Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2001
Начиная с первых публикаций о войне в Чечне, наш журнал ставил перед собой задачу показать драматические события на Северном Кавказе с самых различных точек зрения. Взгляд психолога в заметках Л. Китаева-Смыка “Болезнь войны” соседствовал на наших страницах с записками учительницы Э. Горюхиной “Чечня. Год 1997” и “Место жительства — война”, статья историка В. Дегоева “Чеченская война прежде и теперь” — с очерком военного журналиста
С. Тютюнника “Кадарская зона”, документальная повесть И. Колонтаевской “Кавказский пленник” —с эссе политолога С. Глобачева “Заложники свободы”… Однако критерий отбора материалов всегда оставался одним — неизвестное об известном. В этом ряду стоят и отрывки из книги Геннадия Трошева. Это еще один взгляд на известные события, подробности которых остаются порой скрытыми от общественности, и на известных людей, с которыми широкая публика в действительности очень мало знакома.
С корабля — на бал
В сентябре 1994 года я находился в длительной командировке в Приднестровье — в составе комиссии по урегулированию конфликта (представлял Министерство обороны России). Штаб размещался в Бендерах. Незадолго до этого первая гвардейская танковая армия, где я был первым заместителем командующего, покинула территорию Германии и передислоцировалась в Смоленск.
Звонок командующего войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-полковника Митюхина (с которым мы служили в Западной группе войск) застал меня в штабе. “Геннадий Николаевич, не засиделся ли ты в тылу, — шутливо начал разговор Алексей Николаевич. — Пойдешь ко мне командиром 42-го армейского корпуса во Владикавказ?” Я ответил: “Если вы считаете, что моя кандидатура подходит на эту роль, я благодарен за оказанное доверие”. Говорю, а у самого в голове все перемешалось от неожиданного вопроса. Митюхин, словно почувствовав мои сомнения, продолжал: “Для тебя Кавказ — не чужой, ты вырос в этом регионе… Я тебя хорошо знаю и считаю, что справишься. Долго не засидишься — скоро будет освобождаться перспективная должность…”. Я спросил: “Сколько времени можно подумать?” — “Чем быстрей, тем лучше”, — ответил Митюхин и, попрощавшись, положил трубку.
Я позвонил в Смоленск жене. Лариса сказала: “Как решишь сам. Я всегда буду рядом с тобой”.
В тот же вечер снова связался с Митюхиным. “Я готов”. А через три дня в Ростове уже докладывал ему о своем прибытии.
Мы друг друга хорошо знали. Несколько лет служили в Западной группе войск. Сложились хорошие, доверительные отношения.
Митюхин отложил все дела, и мы улетели во Владикавказ. Он очень по-доброму отнесся ко мне. Несколько дней подряд возил по расположению войск. Лично представлял меня офицерам управления корпуса, личному составу 19-й мотострелковой дивизии, 136-й бригады в Буйнакске, 135-й в Прохладном. Меня это, честно говоря, удивило. Обычно как бывает: представил на служебном совещании или на Военном совете, и все. А тут такое внимание. Позже я понял, почему Митюхин так по-отечески опекал меня. Он знал, что скоро подразделения 42-го корпуса пойдут в Чечню. Хотя мне об этом не говорил.
Я, конечно, был в курсе, что обстановка вокруг Чечни накаляется с каждым днем. Да и осетино-ингушский конфликт к тому времени еще не был до конца разрешен. Спустя полгода после активных боевых действий 92-го, мой предшественник на этой должности генерал-майор Корецкий при загадочных обстоятельствах погиб на территории Северной Осетии. Мои заместители рассказывали, как экстремисты пытались захватить наши склады с оружием и боеприпасами, как брали в заложники офицеров, в том числе и военного прокурора Владикавказского гарнизона. Словом, обстановка в том регионе оставалась сложной и напряженной.
…Митюхин в конце поездки говорит: “Разбирайся, вникай. Что не понятно — звони”. А через два месяца поступила команда готовить войска к вводу в Чечню…
Я часто вспоминаю и анализирую те декабрьские дни, когда войска приступили к проведению операции по наведению конституционного порядка. Журналисты сразу окрестили ее войной, правозащитники — геноцидом чеченского народа, политики — авантюрой. У меня, человека военного, свой взгляд на те события, участником которых был. Поэтому в своих записках постараюсь объективно и достоверно рассказывать об увиденном и пережитом.
Любые войны начинают и заканчивают политики. Можно ли считать ввод войск в Чечню в декабре 94-го политической авантюрой? В какой-то мере — да. Начиная с 91-го года, когда Дудаев пришел к власти, в республике царили хаос и произвол. А после того как Чечню покинули части российской армии (1992 год), оставив при этом большое количество минометов, пулеметов, гранатометов, автоматов, несколько ракетных установок “Град”, боевую технику, склады боеприпасов для стрелкового оружия, стало ясно, что Дудаев использует этот арсенал в своих целях. И он использовал. Стал создавать свои вооруженные силы, тщательно готовиться к войне. А в Москве выжидали, мало кто хотел заниматься Чечней.
Уже к началу первой чеченской кампании вооруженные формирования боевиков имели 2 бригады, 7 отдельных полков, 3 отдельных батальона. Личного состава: около 5-6 тысяч человек, а с доукомплектованием в короткие сроки (5-7 суток) — 15—20 тысяч человек. Техники: танков — 42; БМП, БТР — 66; орудий и минометов — 123; средств ПВО — 40; стрелкового оружия 41538 единиц. Кроме того, в населенных пунктах республики были созданы “отряды самообороны” общей численностью до 30 тысяч человек. Фактически — целая армия, хорошо укомплектованная и вооруженная.
Недавно я прочитал в одной из уважаемых газет откровенные признания бывшего министра обороны П. Грачева. Павел Сергеевич рассказывал о памятном заседании Совета безопасности, которое состоялось в конце ноября 94-го года, и где фактически было принято решение об использовании Вооруженных Сил для разрешения “чеченской проблемы”.
Привожу дословно высказывания Грачева: “Доклад о текущем моменте делал министр по национальным вопросам Егоров Николай Дмитриевич. Он говорил, что в Чечне все нормально: “в результате работы с населением” мы достигли прогресса — 70 процентов чеченцев ждут, когда войдут российские войска. Остальные 30 в основном нейтральны. Сопротивление окажут только отщепенцы. Егорова тогда никто не называл иначе как “вторым Ермоловым” на Кавказе. На том заседании Совбеза меня просто взбесила его фраза о том, что чеченцы “будут посыпать нашим солдатам дорогу мукой”.
Позже Грачев говорил, что пытался убедить членов Совбеза в нецелесообразности ввода войск, особенно в декабре. Если уж и вводить, то только весной. А до этого давить Чечню экономически. Тогда его никто не послушал. В штабы ушли директивы о подготовке и проведении операции.
Для выполнения боевых задач были созданы группировки войск на нескольких направлениях. На Владикавказском — сводный отряд из подразделений, входящих в 42-й корпус, которым я командовал. Руководил сводным отрядом мой заместитель генерал-майор В. Петрук. Маршрут выдвижения — Чермен, Новый Шарой, Алхан-Юрт. Задача состояла в том, чтобы с подходом к участкам сопротивления на маршруте выдвижения — огнем артиллерии и ударами авиации нанести поражение вооруженным формированиям и продолжить выдвижение в указанный район.
На рассвете 11 декабря 1994 года сводный отряд начал движение. Уже к полудню поступили тревожные доклады. На мосту при въезде в город Назрань колонна была остановлена местными жителями, которыми руководили вооруженные ингушские милиционеры: 10 наших автомобилей сожгли, 6 перевернули. В 17 часов 15 минут начальник штаба доложил, что в районе населенного пункта Гази-Юрт со стороны леса по колонне машин открыта стрельба из автоматического оружия. Появились первые жертвы — убит рядовой Виталий Масленников.
Его фамилию я запомнил. Это был первый мой подчиненный (а может быть, даже первая жертва “чеченской войны”), который погиб даже не в бою, а от выстрела из-за угла. О чем я подумал в те минуты, когда поступали доклады об убитых и раненых? Не буду кривить душой, не помню. Но ощущение общей тревоги, какой-то неразберихи, полуправды не покидало меня. Наверное, не только меня, но и многих офицеров нашего армейского корпуса. На других направлениях выдвижения сводных отрядов картина наблюдалась такая же. Под прикрытием местных жителей (стариков, женщин, детей) выскакивали мужчины с заточенными металлическими штырями и протыкали колеса, специальными крючьями обрывали трубки бензопроводов и тормозов. Многие места, по которым проходили колонны, минировались. В общем, Ингушетия представляла собой сплошной очаг сопротивления федеральным силам. По сути уже тогда, в первый день начала операции, стало понятно, что походным маршем в Чечню нам не войти.
Штабные “заморочки”
Не скрою, многие командиры с большими звездами, начальники федерального уровня, “силовики” полагали, что выйдем к Грозному, стрельнем несколько раз в воздух, и на этом дело закончится. Во всяком случае, именно на метод устрашения надеялись те руководители, которые в спешном порядке утверждали план операции. Как позже выяснилось, его одобрили без замечаний. Потому что в него, судя по всему, никто толком и не вникал. Естественно, что потом приходилось вносить в план существенные коррективы и, что называется, перестраиваться по ходу действий.
Вот только один пример. Вся тяжесть планирования операции была возложена на штаб Объединенной группировки войск, созданный на базе штаба СКВО. Присутствовавшие при этом представители Генерального штаба (несколько сот человек!) выступали в роли консультантов, не неся при этом никакой ответственности за свои “консультации”. Мало того что они постоянно дергали офицеров СКВО за рукав и мешали методичности работы, они не выполнили главную свою функцию: по существу не предоставили штабу четких данных о вероятном противнике, степени его готовности, возможном характере действий, командирах незаконных вооруженных формирований (НВФ) и т. п. Фактически планирование операции осуществлялось вслепую.
Мне могут возразить: дескать, сведения о противнике — прерогатива спецслужб — Главного разведуправления (ГРУ), Федеральной службы контрразведки (ФСК, впоследствии — ФСБ)… Они, мол, виноваты.
В какой-то мере я принимаю такие возражения, но это не значит, что можно простить и забыть головотяпство целой оравы московских генералов и полковников, приехавших в штаб ОГВ (читай: в штаб СКВО) непонятно зачем. Шумихой и суетой, атмосферой “военного психоза” подменять реальную штабную работу? В общем, лиха беда начало.
Исходя из благого стремления максимально обеспечить безопасность действий личного состава и сохранение жизней мирного населения, командованием Объединенной группировки войск на первом этапе операции было принято решение осуществлять выдвижение и вести боевые действия, как правило, до
15 часов. После чего части и подразделения занимали районы сосредоточения с соблюдением всех мер боевого обеспечения. Организовывалось боевое охранение, назначались дежурные подразделения и огневые средства… Учитывая, что боевики особое внимание будут уделять поражению пунктов управления, смена их местоположения планировалась через каждые 5-6 часов. Однако на деле такая тактика не дала желаемых результатов, а, наоборот, снизила темпы продвижения войск и позволила противнику наращивать усилия на важных направлениях и наносить удары по районам расположения частей и подразделений группировки.
Действия войск к этому времени приобрели шаблонный характер: 2-3 часа активных действий днем, причем только при поддержке авиации, и полная пассивность в остальное время суток. Появилась угроза перехода инициативы в руки дудаевцев, которые постоянно держали в напряжении наши части, занимавшие временные районы. Боевики просто и быстро приспособились к шаблонным приемам наших войск, подтягивая дополнительные силы в опорные пункты, перед которыми останавливались колонны федеральных сил.
Спустя десять дней после начала операции был проведен тщательный анализ действий ОГВ. Он показал ряд существенных упущений и недостатков. Главной причиной явилось то, что войска просто не готовы действовать в подобных ситуациях.
Во-первых, стало ясно, что подразделения Министерства обороны не обучены выполнять нехарактерные для них задачи. Требовалась подготовка по специальной программе.
