Леонид Костюков
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2001
Леонид Костюков
Свидетельские показания
И при этих словах он ударил тенью меча по тени руки.
Поскольку ни то, ни другое толком не существовало,
боль получилась изрядная.
Из прибалтийской сагиЕсть образ мелькнувшей глубины, который трудно с чем-либо перепутать. Рефлексия; подобное исследуется подобным. Вода из банки храбро ныряет в озеро. Зеркало глядится в зеркало. Друг друга отражают зеркала…
Мгновенная точность — скорость — сжатие. Формулы Мандельштама. Лири-
ка — поэт заглядывает внутрь себя. Эпос — мир познает себя посредством инструмента-поэта, чей голос отчужден и как бы очищен от индивидуальных примет. Как типы ракет: земля-земля, воздух-воздух. Если же начальный и конечный пункты не совмещены, маршрут не закольцован, — этот тип чуда становится для нас закрыт. «Мои впечатления о Чукотке». Неплохо — но чтобы могло стать еще лучше, вымарай либо Чукотку, либо себя.
Давайте поговорим о поэзии Сергея Гандлевского.
К нам — под этим резиновым словом в данном случае я разумею себя и свою немалую компанию — она явилась в 1986 году. Для начала — два стихотворения в «Юности», в поразительной по выверенности подборке, составленной Кириллом Ковальджи. Дебют зрелых поэтов — то ли казус, то ли вдруг воплотившаяся норма литературного процесса; эффект прохождения звукового барьера. Сигналы из многих точек достигают уха одновременно. Одновременно друг с другом, с Набоковым, Гумилевым, Платоновым. Возвращаясь к «Юности» — несколько имен (Жданов-Еременко-Парщиков) были на слуху. О Гандлевском я узнал впервые. «Картина мира, милая уму…» поражала читателя с метра, самим расположением в строку, завораживала и не отпускала, демонстрируя протяженность в мгновенности, пространство в точке. Роман, стянутый во фразу. Необыкновенное красноречие и многословие, примененные лишь для того, чтобы поведать о немоте. Нотная грамота мычания. Там в середине — очень хорошее слово «пауза» — вдумайтесь: кадр стоит, а время идет. Точнее — время расслаивается на два шнура; один тянется, другой — нет. Короче — мне понравилось это стихотворение. Второе же, «Самосуд неожиданной зрелости…», понравилось еще больше.
Тема его та же — молчание, мычание, немота. Утекание влаги — река — один из сквозных образов у Гандлевского. Волга, Москва-река, Яуза (пауза), некая наверное, великая река. Проточный звук, стихийная быстрая речь, принесенная в жертву мучительному, кристаллическому прирастанию строки. Кстати, большие объемы воды у Гандлевского парадоксально сокращены до звука или малого объема: ухает в дамбу метровой волной… держит раковина океан взаперти. До символа вырастает в первую очередь река. Традиционный, в общем-то, иерог-
лиф -– недостижимости. Дважды не войти… другой берег. Невозможность поэзии.
В «Самосуде неожиданной зрелости…» есть прямо названная рефлексия, есть образ музы -– зыбкой музыки, поманившей и оставившей поэта. Все так — лишь оставив, можно вернуться вдруг. Тут и черная музыка Георгия Иванова, не слышная больше ему. Но для нас сегодня важнее всего другой образ из того же стихотворения Сергея Гандлевского:Дядя в шляпе, испачканной голубем,
Отразился в трофейном трюмо…Материалист считает, что все можно пощупать. Позитивист с уверенностью утверждает, что существует лишь то, что он видит и ощущает. На первый взгляд — одно и то же мировосприятие, недоверчивое к мистике и прочим аффектам. Так, да не так. За спиной материалиста мир, конечно же, есть — за спиной позитивиста его, пожалуй, и нету. Видя отражение дяди в трюмо, материалист уверен, что где-то рядом и сам дядя. Позитивист не видит самого дядю — он лишь отразился в трюмо. Возникает своеобразное бытовое чудо. Зияющие щели, пустоты и провалы в картине мира материалист наспех затыкает примышленной ватой вещества. Позитивист имеет смелость наблюдать эти щели. И вот вам первое мое утверждение: Сергей Гандлевский — позитивист. И так как видимое им поле разрывно и угловато, а он не сглаживает его контур из соображений здравого домысла, то подмеченное им отсутствие обретает вполне внятные черты. Осмысленность Божьего мира возникает как фигура вычитания. Вот наша улица. Допустим…– далее, помимо названия улицы не допускается ничего. Автор сознательно ограничивает себя рамками зрения и знания. Перед нами тот случай, когда свидетельские показания помимо воли свидетеля становятся обвинением. Возникшая картина видимого человеческого существования настолько трагически бессмысленна, что поэт попросту вынужден обратиться к Господу (Вот наша улица, Господь) — точно так же, как мы звоним в РЭУ по поводу несовместимого с жизнью состояния жилища. Впрочем, гораздо чаще этот адресат у Гандлевского не назван.
