Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2002
Новая серия издательства “Захаров” оформлена стильно (художник — Константин Победин, он же работал с романами Акунина): черно-белые обложки, на первой странице медальон с рисунком китчевым, на последней — такой же медальон с рассудительно-пошловатым изречением, обобщающим суть книги. Например, романа “Анна Каренина”: “Неутоленная страсть жжет душу, утоленная — лишает жизнь смысла”. Но эта “Анна Каренина” не принадлежит перу Льва Николаевича Толстого, это ремейк. И вся серия — ремейки. Так сказать, “Анна Каренина”—2, “Идиот”— 2, “Отцы и дети”—2. Имена исполнителей неизвестны, псевдонимы — насмешливы: Лев Николаев, Федор Михайлов, Иван Сергеев. Автор идеи, надо полагать, издатель самолично, Игорь Захаров. И, прежде чем говорить о каждой книжке в отдельности, поговорим о ремейке вообще.
Термин взят из кинематографа. Известно, что американцы не смотрят иностранных фильмов. То есть, смотрят, конечно, но мало и не в массовом порядке. Много денег, вероятно, на прокате французских или немецких фильмов в США не сделать. А между тем сюжеты французских или немецких фильмов бывают весьма хороши, и предприимчивые голливудские дельцы начали создавать на эти сюжеты свои картины, переделывать (remake) их, приспосабливать для своих зрителей. Получалось неплохо. Так, все знают, что популярный у нас вестерн “Великолепная семерка” — ремейк картины Акиры Куросавы “Семь самураев”; и хуже от этого он не стал. Наголо бритый Юл Бриннер хорош, и стреляют ковбои навскидку, и убитые падают в мексиканскую пыль с изумлением на лице, заставляя зрителя замирать и вздрагивать.
Позже американцы стали снимать ремейки собственных фильмов 20—30-х годов (современный зритель их не видел и не увидит, так чего добру пропадать, и это при дефиците хороших сценариев?). В 90-х уже начали переделывать картины и более поздние, 50—60-х годов. Вслед за Голливудом двинулись и европейцы, и наши соотечественники. Очевидно, что создатели ремейка не особо соотносятся с работой предшественников, а делают фильм как если бы у них был оригинальный, не использованный сценарий. Они изначально исходят из незнания зрителем первоисточника. Возможен и другой подход, постмодернистский, игровой. В этом случае, снимая ремейк, режиссер цитирует предшествовавший фильм, и важно, чтобы этот фильм был широко известен, желательно популярен и знаменит. Пример такого постмодернистского ремейка — “Трактористы—2” ленинградских параллельщиков братьев Алейниковых. Получается, что существуют просто ремейки и п-ремейки (постмодернистские ремейки). Первые рождены на свет коммерческими соображениями, вторые — соображениями художественными.
Ремейк не является исключительной особенностью кинематографа. В живописи тоже есть ярко выраженные ремейки, например “Менины” Пабло Пикассо, написанные по мотивам одноименного полотна Веласкеса. Что касается литературы, то здесь возникает ряд вопросов. Можно ли считать ремейком “Тень”
Г. Х. Андерсена и “Золотой ключик” Алексея Толстого? Наверное да, хотя столь ретроспективное использование термина вызывает некоторое смущение. Для восприятия этих текстов знание новеллы Шамиссо и сказки Карло Коллоди не обязательно, но ведь и киноремейки первого рода не подразумевают знакомства зрителя с первоисточником.
Во второй половине ХХ века картина еще более усложняется. Возьмем два явных ремейка, появившихся в отечественной словесности в 80—90-х годах: повесть Леонида Бородина “Женщина и море” (переделка Лермонтовской “Тамани”) и роман Евгения Попова “Накануне накануне”. Текст Бородина воспринимается как вполне самостоятельное произведение, и если представить читателя, не знающего “Героя нашего времени”, то этот воображаемый персонаж прочтет “Женщину и море” безо всякого ущерба для смысла прочитанного. Бородин, несомненно, написал ремейк, но этот ремейк не относится ни к “коммерческому” ремейку, ни к п-ремейку, это, предположим, — псевдоремейк. Напротив, роман Попова рассыплется и не будет понят без постоянной оглядки на сочинение Тургенева. Это типичный п-ремейк, который и есть единственно настоящий ремейк, текст, повторяющий общую сюжетную схему первоисточника, постоянно отсылающий к первоисточнику, постоянно цитирующий первоисточник, прямо или травестийно. Ремейк нельзя полностью понять без знания первоисточника, и поэтому ремейк всегда пишется по следам текста классического. Природа ремейка двойственна — он существует и сам по себе, и в неразрывной связи с прототипом. Ремейк есть цитата, но цитата переосмысленная.