Во-вторых, все подразделения в составе сводных отрядов — сборные (на 80 процентов), не прошедшие полный курс обучения и боевого слаживания. А что такое — боевое слаживание? Это значит, что экипаж танка или БМП должен быть как крепкая семья. Механик-водитель или наводчик с полуслова обязаны понимать друг друга. Как жена с полуслова понимает, что у мужа неприятности на работе или разболелось сердце, где можно поругать, а где нужна ласка. В боевом экипаже механик-водитель обязан с полунамека улавливать, куда ехать, где остановиться, где поддать газу, как помочь наводчику точно прицелиться и выстрелить. Что это за семья, если супруги знают друг друга всего неделю и сразу же попадают в сложнейший житейский переплет?! Неизбежны как минимум ссоры и истерики, как максимум — распад. У боевого экипажа финал страшнее — смерть.
В-третьих, офицерский состав, особенно от лейтенанта до капитана, не подготовлен к управлению в нестандартной боевой обстановке, психологически пасует перед сложными обстоятельствами. К примеру, скопления людей на дороге офицеры воспринимали как элемент всенародной борьбы местного населения против “агрессоров”. Хотя зачастую толпу женщин и детей дудаевцы сгоняли на маршруты выдвижения наших войск под угрозой оружия.
В-четвертых, одним из слабых звеньев в ходе проведения специальной операции оказались вопросы единого управления разнородовыми и разноведомственными силами и средствами (Министерства обороны, МВД, ФПС…).
В-пятых, сказались и старые, традиционные наши недостатки: маршевые возможности техники использовались слабо из-за постоянных поломок узлов и агрегатов (особенно устаревшей техники БТР-70). Не велись активные ночные действия. Войсковая разведка проводилась пассивно. Зачастую разведывательные подразделения привлекались для охраны командных пунктов, а не для собственно разведки.
Короче говоря, назрели кардинальные решения по перелому ситуации. И они последовали.
Учитывая сложившуюся обстановку и результаты действий войск, приказом министра обороны РФ от 20 декабря 1994 года командующим Объединенной группировкой войск в Чеченской Республике был назначен первый заместитель начальника Главного оперативного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Анатолий Квашнин. И это положительно сказалось на ходе всей операции. Анатолий Васильевич перестроил работу штаба ОГВ, избавился от некоторых пассивных генералов и предпринял ряд тактически активных шагов. С целью активизации действий своих войск и введения в заблуждение дудаевских полевых командиров относительно истинных замыслов, 22 декабря Квашниным была поставлена задача на ведение маневренных действий. Что, например, за этим стояло?
На восточном направлении сводный отряд парашютно-десантного полка, совершив маневр глубиной 160 километров в обход Грозного, выдвинулся в район 2 километра западнее Аргуна и ночью завязал бой с отрядом НВФ, оборонявшимся в хорошо подготовленном опорном пункте. Грамотные и решительные действия роты под командованием старшего лейтенанта В. Хохалева позволили сковать боевиков в опорном пункте, обеспечить маневр и вступление в бой главных сил полка. Десантники, нанеся поражение бандитам, к концу дня овладели важными рубежом и районом.
Эти действия были полной неожиданностью для отрядов Дудаева. Потеряв этот район, командование НВФ бросило на подразделения десантников крупные резервы из Грозного и Аргуна. В их составе были отряды боевиков, усиленные танками, бронетранспортерами, ствольной и реактивной артиллерией. Но к этому времени полк был уже готов к отражению атак дудаевцев. Подготовленная система огня, заминированные доступные для атаки участки местности, а также удары нашей авиации и артиллерии по колоннам и боевым порядкам противника вынудили боевиков отойти.
Это лишь один из эпизодов существенного изменения общего хода операции в Чечне. В целом же ценой больших усилий удалось выправить положение, даже перехватить инициативу. Обстановка к концу декабря стала заметно меняться. Учитывая организованную боевиками оборону населенных пунктов на грозненском и назрановском направлениях, части федеральных войск несколько изменили тактику действий. Вместо овладения густонаселенными пунктами, они просто обошли их. С тяжелыми боями были заняты господствующие высоты и надежно прикрыты коммуникации с севера, запада и востока от чеченской столицы. Войска, не дожидаясь авиации (которая не могла действовать из-за сложных метеоусловий), маневренными действиями, используя огонь артиллерии, вышли в назначенные районы и почти блокировали Грозный.
В сложившихся условиях это был успех. В значительной мере он зависел от нового руководства Объединенной группировки войск. Назначив Квашнина командующим, министр обороны “попал в яблочко”.
Свое решение генерал армии П. Грачев впоследствии объяснял так (позволю себе пространную цитату, хотя за буквальную точность не ручаюсь):
“Открыто с самого начала против ввода войск выступал только Борис Громов, но и он не подавал в отставку до поры до времени, выжидал.
Еще до ввода войск руководить операцией я назначил командующего войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-полковника Митюхина Алексея Николаевича. А сам его подстраховывал. Но Митюхин, когда под станицей Слепцовской началась стрельба, запаниковал. Начал орать на подчиненных — растерялся. Я пробовал успокоить — не вышло. Потом позвонил ему: ты, говорю, “заболел”, садись на вертолет и лети в Ростов.
Сам начал командовать. Но ведь я не мог бросить всю армию и заниматься только Чечней. Приглашаю своего зама генерала Воробьева. В Моздоке он отвечал за подготовку солдат к боям. На совещаниях в штабе всегда четко и очень толково делал доклады: товарищ министр, такие-то части готовы идти в наступление, такие-то еще готовятся… Он и сейчас в Государственной Думе очень четко говорит, и все думают, что он бравый генерал. Эдакий знаменитый депутат — все знает, все умеет… Я объяснил ему ситуацию: Эдуард Аркадьевич, Митюхин заболел, сам Бог велит вам возглавить операцию. И тут мой дорогой генерал Воробьев, сильно покраснев и помолчав секунд пятнадцать—двадцать, вдруг заявил: “Командовать отказываюсь”. — “Как так? Я вам приказываю!” А он: “Войска не подготовлены”. — “Как это? Почему вы раньше не говорили? Вот ваши доклады, вы отвечали за подготовку. Значит, вы меня обманывали? Вы знаете, чем это грозит? Пятнадцать лет или расстрел…” — “Как хотите, — отвечает, — так и оценивайте, командовать не буду”. В общем, я отправил его в Москву и пригрозил судом. Он щелкнул каблуками.
В Москве я обо всем доложил Ельцину, даже сказал, что Воробьева надо судить. Б. Н. попросил подобрать руководителя операции. Генерал Кондратьев мне сразу сказал, что с него хватит 93-го года, не выдержит — больной. Миронову даже не предлагал — больной, еще в Афганистане сердце надорвал. Громов отказался. Объяснил, что всегда выступал против ввода войск в Чечню, сказал, что готов написать рапорт об отставке. Больше замов у меня не было… В мирное время все хорошие, умные, смелые, а когда начались боевые действия — в кусты. Такое бывает и у генералов”.
То, о чем спустя годы рассказал Павел Сергеевич, обсуждали и в войсках группировки, причем вслух старались говорить меньше. Но наверняка командиры высокого ранга имели свое мнение, в том числе и по отстранению от руководства генерала Митюхина, назначению Квашнина. Слухов было много.
Любой генерал, офицер проявляются только на войне, в экстремальных ситуациях. Если вести речь о чеченском конфликте, то сам факт вооруженного характера операции будоражил не только умы политиков, но и генералитет силовых ведомств, офицерский состав армии. При всем моем нежелании осуждать и критиковать того или иного политика или генерала самого высокого уровня за просчеты и недостатки в работе — трудно удержаться от некоторых оценок и характеристик. Ибо, как человек военный, не могу, например, понять некоторых военачальников, когда они отказывались выполнять приказ под любым предлогом. Опять же не секрет, что далеко не все генералы показали на той войне профессиональные командирские качества, не все смогли (или захотели) взять на себя ответственность в трудный период. К сожалению, за все это пришлось дорого расплачиваться.
Павел Грачев. Штрихи к портрету
Уже за одно только смелое решение по замене командующего ОГВ (Митюхина на Квашнина) Грачеву нужно в ноги кланяться. Подчеркну, что речь идет не о росчерке пера под приказом. Такая кадровая рокировка — шаг трудный, за ним — знание ситуации и людей, способных данной ситуацией управлять. Кроме того, не следует забывать, что новое кадровое назначение Грачев сделал уже через
9 дней (!) после начала операции. Если бы тянул подольше, сомневался — труба делу. Крови было бы больше.
Я встречался с Грачевым несколько раз. И в Моздоке, и непосредственно в Чечне. Дважды — в декабре 1994 года и через пару месяцев, в феврале 1995, — я докладывал ему свои решения по той или иной операции. Помню, в грозненском аэропорту “Северный”, на втором этаже аэровокзала, он внимательно выслушал меня, задал несколько вопросов и утвердил мой план как командующего южной группировкой войск. Попросил беречь людей, не допускать напрасных потерь. Затем обнял, пожелал удачи и напоследок сказал, что верит в нас.
Мне было приятно с ним общаться. Импонировали его простота в отношениях, доступность для подчиненных. В отличие, скажем, от бывшего министра обороны СССР маршала Д. Язова, который хоть и пользовался уважением в войсках (его опыт, фронтовое прошлое были неоспоримы), но был суров и недоступен, как великий инквизитор Торквемада. Кроме уважения он вызывал у офицеров чувство элементарного страха. Вот если бы это качество Генпрокурору, чтоб у державных воров поджилки тряслись, — тогда другое дело. А министру обороны зачем вызывать у подчиненных оцепенение? В армии и так субординация предполагает пиетет должности и погон независимо от личных качеств их носителя. Стоит ли усиливать эффект внешних атрибутов власти еще и личной суровостью, а то и грубостью?
В общем, Грачев мне нравился. Молод, решителен, смел, воевал в Афгане… Я даже простил его… обман. Я не оговорился. Павел Сергеевич обманул лично меня. Нынче это называется “подставой”. Конечно, исходя не из шкурных соображений, но тем не менее. История эта требует детального рассказа. Итак.
Был в ходе “первой чеченской войны” момент, когда чисто по своей инициативе я стал встречаться с Асланом Масхадовым. Свел меня с ним наш “переговорщик” — начальник штаба одного из полков. Этот офицер сейчас жив-здоров, учится в Академии Генерального штаба. Не буду называть фамилию. Он был парламентером, “сводней” между мной и Асланом, потому что хорошо знал масхадовского “сводню”. Кажется, того звали Иса. В общем, свели нас.
Когда намечалась первая встреча, должен был быть сам Масхадов, Шамиль Басаев, еще кто-то. Однако, когда я пришел на “свидание”, то увидел только Аслана и Руслана Гелаева (после ранения он хромал). Басаева не было.
Короче говоря, начались у нас переговоры. Я свою точку зрения высказал, Масхадов — свою точку зрения. Он требовал вывести федеральные войска за пределы Чечни, а потом сесть за стол переговоров. Я сказал: нет, так не будет. Первое мое требование было — прекратить сопротивление, второе требование — сложить оружие, третье — передача пленных и только после этого — четвертое — сесть за стол переговоров.
В общем, ни до чего мы не договорились. Фактически только озвучили друг другу требования сторон. Ясно было, что мы лично ничего не решим, да и полномочий у нас никаких. Поэтому условились организовать встречу на более высоком уровне — свести Дудаева и Грачева. Пусть пообщаются. Может, это что-нибудь даст полезное, меньше людей погибнет… Такая была идея.
Потом, гораздо позже, мне Масхадов рассказывал, что Дудаев был абсолютно безразличен к таким переговорам. Но я-то, наивный, надеялся, что за позицией Аслана стоит Джохар! И, соответственно, переговорил со своим министром обороны: так, мол, и так, Масхадов (а за ним, видимо, стоит Дудаев) хочет встретиться с вами. Грачев сказал: хорошо, мы пойдем с ним на переговоры. И назначил время.
