, что вместе с достатком придут покой и гармония, но не учла, что не в деньгах счастье. И вообще нехорошо в Германии, скучно, тошно. Не любят там нашего брата, терпеть не могут. Не из-за нашей нестандартной марксистской ориентации, а вообще: “Запад вечно был и будет против России, независимо от того, какой в России строй — коммунизм или капитализм!” Так что ничего не попишешь — закон природы. Несовместимость на генетическом уровне. У нас православная цивилизация, у них — католически-протестантская. И борьба между этими началами столь же извечна, сколь и бескомпромиссна. И не надо пустых иллюзий: “Национальное — вот основной движитель жизни. Запад хочет уничтожения всего русского”. (Подчеркнуто не мною — Л.Т.)
Почему? А это, простите, некорректный вопрос, наивный, детский. Достаточно того, что так считает Татьяна Егоровна. Выдающийся мастер прозы, звезда первой величины, совесть отечественной словесности.
Я могу лишь почтительно спросить: совесть и сексуальное ублажение темпераментного Са-ева — это как? Со-
весть — и доклады “О задачах политпросвещения в свете…”, не сомневаюсь, идеологически выдержанные, а как же иначе, если перед дипаппаратом, — это что? Тоже своего рода натуроплата, отработка титановских привилегий? Впрочем, не буду ступать на путь компромата. Он красочен, но скользок. Амурные грешки сельского батюшки еще не доказательство порочности самой религии. Стремление Алексея Анатольевича вскарабкаться по служебной лестнице высвечивает его честолюбие, а не дефекты социализма. Мрачные инвективы Татьяны Егоровны говорят скорее о ее душевном состоянии, нежели о фатальном антагонизме православного Востока и католического Запада.
Боюсь, что в романе Игоря Аверьяна возобладал соблазн упрощений. Ради броскости интриги, ради демонстрации эффекта посвященности, причастности, всеведения. Брежнев? Ну как же — партийная кличка Ленчик. Он еще к Са-еву в больницу заезжал. После охоты. Любимые сигареты, но это конфиденциально, “Новость”, по спецзаказу делали. Мжаванадзе? С ним не соскучишься. Кандидат в Политбюро, а такой шустрый джигит. Сынка своего за казенный счет на сафари отправил, “грузиняка, шашлычник, чурка”. Министр Честной? Чего от него ждать? Старый буденновец. А у цековской своры жены сплошь “полнокровные, тяжелотелые, как лошади”. А Леночка Новикова тайком от папаши ногу Лопухина под столом тискала. И что? А бог весть что, но занятно. Новейшая история в специфическом ракурсе. Опущенная с политических небес на кухню. С ароматом пряностей, пикантных подробностей. Поданная по-свойски, запанибрата, неглиже, в исподнем, с превеликой готовностью посмаковать что-нибудь этакое. А вы слыхали, что титановского начальника Гудзя “застукали во время любовного акта… с Люськой Поярковой, секретаршей директора второго завода”? А знаете ли вы, что у одряхлевшего Са-ева “сухие, белые ноги, мосластые, в синих прожилках, словно мраморные” и к тому же — ну и гадость! — “бугорчатые колени”. Ничего не напоминает? Тогда примите подсказку от Поприщина: “А знаете ли, что у алжирского дея под носом шишка?” Сто с лишним лет миновало, а методе сносу нет. Как новенькая.
И Лопухин, и его — не удивляй-
тесь! — бывшая супруга (была любовь, но улетучилась) наблюдательны, въедливы, придирчивы. Такой бы спрос да с самих себя. Но куда там! К себе — с пониманием, с учетом деликатных обстоятельств, с бережным, массирующим поглаживанием. Что с того, что у Лопухина не до, а после свадьбы “перебывало множество любовниц”. Велика ли беда? Даже в поезде, поспешая к занедужившей в Москве жене, он под перестук вагонных колес “спокойно взял удивленную, но не возражавшую Клавдию Саввишну”. Милые шалости? Но и двойная бухгалтерия тоже. Себе — можно, с других — по всей строгости закона. Ибо, как проповедует Татьяна Егоровна, а я обопрусь на ее литературный авторитет, “нравственность — основа, а не экономика. От безнравственности все беды человечества”. Сформулировано с подобающей классику точностью. И не стоит придираться, что сама героиня скоренько переключилась со своего ненаглядного Сериоженьки на Степана Юрьевича. Это совсем не то, о чем вы подумали. Не шуры-муры, а родство душ, обоюдное увлечение императором Константином Великим, совместная озабоченность судьбой Византии и ее трагической сквозь века борьбой “с варварством языческим, латинским и магометанским”.
Однако при всем желании с Татьяны Егоровны уже не спросишь — скончалась. С Лопухина — тоже. Пошумел, подточил устои, поплакался о погубляемых большевиками архитектурных реликвиях — и взялся за ум. Докторскую диссертацию защищать, “Титаном” командовать, а потом научной работой в Москве. И так до самого эпилога, до долгожданных реформ, когда все рухнуло, институт приказал долго жить. Хорошо еще, что сын подсуетился и успел приватизировать издательство. Не ахти какая, но финансовая подпитка. А дети Лопухиных, Новиковых, те и вовсе освоились в рыночных дебрях. Стали крутые, как новые русские. Даже чеченцев с дагестанцами наняли. Не крыша, а секьюрити. Почувствуйте разницу.
Так что спрос не с закоперщиков, а с других. Если есть претензии, направляйте их к Белинскому с Че Геварой, Марксу с Брежневым, католикам с протестантами, шестидесятникам с ревизионистами, они втравили. Отдуваться же, однако, нам с вами. Вкупе с учителями, врачами, военнослужащими и прочими бюджетниками. Особенно пенсионерам, которые в нашем обществе есть головная боль всей нации. Однако пенсионеры люди сознательные, войну выиграли, Днепрогэс возвели, космических ракет понаделали. Значит, патриоты, значит, еще потерпят. Многая вам лета, спите спокойно, дорогие товарищи.
Игорь Аверьян. “Тень Титана”: Роман. — “Москва”, 2001, № 8—9.