Эпистолярная драма. Окончание
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2002
Часть вторая Страсти по России Письмо Алексея Варваре (январь 2001 года) Сыт я духовной снедью нашей Москвы престольной: крупной тут ловят сетью, крупною солят солью. Пьеса прошла здесь вяло — еле партер заполнен (ты меня уломала, я как дурак исполнил). Но бенефис Аглашки — бешеный, против правил! Тихо и без огласки был арестован Павел. Не было в прессе травли (этот народ — наушкан!). Что же я понял в Павле — мальчике на побегушках? Страстная кровь семита, трезвая — армянина... Но она для него — Лолита и Виардо Полина. Если заглянешь в недра: любит от сих — доколе? — она для него и Федра (в смысле заглавной роли). Словно не видел краше (вот уж чего — навалом!), лет на десяток младше, а с ней — как с ребенком малым. Был бы судья под знаком этой любви — да где там! — будет судить по бумагам или скорей — по дискетам. Было уже однажды — он налетел на пули, яростный, бесшабашный, явный — мертвец в отгуле! К новым властям, пожалуй, не перенес притирки. Грузят товар лежалый для биржевой Бутырки... Северный ветер сучий бьет по последним листьям! Ты же с тебе присущей благостью — помолись там... Четвертый комментарий (январь 2001 года) Как много красоты в заброшенной аллее, и снежные цветы, и вьюжные лилеи, молочные стога, вся в белых перья липа: глубокие снега, любимые до всхлипа... И негу, как нугу, тянуть. Как конь телегу, сквозь мир тащить тугу: свою тоску по снегу. Мочалить бечеву страданий до момента, когда влетишь в Москву — из захолустья Кента. Во все концы видна (и Гоголю из Рима) страна, как купина, стоит — неопалима. В заиндевевший дом войдешь (следы погрома), любовию ведом (как Пушкин из Арзрума). Смирись и не базарь: живешь, не в гроб положен, хоть и один, как царь (и как в Крыму — Волошин). Количество пропаж спиши на Божью милость. Вокруг иной пейзаж — все видоизменилось: от Спаса-на-крови и до владельцев новых на Спасско-Лутови — новых лугах медовых. Письмо Варвары Джону (из Москвы) От рассвета до ранней крещенской тьмы кто расставит силок, кто подставит ботинок... «Никогда не путешествуйте с неверующими людьми», — сказал мне однажды смиренный инок. Замосковье в глубоких лежит снегах, утопает в сугробах аглаин терем, мы не можем с нею найти никак общий язык, хоть и мягко стелем. Молчит ли, честит ли весь мир до утра, проглянет ли нежности рваная кромка, но втягивает в себя, как черная дыра, пустая космическая воронка. Боюсь, что детали весьма далеки от оксфордских малобюджетных дискуссий... Компьютер изъяли, пишу от руки. Где ложь и где правда — судить не берусь и съезжаю в гостиницу завтра — дела: в Москве все бегут (на пожар ли, оттуда ль). Не знаю, насколько я ей помогла... Целую. До встречи, мой аглицкий сударь. P.S. А сны под утро — скользкая стезя: ты снился так, что вслух сказать нельзя! Письмо Аглаи (19 января 2001 года) Поглажу котенку пушистую шерсть, он прильнет ко мне — без опаски: тридцать шесть и шесть — температура ласки! Это приют от дурных вестей, если ласкать умеем... Что же мы варим смолу страстей, огонь под котлом лелеем?! Зачем я все это пишу вдогон, все выше стремлю стропила? Ты так утишала свой пастырский тон! (Но в сердце своем — осудила.) Оставила в спальне свою Псалтирь, значит, вернешься для того ль, чтоб сказать мне: иди в монастырь или замуж за короля... Но я не играю в эту игру — тавро на судьбу не ставлю, и то, что предназначалось Петру, не может достаться Павлу. Спиши это все на актерскую звень, на паненский мой норов лютый: я тоже швырялась в свою же тень чернильницею, как Лютер! С ангелом тоже боролась, ан глядь — порвалась становая жила... Павла вчера отпустили. В пять привезла его, ублажила. Нет, как ты знаешь, на мне креста, что ни день, то живу безбожнее. И ты мне сказала, что я — пуста, гремлю, как ведро порожнее. Может, я просто надорвалась в гору тащить салазки... «Съисть то он съисть, да кто ж ему дасть!» — это я снова о ласке. Письмо Алеши Н. Она письмо открыла отрешенно и вздрогнула: на нем приписка Джона! «...Я всякий раз, идя к амвону, сворачиваю шею мобайлфону (как надоедливый петух — шумит и возмущает дух!). Но дома я его включаю. Звони, любимая! Скучаю. ...