Впрочем, все вышеприведенные довольно-таки примитивные рассуждения имеют отношение к новейшей продукции “Захарова” относительное (за исключением романа “Отцы и дети”, о котором речь пойдет позже). Начальная посылка издателя была, судя по всему, странной и опасной: он исходил из предположения, что современный человек не будет читать текст XIX века, то ли из-за объема, то ли из-за языка, то ли из-за непривычно медленного темпа повествования. Разрыв между нами и культурой прошлого показался Игорю Захарову непреодолимым. Следовательно, классические сюжеты надо адаптировать для сегодняшнего читателя. Задача была поставлена, нанятые — не писатели, а, в данном случае, переписчики — принялись за работу.
Результат превзошел все ожидания. Переписчик “Анны Карениной” перегнал текст Толстого один в один (скорее всего, с помощью сканера), выкинул почти все страницы, посвященные Кити и Левину, а остальное слегка изменил, приспособив к реалиям начала XXI века: Каренин у него чиновник в Смольном, Вронский — торговец оружием на службе у государства, вместо карет — машины, вместо особняков — квартиры. Изменения же в словесную ткань внесены минимальные, и люди “как бы” современные говорят и чувствуют как в середине XIX века. Получилось бы смешно, когда бы не было столь глупо. При этом вся совокупность сложных психологических, социальных, религиозных причин, приведших Анну к гибели, оказалась разрушена, поступки героев выглядят немотивированно и нелепо, текст неуклюж и бессмыслен. Халтура как халтура.
Переписчик “Идиота” подошел к делу более ответственно. Роман действительно им был переписан современным языком с учетом современных представлений и условий. “Федор Михайлов” неплохо поработал, проявив изобретательность, остроумие и определенное мастерство, но мастерство не художника, а умелого ремесленника. Сокращенный приблизительно на треть текст сохранил общий облик как нечто достоевскообразное, но лучше всё-таки читать первоисточник. Надежнее. Любой новодел дурновато пахнет.
Наиболее удачная книга в серии — “Отцы и дети”. И “Иван Сергеев” — единственный не переписчик, а писатель. Он единственный задался вопросом: а как бы могла произойти старая история в новейшие времена, и не просто переодел героев в джинсы и футболки, а попробовал проследить их внутренние изменения.
Фабула взята у Тургенева, и пересказывать ее нет резона. В роли Базарова выступает левый радикал, национал-большевик и ученый-генетик Евгений Вокзалов, в роли помещика Николая Петровича Кирсанова — губернский деятель Максим Петрович, в роли Одинцовой — вдова криминального авторитета миллионерша Лиза Леденцова. Смыслы и оттенки изменены: Вокзалов не суровый позитивист, а инфантильный прикольщик и провокатор (“Евгений живет по кай-
фу, — вот и все его принципы”), Максим Петрович не прекраснодушный болтун, а толковый экономист-хозяйственник. Добавьте гомосексуальную связь Вокзалова и сына Максима Петровича Николаши, добавьте сцены попоек, рассуждения о клонировании, о черном пиаре, феминизме, добавьте цитирование статьи Тургенева о Гамлете и Дон Кихоте и соответствующую трактовку характера Вокзало-
ва — и мы получим современный легкий и ироничный роман, балансирующий между “совсем всерьез” и “как будто всерьез”. Роман, пародирующий не исходный текст, а роман идей как таковой. Хороший роман для необременительного чтения, в меру антибуржуазный, веселый и грустный. Роман-ремейк, близкий к Тургеневу, но и более или менее адекватно описывающий день сегодняшний с сегодняшними героями, хотя и напоминающими иногда не живых людей, а газетные карикатуры. Роман без претензий, но и раздражения не вызывающий.
Три серийные книги отличаются одна от другой, и эксперимент Захарова показал, что дело не в конкретных приемах, формах и подходах. Дело в том, кто пишет и как пишет, талантливо или нет. Заработать деньги на любопытстве к ремейку можно, а вот создать по заказу интересную книгу нельзя, даже переписывая Толстого и Достоевского своими словами. За душой надо что-нибудь иметь кроме компьютера.
Лев Николаев. Анна Каренина. — М.: «Захаров», 2001.
Федор Михайлов. Идиот. — М.: «Захаров», 2001.
Иван Сергеев. Отцы и дети. — М.: «Захаров», 2001.