Я взял с собой передвижную радиостанцию и выехал с охраной на место встречи. Мы свиделись в населенном пункте Новые Атаги, в доме Резвана, и я обеспечил Аслану связь с Грачевым. Они лично переговорили (Масхадов с Грачевым) и условились о приблизительной дате встречи. А я должен был сообщить дату конкретную. Как мне позже стало понятно, я должен был остаться как бы заложником у бандитов, а Масхадова — отправить в Моздок или куда-то на север (точно не знаю).
Схема планировалась такая: я прилетаю в Новые Атаги на вертолете, остаюсь там, а Масхадова увозят к Грачеву на этом же вертолете. Я оставался бы там, пока Масхадов не вернулся бы живым и здоровым.
Изюминка в том, что о своем “заложничестве” я ничего не знал, даже не догадывался. Это Масхадов потом рассказал мне всю правду. Мне об этом никто не говорил — ни Грачев, ни ГРУшники, ни ФСБшники, никто.
Грачев один раз перенес срок встречи, потом еще раз, а потом не вышел на связь вообще. И после этих обманов и темных игр Масхадов мне сказал (у нас тогда самая короткая встреча была): давай больше встречаться не будем, это ни к чему не приведет, на нашем уровне мы проблему не решим. Все. Мы друг другу пожали руки, обнялись с ним и разъехались. После этого мы долго не виделись. Но это, как говорится, дело третье. Главное в том, что мой противник — Масхадов — был со мной честнее, чем родной министр обороны. Неужели Грачев думал, что я, узнав о своем “заложничестве”, струшу и откажусь ехать? Если это так, то обидно. Я без колебаний согласился бы. Но только скажи мне об этом прямо, не темни! Это во-первых.
Во-вторых, мы с Масхадовым провели определенную работу во имя прекращения кровопролития. При этом рисковали, фигурально выражаясь, собственными задницами: Аслан мог нарваться на гнев Дудаева, а я — на обвинение в “сговоре с врагом”. Тем не менее старались использовать любой шанс во благо мира. Почему же Грачев махнул рукой на этот шанс? Не верил в успех? Но тогда зачем обещал встречу? На эти вопросы я до сих пор ищу ответ.
Единственное объяснение, которое приходит в голову, — разочарование Грачева. Тотальное, глубинное разочарование Павла Сергеевича. В успехе “чеченской войны”, во многих серьезных и фундаментальных вещах.
Еще тогда, в момент наших встреч, наблюдая его на совещаниях в Моздоке и Грозном, я обратил внимание на несоответствие внутреннего потенциала Грачева тому, что он делал и говорил. Например, Павел Сергеевич никогда детально не вникал в наши тактические планы. Выслушает, кивнет головой, задаст парочку несущественных вопросов и закончит какой-нибудь “декларацией” типа: “уничтожайте бандитов!”, “берегите людей!”, “побольше награждайте солдат!” и т.п. Все эти пожелания — дело хорошее, но мы, командиры, и без министра знаем, что врага надо бить, а своего бойца следует беречь и при любой возможности лепить ему на грудь медаль.
Грачев — опытный вояка, все командные должности прошел, “духов” в Афгане громил за милую душу, в отличие от большинства из нас (генералов и офицеров, еще не наживших боевого опыта), и от него мы ждали каких-то новаций, нестандартных решений, даже конструктивной критики.
Увы, их не было. Свой афганский опыт он словно в запасник музея спрятал. Не наблюдали мы у Грачева какого-то внутреннего горения, боевого азарта, живого интереса к ходу боев… Поставьте старого преферансиста рядом со столом, где идет игра, — он изведется весь от желания включиться в борьбу за прикуп. А тут — какая-то индифферентность, даже отстраненность.
Никакого другого объяснения, кроме как разочарование и потеря веры в большой успех, я не нахожу. Под большим успехом я подразумеваю надежду Грачева на Ельцина. Видимо, все мечты Павла Сергеевича олицетворял собой Борис Николаевич. Грачев думал, наверное, что с Ельциным Россия обретет новую силу, рванет вперед на форсаже после одряхлевшего, рыхлого, рассыпающегося на части режима Горбачева. Именно поэтому в августе 1991 года безоглядно пошел за новым лидером, презрев приказ (!) своего министра обороны (Язова). В кои веки такое могло быть?! Головой рисковал Павел Сергеевич, в буквальном смысле слова. Настоящий Герой! Но наивный в политике человек. Думал: вот сейчас-то, с победой Ельцина, и начнется настоящая жизнь, “Россия вспрянет ото сна, и на обломках самовластья…”. А тут как началось! Беловежские закулисные пьяные соглашения, распад СССР, безмозглые и безжалостные экономические реформы, повальное бегство офицеров из армии, чуть погодя — кровопролитная, ломающая души и судьбы осень 1993-го, а в довершение еще и требование срочно гнать войска в Чечню.
В общем, мало того, что “Россия не воспряла ото сна”, она, не приходя в сознание, ушла в глубокую кому. И Павел Сергеевич приложил к этому руку. Был герой-“афганец”, любимец народа и армии, отчаянная башка, а стал “палачом” (как впрямую многие говорили и писали). Родной парламент из танков расстрелял, грозился Чечню одним парашютно-десантным полком взять за два часа, а тысячу людей угробил…
Вот какие разговоры шли, в каком ореоле жил Грачев в середине 90-х. Разве прошло это бесследно? Конечно, нет. Откладывалось на его храбром сердце, точило душу. От светлых надежд и эйфории 91-го года не осталось и следа. Наверняка порой даже стыдно за себя было. И ничего удивительного тут нет. Утраченные иллюзии оставляют в душе человека давно исследованное писателями и психологами состояние. И все это отчего? Оттого, наверное, что нельзя военному человеку служить конкретному политику или партии. Политик и партия, даже самые идеальные, всего лишь жертвы страстей и обстоятельств. Склонны к изменам. А вот Родина, она хоть на любовь взаимностью и не отвечает, зато не предает.
Мало того, что идеалы у Грачева стали рассыпаться, так еще на внутреннюю сумятицу накладывались бесконечные наскоки прессы. Каких только собак на него не вешали! То кличку “Паша-мерседес” прилепили, то депутат Юшенков в суд грозился потащить за оскорбление, то “пришили дело” о разграблении Западной группы войск, то пошли разборки вокруг генеральских дач… Не министр, а человек-скандал. Самого Жириновского затмил, судя по прессе. Рехнуться можно!
А мы, воюющие в Чечне командиры, еще требовали от него какого-то горения, боевого азарта!? “Скажи еще спасибо, что живой”, — пел Высоцкий.
Впрочем, министерская жизнь Павла Сергеевича закончилась закономерно. Поочередно ломая от этапа к этапу иллюзии и надежды своего соратника Грачева, Ельцин в конце концов сдал его — в обмен на голоса избирателей А. Лебедя в канун президентских выборов 1996-го года. Грачев не мог не подать в отставку после назначения своего ярого противника секретарем Совета безопасности. И миллионы людей (!) радовались его уходу с военно-политического олимпа. Гениальный актер Алексей Петренко так прокомментировал воцарение Лебедя в Совбезе и уход Грачева: “Молодец Лебедь! Дураков сымает…”
Уважаемому и любимому мною Алексею Петренко и массе людей, которая тогда аплодировала Лебедю и улюлюкала Грачеву, я хочу сказать: будьте великодушны и мудры! Прежде всего потому, что путь от надежд и иллюзий, через ошибки и заблуждения, к разочарованию — прошли сотни тысяч офицеров. Личность Павла Сергеевича — слепок армии. Он плоть от плоти наш. Мы верили и надеялись вместе с ним, с ним ошибались и заблуждались, вместе с ним и разочаровывались и даже стыдились за что-нибудь по неведению содеянное. И если обозвал Юшенкова или правозащитника Ковалева, то (не в обиду им будь сказано) абсолютное большинство военных так их и называло. Да и до сих пор называют. Грачев по большому счету являлся выразителем мнения армии.
Он действительно был когда-то любим в Вооруженных Силах, и особенно — в ВДВ. Однако самое любопытное, что любовь и уважение к нему в армейской среде именно теперь, спустя годы, возвращается. Потому что есть с чем сравнивать.
Боюсь, многих это мое признание разочарует. Тем не менее факт, что во многом благодаря Грачеву армия не рассыпалась в начале 90-х, как рассыпался комсомол после августа 1991 года. В армейской среде не устают повторять, что именно Павел Сергеевич понапридумывал массу уловок ради увеличения денежного довольствия офицерам: то надбавка за “напряженку”, то пенсионные накрутки, то оплата за “секретность” и т.п. Спасибо говорят Грачеву многие еще и за то, что не спешил ломать и крушить армию под девизом военной реформы. Мудро поступил Павел Сергеевич, твердит офицерская молва: сделал реверанс в адрес радикальных демократов — начал эксперимент по введению контрактной службы в Вооруженных Силах — и будя, мундиры поменял, камуфляж внедрил — и хорошо. А если бы стал шашкой махать и ломать армию, как ломали младореформаторы нашу экономику, то не было бы у России армии, как нет у нее, по большому счету, экономики.
Это не мое личное мнение. Я намеренно в данном случае дистанцируюсь от характеристик. Так считают почти все, кого знал и знаю за свою службу, кто носил и носит погоны.
Разных мы знавали министров обороны. Грачев — далеко не самый худший. А если и сказал, что возьмет Чечню одним полком за два часа, то Хрущев тоже в свое время похвастался, что ракеты делает как сосиски. Если кто-то думает, будто Никита Сергеевич был не в курсе, как делались ракеты, то глубоко заблуждается. Хрущев намеренно блефовал, чтоб Америку объегорить. Кстати, объегорил.
Я не знаю, зачем Грачев сказанул то, во что сам не верил. Может, боевой дух хотел поднять? А если бы сказал на всю страну: “Ребята, в Чечне нас всех похоронят!”? Было бы лучше? Сомневаюсь. Пушкин в свое время написал: “Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман”. Так что Грачев высказался в духе русской традиции.
Знал он все про Чечню и первый наш военный поход. Знал, но надеялся на чудо. Что он мог сделать? Подать в отставку и хлопнуть дверью на том судьбоносном заседании Совбеза в ноябре 1994-го, когда его мнение не учли? Ну, ушел бы. И что? Не было бы вторжения в Чечню? Было бы все равно. Но под другим руководством. И еще неизвестно, сколько крови было бы пролито. Не исключено, что больше, чем при Грачеве.
Он пытался что-то сделать. Пытался выдавить из Степашина и его спецслужбы ясную оценку ситуации, пытался перенести начало ввода войск на весну, даже пытался лично договориться с Дудаевым. Теперь мы знаем, что такая встреча была. Не договорились. “Значит, война, Джохар?” — спросил Грачев. “Война!” — отрубил Дудаев. И пошло-поехало. Совбез, министры-силовики, Егоров с ермоловским туманом в глазах…
Как сказал поэт: “Из нашей шкуры барабаны не сделаешь — она тонка. Наполеоновские планы берутся часто с потолка”.
…После отставки Грачева я не виделся с ним несколько лет. Но через год после начала “второй войны”, в августе 2000 года, он мне позвонил. Сказал, что помнит меня и гордится мною. Пригласил к себе на дачу. Я поблагодарил. Было приятно.
Обстоятельства не позволили мне съездить к Грачеву. Но если напомнит о своем приглашении, обязательно поеду. Я его обманывать не буду. И никогда не предам. Он мой командир. Под его началом я пошел в первый за мою жизнь бой. Такое не забывается.
Чехарда замирения
В ходе боевых действий в течение мая и первой половины июня 1995 года незаконные вооруженные формирования (НВФ) понесли большие потери и оказались на грани разгрома. После овладения населенными пунктами Ведено и Шатой значительная часть горных районов Чечни оказалась под контролем федеральных войск. Активные боевые действия в основном были завершены. Оставшиеся боеспособные бандгруппы находились на востоке республики (Дарго, Беной), а также в западной части в районе населенного пункта Бамут. Единое управление НВФ было нарушено. Многие боевики стали покидать свои отряды.
Однако рейд Ш. Басаева на Буденновск резко изменил ситуацию. Москва уступила, и начались переговоры.
