Поэма
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2002
— Какая горечь эта ваша горилка? — сморщился Виктор Белаш, и Лева Задов с Алешей Чубенко как по команде закричали: — Горько! Горько! И жених и невеста на секунду замешкались, а потом со смехом поцеловались, и сын невесты, пятилетний мальчик, завопил: — Ура! Ура! Пойдем мы на врага За матушку Галину, За батька Махна! И все засмеялись, а Махно спросил: — Кто это тебя научил? И мальчик не задумываясь ответил: — Все! И Лева Задов подхватил, что сумел ты стать батькой для всех, сумей и для одного, а может, и не одного, — подмигнул он невесте и, налив по второй, закончил: — За батьку — в прямом смысле этого слова! И Махно подхватил мальчика на руки и пошел плясать гопака, и Звезда героя на его груди сияла, а невеста улыбалась... И Махно вприсядку подскочил к столу и взял кружку — Виктор Белаш тут же налил по третьей, и батько, отдышавшись, объявил, что я тоже хочу сказать стихи: За плечами Бутырська тюрма, поперед — Земля и воля, на свiтi щастя нема, но э Гуляйполе. И все захлопали, а «матушка» Галина лукаво заметила, что Махно мне муж, но это где-то было. И тут вбежал штабной работник и доложил: — Командующий фронтом! И в комнату быстрыми шагами вошел Антонов-Овсеенко и, оглядев присутствующих с кружками в руках, строго спросил: — А что это вы здесь делаете? — На свадьбе моей гуляем, — спокойно ответил Махно и протянул главнокомандующему кружку. Но тот заявил, что мне нужно кое в чем разобраться на трезвую голову и — в свою очередь — протянул Махно газету. — А-а… — протянул Махно, мельком глянув на заголовок, — «Поскобли махновца — найдешь григорьевца», сочинение Льва Троцкого. Знаем — читали. — И что скажете? — Что товарищ Троцкий — он большой писатель. — И всё? — Нет, — ответил Махно, — Я предлагаю другое название: «Вскрой Махно — найдешь Бутырки», потому что, судите сами, могу ли я, потерявший одно легкое в царской тюрьме, быть заодно с атаманом Григорьевым, желающим восстановления царского режима, — и заключил: — Нельзя быть с одним легким и с атаманом Григорьевым. Одно из двух. И Махно подошел к столу и, вытащив из ящика рентгеновский снимок, подал Антонову-Овсеенко. И тот, внимательно посмотрев снимок на просвет, изрек: — Одно из двух. — Та ото ж, — засмеялся Махно и налил Антонову-Овсеенко горилки. И тот уже поднёс кружку к губам, как дверь распахнулась и на пороге появился Григорьев. Увидев главнокомандующего с кружкой, он остановился и, закурив папиросу, развязно спросил: — А что это вы здесь делаете? И Махно, стараясь быть спокойным, ответил: — На свадьбе моей гуляем... А Антонов-Овсеенко вскипел, что ну уж, видно, у вас своя свадьба, а у нас своя, — и, плеснув горилку в лицо Махно, вышел за дверь. И Махно утёрся и, задыхаясь от гнева, крикнул Григорьеву: — Я же предупреждал, когда ты, кинув Петлюру, сперва соединился со мной, а потом отказался выступать против Деникина... Но Григорьев перебил, что когда это было и читал ли ты вчера, как нас обложил твой свадебный комиссар... А Махно огрызнулся, что это Троцкий, — а Григорьев рассмеялся, что поскобли комиссара — найдешь Льва Давидовича — и, потушив окурок, продолжал, что а сегодня моя бригада попала к ним в окружение, так что, хоть ты и анархист, что, извини за каламбур, значит крайний ан-тимон-архист, помоги мне прорваться, потому что у тебя и у меня сейчас один враг... Но Махно холодно заметил, что ты ошибаешься, что у тебя ОДИН враг, — и, выхватив из кобуры револьвер, разрядил его в Григорьева. И невеста вскрикнула и спрятала голову ребенка в подол. А в комнату вбежал штабист и, задыхаясь, доложил: — Телеграмма из Синельникова! И Махно побледнел и, схватив телеграмму, прочитал: «На станцию Синельниково прибыл чрезвычайный трибунал». — Он поднял глаза от листка: «Лев Давидович знает своё дело туго...» И Алеша Чубенко взволнованно проговорил, что надо уходить, потому что теперь никому ничего не докажешь… И Махно сказал: — Хлопцы, уйдите на минутку... И Виктор Белаш с Левой Задовым поволокли труп во двор, а Алёша Чубенко плотно закрыл дверь. И мальчик спросил Махно в упор: — Он белый? И Махно резко ответил, что он перекати-поле и ему лучше всего быть мертвым, потому что мертвые цвета не имут... А мать подтолкнула мальчика к двери