Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2002
В общем-то Андрей Урицкий, в январском номере “Дружбы народов” (см. статью “четыре романа и еще один”) сравнивший роман М. Кононова “Голая пионерка” с “Иваном Чонкиным” В. Войновича и “Лолитой” В. Набокова, никакой. Америки не открывает. И Виктор Топоров писал об этом в предисловии к роману, и М. Золотоносов в “Московских новостях”. Не отстал от прогресса и Дм. Циликин, открывший, что “Голая пионерка”, уже в отличие от романа Набокова, “свободна от парфюмерных архаизмов “Лолиты” — и потому хотя бы следует признать ее шагом вперед в деле развития русской прозы” (см. завлекательные цитаты на обложке). Впрочем, А. Урицкий пошел еще дальше: по его мнению, “силовые нити от “Голой пионерки” проходят сквозь сочинения Войновича и Набокова к Серебряному веку, и дальше, к Достоевскому”.
Если, конечно, совершенно оторваться от двух реалий романа — этической и эстетической, — то критик, безусловно, прав. Еще бы: перед читателем разворачивается, как значится в подзаголовке, “батально-эротическая феерия … с бодрой войной и гордой блокадой, с чистой любовью и грязным сексом”, с участием главной героини — не то четырнадцати-, не то пятнадцатилетней школьницы-сироты, которая волею судьбы оказывается на фронте и превращается во фронтовую “давалку”. Имеется в романе и антисталинистский, антисоветский элемент — каждое деяние Маши Мухиной (Мухи) на эротическом поприще представлено автором как ее искренний порыв служить Родине, Сталину, партии и т.д., и именно тут критики дружно усмотрели связь “Голой пионерки” с романом Войновича. Правда, А. Урицкому кажется, что именно этот слой в “многослойном”, по его мнению, романе М. Кононова наименее интересен.
Мне, конечно, не слишком лестно признать себя ретроградом (или ретроградкой?), но только эта судорожная готовность критики поспеть за прогрессом, в какие бы формы он ни отливался, представляется мне делом скучноватым и сильно отдающим суетностью. За двадцатилетними юнцами, вовсю гуляющими по порнушной прессе, критикам, пребывающим обычно в среднем возрасте, всё равно не угнаться, так стоит ли игра свеч? Что же касается антисталинистского пафоса, то, вопреки утверждению А. Урицкого, сам по себе он, по-моему, устареть не способен. Всё зависит исключительно от уровня дарования писателя. При наличии “Жизни и будьбы” В. Гроссмана или гениального “Реквиема” А. Ахматовой получили же мы нынче кучу препошлейших антисоветских романов. Ей-богу, не такая уж это и высшая математика.
Так вот. На мой ретроградный взгляд, “Голая пионерка” — роман… Не знаю даже, что же тут будет “во-первых”, а что “во-вторых”. Скорее всего, во-пер-
вых — это то, что писать о 15-летней фронтовичке не просто как о проститутке, а как о проститутке идейной и усматривать тут какой-то сатирический элемент — это не просто пошлость, каковой в книжном мире пруд пруди, а мерзость. И никакая не сквозит тут сатира, а сквозит одно — стремление “успеть”, “урвать” кусочек пирога, покуда эротические блюда у прогрессистов-критиков в цене. Пальму первенства Н. Кононову можно отдать только потому, что до него, по-моему, никто в стиле “заголимся и обнажимся” о молоденьких фронтовичках времен Великой Отечественной не писал.
Теперь же, когда уходят последние фронтовики, времена наступают иные. О чем и говорить: “Нету их — и всё разрешено”.
И мне, вопреки восторженной оценке А. Урицкого, попросту хочется забыть, что я эту книгу читала. Со всеми ее новациями и шагами вперед. Потому что
я — хотя бы из книги Светланы Алексиевич, но и не из нее одной, — отлично знаю, чем был для таких вот девочек фронт, чем он вообще был для женщин, самой природой для войны не предназначенных. А уж 15-летние-то девчушки… приходилось страшнее, чем пехотинцам. И если женщина с войны и возвращалась чьей-то бывшей “ППЖ” или матерью-одиночкой, то это всегда была искалеченная, исковерканная судьба. Вообще тему для сексуальной “феерии” автор отыскал — обхохочешься.
Это, впрочем, не помешало издателям номинировать книгу на премию “Национальный бестселлер”, а также на премию Аполлона Григорьева.
Теперь — во-вторых. Во-вторых, назвать роман М. Кононова, если даже напрочь отбросить его этическое содержание, “замечательным”, как делает это
А. Урицкий, а также смешным, ибо критики дружно усмотрели в нем аттическую соль, было бы сильной натяжкой. Роман этот, увы, весьма и весьма скучен, поскольку, как ни крути, этика и эстетика в литературном произведении все-таки сливаются. И никуда от этого не деться. Неизвестно, например, что означают какие-то нелепые выдумки о ночных полетах Мухи как “невидимого летучего агента” в ее “секретных стратегических снах”, — кто, спрашивается, будет мучительно разгадывать эту символику? Или это тоже один из сатирических элементов романа? И откуда у “давалки” Мухи какие-то сугубо патриотические идеи на предмет ее “занятий” и почему это, собственно говоря, должно вызывать смех? Сколь усердно ни вдалбливалась идеологическая начинка в головы школьников довоенной поры, двигали полковыми путанами совершенно иные соображения.
И почему сквозным мотивом, так сказать, рефреном этого, по мнению критики, высокохудожественного и остросатирического романа сделаны постоянные размышления Мухи о том, где бы ей достать резинку для трусов, — тоже непонятно. Как, скажите, можно углядеть тут связь с романом В. Войновича — романом, между прочим, талантливым и остроумным? Тысяча извинений за банальность мысли, но Иван Чонкин — это своеобразный сказочно-былинный персонаж, этакий Иванушка-дурачок, простодушный и умный, как Иванушкам и положено, и эти его качества рельефнее выделяют окружающую его абсурдность и глупость. Кононовской же Мухи не существует вовсе — ни как сказочного персонажа, ни как реального.
Словом, перед нами — ёрничанье, балаган, только больно уж в неуместных обстоятельствах. От слов, вложенных в уста Мухи: “Ведь ребенку же всякому понятно, как должен выглядеть внешне настоящий коренной ленинградец, который понимает и осознает, какая честь ему выпала — жить в городе великого Ленина, тем более в период блокады его врагом”, — вообще разит издевательством.
В завершение — небольшие реплики.
Я искренне прошу прощенья у ленинградской писательницы-фронтовички, инвалида, награжденной тремя орденами Красной Звезды, некоторыми фактами биографии которой автор “Голой пионерки” весьма беззастенчиво воспользовался и чьей памяти посвятил роман. Заступиться за себя она уже не может, и потому этот поступок со стороны автора, по-моему, не вполне корректен. Я только вспомню добрым словом ее книги, всегда чистые и честные.
А второе — хотелось бы рекомендовать тем, кто прочитал-таки эротически-фронтовой бестселлер, хотя бы перелистать книгу С. Алексиевич “У войны — не женское лицо”. Не для сравнения даже — какое уж тут может быть сравнение, а просто — чтобы дух перевести.
1 М. Кононов. Голая пионерка. Роман. СПб., Лимбус пресс, 2001.