В Грозном делегациями Правительства РФ и представителями боевиков был подписан блок военных вопросов и определен механизм добровольной сдачи боевой техники и вооружения участниками НВФ, “ополченцами” и частными лицами. Он предусматривал прекращение боевых действий, освобождение пленных (как с одной, так и с другой стороны), прекращение террористических актов и диверсий, разоружение бандформирований, поэтапный отвод, а затем и вывод с территории республики частей федеральных войск (кроме тех, кто оставался на постоянной основе). Контроль за выполнением договоренностей и соглашений возлагался на специальную наблюдательную комиссию.
Директивой командующего Объединенной группировкой федеральных войск генерал-лейтенанта А. Романова (он сменил А. Куликова) предписывалось с 00.00 часов 2 августа прекратить ведение боевых действий, одновременно с началом сдачи оружия в населенных пунктах начать отвод войск на удаление 2—4 километров. В последующем, в целях обеспечения выполнения мероприятий по разоружению боевиков, было принято решение о создании в пределах административно-территориальных районов Чечни базовых центров, состоящих из армейских частей, подразделений внутренних войск, ОМОНа и СОБРа МВД.
Однако весь переговорный процесс был вновь использован дудаевским руководством для восстановления боеспособности отрядов, пополнения запасов вооружения и боеприпасов. Отказавшись от прямого противоборства и используя договоренность по блоку военных вопросов о взаимном прекращении огня, боевики сделали ставку на тактику “партизанской борьбы” и диверсионно-террористическую деятельность. Дудаевцам акция Ш. Басаева придала уверенность, подняла их морально-боевой дух. В течение лета 1995 года многие мужчины-чеченцы вновь взяли в руки оружие.
В горах формировались группы для проведения диверсий, создавались новые базы для подготовки боевиков-диверсантов. В частности, подобные базы находились в окрестностях населенных пунктов Бамут, Орехово, Рошни-Чу. Один учебный центр был создан на территории республики Ингушетия — при районном отделении внутренних дел Джейрахского района, на базе санатория “Армхи”.
За время действия моратория командованию НВФ из разрозненных и деморализованных отрядов удалось создать четыре относительно крупные группировки, пополнить из личным составом, вооружением, боеприпасами, восстановить систему управления, развернуть новую сотовую систему связи.
Уже к концу августа 1995 года группировки НВФ концентрировались в четырех основных районах: Восточном, Южном, Западном и Центральном. В целом до 5 тысяч человек.
В западной группировке (командующий Джаниев) — 700 человек.
В южной (командующий — Р. Гелаев) — 1000 человек.
В центральной и восточной (командующие С. Гелисханов, Ш. Басаев,
А. Хамзатов) — 2000 человек.
Главный штаб НВФ размещался в Дарго. Связь между пунктами управления НВФ осуществлялась в ультракоротковолновом (УКВ) диапазоне на семи фиксированных частотах, с использованием радиостанций фирмы “Моторола”. С целью скрытого управления своими подразделениями командование боевиков сменило позывные должностных лиц и полевых командиров, работавших в радиосети оперативного управления.
Кроме “корреспондентов”, расположенных на территории Чечни, отмечалась работа “абонентов” с территории Дагестана, Ингушетии, Ставропольского края. Полевые командиры пользовались как собственными средствами космической связи, так и принадлежащими иностранным журналистам.
Пока федеральные войска находились в горах, противник начал выводить свои отряды на равнину, в том числе и в Грозный.
Не прекращались обстрелы блок-постов, базовых центров федеральных войск из стрелкового оружия, минометов, гранатометов. Широко развернулась “минная война”.
Процесс сдачи оружия населением боевики также использовали в своих целях. В основном сдавали старое, небоеспособное оружие. Федералы выплачивали за каждый ствол денежное вознаграждение. Затем доверенные люди боевиков за эти деньги на базарах покупали новое. По данным самих бандитов, подобная сдача оружия происходила почти во всех населенных пунктах.
Все это говорило о том, что подписанные договоренности для лидеров НВФ носили чисто формальный характер и практически не соблюдались дудаевской стороной.
Я очень болезненно переживал моменты “утраты” наших военных успехов. Их растащили, растерли в пыль, заболтали разные делегации на бесконечных переговорах. Со второй половины июня я непосредственно занимался созданием, сколачиванием 58-й армии, командующим которой был назначен будучи еще под Шатоем, в горах. Организационные заботы тем не менее не могли отвлечь от тягостных мыслей.
Длительное пребывание федеральных войск на одном месте, пассивность в действиях по разоружению бандгрупп и возросшее количество так называемых небоевых потерь, оказывали просто угнетающее воздействие на наш личный состав. Участились случаи мародерства.
Такие факты почти не упоминаются в официальных сводках и придаются огласке только журналистами. Здесь есть о чем поговорить.
В Великую Отечественную войну четко знали, что есть трофеи и как с ними быть. Существовали даже трофейные команды, которые шли за наступающими войсками и подбирали все, что следовало подбирать: оружие, боеприпасы, снаряжение, награды, знамена… На этот счет существовали четкие инструкции. Собранный “военный урожай” сортировали, отправляли на склады. Кое-что из собранного на полях сражений можно сейчас в музеях посмотреть.
Закончилась Великая Отечественная, исчезли и трофейные команды. Начались новые войны, новые локальные конфликты, а новых трофейных команд не возникло. Зато возникло немало оружия и боеприпасов на таможнях, в аэропортах, на вокзалах. Часть попадала в руки криминальных элементов. Короче, работы правоохранительным органам прибавилось.
Однако времена хоть и меняются, но кое-что в законах войны остается незыблемым. Например, необходимость лишать неприятеля средств и орудий для ведения вооруженной борьбы. Все остальное — мародерство. И хотя термин этот касался когда-то только личного имущества павших в бою, теперь он распространяется на всякие материальные ценности в зоне боевых действий. Присваивать себе чужой скарб, не относящийся к военной сфере, — не просто дурной тон, а преступление. Тем более, когда грабится мирное население.
В Чечне не все воюющие с обеих сторон знают “трофейные законы”. Чего они еще не знают? Как ни странно, они не знают, на какой территории действуют. А это принципиально важно во всякой войне: кто на чьей земле воюет. “Дома и родные стены помогают”, — гласит пословица. И это правда. Потому что отношение местного населения к противоборствующим сторонам зачастую определяет исход вооруженной борьбы.
Сколько же будет длиться конфликт в Чечне? Бесконечно, если считать эту землю ничейной, а тем более чужой. С того момента, как все (абсолютно все) федералы будут относиться к ней как к своей, война быстро затухнет, а со временем и мир воцарится. О чем идет речь? Прежде всего о том, что офицеры и солдаты должны четко уяснить — не только против кого они воюют, но и как воюют (в этическом смысле).
Во время боевых действий, особенно в первую войну, многие местные жители-чеченцы говорили нам без стеснения:
— Армейцы уйдут из села, мы ментов будем мочить: грабят нас.
Все призывы и разговоры о достойном поведении на подконтрольной территории останутся лишь благими намерениями, если не будет отлаженной системы, не побоюсь этого слова, репрессивных мер против тех военнослужащих, которые путают взятие трофея с грабежом.
О каких этических нормах можно говорить, если жители некоторых населенных пунктов классифицируют федеральные силы на свой манер — “по эшелонам”.
Первый “эшелон” преимущественно бьет бандитов и делится с мирными людьми сухарями и консервами (это, в основном, армейцы). Второй “эшелон” делает “зачистку”, ничем не делится, зато в дом не заходит, пока гранату не бросит на всякий случай, сокрушая вокруг себя все (это внутренние войска). Третий “эшелон” “зачищает” село с большими сумками через плечо и забирает все ценное у тех же местных жителей (это, в основном, милиция).
Такое “эшелонирование”, повторюсь, придумали не я и не штаб группировки федеральных сил. Это терминология мирных людей.
Ни в коей мере не хочется очернить представителей внутренних войск и милиции, но и закрывать глаза на подобные факты не имею права. Поскольку такие грабежи могут в один момент свести на нет огромные усилия и победы федеральных сил, в том числе и МВД, достигнутые в боях с бандитами.
На первой войне мирные жители не встречали федеральные войска с цветами и не посыпали дорогу танкам и бронетранспортерам мукой, как хотелось бы Николаю Егорову (бывшему секретарю Совбеза). Они видели в лице российских солдат оккупантов и насильников. К тому же любые негативные действия военных сразу же раздувались до грандиозных масштабов удуговской пропагандой, да и некоторыми нашими СМИ.
Но в первую очередь натерпелись мирные жители от своих. В некоторых селах даже рисковали жизнью, но не пустили к себе бандитов. Я не говорю о бесчинствах по отношению к русскоязычному населению, это тема отдельного разговора. Боевики, засевшие в горах, постоянно, в течение всего периода активных боевых действий, буквально опустошали селения: вывозили продовольствие, одежду, скот. А наемники и пришлые со всего света подонки вовсе устраивали беспредел. Даже некоторые главари бандформирований пытались их урезонить. Только по официальным сводкам МВД Чечни с июня по август было совершено около 1400 (!) тяжких уголовных преступлений (убийства, изнасилования, грабежи). Царил полный хаос. Один из примеров этого напомню. В грозненский филиал банка “Менатеп” самолетом доставили два миллиарда рублей. В первую же ночь бандиты из гранатометов обстреляли здание банка, убили охрану и унесли деньги. Чеченская милиция была в двух кварталах, но мер не приняла. Пропали деньги, погибли люди. Бандюки остались безнаказанными.
И все же о бандитах много говорить не хочется. Их преступная сущность настолько очевидна, что не нуждается в пространных комментариях. А вот состояние духа и дисциплины войск заслуживают пристального взгляда. К сожалению, летом 95-го положение порой тревожило. Наблюдалось снижение морально-боевого духа солдат и офицеров. Переговорный процесс 1995 года, когда войска, по сути, после нескольких месяцев ведения активных боевых действий находились в состоянии застоя (“застоялись”), в какой-то мере деморализовал солдат и офицеров. А события в Буденновске придали дополнительные силы боевикам.
Вообразите себе состояние наших ребят, которые в эти дни находились в горах, где фактически добивали остатки бандформирований. И тут — стоп, мораторий… Фактически, у них украли победу. Многие офицеры в открытую, не стесняясь, материли наших столичных руководителей. А ведь именно эти офицеры, геройски сражавшиеся в горах, не имели собственного жилья, нерегулярно получали денежное довольствие. Мало того, их поливали грязью в прессе. Конечно, начались упаднические настроения, а это сразу же передавалось сержантам и солдатам. Грубо говоря, в отдельных воинских коллективах наблюдались элементы разложения.
А ведь даже после кровопролитных январских боев за Грозный настрой отмечался боевой. Многие равнодушно настроенные военнослужащие, лицом к лицу встретившись с откровенным, озверелым врагом, резко изменили свою оценку происходящих событий. А именно: с одобрением стали относиться к чрезвычайным мерам, то есть силовым, военным методам по наведению конституционного порядка в Чечне. Если солдаты, не принимавшие непосредственного участия в зимне-весенних боях, в большинстве своем индифферентно, без внутреннего горения выполняли свой воинский долг, то среди личного состава 131-й бригады и 19-й дивизии (побывавших в самом пекле) более половины соотнесли необходимость “войны” с личным убеждением и долгом перед Родиной.
К примеру, многим бойцам 693-го и 503-го мотострелковых полков, участвовавших в Шатойской операции, в мае-июне предстояло увольняться в запас. Однако более 80 процентов из них заявили своим командирам о готовности остаться в своих частях и подписать контракт на период ведения боевых действий. А ведь больших денег тогда не платили.
Если бы с этими солдатами был заключен контракт, то в полках остались бы люди с богатым боевым опытом и, что немаловажно, с высоким моральным духом. К сожалению, этого сделать не удалось. Законодательство помешало. А в это время подразделения вновь сформированной 205-й мотострелковой бригады стали пополняться контрактниками из центральной части России, из Сибири и Урала, где была высокая безработица. В результате в числе желающих служить на контрактной основе оказалось немало пьяниц, наркоманов, бомжей. Многие из них вскоре были уволены, а кое-кто сбежал от войны подальше.
