Михаил Глобачев
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2001
Михаил Глобачев
Век расколотой благодати
—…На Земле люди живут на пяти континентах.
А сколько государств существует на этой огромной
территории, я даже не могу точно сказать.
И с каждым годом их становится все больше.
— Почему?
Ответ лейтенанта еще больше удивил.
— Такова особенность исторического процесса,
протекающего на Земле…
Алексей Калугин. Осколки реальности.
Исторический прогноз: здесь подложим, там утянемО «региональной трансформации» грядущего мира, в котором все обязанности прежних национальных правительств возьмут на себя, с одной стороны, глобальные экономические империи, с другой — мелкие органы местного самоуправления, политологи толкуют уже давно. Один из самых свежих прогнозов подобного рода принадлежит группе географов, специалистов предпоследней администрации США и независимых экспертов.
Их выводы, представленные в Интернете на сайте Госдепартамента, местами выглядят чересчур упрощенными, несколько даже плосковатыми и «бескрылыми». Например, по их предсказаниям, в Бельгии разойдутся по суверенным государствам фламандцы и валлоны, в Италии — северяне и южане. То есть берутся и бестрепетно доводятся «до ручки» наличные тенденции, в одних краях представленные влиятельными движениями мирных автономистов (как в Бельгии), в других — отдельными оригиналами (как на объединившемся всего-то 140 лет назад Апеннинском полуострове).
Иные предвидения кажутся просто сомнительными: например, явление «Великого Пенджаба» из частей Индии и Пакистана. Действительно, пенджабцы живут в обеих странах, но об их этническом сепаратизме пока как будто всерьез ничего не слышно. Другое дело, что значительная часть жителей одноименного индийского штата, и вовсе не только те, кто говорят на панджаби, исповедует сикхскую религию, а они как раз давно и упорно хотят зажить на особицу. Возможно, аналитики исходили именно из этого, но тогда при чем здесь Пакистан? Из 18 миллионов сикхов за пределами Индии обретаются всего каких-нибудь 250 тысяч. Пакистанские же пенджабцы-мусульмане (без малого девять десятых этноса) не горят желанием объединиться с родственными индусами и сикхами.
Или прогноз для Канады. То, что из нее не прочь выйти около половины франкоязычного населения Квебека — непреложный факт, но с какой стати остальной стране распадаться на «Альберту-Саскачеван, Центральную, Северную и Тихоокеанскую Канаду»?
На русском языке популяризировать теорию Госдепартамента, похоже, сподобилась из всех массовых изданий только газета «Завтра». Само собой, представив ее как очередной секретный (?!) проект нового мирового порядка, направленный в первую очередь против единства России из недр сионо-масонской закулисы, во всем, разумеется, тождественной вашингтонской администрации Клинтона—Гора.
Только с истолкованием прогноза у газеты серьезная неувязочка вышла. Получается, будто американцы еврейского происхождения — такие антигосударственники, до того безумные маньяки геополитического секвестра, что даже собственную страну задумали разрезать на «12 автономных районов», правда, при этом каким-то образом «сохраняя в целом свою государственность». На самом же деле речь шла всего лишь о дальнейшей детализации экономического районирования, в ходе которой в общую систему могут интегрироваться части Канады и Мексики.
Впрочем, с этими нюансами Америке в «красном» спектре восприятия не везет, можно сказать, традиционно. Помнится, автору в 60-е годы (как, разумеется, и будущему редактору «Завтра» — на десяток лет раньше) пытались внушить на школьных уроках географии, будто современные США делятся на «промышленно развитый Север, бывший рабовладельческий Юг и колонизуемый Запад». Будучи заинтригован столь явной несуразицей, пытливый юноша вскоре дознался, что классификация в советском учебнике слово в слово списана из ленинского трактата «Империализм как высшая стадия капитализма». Сочиненного, как известно, всего полвека спустя окончания войны Севера и Юга и через восемь лет после полного присоединения к Штатам «индейской территории» Оклахомы…
Право на шизофрениюВ жизни наций очень многое, если не всё, происходит почти так же, как у отдельно взятых людских песчинок. Ведь сам по себе государственный суверенитет любого этноса точно так же не гарантирует ему независимости, мира, прогресса, расцвета культуры и прочих чаемых благ, как, скажем, свидетельство о браке — подлинности супружеских чувств или университетский диплом — глубоких знаний и интеллекта. Тем не менее большинство народов жаждет суверенитета так же безоглядно, как обычные люди стремятся создать семью порой даже со случайным, лишь бы мало-мальски пригодным партнером или обзавестись документом об окончании какого угодно вуза.
Посему и сам факт существования движений за национальную независимость, вопреки довольно распространенному мнению, никак не связан с бедностью или угнетением. К примеру, Страна басков — далеко не самая обездоленная область во всей Испании, и о каком-либо притеснении франкоязычных канадцев согражданами англосаксонского происхождения говорить смешно. От ухода на свободу большинству жителей «осчастливленной» страны может даже сделаться куда тяжелей, чем прежде, — не только в материальном, но и в моральном отношении.