По русски, как это, депеша(?) пришла сегодня от Алеши... С оказией передаю... Ты — в Пюхтице? Твой Джон. Люблю...» Само письмо — в нем разобрался кто б: мозолили глаза все фразы разом... Как-будто отправитель был «под газом», хоть и терзал услужливый «лаптоп». .................................. ...посыл я убираю волевой... Когда мы жили с ней на Беговой в занюханной огромной коммуналке (все страсти — от пальбы до перепалки!), ей и тогда претило быть одной: Петра любила, а жила со мной... Она мне письма пишет, как в бреду: рождественское длит колядованье у вас под дверью, в розовом саду... ...Я на своей премьере, на Тайване, в парную окунулся духоту... ...Войти в поток, не замутнив истока? Пиеса не вошла в свои пазы: ее перетолмачили (премного) на мандаринский (неземной!) язык. Да и актеры — странноватой масти... А все ж — мои «Абстракции и Страсти» и премией, и грантом увенчали (восполнил московитские печали). ...Представь, здесь был А.М. (!) (как сам сказал мне, кстати, все десять дней торчал, как пень, на складе!). Я с ним столкнулся — толстый стал, как овощ — в музее императорских сокровищ, где есть чем любопытство утолить... Ну сколько можно эту пытку длить! Есть пракитайский сказ, с подтекстом и поддоном, о рыбе-карп, желавшей стать драконом... ...Премьерный высылаю вам буклет — богат, цветист, но — видишь ли? — букв нет! Бес самохвальства остается в силе — зри иероглиф: «Страсти по России»... Реклама беспардонная весьма... Аглая бьет фарфор? И бьет по нервам... И ей и нам бы не сойти с ума в году — от Рождества — две тыщи первом. Я здесь российский ветер не посею... Пиши:cumir.(собака)aleks.(ею) P.S. «Знатная дама, читающая любовное письмо», в руке японский веер теребя... ...да знала ль ты? что я? любил тебя... ...я не хотел, но молвилось само... Пятый (возвратный) комментарий (в ночь на 18 декабря 2000 года) Упрятать в стол, оставить на потом их письма (словно записи в альбоме)... Бесчинствует невиданный потоп в давно уж не туманном Альбионе. Вскипели горемычные моря, шатается кумирня мушки шпанской, и носит без ветрил и без руля по миру — остов церкви англиканской. Крушит, бушует и стрижет под ноль природа не без веского резона... Джон резко повернул тяжелый руль, дабы не сбить роскошного фазана. Циклон ли наводнением накрыл фазаньи и звериные угодья, он в свете фар забился и застыл: нечаянная жертва непогодья. Ночь Саввы и Варвары — лишь чуть-чуть длиннее прежних, но черна, как деготь. Похоже, что фазан лишился чувств, поскольку даже дал себя потрогать! Варвариных не счисля именин, быв в Оксфорде (и вдалеке от дома), Джон в «Общество» заехал «имени Албания и Сергия (святого)».1 Посеяли тут русское зерно лет семьдесят тому, пожалуй, с гаком философы-изгнанники — Зернов, Бердяев и отец Сергей Булгаков. На чужине сумели не пропасть, и основали «Общество», на равных людей окрестных окормляя всласть (приветливых и все же — инославных). Ходить ли по дрова в заморский лес, в парламенте ль «голосовать ногами»,2 чтоб голосов случился перевес... Или потрафить чуду в Ноттингаме?3 Так думал Джон... И бурею влеком, ополоумев от небесной качки, покрытый водами едва ль не целиком, метался остров, как больной в горячке. Доехать бы до света и тепла, «до хаты» их, которая — не с краю... Он знает, что Варвара не легла, что завтра ей встречать свою Аглаю. ...Она в родне потрафила не всем: весьма сильна славянская начинка. Судили: «То ли Джон с ней обрусел... То ли колдунья — эта полтавчанка... От злых ли тут упряталась годин, зачем-то не меняет русский паспорт...» Страна другая — только Бог един. Не помню, кто сказал, возможно — Вордсворт4. Таиться за замками за семью, любить, не удостаивать ответом... Еще одну фазанову семью Джон обогнул, зависнув над кюветом. 2—14 декабря 2000 года Лондон Конец второй части
1 Экуменическое «Общество св. Албания и св.Сергия Радонежского» основано в Англии русскими философами-богословами Н.Зерновым, Н.Бердяевым, отцом С.Булгаковым и др. в двадцатые годы прошлого уже века. Несколько лет тому назад по экономическим причинам переместилось из Лондона в Оксфорд, где давно существует многочисленная православная община. Именно в Оксфорде в 1946 году начинал свою пастырскую деятельность Митрополит Антоний Сурожский.