Словом, мирные переговоры, в которых были заинтересованы лидеры бандформирований и некоторые представители федерального центра (только не военные), по сути ни к чему хорошему не привели, наоборот, лишь обострили ситуацию в Чечне.
Генерал А. Куликов это понимал еще до того, как начался этот процесс. Он был ярым противником политической болтологии. Видимо, поэтому его и убрали от Чечни подальше. Не забыли его ретивость в июне. А жаль. Жаль, что Москва пошла на уступки Басаеву. Жаль, что остановили “Альфу” на первом этаже Буденновской больницы. Может быть, и Кизляра бы потом не было.
Но как бы там ни было, к исходу лета федералы потеряли набранные весной очки. Как итоговая точка всех наших упущений — покушение 6 октября на генерала Романова. А ведь он, как никто другой из руководства, прилагал все силы для мирного разрешения конфликта в Чечне. Парадокс, но именно ему больше всех досталось от боевиков. Видимо, это символично: война мстит тем, кто несвоевременно хочет с ней покончить.
Шамиль Басаев. Штрихи к портрету
Мало кто знает, почему чеченцы назвали свою республику Ичкерией. Ведь Ичкерия всего лишь одна из исторических провинций земли вайнахов. Дело в том, что именно вокруг столицы Ичкерии — аула Ведено — проживают ламро (горцы) из тейпов Беной, Гендергеной, Аллерой и др., занимающих высшие ступени в чеченской иерархической лестнице. Вот почему республику все время пытаются переименовать в Ичкерию, а не, скажем, в Аух.
К тейпу Беной примкнули в свое время и русские предки Шамиля Басаева. Да, именно русские. Как известно, родовое гнездо Басаевых находится в селе Дышне-Ведено. Это не простой горный аул. Во время кавказской войны в 1840 году по приказу аварского имама Шамиля его основали русские военнопленные. Но не те, кто угодил в неволю силой. Поселок строили вблизи Ведено русские дезертиры и перебежчики, добровольно переметнувшиеся к врагу. После принятия ислама “новые чеченцы” с особым остервенением воевали против своих бывших товарищей по оружию. Русские предатели приложили немало сил, чтобы стать вайнахами. Но до сих пор, как и 160 лет назад, жители “породистой” Ичкерии насмешливо называют уроженцев Дышне-Ведено “чеченцами с русскими хвостами”.
В 1965 году в Дышне-Ведено родился очередной Басаев. Его нарекли Шамилем. В честь знаменитого воина-богослова.
В отличие от своего именитого тезки Шамиль Басаев тягой к образованию никогда не отличался. После окончания школы в 1982 году он четыре года трудился разнорабочим в совхозе Аксайский Волгоградской области. Но в 1987 году родственники уговорили юношу поступить в Московский институт инженеров землеустройства.
Занятия по компьютерной технике в институте вел преподаватель Константин Боровой, который питал к Шамилю большую симпатию. Не случайно во время чеченской войны Константин Натанович с политической трибуны грудью встал на защиту своего “одаренного” ученика (кстати, в свое время отчисленного из института за “академическую неуспеваемость”).
Идти после позорного изгнания со студенческой скамьи в армию Шамилю было неохота. Но пришлось. Уволился в запас, когда времена стояли в нашей стране исторические. И Басаев с головой погрузился в вихрь политических катаклизмов.
Молодая российская демократия обязана своей победой и Шамилю Басаеву. Во время подавления ГКЧП в августе 1991 года он отличился меткой стрельбой при обороне Белого дома. С той поры демократические игры настолько увлекли впечатлительного чеченца, что больше Басаев автомат из рук не выпускал.
Чтобы осмыслить происходящие в стране перемены, Басаев вернулся домой. В Грозном на митингах задиристо выступал на президентских выборах против “ставленника Москвы” генерала Дудаева. Затем в ноябре 1991 года угнал пассажирский самолет…
В начале 90-х, когда Советский Союз затрещал по швам и пролилась первая кровь, Басаев рванул искать счастья в Карабах. Старательного Шамиля приметили в рядах азербайджанской армии. Армян он убивал с огоньком. Хорошо зарекомендовавшего себя в боях чеченца через некоторое время отправляют за специальными знаниями в Пакистан, на базу моджахедов. Неоценимый вклад в овладение Шамилем науки убивать внесла ИРИ — пакистанская военная разведка.
В июле 1992 года “взорвалась” Абхазия. Уже через пять дней после начала боевых действий Шамиль вместе с двадцатью соратниками из Чечни выехал в Абхазию. Но по дороге, в Пятигорске, случилась осечка. На ребят с горящими от ненависти глазами обратили внимание сотрудники милиции, которые попытались задержать “солдат удачи”. Тогда Басаев с друзьями захватил рейсовый автобус, объявил пассажиров заложниками и под их прикрытием выехал в Карачаево-Черкесию. Там чеченские головорезы, не без помощи местных властей, оторвались от преследователей и через перевал ушли в Абхазию.
Первое время Шамиль командовал в Абхазии взводом, затем вошел во вкус войны, и его назначили командиром интернациональной разведывательно-диверсионной роты, считавшейся лучшей в абхазских частях. Здесь как нельзя кстати пригодились ему уроки, данные пакистанскими разведчиками. По пятам бежала за Басаевым военная слава. И не только военная.
В январе 1993 года на совместном заседании президентского совета Абхазии и парламента Конфедерации народов Кавказа Басаева назначили командующим “экспедиционным корпусом”. Ему вменялось в обязанности “координировать, объединять, направлять в одно русло и контролировать прибывающий поток чеченцев”.
Пять тысяч “командос” Шамиля отличали на той войне бессмысленная жестокость и злоба. Осенью 1993 года в окрестностях Гагры и поселка Леселидзе лично Басаевым была разработана и проведена карательная акция по уничтожению беженцев. Несколько тысяч грузин были расстреляны. Попутно басаевские “янычары” вырезали за компанию сотни армянских, русских и греческих семей. По словам чудом спасшихся от зверств очевидцев, подчиненные Басаева записывали издевательства и изнасилования на видеопленку.
В Чечню Басаев вернулся со своими людьми в феврале 1994 года и занял обособленное место среди тогдашних “авторитетов”. В отличие от Р. Лабазанова и Б. Гантамирова, группировка Басаева не лезла в борьбу за политическое и экономическое влияние в Чечне. Пока гремели раскаты кровавых разборок, Басаев под шумок застолбил за собой доходный бизнес — грабеж проходящих через Чечню железнодорожных составов.
Но оставаться долгое время в тени ему не удалось. И Шамиль сделал свой выбор. Летом 1994 года “абхазский батальон” Басаева выступил на стороне Дудаева и повел яростные бои с группировками Руслана Лабазанова. Отряд Шамиля сыграл ключевую роль во время неудачной попытки осеннего штурма Грозного оппозицией. В награду за оказанную услугу Дудаев назначил в свою личную охрану бойцов из “абхазского батальона”. В Чечне это многого стоит.
К началу боевых действий с федеральными войсками под командованием Шамиля Басаева было 2 тысячи боевиков. Но после разгрома в Ведено (май-июнь 1995 года) в “батальонном” строю осталась лишь десятая часть бойцов.
На всю жизнь запомнит Шамиль июнь 1995-го. 3 июня ракетно-бомбовым ударом уничтожен дом Басаева, в котором погибли одиннадцать членов его семьи, в том числе официально зарегистрированная жена и дети. Через 11 дней Басаев хладнокровно проводит террористическую акцию в Буденновске. Захват больницы делает его самым знаменитым на Западе “чеченским волком” и самым непопулярным “чеченским гинекологом” на Востоке.
Во время чеченской войны 1994—1996 годов он занимал должности командующего юго-восточным фронтом, центральным фронтом. В его активе, кроме рейда на Буденновск, — операция по захвату Грозного в августе 1996 года. В пассиве — разгром в Ведено, Ножай-Юрте, Центорое.
После войны “беноец” Басаев в упор не замечается Зелимханом Яндарбиевым (новым лидером Чечни, сменившим убитого Дудаева), который принадлежит к конкурирующему тейпу Мелхи. Сменивший его Масхадов, напротив, приглашает Шамиля в правительство республики, где он занимает должности вице-премьера, исполняющего обязанности премьера.
Но словесно-политические баталии, подковерные интриги явно тяготят опытного вояку, и он со своим другом Хаттабом вплотную занялся привычным делом — подготовкой к новой “священной” войне. Для этой цели они создают “Конгресс народов Ичкерии и Дагестана”. В полевых лагерях целеустремленно растят новых воинов-ваххабитов.
В редкие дни отдыха он посещает абхазский аул Лыхны, расположенный в пяти километрах севернее Гудауты. Там живет новая жена Шамиля — абхазка Джения Индира с его ребенком.
Но особых успехов Басаев, как и его друг Хаттаб, достигли в другом весьма прибыльном деле — производстве и продаже наркотиков. Принадлежащие им плантации мака и конопли расположены в Курчалоевском, Гудермесском, Ножай-Юртовском, Веденском районах.
Родной брат Шамиля, Ширвани, прикупил по случаю для такого выгодного дела по улице Тургенева в Грозном здание школы
№40. Завод огородили колючей проволокой под электронапряжением, и неспроста. Оборудование — германское. Консультанты — индийские профессора-фармакологи. За день чудо-завод “имени братьев Басаевых” выдавал на-гора три килограмма чистого героина. На черном рынке один грамм этого зелья стоил 200 долларов.Наркобароны Басаевы открыли свои “представительства” в Санкт-Петербурге, Волгограде, Краснодаре, Уфе, Калуге. Деньги текли рекой.
И все же весной 1999 года заскучал от мира Шамиль и послал гонцов в Албанию. Чтобы предложить свою помощь командованию косовских боевиков. Те отказались от услуг “чеченского волка”. Но в Турции влиятельные ваххабитские лидеры уговорили Басаева сыграть интересную игру в другом месте… и выложили перед ним на стол круглую сумму. По словам Ахмада Кадырова, еще один миллион долларов в целях “укрепления дружбы между народами” прямо накануне дагестанского похода Басаеву отстегнул Борис Березовский.
От таких денег у кого хочешь голова пойдет кругом. Но не у Басаева. Он-то прекрасно понимал: чтобы начать в Дагестане победоносный джихад (священную войну), ему необходимо получить фетву — благословение высших духовных лиц, почитаемых в мусульманском мире.
За полтора месяца до начала событий в Ботлихском районе (начало августа 1999 года) Басаев и Хаттаб приглашают в Грозный лидеров дагестанских ваххабитов — Тайфура Эльдарханова, Багаутдина Магомедова, Адолло Алиева, — и предлагают им дать фетву. Но дагестанские ваххабиты струхнули и благословения на джихад в Дагестане не дали. Тогда раздосадованные Басаев и Удугов тайно обратились за фетвой к известным в Дагестане алимам. Но получили категорический отказ. Так кто же дал благословение на вторжение в соседнюю республику?
Как сообщают компетентные источники, “добро” на оккупацию Дагестана чеченским боевикам дали два ярых ваххабита “со стороны”: амин Абдуль Омар из Саудовской Аравии и амин шейх Абдулла из Пакистана.
Пришествие ваххабизма
В ночь с 21 на 22 декабря 1997 года группой вооруженных боевиков было совершено нападение на военный городок мотострелковой бригады, дислоцированной в Буйнакске (Дагестан). Боевики действовали группами по 8—10 человек, имея на вооружении гранатометы, пулеметы, автоматы. Нападавшие, по разным источникам их насчитывалось 50—60 человек, прибыли на окраину Буйнакска на “Камазе”, “Волге” и “Жигулях”. Бандиты намеревались захватить технику в парке боевых машин.