Все равно никто, никогда и ни к кому не возвращается. На десятки государственных размежеваний в послевоенном мире приходятся лишь три устойчивых слияния: воссоединились искусственно разделенные в ту же Вторую мировую Германия и Вьетнам да мало кому знакомые Северный и Южный Йемены. И еще сравнительно недавно, когда две команды вооруженных «геополитиков» на совсем уж экзотических Коморских островах не поделили чего-то, одна из них попробовала было скрыться от противника, вернувшись в лоно давно покинутой метрополии. В Париже в ответ на прошение принять назад «блудное дитя» недоуменно пожали плечами.
…Сорок лет назад на волне всеобщей эйфории, вызванной массовым, почти повсюду добровольным исходом трансокеанских империй с Черного континента, Генеральная Ассамблея ООН приняла Декларацию о предоставлении независимости колониальным странам и народам. Тогда рвавшемуся к прогрессу человечеству и впрямь представлялось, что «процесс освобождения нельзя ни остановить, ни повернуть вспять». Однако в этом тексте оказались заложены непреодолимые по сути противоречия, надолго определившие чересполосицу двойных, даже «тройных» (и так далее) стандартов в подходе международного сообщества к национально-освободительным движениям.
Документ ООН, с одной стороны, исходил из убеждения, что «все народы имеют неотъемлемое право на полную свободу, осуществление своего суверенитета и целостность их национальной территории… в силу этого права они свободно устанавливают свой политический статус и осуществляют свое экономическое, социальное и культурное развитие». В нем даже специально подчеркивалось, что «недостаточная политическая, экономическая и социальная подготовленность или недостаточная подготовленность в области образования никогда не должны использоваться как предлог для задержки достижения независимости». (Сейчас многие противники легализации пресловутых «пиратских республик» в СНГ — Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии и иже с ними — стремятся убедить в обратном. Кому не желают давать официальную независимость, тех объявляют «недостаточно подготовленными».)
С другой стороны, декларация указывала: «Всякая попытка, направленная на то, чтобы частично или полностью разрушить национальное единство и территориальную целостность страны, не совместима с целями и принципами Устава Организации Объединенных Наций». Но как тогда совмещать свободу для всех с нерушимостью границ? Тем более, что речь шла даже не о конкретной части света или регионе, но о неких «подопечных и несамоуправляющихся территориях, а также… всех других (!) территориях, еще не достигших независимости». На всех таких землях, согласно решению Генеральной Ассамблеи, «должны быть незамедлительно приняты меры для передачи всей власти народам этих территорий, в соответствии со свободно выраженной ими волей и желанием, без каких бы то ни было условий или оговорок… чтобы предоставить им возможность пользоваться полной независимостью и свободой». В то же время необходимо строго соблюдать принципы «равенства, невмешательства во внутренние дела всех государств, уважения суверенных прав всех народов и территориальной целостности их государств».
Шизофреническую ситуацию можно отчасти объяснить тем, что с отдельно взятой Африкой в ту пору было более или менее ясно. Ее суверены, вконец уставшие от «бремени белого человека» в быстро меняющемся мире, обретались далеко за морями-океанами и ни на что иное, помимо сохранения основных прав своих сограждан в освободившихся государствах, в общем, не претендовали. А целый ряд прогремевших в наши дни этнических сепаратизмов тогда еще не успел выйти из пеленок.
СССР в этом смысле не был исключением. Скажем, с конца пятидесятых годов минувшего века общественные деятели из Сухума слали в ЦК КПСС петиции, выдержанные строго в духе «оттепельной» фразеологии, со скромными намеками: дескать, как бы нам перебраться в состав Российской Советской Федеративной… Да вы окститесь, граждане, — неизменно обрывали их со Старой площади, — все обязаны жить дружно в общей семье народов, а не то… И не менее туманно — в духе идеологических приличий — давали понять, что политика давления и ассимиляции, которая до того двадцать лет велась в автономной республике под прямым патронажем Лаврентия Берии, навсегда осталась в прошлом. Примерно так обстояли дела и в Карабахе, и во многих других местах бывшего СССР. Увещеваний, однако же, ненадолго хватило. Через тридцать лет просьбы закончились и начались войны.
Вдобавок Декларацию ООН 1960 года «О предоставлении независимости колониальным странам и народам» упорнее всех отстаивали ранее освобожденные собратья африканцев — те же вчерашние и позавчерашние колонии, да еще, само собой, «оплот мира на Земле» — СССР с сонмом тогдашних подчиненных. О том, что любая самостоятельность, будь она даже милостиво подарена сильными, не безделица, и ее рано или поздно неизбежно приходится оплачивать кровью лучших сынов (а также дочерей и младенцев) свободы, никто не трудился задуматься. Во многом поэтому человечество, прогрессивное и не очень, вместо мира на Земле получило то, что имеет сегодня, — бесконечные локальные войны. (Хотя, по большому счету, могут ли международные резолюции остановить тех, кто жаждет всего и сразу?) Единство представлений о должном наличествует лишь на бумаге.
