Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2002
Дмитрий Павлович Костомаров — доктор физико-математических наук, профессор МГУ, член-корреспондент РАН.
Мои заметки посвящены событиям, связанным с именами двух полководцев, которых разделяет промежуток времени около ста лет. Их победы стали достоянием российской истории, но они также вошли в историю нашей семьи, существенно повлияв на судьбу четырех ее поколений, — прадедушки, дедушки, отца и меня. Расскажу обо всем по порядку.
Карс
Николай Николаевич Муравьев-Карский (1794—1866) семнадцатилетним юношей был зачислен в армию в чине прапорщика, участвовал в Отечественной войне 1812 года и последовавших за ней заграничных походах русской армии. Был одним из организаторов декабристских кружков, потом от движения отошел, однако после поражения декабрьского восстания продолжал выступать за отмену крепостного права. Участвовал в войнах русско-иранской (1826-1827 гг.) и русско-турецкой (1828-1829 гг.). Получил чин генерала от инфантерии. Название турецкой крепости было добавлено к фамилии генерала в память о его самой большой победе.
В X—XI веках Карс был центром армянского феодального государства, в XVI веке, в период расцвета Османской империи, эти армянские земли захватили турки и превратили Карс в мощную крепость, прикрывавшую страну с северо-востока со стороны Кавказа. После того, как в XVIII веке Россия прочно обосновалась на берегах Азовского и Черного морей, началось завоевание Кавказа и вытеснение Турции с грузинских и армянских земель в Закавказье. В силу своего стратегического положения Карс на долгие годы оказался в центре военного противостояния двух государств.
Попытка штурма Карса в 1807 году не увенчалась успехом. Впервые русские войска взяли крепость во время русско-турецкой войны 1828-1829 годов. По Адрианопольскому мирному договору, которым завершилась война, Россия получила на Кавказе большую часть Черноморского побережья, доходящую почти до Батума. Однако Карс был возвращен Турции.
Через четверть века произошла новая война между Россией и Турцией, получившая название Восточной или Крымской. Ее начало было для России удачным: сухопутные войска провели наступательные операции в Молдавии и Валахии, адмирал Нахимов разбил турецкий флот под Синопом. После этого Англия, Франция и Сардинское королевство, не желавшие усиления влияния России на Балканах и Ближнем Востоке, вступили в войну на стороне Турции. Основные события разворачивались в Крыму, где союзники высадили мощный десант и, имея преимущество в живой силе и вооружении, осадили Севастополь. История героической обороны Севастополя хорошо известна.
В 1854 году генерал Муравьев был назначен наместником на Кавказе и главнокомандующим Отдельным Кавказским корпусом. Весной 1855 года в самый разгар тяжелых боев в Крыму за Севастополь он с отрядом в 40 тысяч человек блокировал крепость Карс. Его гарнизон насчитывал 33 тысячи человек. При таком соотношении сил прямой штурм хорошо укрепленной крепости был невозможен. Началась длительная осада. Чтобы снять ее, турки высадили в Сухуми 45-тысячный десант, которым командовал Омер-паша. Десант двинулся в сторону Карса, но его встретил русский отряд под командованием генерала И. К. Багратиона-Мухранского. Хотя соотношение сил было не в пользу русских, отряд сначала задержал противника на реке Ингури, а потом окончательно остановил на реке Цхеницхали. Большую помощь в борьбе с турецким десантом оказали грузинские и абхазские партизаны. В результате Омер-паша был вынужден отойти обратно к Сухуми и отплыть оттуда восвояси.
В конце 1855 года произошли два события. В октябре пал Севастополь, а в ноябре, не дождавшись помощи Омер-паши, капитулировал Карс. Корпус генерала Муравьева взял в плен 15 тысяч турецких солдат и офицеров, включая командующего гарнизоном (мушира) Вассиф-пашу, и захватил всю крепостную артиллерию. На этом боевые действия в Крыму и на Кавказе практически прекратились. Начались мирные переговоры, в которых Россия выступала как проигравшая сторона. В этих условиях победа генерала Муравьева приобрела особенно важное значение. Карс стал “разменной монетой”, его пришлось отдать Турции, чтобы вернуть себе Севастополь.