2 В английском парламенте голосуют совсем не так, как принято во многих gарламентах мира, где раньше голосовали поднятием рук, сейчас нажатием электронной кнопки. В Англии, начиная с 1836 года и по сю пору, действительно «голосуют ногами». То есть — те, кто «за» — выходят в западную дверь. А те, кто «против» — выходят в восточную. Вся процедура занимает не более шести минут и называется не голосованием, а разделением мнений. Но к этой процедуре прибегают только в том случае, если становится очевидной разница во мнениях. А до этого те, кто «за», громко кричат ЙЕЕ, а те, кто против, — НООУ. И если становится ясным, что хор парламентариев слишком разноголосый — тогда и прибегают к голосованию «ногами».
3 В середине девяностых годов прошлого столетия (1995г.) в городе Ноттингаме (Nottingham) прихожане одной из англиканских общин вместе со своим викарием перешли в лоно Русской православной церкви.
4 Вордсворт (Wordsworth) (1770—1850) — английский поэт.
Часть третья
Варвара в снегах
Действующие лица:
ВАРВАРА СУХОВЕЙ-СУПЕРСТОУН, АГЛАЯ ПОТОЦКАЯ, ДЖОН СУПЕРСТОУН, АЛЕКСЕЙ НАСЫРОВ, ПАВЕЛ ЭДОЯН, ПЕТР ПОНОМАРЕВ (упоминаемый посмертно).
Новые герои:
ВЕНИАМИН ЛУЗГИН — театральный деятель всероссийского масштаба. Родом с Алтая. Субтильного сложения, подразумевающего хорошо развитую мускулатуру. Узкоглаз, длинноволос. Завоевав в Москве блестящую актерскую репутацию, неожиданно для всех на пике славы (начало 90-х), ушел работать в алтайское лесничество. Вернувшись в театральный мир, основал частный передвижной (всероссийский) театр «Гамаюн», кочующий по городам и весям. Его труд был замечен и увенчан многими российскими и международными наградами. Честолюбив. Агрессивен. Склонен к запойным депрессиям. Влюбчив. Раним и бессемеен. Опекает двоих внебрачных детей (в Москве и Омске), помогает им материально и забирает их на каникулы, несмотря на кочевой, неустроенный театральный быт.
РИТА КИМ — начинающая актриса, бывшая цирковая гимнастка, влюбленная в Вениамина и Варвару. Играет заглавную роль в пьесе Алексея Насырова «Ябло- ко — tree1 — раздора», которую, по личному приглашению Лузгина, должна ставить в их театре Варвара Суховей.