Бдительность проявили часовые на постах, первыми принявшие огонь на себя. Бой длился больше часа. С расстояния 400—500 метров боевики вначале обстреляли парковую зону и территорию военного городка с двух сторон. Позже в местах, откуда велся огонь, было обнаружено много брошенных боеприпасов к стрелковому оружию и стреляных гильз, а также гранат. Нападавшим удалось уничтожить несколько единиц боевой техники и транспортных средств. Поднятые по тревоге дежурные подразделения бригады не допустили прорыва боевиков в парк боевых машин. Во время боя был ранен начальник бронетанковой службы отдельного танкового батальона лейтенант М. Козырев, а рядовой А. Совенко — контужен.
Под утро бандиты по средствам связи запросили автотранспорт и стали отходить в район населенного пункта Ишкарты, унося с собой тела убитых. По данным радиоперехвата, боевики вели переговоры как на чеченском, так и на языках народностей Дагестана.
В 7.30 утра в районе селения Инчхе бандиты захватили с поста в заложники пятерых милиционеров. В населенном пункте Алмах бросили “Камаз”, подожгли его, а сами пересели в захваченный рейсовый автобус, в котором находились пассажиры — в основном женщины. На автобусе они попытались прорваться в сторону Чечни.
Поднятые по тревоге подразделения внутренних войск МВД РФ, а также группы спецназа МВД Дагестана перекрыли транспортные артерии и вынудили боевиков оставить автобус и отпустить женщин. Бандиты захватили с собой дагестанских милиционеров для использования их в качестве прикрытия. До этого в роли живого щита использовались местные жители. По данным МВД Дагестана, один из террористов был убит и трое ранены в ходе прорыва бандгруппы к административной чечено-дагестанской границе. Около 9 часов утра со стороны Чечни по мосту через Терек у города Кизляр (Дагестан) группа чеченских боевиков в составе 20 человек попыталась прорваться на помощь прижатым к горам бандитам. Бойцы подразделения внутренних войск вступили в бой и отразили нападение. Погиб один сотрудник вневедомственной охраны, который нес службу на мосту.
В населенном пункте Дылым банда, орудовавшая в Буйнакске, разделилась на две части. Основная, используя горную местность и сильный туман, ушла в Чечню, другая скрылась в горах.
Руководство Дагестана поставило перед официальным Грозным вопрос о выдаче преступной группы, совершившей нападение на воинскую часть в городе Буйнакске. Председатель Госсовета республики Магомедали Магомедов по телефону связался по этому поводу с руководством Чечни.
Всего за четыре дня до этого нападения состоялся “круглый стол” — “Дагестан-Чечня: мирные инициативы”. На нем стороны в лице первых заместителей глав правительств решили совместно бороться с преступностью. Естественно, никакой реакции, кроме пустых разговоров, со стороны Масхадова не последовало.
Стоит отметить, что хасавюртовское направление на административной границе с Чечней в то время считалось самым напряженным. Именно здесь было совершено большинство терактов против российских военнослужащих. Особенно подрывов бронетехники. Что касается внезапного появления боевиков в Буйнакске, то объясняется это в первую очередь тем, что заставы федеральных сил вдоль административной границы с Чечней стояли зачастую на расстоянии 10—15 километров друг от друга. Контролировать все пространство они просто не в состоянии. Немаловажно и то, что прилегающие к Буйнакску территории заселены почти наполовину чеченцами-аккинцами. Некоторые из них оказывали активную помощь бандгруппам.
Мотострелковая бригада, находившаяся в Буйнакске, в период с 1997 по 1999 годы оказалась в центре пристального внимания со стороны не только чеченских боевиков, но и дагестанского уголовного мира. Незадолго до нападения боевиков на бригаду там было взорвано офицерское общежитие. Лишь по счастливой случайности тогда никто не пострадал. Солдатам и офицерам бригады, преимущественно русским, открыто угрожали расправой, на территории военных городков разбрасывались листовки с требованиями убираться из Буйнакска. Нередки были случаи избиений военнослужащих бригады. А массовые похищения осенью 1998 года еще больше обострили ситуацию.
Чего греха таить, подобные вещи происходили при попустительстве местных властных структур и правоохранительных органов. Впрочем, что говорить, если безнаказанные террористические акты и похищение людей, взрывы на вокзалах и рынках, угоны автомобилей, скота к осени 1999 года на Северном Кавказе стали едва ли ни обыденным явлением. Причем с политическим окрасом.
Все 90-е годы на Северном Кавказе наливалось силой новое радикальное течение — ваххабизм, который в столь короткий для истории срок перерос из религиозной проблемы в политическую. И не мудрено. Чечня стала для ваххабитов своеобразным инкубатором. Фактически они властвовали в республике. Поначалу боровшийся с “радикалами” Масхадов сдался и пошел на поводу у религиозных экстремистов. Поглотив Чечню, ваххабиты не успокоились. Аппетит у них вырос. Уже в 97-м году они поставили своей целью захват власти в Дагестане, других регионах Северного Кавказа и в конечном итоге отрыв их от России.
Ваххабиты появились в Дагестане еще во времена первых массовых паломничеств мусульман к святым местам в Мекке и Медине. И хотя это исламское радикальное учение являлось абсолютно чуждым мировоззрению дагестанских мусульман-суннитов, ваххабитская секта росла, как на дрожжах. На “долларовых дрожжах” арабского королевства Саудовская Аравия — единственной страны в мире, официально живущей под ваххабитскими знаменами.
Надо отдать должное аравийским шейхам — они сделали удачную для себя ставку в геополитической игре. Безработная, но полная сил дагестанская молодежь, уставшая от официальной лжи и устаревших назиданий стариков, жаждала действий. Она мечтала о власти и быстрых, легких деньгах. А тут каждый новообращенный на первых порах получал от бородатых ваххабитов подарок в тысячу долларов. Пять тысяч “зеленых” весила премия за приобщение к новой вере еще пятерых человек. Зарплата активистов ежемесячно составляла от 300 до 700 долларов США. Только в 1995 году всевозможные радикальные исламские центры оставили в Дагестане на пропаганду ваххабизма 17 миллионов долларов. Ведь традиционный для Кавказа ислам суннитского толка не являлся “революционной базой”, с ним войну не заваришь.
В конце девяностых годов в республике развернулось настоящее сражение за умы и сердца мусульман между Духовным управлением мусульман Дагестана и сектой ваххабитов, которые обвиняли друг друга в ереси. Первые убеждали словом, вторые совали в руки бедняков деньги, за что ваххабизм и был назван в народе “долларовым исламом”.
Если раньше сектантам хватало выдержки вести с суннитами философские споры, то позже их терпение лопнуло. Ваххабиты для достижения победы в этом противостоянии шли на разложение ислама изнутри, всячески дискредитировали мулл и имамов традиционного толка. А стоило уважаемому в республике религиозному деятелю выступить с отповедью ваххабизму, ему закрывали рот навеки. В 1998 году был подло убит муфтий Дагестана Саид Мухамед-Хаджи Абубакаров, посмевший в Народном собрании открыто покритиковать ваххабитов за раскольничество. Приблизительно в то же время был зверски убит бывший глава села Карамахи, после кровавых столкновений изгнаны оттуда ваххабитами его сторонники — мусульмане-сунниты.
Всего за три года из небольшой группы в восемь человек в селе Карамахи Буйнакского района ряды исламских ультра возросли до нескольких тысяч хорошо вооруженных боевиков, которые в 1999 году создали в Дагестане свою “независимую территорию”, куда входили селения Карамахи, Чабанмахи, Кадар.
Лидеры “Исламского сообщества Дагестана” (“Джамаат”), созданного в 1997 году ваххабитами, своей конечной цели не скрывали — выход из состава России и построение с Чечней исламского государства нового типа. При этом “Джамаатом” рассматривались два сценария построения светлого будущего. Первый — приход к власти мирным путем через выборы. Второй — захват власти вооруженным путем. Повстанческие отряды согласно этому варианту должны были захватить часть территории республики. Затем сформированное правительство ваххабитов от имени народов Дагестана должно было обратиться к Чечне за помощью в борьбе с Россией. Ожидалось, что немедленную военную помощь открыто и тайно окажут повстанцам Пакистан, Саудовская Аравия (в этих странах наиболее сильны позиции ваххабитов), а также Турция, заинтересованная в транзите каспийской нефти через свою территорию.
Для реализации силового варианта “Джамаат” имел так называемые боевые соединения исламского сообщества Дагестана. Около 600 боевиков этого отряда получили крещение во время первой чеченской войны. Почти все они воевали под началом полевого командира Эмира Хаттаба. Наиболее способные террористы из “Джамаата” прошли стажировку в Пакистане. Утром они штудировали Коран, днем и вечером повышали диверсионное мастерство.
Между так называемыми боевыми соединениями ваххабитов и армией генерала Дудаева во главе с С. Радуевым подписан был военный договор о содействии “в освобождении Кавказа от Российской Империи”. На базах Радуева проходили террористическую подготовку не только солдаты “Джамаата”, но и чеченцы-аккинцы, проживающие в Хасавюртовском районе Дагестана.
Еще в застойные годы, возглавляя Гудермесский райком комсомола, Радуев обзавелся хорошими связями в Хасавюрте. Не утратил он интерес к соседнему району и позже. Во всяком случае, чувствовал он себя в Дагестане, по сообщениям чеченцев-аккинцев, не как гость, а как хозяин. Заметное раздражение появлялось на его лице лишь тогда, когда он встречал аварцев, которых недолюбливал.
Наибольшее распространение ваххабизм получил в Кизил-юртовском
районе Дагестана. Здесь располагался крупнейший в России центр “долларового ислама” — “Центральный фронт освобождения Дагестана”. От кого собирались освобождать ваххабиты республику, объяснять не приходится. Причем слова их не расходились с делами. “Освободители” создали несколько “фронтов” в республике. Они были прекрасно технически оснащены, имели спутниковую связь, склады с боеприпасами и оружием, издательство, специализирующееся на выпуске антирусской и антиармейской литературы, которая оптом распространялась вокруг российских военных объектов.
Вот цитата из обращения “Центрального фронта”: “О, братья-мусульмане! Если мы сейчас не изгоним российских собак из своей территории, то можем потерять наш народ навсегда, как это случилось в других республиках, где побывали эти русские сволочи… Мы решили идти путем джихада, и перед нами два пути: или победа, или шахадат”.
“Центральный фронт” взял на себя ответственность за нападение в декабре 1997 года на мотострелковую бригаду в Буйнакске. После этой наглой вооруженной вылазки кизил-юртовские сектанты во главе со своим духовным лидером Багаутдином Магомедовым вынуждены были перебраться в новую столицу северокавказских ваххабитов — в чеченский Урус-Мартан.
Любопытно откровение полевого командира Шамиля Басаева, который назвал кровавые бои летом 1998 года объединенных чеченских и дагестанских ваххабитов с масхадовскими силами — “битвой за душу Дагестана”.
Так называемый командующий повстанческой армией — дважды судимый
М. Тагаев, осиливший только семь классов школы, — объявил 1999 год годом очищения Дагестана от всех русских.
Примечательна военная иерархическая лестница ваххабитов. Высшие ступени занимают исключительно чеченцы. Дагестанским парням, похоже, была уготована участь солдатского “пушечного мяса”. И даже если какому-нибудь даргинцу или ногайцу улыбнулось бы военное счастье, чеченцы не преминули напомнить, что в “кавказской семье” ваххабитов “жених” — Чечня, а Дагестан — “невеста”. А женщина на Кавказе должна знать свое место.
Многие жители Северного Кавказа упрекали влиятельных чеченских политиков З. Яндарбиева, М. Удугова, полевых командиров Э. Хаттаба, Ш. Басаева,
С. Радуева в поддержке ваххабизма, имеющего арабские корни. Ведь, исходя из интересов чеченского народа, они, по идее, не должны поощрять исламских “ультра”. Однако сведущие люди знали, что у чеченских лидеров иные приоритеты. Во-первых, наиболее авторитетные полевые командиры давно и прочно связали себя с интересами своих арабских хозяев. Не идет каспийская нефть через Турцию или через Россию — в карманы арабских шейхов падают пачки долларов от продажи аравийской нефти. А что может быть милее шелеста денег?