Спустя еще десяток лет после принятия Декларации от Пакистана начала отделяться Восточная Бенгалия. Тогда весь свет обошла фотография американского репортера: где-то среди болот в дельте Ганга здоровенный белудж или, быть может, пуштун со зверской физиономией срубает мечом головы сограждан и единоверцев — темнокожих тщедушных бенгальцев со связанными за спиною руками. Почти все, включая стратегическую союзницу Исламабада — Америку, сочувствовали борцам за свободу и смотрели сквозь пальцы на явное нарушение пакистанского суверенитета и территориальной целостности. Хотя, конечно, до 1971 года сама эта целостность выглядела издевательски: страна из двух частей, разделенных барьером шириной в тысячу километров, родилась на свет геополитическим уродом, едва ли способным к нормальной жизни на долгий срок. Что поделать, когда бывшая Британская Индия выходила на волю на тех же самых основаниях, что «лоскутно-геометрическая» Африка или наши союзные республи-ки, — сохранив в новой жизни вполне условные границы, некогда прочерченные по карте наместниками. Однако в случае с Бангладеш имело место прямое вмешательство извне руками Дели. Мир и это простил; так в его раскладах утвердилась новая 75-миллионная нация.
Дальше — больше. Экс-президент Югославии Милошевич явно «не наш сукин сын»; следовательно, косовские албанцы объявлялись безвинными жертвами и им надлежало помочь в создании собственного государства, точь-в-точь по букве памятной декларации ООН. А Шеварднадзе, наоборот, хороший, поскольку прекратил холодную войну и обрушил берлинскую стену: значит, права на самоопределение и одновременно территориальную целостность принадлежат исключительно его нации, но уж никак не кударским осетинам и не абхазам вкупе с местными армянами и русскими, этой злокачественной «посткоммунистической Вандее». Посему Западу и не пришло в голову обрушиться на Тбилиси, выступая за свободу его сепаратистов; напротив, Грузии предоставлялись щедрые кредиты и оказывалась всемерная моральная поддержка.
Никаким иным путем, кроме личных симпатий и антипатий, решительно не удается установить, кто в самый раз достоин свободы, а кто «недостаточно подготовлен» к ней.
Отважные партизаны или подлые бандиты?Двойственное отношение к национальным суверенитетам в конце концов закономерно распространилось на другую «болевую точку» современного мира, неотделимую, как оказывается, от борьбы народов за самостоятельность.
В Палестине на излете «голубиного» правления Эхуда Барака разгорелась очередная вспышка интифады с десятками убитых и тысячами раненых. Почтенный Ясир Арафат — один из самых знаменитых террористов, в свое время получивший Нобелевскую премию мира за согласие сесть за стол переговоров, то делал вид, что утратил контроль над подданными, то разражался всё новыми требованиями безвозмездных уступок. Ирландская революционная армия в позапрошлом году снова похерила достигнутое было перемирие, невзирая на готовность официального Лондона к компромиссам. Над всей Испанией пироксилиновая гарь: боевики подпольной организации ЭТА борются за свободу соотечественников. До последнего, что называется, баска. (Меж тем простые баски после каждого взрыва выходят на массовые демонстрации против террора.) Албанцы Косова, не удовольствовавшись подаренной им частью югославского государства, принялись разваливать мирную Македонию, чьи власти никогда не притесняли их соплеменников. О Чечне и говорить не приходится: ею непрерывно занято полсвета.
А ведь как славно начинался в этих и многих других краях мир «в обмен». В обмен на территории, статусные полномочия, негласные разрешения дальнейших этнических чисток (как произошло в Косове), на протокольные соглашения «хоть с чертом, хоть с дьяволом» — лишь бы прекратилась война…
Международный политический террор в формах, весьма близких к современным, известен еще с античности. Но лишь несколько десятилетий назад его пришлось признать одной из глобальных угроз благополучию человечества. Некоторые исследователи даже приписывают этому явлению в наши дни качественно новую природу.
Они, сдается, правы и не правы одновременно. Однако, чтобы вынести на сей счет окончательный вердикт, понадобилось бы как минимум принять некое общеобязательное юридическое определение, а оно отсутствует до сих пор. Если говорить лишь об основных дефинициях терроризма с классификационным ветвлением, то их сейчас во всем мире применяется больше сотни, но ни одна не дает ответа по существу на целый ряд роковых вопросов.
Например: в чем принципиальная разница с житейской точки зрения между «подлым бандитом» и «отважным партизаном»? Или, если перевести проблему в философскую плоскость: где проходит граница между злодейским погублением невинных душ и возвышенной борьбой за жизнь и свободу, то есть тем стремлением к счастью, что так убедительно прописано в Декларации прав человека? Как, в конце концов, мог бы выглядеть список официально одобренных градаций счастья? Ведь для одних благодать заключена в суверенной этнической государственности без особых затей, для других — в «справедливом» переделе наличных ценностей и благ, для третьих — в овладении «исторически оправданным» жизненным пространством и подавлении, вплоть до геноцида, чужаков (каковые с неизбежностью обнаруживают свою паразитическую, эксплуататорскую, а то и вовсе сатанинскую природу). В большинстве же конкретных случаев названные цели оказываются свалены в одну кучу в разных пропорциях. Но даже если отдельно взятую разновидность счастья международные арбитры соглашаются признать достаточно праведной — так что, в борьбе за нее уже любые средства хороши?