1 Tree — дерево (англ.) — по-русски произносится «три».
Первая часть опубликована в «ДН» № 12, 2001 г.Письмо Варвары Алексею (февраль 2001 года) В России все еще зима. А у меня ума нема! Меня ведет стезя незрима: все — в Рим, а я бреду из Рима... Такой порок — неизлечим: до Омска поездом — зачем?! Сидеть в купе своем, как в танке, чтоб на сибирском полустанке соленых рыжиков купить? ...Но воз сомнений с рук не сбыть, не расплескать тоску сквозную... Люблю я печку поездную, вагонную ночную гарь. Листать судеб людских букварь, купаться в речке русской речи... Я так заехала далече, изрыв пространство, будто крот, чтоб разглядеть судьбу с испода. От недостатка кислорода зевота раздирает рот, в снегах, в пелёнах зимней дрёмы... Не я коснулась этой темы — сама в дороге догнала! Тут совпаденья — высшей пробы... В снегах раздеться догола — хоть ради куража! Попробуй инкогнито и безмятежно погрязнуть в сладостных грехах! Проснулись — тьма вокруг кромешна, стоим в снегах по самый пах — на станции какой-то энской: железный поезд президентский мы пропускали — якобы... Опять порасшибали лбы, гнобясь, российские чинуши... Снега взошли — по наши души: вне графиков и расписаний ползем по снежной целине... Мы не в свои подсели сани! И, кажется, не мы одне... Из Третьего отъехав Рима, пишу в вагоне, от руки... В пути печаль неодолима. Повсюду свищут сквозняки. Ты где?! Плечистый и причастный... Тебе к лицу театрик частный, а не скитальца рваный плащ! Уже не вырваться — хоть плачь! — из снежной залежной чащобы... Ты на Тайване (ли)? Еще бы! Под сенью отческих кулис твои дела не задались... Но не дай Бог, чтоб окаянны бумаг исписанных Монбланы обрушились и погребли тебя от родины вдали... В окне вагонном — хвост метели. Я буду в Омске три недели в театре «Гамаюн» (нуво) — и не спроста, и делово... Прощай, перчёный и речистый! В странноприимный дом Отчизны нагрянешь скоро ли — Бог весть... ( А мог бы денег перевесть, хоть далеко не олигарх!) Варвара — (в шелковых снегах...) Письмо Варвары Джону (из Омска в графство Кент) Ты слишком хорошего обо мне мнения, дорогой мой, заморский, чудесный, везучий... Я не поехала в монастырь на моления: словно карта у шулера из рукава, выпал иной и нечаянный случай. Железной дорогой, пространство кроша, путь проторив столбовой и санный, от безумной столицы до степенного Иртыша в смертном саване льда... Словом, в сердце сибирской саванны въехав на старом стальном коне, износившем гриву свою и копыта, лисью горжетку надежды на плечи накинув, зане предполагая, что главная песня еще не спета, с головою увязнув в роскошных больших снегах, я себе устроила беспросып и просых. Ну и что с того, что давно истоптала в прах свои башмаки железные, истончила волшебный посох... Всласть поплутала когда-то моя стезя в дебрях родных и прельстительно непролазных. По гололеду русскому вниз скользя, вновь погрязая в забытых мирских соблазнах, только тебе, мой далекий, могу сказать накануе поста и Господнего Воскресенья: я не знаю, как с лицевых счетов списать прелесть и сласть житейскую: нет спасенья... Мглою страстей помрачаемся... Разве нет? (Я о себе, ты — молитвенник и предстоятель.) Как отрешиться от мира и дать обет?! (Лучше б обед, как сказал бы хмельной приятель.) Мне бы сейчас промолчать, посмотреть в окно: вьюжное кружево, выйдешь — снега по пояс... Кто ничего не терял, тому не было и дано: я догнала свою жизнь — заскочила в ушедший поезд. На театральной сцене, мощным покрытой льдом, ставлю спектакль по пьесе: « Яблоко — три раздора». Здешнее закулисье, как и везде, — содом: гонора и гордынь каторжная гоморра. Я не считаю ночи, не исчисляю дня — ты ведь не знал меня ни решительной, ни речистой. Как поживает в Уэльсе наша с тобой родня? Буду молиться. Авось отойдет нечистый... Неотправленное письмо (из Омска) В