Во-вторых, только ориентируясь на арабов, можно сыграть “свадьбу” с Дагестаном и прорваться к морю. Вплоть до осуществления этих планов интересы чеченских полевых командиров полностью совпадали бы с интересами ближневосточных нефтяных монархий.
Если, по мнению Удугова и Басаева, Чечня и Дагестан объединились бы, то тогда планы бывших союзников распадаются и ваххабитов распускают. Поскольку в этом случае для развития экономики чеченцам нужна была не только дешевая рабочая сила из даргинцев, лакцев, русских, лезгин, но и бесперебойная работа нефтяной трубы. Куда? Нет, не в новороссийский порт, а в грузинскую Супсу… Несколько лет в большой тайне рабы строили по руслу реки Аргун новую горную дорогу через Главный Кавказский хребет в направлении Итум-Кале — Шатили. По ней-то и должны были пойти нефте- и газопроводы в Грузию.
Так что действия ваххабитских лидеров были последовательны и логичны.
В этой связи интересны сказанные однажды на митинге в Грозном президентом Чечни Масхадовым слова о ваххабитах: “В войну, будучи начальником Главного штаба, я думал, что мы знаем о том, что происходит в Афганистане и Таджикистане. Что и там, наверное, начиналось так же. В тяжелые дни войны они, щедро финансируемые, проводили свою идеологию. После войны, не поняв этой идеологии, мы занялись дележом должностей. Желая сделать из них единомышленников, мы заигрывали с ними, потакали им. Теперь мы пожинаем плоды нашего поведения. Сегодня, разбираясь с последствиями этого религиозного течения, мы должны сказать, что недооценили его роль. А потому пришли к сегодняшнему итогу”.
Увы, Масхадову не хватило мужества побороть ваххабизм. Он сдался под напором оппозиции и фактически стал союзником исламских “ультра”.
Ваххабиты обычно ведут аскетическую походную жизнь. “Война с неверными и плохими мусульманами” до победного конца не предусматривает сантиментов. Но когда разговор заходит об Эмире Хаттабе, лица суровых “моджахедов” светлеют. Сразу становится ясно, что он — путеводная звезда “чистого” ислама. На каждой машине ваххабитов Хаттаб велел установить черные флаги-знаки “священной войны” с неверными. Публично он выступал мало, но накануне вторжения в Дагестан назвал эту республику очередным фронтом, где развернется “газават”.
Чечня давно привлекала внимание и другого арабского террориста — Усамы бен Ладена. Во-первых, масхадовская оппозиция в лице Удугова, Басаева, Яндарбиева готова была лечь под любого богатого дядю, который борется с “евреями и крестоносцами”. Во-вторых, в Чечне обосновалось много друзей Усамы по Афганистану, другим “горячим точкам”.
Весной 1999 года в городе Пешаваре (Пакистан) прошли переговоры Радуева и людей бен Ладена. А через некоторое время в столицу афганских талибов, город Кандагар, поспешил приятель Удугова — представитель так называемого чеченского МИДа Абдул Вахил Ибрагим, который обсуждал переезд в Чечню саудовского миллионера-террориста. По мнению издающейся в Лондоне арабской газеты “Хаият”, вопрос о предоставлении в случае необходимости убежища бен Ладену был решен.
Именно Усама больше других приложил руку к агрессии чеченских ваххабитов против Дагестана. Его тесть — мулла Омар — дал “фетву” (благословение) на нападение. Сам бен Ладен не только перевел Басаеву и Хаттабу более 30 миллионов долларов, организовал поставки оружия и боевую подготовку, но и лично посетил диверсионные лагеря под чеченским селением Сержень-Юрт накануне вторжения в Дагестан. Об этом со ссылкой на ведущих американских экспертов сообщила газета “Филадельфия инкуайр”.
По словам советника по вопросам борьбы с терроризмом конгресса США Юсефа Богдански, считающегося признанным специалистом по бен Ладену, саудовский миллионер-террорист участвовал в планировании военных действий в Дагестане еще с весны 1998 года вместе с Басаевым, высокопоставленными офицерами пакистанской разведки и лидером суданских исламистов Хасаном аль-Гураби.
Претензии ваххабитов на высшую политическую власть беспощадно подавляются во всех странах (за исключением Саудовской Аравии и Пакистана). Даже в случае победы радикальных исламистов круги, стоящие за светское государство, не допускают их к власти. Так было в Алжире в 1992 году. Так было в Турции, когда военные вынудили уйти в отставку победившую на выборах партию Благоденствия, как только она попыталась наладить контакты с мусульманскими радикалами. В Египте ведется беспощадная борьба с ваххабитскими группировками “братьев-мусульман”.
Увы, наша страна никак не избавится от комплекса неполноценности и робеет, стесняется нанести по ваххабизму мощный удар (прежде всего юридический и политический). Россия решила ускоренно цивилизоваться за счет ценностей и Запада, и Востока. При этом она позабыла давно и не нами выстраданную истину: сначала приходит миссионер, затем — купец, затем — солдат.
Еще до начала контртеррористической операции в Дагестане миссионерская деятельность ваххабитов почти никем не контролировалась. В наших мечетях регулярно выступали заезжие религиозные деятели из Турции, Саудовской Аравии, Иордании, обливая грязью местное мусульманское духовенство, поощряя смуту и раздрай.
В Кабардино-Балкарии вдохновлял на победу ваххабитов египтянин Терик, в Карачаево-Черкесии ему вторил некий Биджи-улу, объявивший себя “имамом Карачая”. Стали расти, как грибы после дождя, приходы “чистых исламистов” на Ставрополье, Ростовской области (Новошахтинск), в Волгоградской области (Волжский), в Астрахани. А в дагестанских селениях Карамахи и Чабанмахи ваххабиты открыто, чуть ли не официально, установили свою власть.
А что же Москва? Да ничего. Бывший премьер-министр С. Степашин посещает логово ваххабитов в Дагестане (“кадарская зона”) и остается вполне доволен.
— Хорошие, добрые парни, — успокаивал он общественность. — Труженики.
Через полгода эти “труженики полей”, используя годами подготовленную и хорошо укрепленную оборону, полмесяца сдерживали удары авиации и артиллерии федеральных войск…
Парадокс! Видимо, к сожалению, такое может случиться только у нас. Масхадов в Чечне больше двух лет (!) боролся с ваххабизмом, дошло до вооруженных стычек! А Москва пальцем о палец не ударила не только для того, чтобы ему помочь, но даже для уничтожения экстремистских группировок в глубине своей территории. Мало того, Степашин послал дагестанским ваххабитам гуманитарную помощь! В Махачкале по этому поводу аж руками развели. Что тут скажешь? Комментарии были излишни. В общем, на Юге России были созданы все условия для распространения ваххабизма по всей территории Кавказа. Все было готово для войны.
Аслан Масхадов. Штрихи к портрету
Долгое время российские либералы тужились разглядеть в стае чеченских хищников хоть одно человеческое лицо. По их мнению, оно было у президента Чечни Аслана Масхадова. Однако время и события подобные взгляды, надеюсь, подвергли серьезной проверке. Жизнь в очередной раз доказала правоту поговорки: с волками жить — по-волчьи выть.
Со временем стало очевидно, что Масхадов от долгого пребывания в волчьих порядках заметно сам озверел, а от длительных и ожесточенных схваток со своими “дружками” по стае за пальму первенства в Чечне он в конце концов сильно сдал и ослабел. Образно говоря, он напоминал Акелу из мультика о Маугли — волка, промахнувшегося на охоте и ожидающего пинка под зад от более молодого и наглого конкурента-вожака.
Аслан Масхадов родился 21 сентября 1951 года в Казахстане, в селе Шанай Карагандинской области. Через шесть лет вместе с семьей вернулся в Чечню. Закончив среднюю школу в ауле Зебир-Юрт, Аслан по воле старейшин поступил в Тбилисское высшее военное артиллерийское училище.
После окончания военного вуза в 1972 году Масхадов по распределению уехал служить на Дальний Восток, где принял должность командира взвода. Профессионализм, железная дисциплина, требовательность к себе и подчиненным быстро вывели старательного офицера в когорту перспективных. По карьерной лестнице Аслан Алиевич шагал вверх уверенно.
После окончания в 1981 году Военной артиллерийской академии имени
М.И. Калинина, Масхадов назначается на должность начальника штаба артполка, дислоцировавшегося в венгерском городе Сегед (Южная группа войск). С 1986 года служба полковника Масхадова проходила в дивизии, размещавшейся в Вильнюсе (Прибалтийский военный округ). Сначала, в течение четырех лет, он командовал самоходным артполком. По свидетельству сослуживцев, стиль командования Масхадова сильно отличался от стиля работы других офицеров соединения.
Часть Масхадова всегда входила в пятерку лучших в округе. В 1989 году она стала первой в дивизии. А в следующем году — лучшей по боевой подготовке в ПрибВО. Однако в дивизии полк Масхадова считался “дурным” — за чрезмерное увлечение командира строевыми смотрами, моральным давлением на офицеров через партийные комитеты и Офицерские собрания. Масхадов за упущения не прощал никого. Никакие прежние заслуги, раскаяния не могли растопить ледяное сердце командира полка.
У сурового начальника были и свои маленькие слабости. “Денщиками” и “адъютантами” у Масхадова были исключительно земляки с Кавказа. Им за преданность он мог простить некоторые вольности. Любил Масхадов в ту пору посидеть за хорошим столом — выпить водочки, закусить. В общем, ничто человеческое ему не было чуждо. Но под горячую руку ему лучше не стоило попадаться — больно крут был.
Словом, когда Аслан Алиевич в декабре 1990 года ушел в дивизию на повышение, многие его подчиненные облегченно вздохнули. Но должность начальника ракетных войск и артиллерии соединения не принесла радости Масхадову.
В январе 1991 года план подавления “мятежа” в литовской столице был готов. Масхадов основательно и скрупулезно готовил своих подчиненных к боевой операции по свержению литовского правительства, провозгласившего независимость от Москвы. “Не понимаю, — признавался он своим сослуживцам в те
дни, — ну чего этим литовцам не хватает?!” Если бы в Москве сказали “фас”, Масхадов дисциплинированно и точно, можно не сомневаться, отправил бы на небеса не одну сотню литовских душ.
Однако силовое решение “литовского вопроса” отменили. Мало того, дивизию, где служил Масхадов, решили передислоцировать и расформировать. Аслан Алиевич понял, что официальная Москва — уже не та, что была раньше. Она ослабла. Наступали новые времена. На этом политическом фоне разгорался, словно костер на ветру, конфликт председателя совета Офицерского собрания дивизии Масхадова и нового комдива Фролова.
Путь планируемой к расформированию дивизии лежал в поля Ленинградской области. Естественно, многим офицерам не особо хотелось менять комфортабельный и шикарный Вильнюс на провинциальное захолустье с неясной офицерской перспективой. В воздухе запахло массовым “непониманием ситуации”, естественно, прикрытом лозунгами социальной защищенности военнослужащих. Масхадов открыто демонстрировал руководству соединения свой особый взгляд на возникшую проблему. Ехать на новое место, без карьерного продвижения — ему не хотелось. В конце концов комдиву Фролову надоела фронда “начарта”, и однажды он прилюдно назвал Масхадова трусом и саботажником. Аслан Алиевич тут же подал рапорт об увольнении и был исключен в конце 1991-го из списков части и уволен по статье 59 пункт “В”.
К слову, жена, дочь и сын Масхадова уже давно ждали его в Чечне. Дудаев к тому моменту провозгласил ее независимость.
Джохар очень нуждался в кадровых офицерах. Поэтому сразу же назначил Масхадова начальником гражданской обороны ЧР. На самом деле это ведомство курировало разбой и хищения из арсеналов российской армии вооружения и техники.
Не без участия руководителей так называемой гражданской обороны были захвачены десятки тысяч единиц стрелкового оружия, танки в Шали, самолеты в Ханкале и много чего другого, интересного для боевиков.