Дальнейшие события вокруг Карса, в которых генерал Муравьев уже не принимал участия, оказались напрямик связанными с моими предками. Во время Русско-турецкой войны 1877-78 годов Карс был взят русскими войсками в третий раз. Произошло это в результате дерзкого штурма крепости в ночь с 5 на 6 ноября 1877 года. Общее руководство операцией осуществлял генерал И. Д. Лазарев, а одной из колонн, штурмовавших крепость, командовал мой прадедушка генерал Павел Николаевич Шатилов. За умелое руководство 40-й пехотной дивизией и личное мужество он был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени и золотой шпагой “За храбрость”. Фамилию прадедушки в числе других георгиевских кавалеров можно найти в Георгиевском зале Кремля.
После завершения войны Карс на 40 лет перешел к России. Семнадцать лет в нем нес службу мой дедушка, военный инженер Дмитрий Коронатович Костомаров. Он был направлен в инженерное управление крепости в 1886 году сразу после окончания Николаевской инженерной академии и прослужил там до 1895 года, затем в 1909 году был вторично направлен в Карс теперь уже начальником инженеров крепости с производством в генерал-майоры. С 1913 года по 1917 год он совмещал эту должность с должностью коменданта крепости. Детские годы моего отца Павла Дмитриевича Костомарова прошли в военном гарнизоне Карса. Отец рассказывал, что в центре крепости был установлен красивый памятник павшим русским воинам.
После октябрьского переворота брошенная на произвол судьбы Кавказская армия была вынуждена прекратить военные действия. В результате в 1918 году Турция вернула себе Карс де-факто, а в 1921 году по Карсскому договору — де-юре. Многие армяне, с которыми я обсуждал проблему Карса, не могут простить советскому правительству ту легкость, с которой оно “подарило” проигравшей Первую мировую войну Турции исконно армянские земли.
У генерала Муравьева-Карского было два брата: старший — Александр и младший — Михаил. Поначалу их жизненные пути были удивительно похожи: Московский университет, Отечественная война 1812 года, заграничные походы, декабристские кружки, отход от декабристов. Однако после декабрьского восстания судьба братьев сложилась по-разному.
Александр Николаевич был осужден по делу декабристов и сослан на два года в Сибирь. После возвращения из ссылки занимал различные административные посты, был военным генерал-губернатором в Нижнем Новгороде. Выступал за отмену крепостного права, активно участвовал в подготовке крестьянской реформы 1861 года. С 1861 года генерал-лейтенант и сенатор.
Михаил Николаевич тоже находился под следствием по делу о декабристах, но был оправдан. Принимал участие в подавлении Польского восстания 1830-1831 годов. Потом в качестве генерал-губернатора Северо-западного края с чрезвычайными полномочиями жестоко подавил еще одно Польское восстание 1863-1864 годов, заслужив титул графа и позорную кличку “вешателя”. Был ярым противником крестьянской реформы.
О Муравьеве-Карском я узнал от отца из рассказов о его детстве в Карсе, узнал по секрету, потому что хвалить в то время царских генералов было небезопасно. О Муравьеве-вешателе прочитал в школьном учебнике “Истории СССР”. “Подвиг” генерала-палача полагалось знать всем советским школьникам.