гостиничные окна дует, метель пружинит и пуржит, и местная Элиза Дулитл в соседнем номере блажит. Мне пожалеть ее — в натяжку: сквозь стенку видно, как она с себя срывает комбинашку, хоть суть давно обнажена... Гостиничная антреприза: уже повержен и раздет телесного ревнитель низа, его сторонник и адепт — как бы за ширмою стеклянной, а не за каменной стеной... Все дело в пьесе — окаянной, и, очевидно, заказной! То искажая, то корежа, живописуя жизнь с колес, кто сочинил ее, Алеша?! А мне вот ставить довелось — в актерской ветреной артели... Мир, друг мой, Божий зоосад... Влетела на хвосте метели сюда недели две назад, на прикупе, на интересе дурацкой карточной игры! Бело в окне от снежной взвеси. Роятся, множатся миры. Буран таранит стены люто. В плену привычных схем и схим терзаю ночью свой компьютер... Стучат... Возможно, Рита... Ким... Варвара С. — В. Лузгину Записка 1-я Вы пригласили — каким-никаким — сторонним меня консультантом. Позвольте заметить, что Рита Ким отмечена Божьим талантом. Для роли, полной любовных грез, ей хватит и тяги, и пара. Но я заплутала в лесу словес... Настаиваю. Варвара. Варвара С. — В. Лузгину Записка 2-я Воздух хватая ртом у края последней бездны, я Вас обвиняю в том, что Вы со мной — нелюбезны! За дровами не видно леса, зато видно лицо Ваше злое. В конце концов эта пьеса предложена Вам — мною! Вы даже Шекспира речи — режете по живому! А что я скажу при встрече автору? Но — живому... В. Лузгин — Варваре С. Записка 3-я Сполна извели и словес, и чернил на анафемы плоти и блуду! Это еще Кант говорил и я повторять — не буду. Ваши претензии я учту, (актеры за вас — горою), и срам прикрою, и наготу задрапирую героям. Козырь телесный не Вами побит, а некою вышнею силой... Но ваш монашеский постный вид... Ей-богу, невыносимо! Письмо Вениамина Лузгина (адресат неизвестен) Лишь только занавес опустится, на волю голь свою отпустишь — такая на душе распутица, такая пасмурная пустошь! Такое крошево и варево, такой тягучий сахар жженый... Во сне лицо увижу Варино и просыпаюсь, пристыжённый. На койку, что ли, лечь больничную, под капельницей распластаться, чтоб с этой теткой заграничною за неудачу расквитаться?! Звень давнего письма любовного, напрасно вызвонилась снова... Она меня и не запомнила — стажера рваного, дрянного! Конечно, юность — лишь заглавие к страстям житейским многотомным... Любовь и нищета бесславия — я занедужил не о том ли?! Уязвлена душа, измаяна тоской не лучшего пошиба: она опять недосягаема, она опять — непостижима! Жаль, память у меня отменная и театральная — по духу... Еще одна любовь нетленная — не много на одну житуху?! Из кожи вылезти! Прославиться! Или затихнуть покаянно. Прощай, иду на плаху: ставится спектакль — на деньги Эдояна... Письмо Аглаи В. Лузгину (из Москвы в Омск) Морок любовный читать с листа: жалко чтеца и чтицу... Что же ты выманил из гнезда эту заморскую птицу? Свистнул (от Темзы до Иртыша!) чуть ли не с брачного ложа. Или забыл, что она — ханжа, выспренняя святоша?! Ишь ты, обижен... его забыли... Рухлядь чердачная в бражной пыли — старомосковские наши были! Были — да сплыли, быльем поросли... Восьмидесятые: в полуподвале бред перестроечный в строчках промеж всякого лыка... Перелакали брагу хмельную напрасных надежд. Перемешали досаду и соду от социальной изжоги. Ага?.. Можно ли дважды ступить в ту же воду, тем паче — в подтаявшие снега? Только приникнешь к старым криницам — плюнут в колодец, и вся недолга! Выплыл Тевтонский: по заграницам модный гуру «Станиславский и К »... Варю ты звал не для пущего весу: конь театральный (иным не чета) тянет-потянет — и вытянет пьесу. Так что спиши ей долги и счета. P.S. Нам тут звонили из высших сфер: все утряслось и промылось... В банке узнай, как прошел трансферт. С Павлом — договорилась. P.P.S