Масхадов в поисках военного счастья пускается в различные военные авантюры. Он участвовал в боях с отрядами оппозиции дудаевскому режиму в Надтеречном, Урус-Мартановском, Гудермесском районах республики. Но славы не добился, чинов не выслужил. Все мимо.
Звездный час Аслана Алиевича пробил только после ввода российских войск в Чечню. За грамотную организацию обороны президентского дворца Дудаев назначил его в конце 1994 года начальником главного штаба чеченских сепаратистов. Неудачный новогодний штурм наших войск укрепил среди боевиков уважение к Масхадову.
Судьба неоднократно выказывала ему знаки расположения. Однажды мощная авиабомба, прошив, словно нож масло, здание дворца, зацепилась за потолок бункера в нескольких метрах от Масхадова и не разорвалась. В этом бункере, кстати, Масхадов допрашивал пленных российских солдат и офицеров. После чего многих из них подручные Масхадова расстреляли.
Добрую славу завоевала среди боевиков разработанная кадровым артиллеристом тактика ведения войны в горах по так называемым направлениям-фронтам. В качестве наглядного пособия для товарищей по сопротивлению Масхадов создал базовый район в зоне Новогрозненский — Бачи-Юрт — Центорой — Аллерой.
Через Масхадова закупалось вооружение для мятежников, распределялось пополнение добровольцев и наемников.
Некоторые отечественные и зарубежные СМИ “соорудили” из Масхадова образ этакого хорошего волка с человеческим лицом. Но именно этот “хороший” Масхадов разрабатывал и отдавал приказы и на проведение террористических актов в Ставропольском крае, в Ингушетии и Дагестане. Его идея, план и приказ — совершить рейды на Буденновск и Кизляр. На одном из совещаний полевых командиров он заявил: “Мы сделаем так, что Россия будет сама просить о мире”.
Как известно, его подчиненные постарались на славу: сняли кожу с живого прапорщика-мусульманина в Буденновской больнице, замучили роженицу в Кизляре… Их кровь на руках и разработчика террористических операций, “великого гуманиста” Масхадова. Для него на войне все средства были хороши. Но это выяснилось позже. Поначалу мало кто знал (в том числе и я), что собой на самом деле представлял начальник Главного штаба Чечни.
Во время первой чеченской кампании бывший советский полковник-артиллерист, и он же “переговорщик-замиренец”, наносил серьезный ущерб начинавшимся в различных районах контактам полевых командиров и местной общественности с российскими военными, по-настоящему настроенными на мир. Так, 13 февраля 1996 года по приказу Масхадова был арестован в Шатое за ведение мирных переговоров командир батальона спецназа “Борз” Таус Багураев. Багураев действительно хотел мира и готов был к разоружению. А вот Масхадов, по большому счету, этого мира не хотел. На переговоры и моратории он смотрел исключительно как на метод войны с Россией. Но и это, опять же, выяснилось только спустя определенное время.
Масхадов всегда выступал против работорговли. На словах. На деле же он поощрял захват заложников во время боевых действий. Серьезный спор случился между Масхадовым и Басаевым в вопросе о дальнейшей судьбе многочисленных чеченских рабов. Басаев — бандит откровенный — предлагал рассматривать их в качестве гаранта безопасности чеченских боевиков, находящихся в российских тюрьмах. Масхадов же осмотрительно отстаивал возможность более широкого использования известных в России заложников в качестве предмета торга с Москвой. Как тут не вспомнить о похищении в Грозном полномочного представителя Президента России Власова или генерала Шпигуна?!
Для приобретения поддержки своего режима со стороны националистов из соседних республик и отвлечения боевиков от междоусобиц Масхадов после первой войны пытался выступить в роли освободителя всех северокавказских народов и тем самым распространить очаг сепаратистских волнений на всю территорию Юга России.
Согласно заявлению А. Масхадова, опубликованному в чеченской прессе, он видел Кавказ “единым, свободным и объединенным”. Союз горских народов представлялся ему в виде Кавказской Конфедерации. Естественно, первую скрипку в новом государстве со столицей в Грозном должны были играть исключительно чеченцы.
После подписания Хасавюртовских соглашений в 1996 году авторитет Масхадова рос как на дрожжах не только среди боевиков (уважающих своего начштаба за профессионализм и бережное отношение к своему личному составу при подготовке операций), но и среди всех чеченцев. Даже в пророссийски настроенном Урус-Мартановском районе (здесь проживали представители тейпов Д. Завгаева и Б. Гантамирова) фигуру Аслана Алиевича считали наиболее приемлемой для руководства республикой.
Существовал и еще один важный для чеченского общества аргумент, который сделал в глазах жителей Ичкерии Масхадова одним из наиболее вероятных претендентов на президентский пост на выборах в январе 1997 года — знатное происхождение.
Масхадов принадлежит к одному из знатнейших чеченских тейпов аллерой, входящего в семью ламро (горцы). Тейп аллерой, наряду с тейпом эгхашбатой, еще председатель КГБ СССР Крючков назвал в свое время “оплотом сепаратизма”.
Родовое гнездо клана Масхадовых находится в селении Зандак, что на границе с Дагестаном. Оно хорошо известно не только из истории кавказских войн прошлого века, но и в новейшей истории. Именно Зандак стал первой “демилитаризованной” зоной, в которой не велись боевые действия в первой войне 1994-1996 годов. Благодаря этому личные мини-заводы Масхадова по переработке “левого” бензина, расположенные в окрестностях Зандака, приносили его клану прибыль в 30-35 миллионов рублей (старых) ежедневно!
Именно через Зандак ваххабиты в августе 1999 года напали на соседний Дагестан. Вряд ли это простые совпадения.
У тейпа аллерой была даже своя “карманная” политическая партия — “Чеченское исламское государство”. Она образовалась 3 августа 1997 года с целью укрепления политических позиций своего лидера Масхадова.
После победы Масхадова на президентских выборах в январе 1997 года старейшины тейпа аллерой, говорят, радовались как дети. Победа сулила многомиллионные барыши от всевозможных афер.
Отнюдь не случайно свои первые серьезные кадровые удары Масхадов нанес по главным соперникам во внутриполитической борьбе — тейпам мелхи
(Х. Яриханов) и беной (Ш. Басаев). Этого ему не простили. В результате кадровой чехарды на главных постах в правительстве Масхадова остались в основном представители тейпов аллерой и гордалой (тейп жены Масхадова — Кусамы, к нему же принадлежит и С. Радуев).
В обычной стае за вожаком спокойно следуют и остальные особи. Но только не у волков. В их шайках царят свои волчьи законы. Здесь вожак должен бежать быстрее других, так как очень многие самцы норовят укусить его за задние лапы и занять первое место. Ненависть и желание быть лидером двигают здесь многими. Может, поэтому волчьи “авторитеты” долго не существуют.
Многие иностранные государства видели в Масхадове правопреемника Дудаева и не скупились на ласку. Но особые симпатии к новому хозяину Чечни выказывала Великобритания, вернее — часть влиятельных промышленно-политических кругов. За симпатиями, разумеется, скрывался корыстный интерес — нефть. Английские джентльмены так искусно затуманили мозги президенту Ичкерии заманчивыми планами возрождения экономики республики, что Масхадов допустил очень серьезную ошибку, которая имела для него роковые последствия. Он забрал то, что ему не принадлежало — “Южную нефтяную компанию” (ЮНК). Ее уже давно контролировал тейп мелхи.
ЮНК на тот момент почти оформила взаимовыгодный контракт с Россией. А это не входило в планы ребят из Туманного Альбиона. Поэтому по их подсказке Масхадов компанию расформировал, а ее председателя Х. Яриханова уволил. Тут-то все и началось.
После такой пощечины бывший лидер Чечни З. Яндарбиев спешно отправился за рубеж в поисках влиятельных союзников. И нашел полное понимание в некоторых политических кругах Саудовской Аравии, Омана, Турции. За спинами новых друзей Яндарбиева ненавязчиво замаячила фигура “дядюшки Сэма”.
Нефтяные интересы двух западных друзей по НАТО — Англии и США — столкнулись. Дружба дружбой, а табачок врозь. Конечно, просто так богатые арабские шейхи даже по просьбе ЦРУ денег не давали. Им, как и любому инвестору, нужен был свой интерес в чеченской политической игре.
Так что вернулся Яндарбиев домой не с пустыми руками. В его чемоданчике рядом с пачками долларов лежало мощное оружие массового поражения — ваххабизм. Через время “долларовый ислам” зашагал по чеченской земле семимильными шагами. Под его черные знамена собрались “псы войны” Э. Хаттаб, Ш. Басаев, Х. Исрапилов, С. Радуев, А. Бараев и многие другие.
Масхадов слишком поздно понял опасность наступления ваххабитов. В одном из своих публичных выступлений президент говорил: “Самое страшное нарушение Конституции — это когда две идеологии: традиционная мусульманская вера и ваххабизм. Страшнее нет”. Но воевать с бывшими однополчанами он не хотел. Попытался было, но столкнувшись с ожесточенным сопротивлением, отступил. До конца идти не решился. Хотя тогда его многие бы поддержали — и муфтий Чечни (в то время А. Кадыров), и Духовное управление мусульман России, и многие полевые командиры.
Масхадов пытался перехватить инициативу. Но удача на этот раз отворачивается от него. Бывший коммунист-безбожник вынужден был отрастить бороду согласно законам шариата.
Раскол в рядах чеченских сепаратистов с каждым днем становился все глубже. Боевики разделились на две враждующие группировки: “проанглийскую” во главе с Масхадовым и “проарабскую”, в которую вошли Э. Хаттаб, М. Удугов,
З. Яндарбиев, Х. Исрапилов, С. Радуев, Ш. Басаев. К последней примкнули и многие полевые командиры.
На угрозы Масхадова разоружить своих противников — ваххабиты ответили незамедлительно. Племянник вице-президента Чечни (В. Арсанова) А. Бараев похищает троих англичан и новозеландца. А через несколько дней ритуально отрезает им головы.
Англия долго не могла прийти в себя от такого зверства. Естественно, ни о каких контактах больше не могло идти и речи. Масхадов лишился зарубежной поддержки.
Внутриполитическая ситуация становилась неуправляемой. Умелый солдат, Масхадов оказался неискушенным политиком. Его все чаще стали использовать проходимцы, аферисты всех мастей. Правительство погрязло в невиданной коррупции. Стоило Масхадову кого-то из министров уволить за воровство, он тут же перебегал в лагерь противников. Республику захлестнул вал уголовного беспредела (похищение людей, кража нефти, скота, убийства, грабежи). Экономическое положение ухудшилось до предела. Развивался правительственный кризис на межтейповой основе. Масхадов не знал, за что хвататься в первую очередь.
Оппозиция бросала ему в лицо обвинение за обвинением. Громче других критиков слышались голоса Басаева, Исрапилова, Радуева, которые предложили парламенту за “тягчайшие преступления, совершенные Масхадовым против чеченского народа и государства”, отстранить президента от должности. “Пока Масхадов не уйдет — мы не успокоимся”, — заявил однажды Басаев.
От слов ваххабиты перешли к делу. 13 июля 1998 года ими была предпринята неудачная попытка государственного переворота в Гудермесе. Несколько десятков президентских гвардейцев были убиты. Через десять дней оппозиция провела неудавшееся покушение на жизнь Масхадова. Президент Ичкерии уцелел, но адекватно ответить своим врагам уже не мог. Он потерял стратегическую инициативу. Попросту говоря, ослаб и сдался на милость победителю.
Вместо того, чтобы осудить агрессию ваххабитов в Республику Дагестан, Масхадов фактически оказался в стане бандитов. Мало того, осенью 1999 года Аслан Масхадов позволил себе вопиющую для правоверного мусульманина дерзость — он приговорил к смертной казни муфтия Чечни А. Кадырова. За то, что Ахмад так и не смирился с ваххабизмом и агрессией экстремистов в Дагестане. То есть за то, что тот действительно желает мира чеченской земле. Никогда еще в истории нашей страны магометанин не приговаривал высшее духовное лицо за стремление к миру. Масхадов сделал свой выбор. Он оказался роковым.