В начале статьи заявлена рефлексивная оппозиция — давайте раскроем ее. Словарь Гандлевского сознательно усечен; в нем мало понятий и обобщений, еще меньше — слов-предположений, сублиматов. Ясность и конкретность лексики делает близкой и отчетливой границу между высказанным и неназываемым, причем аскетизм первого взывает ко второму. Нет нужды говорить, что такое построение языка не просто адекватно строению мира глазами позитивиста. Они — две стороны одного и того же. Вот вам и начальный пункт рефлексии. Приближаясь к немоте, к точке собственного несуществования, поэзия принимается говорить о том, о чем говорить невозможно и одновременно единственно имеет смысл говорить.
Лучшие стихотворения Сергея Гандлевского имеют следующую характерную органику (извините за интонацию, более приличную лекции по биологии, — я просто пытаюсь говорить содержательно о живом, отсюда и совпадение): акмеистская отшлифованность, нечто вроде организации сухого вещества в поток; неумолимая точность деталей; пресловутый промельк рефлексивной глубины. Как следствие — говоря об одном, неизбежно задеваешь многое. Возникает тема-повод и тема-причина. Поводов бесконечно много, причин — несколько. Еще — внешняя сдержанность при высокой внутренней эмоциональности, приводящая к ощущению тревоги, как перед взрывом. Еще — автора вовсе не привлекают выдуманные миры, поскольку наш если и не прекрасен, то удивителен. Сергей Гандлевский выбирает для себя настолько важную дорогу, что шаг влево — шаг вправо означают теперь не свободу, а простую трусость.
Побег — но не от конвоира, а от себя.
К середине девяностых возникает такая ситуация: поэтика Гандлевского сфокусирована, как гиперболоид инженера Гарина. Один его шедевр в состоянии изменить картину современной русской поэзии. Пять — утвердить его как одного из претендентов на трон. Тридцать же — по странным законам культуры — менее удивительны, чем пять. Арифметика тут проста: раньше мы считали, что никто так не может, — теперь мы видим, что ты так можешь. Каждое новое стихотворение Гандлевского узнаваемо (признак внятной и состоятельной стилевой манеры) и превосходно, но оно крайне мало в состоянии добавить к суммарному сообщению предыдущих. Нечто вроде кризиса высшей точки.
Другой поэт мог бы начать писать медленнее — для Гандлевского это физически невозможно: медленнее двух-трех стихотворений в год некуда. Сейчас в моде такой глагол: позиционировать — что ж, пишущий меньше Гандлевского уже не сможет позиционировать себя как поэт и даже как литератор, что невероятно осложнит его отношения с миром. Какой еще выход? Менять мировоззрение -–опуская нравственную сторону предмета, скажем лишь, что это такая специальная профессия, где дилетанту трудно тягаться с мастерами. Остается резко изменить средства выражения, причем лучшие, идеально подходящие и автору, и пред-
мету, — на иные. Риск велик, шансы на успех невысоки. Но другие варианты будущего проблематичны. Уже достигнутый подлинный успех, если держаться за него, не предполагает серьезного развития. В лучшем случае, его можно конвертировать в благополучие, скорее внешнее, нежели душевное. Но чем предполагать, давайте лучше прочитаем.НА СМЕРТЬ И. Б.
Здесь когда-то ты жила, старшеклассницей была,
А сравнительно недавно своевольно умерла.
Как, наверное, должна скверно тикать тишина,
Если женщине-красавице жизнь стала не мила.
Уроженец здешних мест, средних лет, таков, как есть,
Ради холода спинного навещаю твой подъезд.
Что ли роз на все возьму, на кладбище отвезу,
Уроню, как это водится, нетрезвую слезу…
Я ль не лез в окно к тебе из ревности, по злобе
По гремучей водосточной к небу задранной трубе?