Увы, выходит, что так. Несомненно, одна из важных опор международного терроризма — пресловутые двойные стандарты правительств, официальных спецслужб и просто частных лиц, признаваемых моральными авторитетами.
Пока мир было принято делить на три составные части, «первые» номера вовсю употребляли «номер третий» как орудие собственной борьбы с супостатом, одинаково не гнушаясь классическим подпольем с его крысами. И с обеих сторон это одинаково проходило под вывеской справедливой национально-освободительной борьбы. СССР за последние полвека своей истории умудрился сперва посочувствовать в Палестине терроризму евреев (покуда созданию израильского государства противились англичане), затем долго, самозабвенно помогал арабским интифадам, не говоря уже о кровавых марксятах, рассеянных по миру от Никарагуа до Эфиопии. Столь же любовно Соединенные Штаты спонсировали моджахедов в Афганистане, которые до того были им безразличны и еще сто лет бы не понадобились, не сунься главный противник со своей кирзой аккурат в те края, поближе к Индийскому океану. И получили в комплекте с крахом коммуниз-ма — триумфальное шествие талибов и примкнувшего к ним горячего парня Джумы из бывшего советского города Намангана, ныне «главного ваххабита» Средней Азии. Тогда же, в первой половине 80-х, вашингтонскую администрацию сотряс скандал, получивший известность как «Ирангейт», или «Иран — контрас»: американцы продавали оружие собственным ненавистникам в Тегеране, чтобы сколотить теневой фонд для «белых» партизан Никарагуа. Последней серией политического триллера стала международная операция по защите одной свободолюбивой команды на Балканах от президента-террориста.
Так обстоят дела с двойным стандартом у нынешней надежды мировой демократии, у лидера борьбы с международным подпольем. Что ж дивиться скудоумию российских горе-евразийцев, которые наперебой прославляют духовность и нравственность мусульманского Востока, когда кто-то из тамошних жителей устраивает очередную бойню ненавистным «америкосам» и разным прочим «хасидским масонам». А назавтра принимаются истошно поносить тех же самых борцов за правое дело, углядев какие-нибудь новые тропки, ведущие от их минаретов на Терек и Сырдарью.
Да и большинство наших либералов ничуть не лучше. И у них тоже этаких-то плюрализмов в одной голове — хоть отбавляй. Положим, делам Арафата и присных они не сочувствуют (и это вовсе не потому, что либералы — «сами сплошь жиды»: у них, в отличие от «евразийцев», нормально срабатывает фактор чисто цивилизационного нюха на «свое — чужое»). Зато верховную власть собственной страны не переносят до того, что всякий раз, как заходит речь о Чечне, на сцене появляется очередной набор двойных стандартов. «Свободолюбивой Ичкерии», по их мнению, следует предоставить карт бланш во всех ее устремлениях, а вот Абхазию, Приднестровье и прочих надо «тащить и не пущать», поскольку они, дело ясное, стоят за «советскую империю» и, следовательно, их официальные суверены — демократы в белых одеждах.
Однако и сами чеченцы как будто ни разу не выразили сколько-нибудь массового возмущения терактами соплеменников; разве что в Ингушетии между двумя войнами имели место несколько попыток публично пристыдить братьев-вайнахов на уровне сельского схода.
Впрочем, в чеченских событиях ни одна из сторон не следует «передовым образцам» отношения к терроризму. А такие образцы реально существуют. Баски, как уже говорилось выше, массово протестуют против действий ЭТА. В то же время генералы испанских вооруженных сил упорно уклоняются от ракетных обстрелов Бискайи и Гипускоа, а полиция в Мадриде — от уличной охоты на лиц баскской национальности.
Кто у бессильных виноватТо, что индивидуальный террор служит последним доводом отчаяния у малых мира сего, не способных одолеть обидчика ни в судебном присутствии, ни в регулярной баталии, одним из первых, вероятно, подметил английский полковник Сексби, живший в XVII веке и рассуждавший соответственно в категориях «рыцарского поединка» и «ножа в спину». Сегодня же в доброй трети необъятного массива трактатов о природе и причинах терроризма, размещенных в русском Интернете, непременно встретится утверждение в духе нижеследующего: «Размежевание, пропасть между богатыми и бедными странами, слоями населения, народами растут. Мы наблюдаем маргинализацию мира, и неизбежным ответом на всё это является усиление маргинального экстремизма и международного терроризма, борьбы с «неверными»… До сих пор простые обездоленные люди чаще находят выход из того положения, в котором они оказались, в добровольном уходе из жизни или в опускании на самое грязное дно общества, нежели в борьбе за свое право на достойную жизнь. Но дальнейшее обострение ситуации может и их заставить подумать о переходе к другим способам и средствам борьбы за выживание».
Автор этого высказывания представился на одном из общедоступных сайтов как генерал-майор А. И. Гушер, руководитель некоего Центра стратегического развития, и это единственное, что удалось о нем узнать.
Здесь бросается в глаза смысловая обмолвка, характерная для абсолютного большинства авторов, озабоченных судьбами современного маргинального человечества. Что есть «жизнь достойная»? Достойная — кого или чего; задается ли этот взгляд социальной ценностью индивидов или групп, выраженной в объективных результатах их деятельности, либо, наоборот, их собственными представлениями о «положенной» мере жизненных благ?