В 1993 году в составе представительной делегации университетов стран СНГ я посетил Турцию. Как обычно в таких случаях, в нашу честь был дан официальный обед, на котором присутствовали ректоры турецких университетов. Распределение гостей за столами было предопределено заранее: место каждого гостя указывала специальная карточка с его фамилией. Одним из моих соседей оказался ректор университета города Карс, представительный мужчина лет сорока пяти — пятидесяти. Когда мы немного освоились и разговорились, я показал ему свою карточку и спросил, не слыхал ли он когда-нибудь такую фамилию. Мой собеседник удивленно посмотрел на меня, отрицательно покачал головой и поинтересовался, почему я об этом спрашиваю. Я ответил, что во время Первой мировой войны мой дедушка был “муширом” Карса. Мне стало ясно, что нынешние жители города не знают русскую страницу его истории. Задать коллеге вопрос о судьбе памятника русским воинам в Карсе я не решился.
Московская осень 41-го года
Легендарным Парадом Победы в Москве 24 июня 1945 года командовал маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский (1896—
1968) — прославленный полководец Великой Отечественной войны. Не буду пересказывать его биографию и описывать боевой путь. Он сам это сделал в мемуарах “Солдатский долг”, моя цель иная.
Я хочу рассказать о своих детских впечатлениях о начале Великой Отечественной войны, о битве за Москву, о той роли, которую сыграли в судьбе нашей семьи 16-я армия и ее командарм Константин Константинович Рокоссовский
Во многих литературных произведениях, кинофильмах, театральных спектаклях о Великой Отечественной войне действие начинается в мирное время за несколько дней или даже часов до рокового воскресенья 22 июня. Прием действует безотказно. Начну с довоенной интродукции и я.
В 1940 году моего отца из-за плохой анкеты лишили допуска и уволили с авиационного завода. Новым местом его работы стала небольшая фабрика с громким названием “Производственный комбинат”, на которую он был принят главным инженером. Комбинат принадлежал Министерству путей сообщения. На комбинате шили постельное белье для спальных вагонов и делали дешевую железную посуду для рабочих столовых. Для производства такой продукции допуска не требовалось.
Комбинат располагался на станции “Левобережная” Октябрьской железной дороги в восемнадцати километрах от Ленинградского вокзала и в шести километрах от границы города того времени. Свое название станция получила потому, что находилась на левом берегу канала “Москва—Волга”. Сейчас “Производственный комбинат” и станцию разделяет Московская кольцевая автомобильная дорога.
Комбинат имел на своей территории три одноэтажных жилых дома для сотрудников с “удобствами во дворе”. В одном из домов отец получил двухкомнатную квартиру. В мае 1941 года мы с младшим братом закончили учебный год в школе по старому месту жительства и семья переехала на Левобережную. Наш дом стоял в лесу в 15 минутах ходьбы от канала, где можно было купаться, кататься на лодке, ловить рыбу. Впереди нас ждали три месяца летних каникул, но беззаботная жизнь оборвалась уже через три недели.
Я хорошо помню 22 июня. Мне было тогда двенадцать лет. Сейчас стыдно признаться, но, в отличие от взрослых, меня выступление Молотова не обеспокоило. Как и все мальчишки, я любил смотреть фильмы про войну, где красные легко побеждали белых, Петр I — шведов, Александр Невский — тевтонских рыцарей. Однако эти победы были достоянием прошлого. Будущую победу нам показали в фильме “Если завтра война”. Над ним трудились, зарабатывая хлеб насущный, три сценариста и четыре режиссера, а визитной карточкой фильма стала песня под тем же названием, написанная братьями Покрасс на стихи Лебедева-Кумача. Вот как представлял будущую победоносную войну поэт-песенник:
Полетит самолет, застрочит пулемет,
Загрохочут могучие танки,
И линкоры пойдут, и пехота пойдет,
И помчатся лихие тачанки.
Результат такого взаимодействия всех родов войск не вызывал сомнений:
И на вражьей земле мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом!
Фильм получил Сталинскую премию. Вождь лично одобрил творение кинематографистов, подтвердив своим авторитетом, что все так и будет. Однако Гитлер и его генералы действовали по иному сценарию. В первые дни войны была оккупирована Белоруссия и большая часть Украины.