Помнишь, дебютный (московский) спектакль, сбрызнутый завистью низкой? Ты мог бы меня задушить (за так!) с яростью венецийской! Но отступился, не захотел. Я к той поре (и ныне) перевидала таких Отелл! А ты был вполне невинен... Записка Риты Ким — В. Лузгину Я из последних сил ласковая тихоня... Как ты меня поносил на последнем прогоне! И все-таки я не злюсь, и даже ни в чем не каюсь, ведь я пред тобой стелюсь, если не пресмыкаюсь... Записка Риты Ким Варваре С. Как жертва чужих повелений, листаю Ваш мрачный задачник: мой Веня — непризнанный гений или признанный неудачник? До Вас — он сворачивал горы: матёр, энергичен, балетен... А Вы с ним вступаете в споры. Он разве не авторитетен? А Ваше словесное жало?! ...Я ранку ему зализала, добавила в чай дибазола, чтоб не было больше разора... Записка Варвары Рите Ким Сколько ни зарекайся — конец наступает девству... Рита, не отвлекайся! Играй, играй! Лицедействуй! Горячий металл монолога извергнется в зал — лавиной! И это в тебе — от Бога. А не — от Вениамина. Записка В. Лузгина Рите Ким Не мне нужна эта встряска! (Смотрела, глазами лупала, маленькая гимнастка, упавшая из-под купола.) Твой голос гремел, как жесть, у жеста — жестка растяжка: ты с роли состригла шерсть — замариновала барашка! Искренна, безобманна, в этом нелепом гриме... Ты раньше была — безымянна, теперь обрела — имя. 26/09/01 Омский комментарий (февраль-март 2001 года) Солома, кажется, едома, когда ты дома всем под стать... Наследство «Оперного дома»1 умножить, а не промотать пытаются в театре омском, на частных выросшем паях. Играют с блеском или лоском на новых, впрочем, скоростях. Тут невротические вскрики, привычка — враз и налегке, когда успех на самом пике, срываться в жуткое пике Во власти авитаминоза, который в марте бьет под дых, в тисках морозного наркоза в снегах домашних, пуховых, какая может быть премьера со спячкой зимней пополам? Какой кураж, кульбит, карьера и театральный тарарам? Но тем не менее, судача у театрального фойе, народ (и пар) валит. Удача непротокольная вдвойне. Укрыта белою порошей подмостков скользкая стезя. Трезвон звонка. Мороз по коже. И снежный занавес — взвился.
1 «Оперный дом» — первый омский театр, основанный в 1765 г. Иваном Андреевым, инженером-строителем острогов и крепостных укреплений.
Записка 4-я (Берег Ла-Манша. Кент. Запись Джона на конверте Варвариного письма из Омска.) Горло булыжника, голыша, сжать в руке — до предела... Господи, где находится моя душа, когда я вхожу в ее тело? Скользкое после отлива гольё дико и неказисто. Что я тут делаю без нее? Экзамен сдаю на приста?1 Где же теперь нахожусь я сам, если она — в Сибири? Или священнический мой сан — или... Письмо Варвары Рите Ким Cлава Те, Господи, не зачах, не выродился народец в этих краях, где спивался Колчак — мореплаватель, первопроходец... Знаешь: не вечно пурге пуржить, а все же — то жмет, то колется... Как бы наладиться — просто жить и перестать беспокоиться? Словно бы лезвием ледяным да — по яремной вене... С Вениамином (твоим) Лузгиным на древнеримской арене — ежевечерний смертельный бой творческих самовластий. Рита, ты стала его рабой неразличимой масти! Неуправляем, силён, остёр, не мракобес, не ирод. Но из-под него ни один актер не выпростается — на вырост! Да что кукарекать, когда я сама едва под него не прогнулась... Видимо, омская эта зима слишком подзатянулась. Занавес снежный с небес навис. В тело ввинтилась вьюга... Главное — сделан спектакль «на бис». И это его заслуга. Эту записку пишу впопыхах, ночью передотъездной, в пышных и душных больших снегах, с нежностью неуместной... От автора: Гостиничный бедлам: клочки счетов, записок... Путь, мягко говоря, опять весьма не близок. Темна под снегом талая вода... Варвара едет. Но куда?... Конец Март-сентябрь 2001 года
1 Прист — священник (англ.).