Правда, А. И. Гушер не стал хотя бы добавлять, что если все богатые продолжают наживать добро, а бедные нищают еще сильней, так это исключительно потому, что первые обманули и ограбили вторых. Однако вывод подразумевается сам собой. Но если даже «другие способы и средства» подействуют на какое-то время — как было в Палестине, как в той же Чечне, означает ли это окончательный триумф в борьбе каждого за выживание?
А вот еще один взгляд на проблему, на сей раз не извне, а изнутри. «Скажите, что станет с вами, если вас вынудят идти в рабство к врагам, чтобы только выжить?.. Знаете ли вы, что чувствует ребенок, когда на глазах у него израильский солдат избивает и оплевывает отца? Впрочем, это мы и сами не понимаем до конца — лишь видим, как наши дети теряют уважение к родителям», — писал в интернетовской статье «Почему мы превратились в бомбистов-самоубийц» известный палестинский психиатр и общественный деятель Эйяд Саррадж.
Этюд доктора Сарраджа завершается примечательной ремаркой. «Наши чины разъезжают в больших автомобилях и строят себе большие виллы. Они по VIP-карточкам проходят через посты как белые люди, а нас бросили гнить… Теперь вам понятно, отчего мы такие?»
Как не понять. Очевидное выплеснулось-таки за край заданного пафоса, и образ адских мук заиграл изначально не предусмотренными красками. Перед нами типичный пейзаж бывшего мира номер три, нынче то ли «бедного Юга», то ли просто «Не-Запада», — поскольку в ландшафт сплошных маргиналий чем дальше, тем прочней встраиваются многие страны, от природы обделенные теплом.
…Коллега, много лет проработавший в Африке, однажды рассказал о своем тамошнем знакомом — члене правительственного кабинета в одном из освободившихся государств. Этот человек получил блестящее образование на Западе, множество предложений работы от ведущих фирм, но предпочел вернуться на родину, где вскоре занял видный пост и собирался возглавить передовые реформы. На честно заработанные деньги он начал строить виллу в престижном районе столицы, обставленную по последнему слову комфорта. Как-то раз пригласил к себе домой советского журналиста — и тот остолбенел, едва переступив порог. Но не от восхищения.
Повсюду в министерских покоях бродили, сидели на корточках и валялись на полу десятки непонятных личностей в драных шортах и майках. На изразцовых плитах внутреннего дворика группа туземцев разложила костер, в котором подгорали жалкие останки то ли козленка, то ли обезьяны. Ванная комната — точь-в-точь как в родимых поселениях «городского типа», где строители ставили в ряд панельные многоэтажки со всем положенным по ГОСТу оснащением, выгадывая премию за экономию государственных средств на водокачке, — превратилась в склад корнеплодов. С той разницей, что картошку здесь заменяли клубни батата, а вместилищем им служила мраморная джакузи с гидромассажем.
Странные жильцы оказались родовым кланом министра, в полном составе перебравшимся из деревни под крыло удачливого отпрыска. Всех их хозяину виллы пришлось взять на полное обеспечение, поскольку прокормить себя в городских условиях они, разумеется, не умели. И учиться вовсе не собирались: с какой стати, если «наш сын сделался большим человеком»?
Попробуй он удалить родню и заняться делом без помех, наверняка ничего хорошего из этого бы не вышло. Скорей закончилось бы вызовом к самому президенту и по-отечески ласковым предостережением: «Нехорошо, товарищ… Так отрываться от своего народа, от наших исконных традиций и духовности предков. Подумайте как следует…» Впрочем, что стало потом с прогрессивным министром, мы не знаем. А реформ его страна так и дожидается до сих пор, вот уже лет тридцать. В это время никакие акулы неоколониализма ее больше не обижали и не грабили, и природные богатства остались при ней. Люди же, которых становится всё больше, живут в массе своей всё беднее.
Таковы реальные пути маргинализации. И неудивительно, что «центр тяжести» международного терроризма в последние два десятилетия заметно сместился от левацких движений Латинской Америки и Западной Европы в исламские регионы, становящиеся лидером «тьермондистского» духа и идеи. Однако с особенностями религии их «протестная альтернатива» связана не так неразрывно, как кажется многим. Уже давно самые добросовестные мусульманские книжники, знатоки шариатского права, стараются доказать напуганному Западу, что убеждения современных фундаменталистов вовсе не вытекают из Корана. Их воинствующая доктрина — не вера, а революционистская идеология, так же как джихад пресловутый — отнюдь не требование обратить в ислам всех неверных, а духовная обязанность самому очищаться от неверия.
Но и они предложить выхода пока не могут. Бесполезны попытки обменивать отдельно взятые земли на мир, если речь о «третьем мире». Он требует себе всего сразу и задаром.