С началом войны во всех средствах массовой информации была развернута массовая пропаганда против смертельного врага. Вспомним песню “Священная война”, статью И. Эренбурга “Свобода или смерть”, плакат “Родина-Мать зовет”. В кинотеатрах появились выпуски военной кинохроники и игровых короткометражек, получивших название “Боевых киносборников”. В ту пору они пользовались успехом и, следовательно, достигали своей цели.
Через месяц после начала войны начались налеты немецкой авиации на Москву. По сигналу воздушной тревоги отец уходил на комбинат, а мать уводила брата и меня в бомбоубежище, вырытое во дворе дома. Однако удержать нас в тесном, забитом людьми склепе было невозможно: мы все время стремились вырваться наружу. Комбинат находился в зоне противовоздушной обороны Москвы, рядом стояли зенитные батареи. Было интересно смотреть, как по небу шарили прожекторы. Поймав немецкий самолет, они брали его в “крест” и вели под обстрелом зениток. Канонада с небольшими перерывами продолжалась всю ночь. Утром мы лезли на крышу дома собирать осколки зенитных снарядов. На железной крыше они были лучше видны, чем в траве вокруг дома.
Загородная Левобережная не интересовала немецких летчиков: за все время войны возле нас не было сброшено ни одной бомбы. Мы успокоились и перестали ходить в бомбоубежище. Правда, спать ложились одетыми и не запирали входную дверь, чтобы в случае пожара успеть выскочить на улицу. В полутора-двух километрах от нас находились железнодорожный и шоссейный мосты через канал. Странно, но их тоже ни разу не бомбили. Может быть, немцы берегли мосты для себя?
Первого сентября мы пошли в школу, которая располагалась на станции “Ховрино”. Я начал учиться в пятом классе, брат в третьем, однако проучились мы недолго. В конце сентября занятия прекратились. Младшие классы распустили по домам, а мальчиков из пятых — десятых классов стали возить на платформу “Подрезково”, расположенную в 30 километрах от Ленинградского вокзала. Там тысячи людей из Москвы и Московской области, растянувшись на много километров, рыли противотанковый ров. Наша полудетская бригада землекопов старалась внести свой посильный вклад в общее дело. Позднее я нашел в мемуарах маршала Г. К. Жукова замечание о заблаговременной подготовке оборонительных сооружений вокруг Москвы:
Сотни тысяч москвичей круглосуточно работали на строительстве оборонительных рубежей, опоясывающих столицу. Только на внутреннем поясе обороны в октябре и ноябре трудилось до 250 тысяч человек, три четверти которых составляли женщины и подростки.
Между тем фронт неумолимо приближался. Паника 16 октября загородную Левобережную не затронула. Слухи о ней дошли до нас позднее, когда обстановка уже была взята под строгий контроль. 20 октября в столице ввели осадное положение. Началась битва за Москву. 16-й армии, которой командовал тогда еще генерал Рокоссовский, в этой битве достался один из самых сложных участков: она обороняла Волоколамское направление.
На шоссе Клин — Волоколамск есть большое село Петровское. Последние тридцать с лишним лет я регулярно бываю там в летние месяцы. Во время походов за грибами часто нахожу на опушках леса старые окопы. Это наши окопы, поскольку все они обращены на запад. Можно только догадываться, какие сражения развернулись здесь 60 лет назад.
В селе два военных памятника. Один, как рассказывали старожилы, пережившие непродолжительную немецкую оккупацию, установлен на братской могиле. Солдат в плащ-палатке с каской в левой руке сурово смотрит на запад, откуда пришел враг. Второй памятник — ценное историческое свидетельство: на обелиске значатся фамилии воинов из Петровского и пяти соседних деревень, погибших во время Великой Отечественной войны. Всего более ста человек. В сельской местности родственники живут компактнее, чем в городе, поэтому многие фамилии повторяются. Вот, например, три брата Дудукины: Виктор Иванович (1916), Василий Иванович (1918), Егор Иванович (1920), три брата Киселевы: Александр Игнатьевич (1916), Петр Игнатьевич (1919), Андрей Игнатьевич (1922); отец и сын Бухаревы: Константин Николаевич (1896) и Борис Константинович (1920), отец и сын Юрягины: Яков Николаевич (1897) и Евгений Яковлевич (1924).