в соседнюю комнату: — Побудь там. И Махно, застёгивая кобуру, сказал, что я чувствовал, что рано или поздно мне станет не по пути и с красными, потому что, когда кипит их разум возмущенный, а у тебя одно легкое, становится невозможно дышать... — И что теперь? — чуть слышно спросила Галина. И батько усмехнулся, что у Антонова-Овсеенко не хватает воображения представить, что у человека может быть нечто, не фиксируемое рентгеновским аппаратом. — Махно посмотрел Галине в глаза: «Крылья, например», — и, открыв дверь в штаб, крикнул: — Каретниковых ко мне! На пороге появились Семен и Пантелеймон Каретниковы. — Помните, как вы закладывали динамит в стены екатеринославской тюрьмы? — с места в карьер спросил Махно. Братья молча кивнули, а Махно продолжал: — Точно так же заложите вот сюда, — и, вытащив из внутреннего кармана френча карту, ткнул пальцем. Братья склонились над картой. — Так це ж Гуляйполе!.. — воскликнул Семен. — Исполнять, — рявкнул Махно, и братья бросились во двор. Галина посмотрела на Махно с ужасом: — Ты хочешь взорвать Гуляйполе?!. Махно резко повернулся: — Я хочу взять его с собой. — Куда? — попятилась Галина. И Махно, помолчав, сказал: — Однажды я случайно услыхал, как мои хлопцы поют: С Гуляйполя до Полог Махно — царь, Махно — бог, — и поймал себя на том, что, как истинный революционер, хочу, чтобы вся Земля стала Гуляйполем, а я был царем (а не ЗА или ПРОТИВ царя, как подозревали все эти придурки), ну а теперь, — он прошелся по комнате, — пробил час стать богом, то есть сделать из Гуляйполя новую Землю. Звезду. Чтобы, когда ЭТА кончится, моим хлопцам было куда пойти. — Махно остановился перед Галиной и добавил, — Звезда — сама себе «куда», а я сам себе бог, не потому что я атеист, а потому что из песни слова не выкинешь... Ты со мной? Галина вздрогнула и пожала плечами, что ты, наверное, забыл, что я не одна, — а Махно нетерпеливо ответил, что ничего я не забыл, просто вы с сыном для меня ОДНО, — а Галина возразила, что это пока он маленький, а когда вырастет, ему будут нужны все... Махно опять зашагал по комнате... — А может, ты его оставишь? — и, не давая ей ответить, быстро заговорил, — Чубенко переправит его за границу: Там у него будут ВСЕ, потому что, поскольку Россия — это место, где жить нельзя, все там будут. Но Галина покачала головой: — Ребёнку нужны не только ВСЕ, но и... ВСЁ. Понимаешь? — она помолчала, подыскивая слова — Не только ад, который он видит каждый день, но и сказка, которую ему сочиняют каждую ночь, потому что, может быть, кроме сказки, никакого другого рая нет... Махно стрельнул на неё глазами: — Мне казалось, ты веришь в Бога... И Галина закивала, что, конечно, верю, а это на тот случай, если НА САМОМ ДЕЛЕ Его нет... И в эту минуту на пороге появились братья Каретниковы и доложили, что всё готово, а следом вбежал Алексей Чубенко и выпалил, что промедление смерти подобно, потому что трибунал будет здесь через четверть часа... И батько приказал, что передай хлопцам — пускай летят куда хотят, но место встречи — Гуляйполе, — и, кивнув на Галину с сыном, добавил: — Переправь их... Но тут из соседней комнаты выбежал мальчик и закричал: — На звезду! И Махно на мгновенье замер, а потом сорвал с груди свою Звезду и протянул мальчику: — На звезду? И тот — с мокрыми щеками и сияющими глазами — зажал звезду в кулачок. А Махно подмигнул Галине, что мы с тобой одного Гуляйполя ягоды, — и побежал во двор, к тачанке. И все высыпали на крыльцо. ...Батькина тройка прилетела на главную площадь Гуляйполя и стала как вкопанная. Махно что-то крикнул и махнул рукой — старший Каретников нажал на пульт дистанционного управления. Раздался взрыв. И все увидели, как, вывернув, точно пробку из бутылки, гуляйпольскую площадь, батько Махно на своей тачанке взлетел вверх... И мальчик громко заплакал, а Алексей Чубенко втолкнул их с матерью в стоящую у крыльца тачанку и крикнул ездовому: — Париж! И мальчик — сквозь слезы — спросил, что это такое, — и мать не моргнув глазом ответила, что «паришь» — это когда летишь высоко над Землёй, — и ребёнок тут же успокоился, что значит, скоро у меня опять будет батько, — а мать подумала, что для того чтобы у ребёнка было всё, нужно сказкой делать быль. Даже если Бог есть. ст. Удельная Июнь — июль 2001