Чье наследство пока не оприходованоВпрочем, в источниках реальной угрозы целостности государств, как уже говорилось, — не один бедный Юг. На Земле почти не осталось уголков, не затронутых где экземой, а где проказой территориального и этнического сепаратизма. В той же Канаде бывший премьер-министр Пьер Трюдо однажды высказался так: «Если вся страна делима, то провинция Квебек — тем более». Тогда сторонники отделения получили предупреждение не только от англоязычных соседей, но и от внутренней полуавтономии аборигенов. Оказалось, индейцы ради простого спокойствия предпочитают иметь в роли верховной инстанции «большого белого отца», а не новоявленных вождей (коим, как известно, очень часто бывает свойственно утверждать свое достоинство чересчур, мягко говоря, демонстративными методами). Что же, выходит, племя кри поголовно продалось за похлебку каким-нибудь местным реакционерам великодержавного толка?.. Ведь очень похоже рассуждали и рассуждают до сих пор во всех «вандеях» бывшего СССР. «Если вам можно быть независимыми, то нам можно тем более, и тем более от вас», — объяснял некоему Рустаму некто Каро в форуме, посвященном карабахской проблеме, на одном из порталов электронной периодики.
Так сторонники пересмотра границ и суверенитетов в СНГ обыгрывают формулу Трюдо в полемически заостренном виде: мол, настоящие сепаратисты — это не мы, а те, кто развалил Союз. Действительно, многие из сепаратистов в бывших автономных республиках вроде как не совсем «настоящие»; но об этом ниже. Возражать по существу их аргументам, обращенным то к правам наций (до сих пор, как говорилось, не получившим строго однозначного определения в мировой практике), то к идее справедливости (соответственно, вполне абстрактной), возможно лишь с позиций голого прагматизма: мол, начатый однажды процесс дробления лучше остановить как можно быстрей; дальнейшие попытки передела неизбежно вызовут «войну большую, как в Югославии» и так далее.
Только у «прагматиков» слишком часто и явственно сквозит отнюдь не прагматический подтекст. Дескать, «старшие» сепаратисты свершили безусловно благое дело, ликвидировав коммунистическую империю. Следовательно, они «лучшие, талантливейшие» дети эпохи, а их противники, «младшие» сепаратисты, которые идут еще дальше и требуют независимости теперь уже для себя, — это предавшие свободу и демократию бандиты, в борьбе с которыми любые средства хороши.
Доводы обеих сторон одинаково нельзя признать безусловно доказательными. Несомненным остается, увы, лишь одно: СНГ уже не удалось избежать «югославского варианта». Ведь при распаде Югославии тотальной войны тоже не было: там сражались далеко не все провинции и уж, во всяком случае, не одновременно. Если же обобщить итоги локальных конфликтов и войн в бывшем СССР и в СНГ, то по размерам перекроенных и разоренных территорий, по количеству израсходованных боеприпасов, сраженных ими или бежавших от беды людей мы не только давно догнали, но и стремительно перегоняем балканских братьев.
И насколько вообще в обозримом будущем достижима стабильность зафиксированного на сей момент мирового порядка? Почему, скажем, ни одной из «малых империй» на обломках СССР, даже самой большой из них, до сих пор не удавалось одержать мало-мальски убедительную победу над своими этническими отщепенцами, если те решили идти до конца? Политологи подсчитали, что в новое тысячелетие мир забрал с собой без малого две сотни подобных конфликтов различного масштаба; из них три четверти приходятся на Африку, Азию и бывший Союз. В трех частях света из пяти обжитых, в пространстве от Колумбии до Индонезии, правительства десятилетиями ведут войну с сепаратистами и прочими герильями, отнюдь не стесняясь в средствах и нередко, как в Чечне, стирая с лица земли целые селения. Но Россия была принята в Европарламент, потому теперь и получает за Чечню от европейских гуманистов по полной программе. Ни Колумбия, ни Индонезия, само собой, не могут претендовать на вступление ни в какие европейские структуры, а потому урезонивать и стращать таких, как они, «избавлением от опасных рецидивов имперского мышления», по сути, некому…
В отношении территориальной устойчивости большинство стран современного мира можно разделить на три основные группы: «старые» государства Западной Европы, Азии и обеих Америк, в целом оформившиеся до 1826 года; бывшие заморские колонии, получившие независимость главным образом после 1945-го; наконец, сплошной территориальный массив протяженностью от Рейна до Курил и от Лапландии до Йемена. В него входят все нынешние наследники трех великих континентальных империй — России, Австро-Венгрии и Оттоманской Порты, возникавшие в интервале с 1918 по 1995 год. А также Германия, неизменно «завязанная» во всех подвижках этого геополитического узла, но в то же время и остающаяся на особицу: ей один раз не удалось закрепиться в статусе обычной колониальной державы, и дважды (впервые в эпоху Реформации) — сделаться многонациональной империей.
В первой группе стран — среди «старичков» — движения сепаратистов и автономистов имеют либо сугубо мирную и даже декоративную, либо «партизанско-городскую», либо социальную природу, в которой собственно национальные элементы вторичны. Конфликты, связанные с демаркацией границ, здесь относительно невелики и быстро преходящи. Единственное серьезное исключение — проблема Ольстера; но она по своему историческому происхождению и даже географии остается скорее реликтом заморских колониальных структур.
В «группе юниоров» подобные конфликты, напротив, и повсеместны, и чрезвычайно остры. Однако после завершения корейской и вьетнамской войн все они, включая и такой крупнейший территориальный раскол, как образование упомянутой Бангладеш, находятся на самой дальней периферии интересов мирового сообщества.