Хорошо быть молодым, молодым и пьяным в дым —
Четверть века, четверть века зряшным подвигам моим!
Голосом, разрезом глаз с толку сбит в толпе не раз,
Я всегда обознавался, не ошибся лишь сейчас,
Не ослышался — мертва. Пошла кругом голова.
Не любила меня отроду, но ты была жива.Кто б на ножки поднялся, в дно головкой уперся,
Поднатужился, чтоб разом смерть была, да вышла вся!
Воскресать так воскресать! Встали в рост отец и мать.
Друг Сопровский оживает, подбивает выпивать.
Мы «андроповки» берем, что-то первая колом —
Комом в горле, слуцким слогом да частушечным стихом.
Так от радости пьяны, гибелью опалены,
В черно-белой кинохронике вертаются с войны.
Нарастает стук колес, и душа идет вразнос.
На вокзале марш играют — слепнет музыка от слез.
Вот и ты — одна из них. Мельком видишь нас двоих,
Кратко на фиг посылаешь обожателей своих.
Вижу я сквозь толчею тебя прежнюю, ничью,
Уходящую безмолвно прямо в молодость твою.
Ну, иди себе, иди. Все плохое позади.
И отныне, надо думать, хорошее впереди.
Как в былые времена, встань у школьного окна.
Имя, девичью фамилию выговорит тишина.На мой взгляд, это стихотворение — переломное и необычайно важное для Сергея Гандлевского. Ради холода спинного я не раз его перечитывал — холод этот чувствую и сейчас. Но давайте отметим некоторые безусловные, почти не вкусовые черты этого замечательного стихотворения.
Во-первых, автор совершенно отказывается от своей обычной сдержанности, предпочитая ей открытую эмоциональность. Во-вторых, стихотворение его не выглядит отшлифованным. Скажем определеннее: оно доработано, доведено до мыслимого в нем предела, но сам этот предел — в другой стороне. Эта эстетика, например, предполагает как бы шершавые рифмы, резкие ритмические сбои, расшатывающие метр стиха. Кстати, частушечный, филатовски-про-федотовский хорей, сам по себе вовсе не характерный для Гандлевского. В-третьих, здесь заявлены черты небывалого мира. Трагического в своей обреченности полностью повторить историю нашего. (Что-то подобное происходит у Бродского в стихотворении «Развивая Платона».) Тут страшным образом буксует не реальность, а воображение. Как бы Господь в раздражении вручил человеку волшебный посох и позволил сделать, как тот желает, а человек стоит в оцепенении. Он хочет вернуть прошедшее, но шаг влево, шаг вправо — и это будет уже не то, а буквальный повтор вновь приводит тебя в те же тупики и пропасти. В-четвертых, тут автор обращается к материалу, цепляющему и вне поэзии, самому по себе. Это просто уникально для Гандлевского.
Движение его от предыдущих стихотворений к этому похоже на перенос ноги у канатоходца. Смещение центра тяжести. Там ориентиром был Набоков (поэзия в прозе) — тут скорее Бродский (кроме уже упомянутого стихотворения, та же «Школьная антология»), да и возвышенный до нарицательного Слуцкий. Проза в поэзии. До сих пор она мелькала как объект (многозначительной прозой в стихах), к тому же нежеланный. Мысленное переложение стихотворений Гандлевского в прозу (запретный прием, а мы все-таки попробуем) почти никогда не приводит к состоятельному результату — что хорошо: стало быть, успех достигнут именно в поэзии. Тут же вполне представим рассказ (например, в стилистике битовского цикла о Монахове) — что парадоксальным образом опять хорошо, потому что не так, как раньше.
Интересно было бы поговорить, как это стихотворение повлияло на последующие, но давайте чуть-чуть повременим, накопим материал.
Верхом идиотизма было бы подытожить, что у Гандлевского все впереди. Так обыкновенно отзывается обрюзгший мэтр о двадцатилетнем дебютанте — и все равно выглядит дураком. Что же говорить о данном случае, когда герой статьи — едва ли не самый авторитетный поэт в России, не так далекий к тому же от пятидесятилетия, а автор к своим годам скорее истрепался, чем забронзовел? И однако — невзирая на ваши вполне уместные ухмылки, постучав для порядка по дереву, заключу именно так.
Как мне кажется, самые поразительные впечатления от стихов Сергея Гандлевского у нас с вами еще впереди.