Военные историки ведут счет нашим потерям в Великой Отечественной войне на миллионы. Такие подсчеты необходимы для анализа хода и итогов войны. Однако миллион — большое число. Его трудно себе представить и, тем более, разглядеть в нем судьбу отдельной семьи, отдельного человека. Обелиск в Петровском предельно конкретен. Он наглядно показывает, какой трагедией обернулась для нас война, какую цену пришлось заплатить за Великую Победу.
Однако вернемся в 1941 год. Накануне введения карточной системы резко ухудшилось снабжение продуктами питания. В магазинах загородной Левобережной это было особенно заметно. Пропали мука и сахар, начались перебои с крупой, хлеб был только черный. Выручало то, что в соседней деревне можно было сравнительно дешево купить овощи: картошку, морковь, капусту. Мы тогда еще не знали, что впереди нас ждет шестилетний период хронического недоедания, когда высшим жизненным благом становится кусок хлеба.
Как-то раз мы с мамой поехали в Москву, чтобы проведать бабушку и купить какую-нибудь еду. Во время этой поездки я увидел картину, которая до сих пор у меня перед глазами. По широкой московской улице гнали большое стадо коров. Голодные, измученные животные с трудом передвигали ноги. От немцев их увели, но было совершенно ясно, что до новых “зимних квартир” они не дойдут. Их ждала либо бойня, либо смерть прямо на дороге от истощения.
С первой декады ноября Левобережная стала прифронтовой зоной. Здесь, на заранее подготовленных позициях, установили дальнобойную артиллерию, которая должна была держать под прицелом Ленинградское шоссе, Октябрьскую железную дорогу, подступы к городу Химки и правому берегу канала. Пушки стояли в двухстах-трехстах метрах от нашего дома, и мы часто бегали к артиллеристам. Они предупреждали: “Если мы начнем стрелять, ни одного стекла в ваших домах не останется”. При этом опускался другой вопрос: останутся ли сами дома, когда противник откроет ответный огонь.
В двадцатых числах ноября немцы взяли Клин и Солнечногорск. Пытаясь развить успех, они двинулись в двух направлениях: вдоль Ленинградского шоссе прямо на Москву и на восток, на Дмитров, чтобы обойти Москву с севера. Ценой неимоверных усилий и значительных потерь армия Рокоссовского остановила продвижение противника к столице на рубеже Баранцево — Крюково — Красная поляна. От линии фронта до границы города оставалось около 30 километров, до Левобережной — всего 20. Верховный Главнокомандующий и будущий генералиссимус мог бы в те дни доехать от кремлевского кабинета до передовой всего за полчаса. Отто Скорцени с какой-то колокольни уже разглядывал Москву в свой полевой бинокль, а для обстрела города были привезены специальные 300-миллиметровые орудия. Гитлер готовился принимать парад на Красной площади. К великому счастью, наши солдаты остановили врага, а потом в ходе декабрьского контрнаступления отбросили его от Москвы. Противотанковый ров в Подрезково остался невостребованным, а пушки, установленные на Левобережной, так и не стреляли. Позднее маршал Жуков в своих воспоминаниях писал:
Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: битва за Москву.
Прошли десятилетия, но меня до сих пор не отпускают воспоминания об осени 41-го года. Когда, направляясь в аэропорт “Шереметьево”, я въезжаю по Ленинградскому шоссе на высокий мост через канал, то обязательно бросаю взгляд направо, на некогда прифронтовую Левобережную. Потом после Химок шоссе пересекает Октябрьскую железную дорогу, и тогда я смотрю вдоль нее в сторону станции Крюково, где насмерть стояла 16-я армия генерала Рокоссовского, не позволившая немцам сделать последний шаг к порогу нашего дома.