Совсем иное дело — евразийский массив. За последнее столетие сюда не приносили долгосрочной стабильности ни бесчисленные балканские договоры, ни версальский, ялтинско-потсдамский или хельсинкский «новый вечный порядок». Постоянной тенденцией оставалась все та же этнизация границ.
Так, в начале Второй мировой войны центрально-европейские страны под эгидой Германии принялись делить «венское наследство»: у располовиненной Чехословакии забрали еще и немецкоязычные Судеты. Венгрия отпилила — у союзницы! — большую часть Трансильвании с ее этническими мадьярами. Из оккупированной Югославии выделилась полунезависимая Хорватия; часть ее при этом возвратили германскому Остмарку, бывшей Австрии. А СССР, помимо восстановления некоторых дооктябрьских рубежей, еще прирезал к Украине Галицию и Северную Буковину, до того в течение шести веков не входившие ни в одно из русских государств.
Затем «версаль» был частью возрожден, частью усовершенствован, и Европа затихла на полстолетия. Немедля эстафета всемирно значимых конфликтов перешла в зону «турецкого наследства». За те же самые полвека на землях бывшей Порты — три арабо-израильские войны, едва не приведшие к ядерной катастрофе, исход и террор палестинцев, курдское движение, насильственный раздел Кипра и, наконец, героический поход западной коалиции против Саддама Хусейна с последующими периодическими ударами по Ираку.
Совпавший с «Бурей в пустыне» новый тур этнических переделов, аукнувшись в российском пространстве, вернулся эхом в ближнюю Европу. Первые результаты налицо. Похоже, единственно надежной гарантией «целостности суверенитета» может служить основательная этническая чистка, что доказал пример послевоенной Польши, которая под нажимом Сталина вернулась к границам X века и выгнала немцев с земель, где уже много столетий не было ни одного поляка. (Фантазии иных конспирологов, будто-де воспрянувшие немцы вот-вот захотят отобрать назад Калининград, Вроцлав и Щецин, поляки же бросятся на Брест, Вильнюс и Львов, больше похожи на обычные «страшилки».) Есть, однако, основания опасаться, что в целом этот тур еще не завершен. И основная его тяжесть в силу исторической последовательности событий должна прийтись как раз на бывший Союз.
Как всегда, на дуге нестабильности причудливо смешиваются собственно сепаратизм с ирредентизмом, то есть стремлением, отвергнув официально назначенного суверена, соединиться с другим, если не родственным по крови, то хотя бы «духовно близким». В СНГ именно таковы мотивы почти всех приверженцев передела — за вычетом чеченских партизан и нескольких крайне захудалых сект. Логика же российских левых и иных «имперцев» (теперь, включая, похоже, и президента страны) в отношении к нарушителям беловежского статута лишь на поверхностный взгляд кажется бессвязной: как раз державники четко обозначают разницу между сепаратистами и ирредентой. И пристрастия свои делят соответствующим образом.
Похождения необщего эквивалентаНапоследок, перейдя от общего к частному, расскажу о том, что наблюдал собственными глазами в течение многих лет. Эти впечатления, как теперь все больше выясняется, прямо связаны с нынешним курсом Кремля — окончательно оформившимся, вероятно, как «симметричный ответ» на косовскую кампанию НАТО. Собственно, разделение этнических мятежников на «вредных» сепаратистов и «духовно близкую» ирреденту постсоветская официальная Москва практиковала и прежде, но до недавнего времени — довольно беспорядочно.
Особый (то есть безвизовый) режим пересечения границы на территориях, де-факто отделившихся от грузинского суверена, на котором не так давно настояла Москва, служит постоянным источником возмущения Тбилиси. Теперь уже его политики апеллируют и к международным арбитрам, зачастую обвиняя соседнюю страну в «фактической аннексии».
Взять, к примеру, абхазский участок. Там лишь один оборудованный КПП на мосту через реку Псоу, остальное — сама река и горы. Некоторое время после распада СССР там вообще не было погранвойск, а таможенный пост с российской стороны был отнесен в глубину территории, в Адлер. С абхазской стороны местная милиция, в Большом Сочи — также милиционеры аж трех разных подразделений и еще «Фонд безопасности дорожного движения при ГАИ». Задачей последнего было взимать с проезжих автомашин «экологический налог» в пользу горсовета. Порой, ловя краткий миг протрезвления, к делу подключались ряженые «казачьи заставы». В то время на КПП появились первые заградительные сооружения в виде «ежей», в количестве трех единиц.
В сентябре 1992 года Гагру с приграничными поселками заняли грузинские отряды. Однако войну они в тот момент еще явно не принимали всерьез, фактически поощряя массовый выезд абхазов и даже охотно пропуская из России «лиц некавказской национальности»; остальные находились под подозрением. Грузины удерживали плацдарм месяц с небольшим, а затем отступили за российскую границу, где их интернировали и вскоре отправили на родину. Обустройство границы с российской стороны разделительными линиями продолжалось; броды на Псоу начали перепахивать, а кое-где и минировать.
