Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2002
Светлана Сергеевна Вишневская, геолог по образованию (геологический факультет МГУ), журналист по профессии («Комсомольская правда» с начала 70-х по начало 90-х). Ряд лет работала в США (корпункт собкора «Правды» Сергея Вишневского в Вашингтоне). Русская по отцу и месту рождения, (г. Песочная Калужской обл.), украинка по матери и воспитанию (г. Ахтырка Сумской обл.). Автор книг, написанных в 90-е годы и посвященных национальным паркам. Автор книги стихов «Тетрадь» (М.: Изд. «Книга и бизнес», 1993). Член Союза писателей России.
Пиета ...А голос этой женщины в Чечне (в тех кадрах, помните?), ее лицо и руки там, средь руин, одни на все те муки, что здесь закаменелее руин, — все, что осталось ей еще от дома, от Грозного ее... Конечно же, один вопрос в глазах от Терека до Дона, но здесь он даже непереводим на русский с русского, и даже не судим, и мука эта — все, что есть на свете для этой женщины: пересказать в эфир о выпавших страданиях и смерти, пересказать под бомбой на весь мир так, чтобы мир увидел и поверил — (а это мог лишь Данте Алигьери, но Дант в аду, вы скажете, не жил), что там, под стенкой, где лежала мать, теперь одни обрывки одеяла, что мать больна была и здесь лежала и ей одной ее не раскопать... Как жить ей дальше в городе гробов? Привычных ценностей уж нет ей в этом аде. Она — в блокаде. И она — любовь. Любовь в нечеловеческой блокаде. И тут же в кадре — два боевика вытаскивают этой Анне Ванне оттуда, из бетонного мешка, оттуда, из завалов и развалин, оружие решаясь отложить, то тело в платье, с длинной сединою, нажитой — к пряди прядь — с родной страною. С картинкой этой дальше будем жить. Так все-таки — Любить иль Ненавидеть? Кого на свете нужно мне простить — я все прощу, чтоб этого не видеть. А сердце... Сердце сбилось от потерь. Оно само — как рухнувшее зданье. Оно с собой не справится теперь без капли доброты и состраданья. 19 янв. 2000, Москва * * * Тела холмов, и души облаков, и розовые волосы кипрея... Что это? Бог весть! Музыкой без слов живет земля, холмы свои лелея. Умерших — нет. Взгляни: тела холмов так дышат! Так молчат и зеленеют... Бездушны? Что вы! Души облаков под взглядом и темнеют, и светлеют. А жить... а жить хотелось бы в луче и в облаке — я там лечу, и снова лежу в траве с цветами на лице, к весне и воскресению готова. И снова я в окно гляжу, гляжу, и снова вижу только то, что мчится вслед за окном, и снова тем грешу, что вижу все сквозь мокрые ресницы. 1984, электричка Москва—Калинин Меняю паспорт Меняю паспорт, ведь страна сменилась, да, 10 лет как раз, да, 10 лет, и с этим я, конечно, не смирилась, но и протеста в сердце будто нет. Пускай, пускай мне старый гимн играют — я под него тайком смахну слезу, пускай, пускай мой новый флаг взлетает — я им уже немного дорожу, и ту страну — «твердыню» и «оплот» тот — ищу, ищу у карты на краю; меняю паспорт, получаю фото — не узнаю себя, не узнаю! Ты поймана? Ты поймана с поличным? Не этого вопрос, конечно, дня. «Спасибо. А теперь на заграничный... да-да... сфотографируйте меня». Меняю паспорт я, passport меняю, и ставит свою подпись «госпожа», и ставит «женщина» — сама себе смешная от этого смешного дележа. 27 янв. 2001, Москва Русский хаос (На музыку Николая Рубцова) Хаоса русского пропасть отвесная, души, разбитые в кровь... Ты ли спасешь, красота бесполезная, свечечку березняков? В хаосе русском спасешь ли, Поэзия, стройный порядок из слов? Звездочкой грешной зависла над бездной той, где поминают любовь. Хаоса русского пропасть помпезная, песня, разбитая в кровь... Бросим в тот угол шприцы бесполезные, все же... щадя докторов. 14 дек. 1999, Москва Зачем Когда на целом свете слякоть и неясность поутру, зачем вороне этой каркать? Ведь я и так умру. Когда везде не успеваешь, бежишь и отстаешь, зачем ты воздух тот глотаешь? Ведь ты и так умрешь. Когда сойдется вся округа в автобусе одном, зачем же так давить друг друга? Мы все и так умрем. Когда до полоумной грани уже дошли в словах, зачем нам так друг друга ранить? Мы все умрем и так. Когда лишь картам все дороги известны наперед, зачем душа так ищет Бога, как будто бы — умрет? 27 ноября 1984, Москва Украина поет за окном Ванечке Украина поет за окном, Украина рыдает. Солнце уходит за окоем, не светает. Твой венок золотых колосков примеряю. Две Украины в душе одной, как два сердца, примиряю. ...Казаки... сабли наперевес... впереди атаманы... мчатся — бесплотные — через лес... теням минувшего наперерез... в туманы!.. Утирают чело рукавом... — жарко ратникам Богдана... В поединке судеб роковом память — рана... ... А дивчина поет за окном, а дивчина рыдает, сердце уходит за окоем, тает... тает... Июль 1998, Ахтырка Липы Ленинградского проспекта Сереже Опять осенняя аллея во мне в свой сон погружена, и в своде ребер тишина горит и льется, золотея. Там чистый ветер... Там полет листа... Лист плавен и спокоен, и голос женщины поет, что увяданья удостоен. В аллеях никнущих всегда есть силуэт вдали... далече, не крикнуть, не обнять за плечи, лишь — растворенье без следа. Тот силуэт — вся жизнь твоя, он все, что в жизни той открыто, что жизнью будет позабыто в пустых аллеях сентября. Любовь. Разлука. Тишина. Покой как пытка сожаленья. Все преисполнено значенья. Одно в одном. И все без дна. И все же все-таки не бездна, и тает, тает без следа, — бесследно, словно бесполезно, безгрешно, словно навсегда. 8 янв. 2000, Москва Бессонница Сколько тревог было с башней Пизанскою, сколько возни, чтобы ей руку подать великанскую — Боже, храни. Но отстояли ее отстоявшие, вот чудеса, — те, ничего не боясь, залезавшие на небеса. Пусть она падает, падает, падает — не упадет, пусть — не упавшая — радует, радует добрый народ. Вот и Россия — как будто склоненная, а — устоит, древо тоски ее вечнозеленое шумом шумит. Вот и любовь низко клонится, клонится, ах, упадет! Милый, любимый мой, наша бессонница — ночь напролет. 5 февр. 2001, Москва