Тем не менее после окончания войны КПП больше года (до ноября 94-го) оставался практически прозрачным для россиян и абхазцев; проверка паспортов была чистой формальностью. Положение кардинально изменилось с началом боевых действий в Чечне. Официальной мотивировкой российской стороны, закрывшей границу, было «противодействие проникновению боевиков и контрабанде оружия». Однако она явно не выдерживала критики: Абхазия ввиду своего географического положения не могла сделаться не только удобной базой для чеченского сопротивления, но даже местом отдыха и лечения раненых, хотя домыслов в прессе и политических кругах на сей счет до последнего времени курсировало немало.
Любопытный свет на эти комбинации проливает рассказ русской гражданки Абхазии, сотрудницы одной из миссий ООН в Сухуме. Она осенью 94-го, после очередного тура мирных переговоров, задала своему шефу вопрос насчет подготовки к следующему и услышала, что об этом заботиться вообще не стоит, поскольку «следующего тура не будет». Сразу стала сворачиваться работа, в частности по возвращению беженцев установленным порядком, хотя до того их анкетирование и прием шли вполне удовлетворительно. Сухум был в недоумении; все выяснилось с началом чеченской войны и блокады на абхазском участке российской границы. Таким образом, три стороны из четырех, участвующих в урегулировании конфликта, — Грузия, Россия и представители ОБСЕ — определенно были взаимно осведомлены о намерениях каждой как минимум за месяц до первой попытки похода на Грозный и, вполне вероятно, солидарно решили, каждая по-своему, нажать посильнее сразу на всех сепаратистов.
В июле 1995 года было издано распоряжение Совмина РФ о пограничном режиме на Псоу, запрещавшее проход в обе стороны мужчинам в возрасте от 16 до 55 лет. Исключения делались для российских военнослужащих, выкупивших путевки в два военных санатория — собственность РФ в Сухуме, владельцев недвижимости на территории другой страны, лиц, имеющих за границей близких родственников, и жителей Абхазии, занятых по найму в Большом Сочи. Эта мера дополнительно подорвала абхазское хозяйство, так как россияне больше не могли приезжать на отдых семьями. Официальный Тбилиси такое положение вполне устраивало, как не столь эффективный, сколь эффектный способ «наказания сепаратистского режима». Международная изоляция мятежной республики вообще оказалась уникальной. У Карабаха и у Южной Осетии находились под боком официальные государственные структуры сочувствующих соплеменников; Кишинев также не настаивал на жесткой блокаде Тирасполя. О Чечне, в довоенный и межвоенный периоды открытой на все стороны света, говорить опять-таки не приходится…
Ситуация вновь перевернулась в октябре 1999 года. В пособники боевиков в российском общественном мнении де факто угодил уже Тбилиси, и Владимир Путин, в то время председатель правительства РФ, отменил распоряжение четырехлетней давности. (Иные знатоки кулуарных процессов в Совмине, впрочем, утверждают, что такое решение начали готовить еще при Сергее Степашине, но не довели до конца.) Тогда же была восстановлена прямая телефонная связь между Россией и Абхазией, ранее окончательно переведенная на тбилисские каналы.
Сейчас ни малейшего намека на визовый режим, «обязательный для всех граждан Грузии», на Псоу и впрямь не наблюдается — вот, кстати, еще один пример двойного стандарта. Зато не изменилось другое. Как рассказывал россиянин абхазского происхождения, пересекавший границу на автомобиле с московскими номерами, проход в обе стороны относительно свободен с 8 до 20 часов, причем пешеходам миновать кордоны значительно проще, чем водителям транспортных средств. В ночное время российские пограничники удерживают всех сограждан, стремящихся «туда», и абхазцев, движущихся в обратном направлении. Их абхазские коллеги не препятствуют, по большому счету, вообще никому и ничему, ограничиваясь «разруливанием» людских потоков на своем конце.
Однако любые затруднения в конце концов можно, как и прежде, преодолеть с помощью сторублевой купюры. В этом случае «подмазывать» охрану всевозможных рангов приходится в среднем пятикратно за один переход. Мой же источник, очутившись на КПП к ночи, решил «давить на принцип» и добиться объяснения, какими именно официальными документами установлены подобные правила. Стражи порядка впали в явное замешательство, и, когда строптивый приезжий, отказавшись признать достойным обоснованием «фразу из трех слов, нацарапанную на стенке», пригрозил вызвать команду НТВ (тогда еще не расколотого на манер сепаратистско-ирредентистских земель), они окончательно сдались. Тут же за победителем под шумок пристроились в хвост не меньше семи десятков машин…* * *
Что же из всего этого следует? Кроме, конечно, банальности насчет истории, которая учит лишь тому, что ровным счетом ничему не учит — как ни странно, даже постигавших ее не в партшколе, а в классических колледжах и университетах. Все выглядит так, словно миллионы людей стоят перед зеркалом и, разбрызгивая кровь, молотят по нему кулаками, пытаясь путем примитивной магии освободиться от опостылевших двойников — по сути, от самих себя. Но каждый осколок лишь множит прежние отражения. Так что процесс, судя по всему, действительно имеет шансы в наступившем веке распространяться все дальше. Возможно, до тех пор, пока в отдаленном будущем от зеркал не останется одна пыль, неспособная отразить уже никого и ничего.